нулся:
   - Теперь француз. Карл Смелый назвал бы  меня  предателем,  но  я  не
считаю, что заслужил  подобного  определения.  Предают  только  то,  чем
восхищаются, что уважают и любят, а  я  никогда  не  испытывал  к  Карлу
подобных чувств. Из всех известных чувств  он  способен  внушать  только
страх.
   - Когда вы повстречались с королем Людовиком?
   - Сначала в битве при Монлери, где я видел, как он храбро  сражается,
не забывая при этом беречь своих солдат. Я восхитился им. Потом я увидел
его в несчастной Неровне, в этой подстроенной ему ловушке, когда  смерть
преследовала его в течение нескольких  часов,  которой  он,  однако,  не
испугался. Он проявил всю свою дипломатию, и  тогда  я  понял,  что  это
гениальный человек. Я оценил его по  достоинству  и  сделал  тогда  все,
чтобы задержать обезумевших солдат Карла Смелого.
   Король был мне признателен за это.
   -  Говорят,  -  заметил  Деметриос,  -  что  Карл   заставил   короля
сопровождать его до Льежа и присутствовать при  наказании  его  жителей,
которые совсем  недавно  были  его  друзьями,  и  что  при  этом  герцог
оставался совершенно спокойным.
   - Это удивительный актер, и признаюсь, что он меня зачаровывает, этот
паук, тщательно плетущий свою паутину, в которую попадают легкомысленные
насекомые.  После  Перронны  я  выполнил  для  Карла  Смелого  несколько
поручений в Англии, Бретани, Кастилии, получая за это только критические
замечания, а порой даже грубости.  В  то  же  время  я  видел,  как  его
политика становилась все более безжалостной и дьявольской.
   О чем только не мечтал Карл Смелый! Добиться от императора  Фредерика
III, чтобы тот сделал его своим наследником вместо собственного сына!  А
теперь -  королевство,  для  чего  ему  нужна  Лотарингия,  под  которой
объединились бы Нидерланды, Фландрия и Бургундия!
   Но меня уже не было рядом. Бесплодная миссия, при выполнении  которой
я едва остался жив, вынудила меня принять решение: король  Людовик  звал
меня к себе. В ночь с 8 на 9 августа 1472 года, то есть  три  года  тому
назад, я встретился с Людовиком в Анжу,  в  Понде-Се.  И  ни  о  чем  не
сожалею.
   - Что с вами будет, если вы попадетесь герцогу? - спросил Деметриос.
   - Конец мой будет, безусловно, уроком для других.
   Впрочем, когда Филипп де Селонже нападал на короля, он надеялся сразу
убить двух зайцев - покончить с королем и привезти меня,  закованного  в
цепи, ибо мне кажется, что он желает моей смерти даже  больше,  чем  его
хозяин. Но, к его несчастью, я не люблю охоту.  Зато  сам  он  сейчас  в
плену.
   - Вы хорошо его знаете? - едва слышно спросила Фьора.
   - Довольно хорошо. Он старше меня всего на два года, и мы долго  были
с ним соратниками по оружию.
   Но мы никогда не дружили по-настоящему - мы слишком разные люди.
   - Но, может быть, вам приходилось видеться с его женой?
   Удивление Коммина было настолько же сильным, сколько и искренним.
   - С его женой? Я никогда не слышал, чтобы он был женат! Насколько мне
известно, он отказался от многих выгодных партий, да к тому же у него не
хватило бы времени для этой несчастной.
   - Почему вы считаете ее несчастной?
   - Не очень-то приятно жить оторванной от всего мира в его  замке  или
же присоединиться к числу женщин, окружающих в  Гане,  Брюгге,  Брюсселе
или Лилле графиню Маргариту и ее невестку  Мари.  Сейчас  не  время  для
счастливых супружеских пар! У меня то же самое: вот уже два с  половиной
года после моей женитьбы, как я не виделся с моей любимой супругой Элен.
   - И она не скучает о вас? - спросила Фьора с некоторой дерзостью.
   - Даже если это и так, она слишком разумна и хорошо воспитана,  чтобы
высказать мне это.
   - Тогда я поставлю вопрос иначе: вам ее не хватает?
   К Коммину вернулось хорошее настроение, и он ответил с улыбкой:
   - Я мог бы вам сказать, что государь не оставляет мне на это времени,
и это было бы правдой. Но вечерами, когда в деревне  так  чудно  и  небо
полно звезд, бывает, что я сожалею о ее  отсутствии,  ибо  она  нежна  и
красива. Вы брюнетка, а она блондинка, и характер у  нее  более  мирный,
если вы позволите мне допустить такое сравнение.
   Было уже поздно, и Коммин попрощался со своими новыми друзьями. Фьора
послушала, как стихал стук его  сапог  в  длинной  галерее  центрального
двора со множеством дверей, ведущих в апартаменты, и, убедившись в  том,
что сеньор Коммин д'Аржантон был уже в  своей  комнате,  она  подошла  к
Деметриосу, который слушал, облокотившись  о  подоконник,  как  колокола
собора своим звоном возвещали о комендантском часе. Он  задул  на  столе
свечи. Ночь была светлой, и можно было  обойтись  без  освещения.  Фьора
села рядом с греком и спросила его:
   - По правде говоря, я не знаю, что и  думать  об  этом  человеке.  Он
смущает меня. С  виду  такой  откровенный,  честный,  верный  королю,  с
которым вроде бы так легко подружиться, и все-таки...
   -  Надеюсь,  ты  не  станешь  сейчас  упрекать  его  в  том,  что  он
переметнулся от Карла Смелого к королю Людовику?
   - А почему бы и нет? На всех языках это называется предательством, не
так ли?
   - Только не на моем! В этом виноват  не  мессир  де  Коммин,  а  этот
безмерно гордый герцог, которому неведомы человеческие чувства,  поэтому
ему не удалось удержать ни одного из своих слуг. Я уверен, что де Коммин
служит верой и правдой королю и  что  он  разумом  потянулся  к  королю,
признав в нем себе подобного.
   У него ум настоящего государственного деятеля, и Людовик XI не ошибся
в нем. Он знает, что бывает  заслуженная  признательность.  Карл  Смелый
этого не понимает и никогда не поймет.
   - Однако ему удалось привязать к себе мессира де Селонже, - с горечью
сказала Фьора.
   - Потому что они очень похожи  друг  на  друга.  Твой  Филипп  -  это
отражение,  которое  Карл  Смелый  может  увидеть,  если  ему  случается
смотреться в зеркало.
   - Это не мой Филипп!
   - Однако же у тебя разрывается сердце с того момента, как ты  узнала,
что его может ожидать эшафот.
   Не отрицай. Я читаю по твоему лицу,  как  по  книге.  Ты  это  хорошо
знаешь.
   - Ты видишь так же хорошо  и  будущее.  Умрет  ли  он?  -  дрогнувшим
голосом спросила Фьора.
   - Не знаю. Чтобы ответить на твой  вопрос,  мне  надо  побыть  с  ним
рядом.
   - Но ты рядом со мной! Что ты видишь?
   - Длинную дорогу, кровь и слезы. Послушаешься ли ты меня, Фьора, если
я прикажу тебе вернуться в Париж к Леонарде и Нарди?  Предстоящие  битвы
будут слишком суровыми для женщины. Я тебя люблю и хочу оградить от них.
   - Я не хочу, чтобы меня щадили, - сказала она с внезапной твердостью.
- Сейчас я ненавижу Карла Смелого еще больше, чем вчера. И  если  Филипп
умрет из-за него...
   Стук копыт оборвал ее на  полуслове.  Она  узнала  коренастую  фигуру
Эстебана,   возвращавшегося   на   постоялый   двор   после   вечеринки,
проведенной, без сомнения, в каком-нибудь  кабаке  вместе  с  солдатами,
охраняющими город. С тех пор  как  он  покинул  Париж,  кастилец  вдыхал
полной грудью запах войны и никогда не терял случая побывать в  войсках,
чтобы разделить с ними, хотя бы на короткое время, жизнь, для которой он
был создан. Деметриос знал об этой привязанности Эстебана, но  тот  был,
видимо, настолько верен своему хозяину, что сопротивлялся своему желанию
вступить в войска.
   Деметриос окликнул его из окна и приказал подняться к нему.
   - Я все равно бы пришел, - сказал Эстебан,  -  потому  что  мне  надо
кое-что сказать донне Фьоре.
   - Мне?
   - Вернее, вам обоим. Об этом испанском монахе!
   - Так что же?
   - Он здесь. Незадолго до закрытия ворот  я  видел,  как  он  на  муле
въезжал в город. Он поселился у иеромонаха собора.
   - Какой испанский монах? - удивленно нахмурился Деметриос. -  Не  тот
ли?..
   - Да, - сказал кастилец с плохо скрываемым гневом. - Именно он. Донна
Фьора увидела  его  на  молитве  в  соборе  Парижской  Богоматери,  а  я
проследил за ним.  Потом  я  заставил  проговориться  одного  монаха,  у
которого он жил. Похоже на то, что он приехал сюда,  чтобы  увидеться  с
королем.
   Некоторое время Деметриос молчал, погруженный в свои мысли.
   - Да, - произнес он наконец со вздохом, - нам  еще  только  этого  не
хватало! Эстебан, мальчик мой, тебе придется проследить за этим типом.
   - Ладно, - кивнул тот, - я буду  в  соборе  на  первой  мессе!  Одной
мессой больше, одной меньше.

Глава 7

ЛЮДОВИК - КОРОЛЬ ФРАНЦИИ БОЖЬЕЙ МИЛОСТЬЮ

   Три дня спустя король собрал свой двор  во  дворце  Сенлис.  Странный
двор, на котором отсутствовали дамы, за  исключением  одной,  и  который
напоминал больше военный совет, чем обычное собрание суверена, желающего
прислушаться к сетованиям своего народа.
   Здесь было больше военных, чем обычных придворных.
   Людовик XI был в длинном темно-зеленом камзоле, простых черных штанах
и в башмаках с острыми, загнутыми кверху носками. На тулье его шляпы, до
смешного напоминающей его длинный нос,  сверкали  до  блеска  начищенные
бляхи.  Его  одежда  резко  контрастировала  с  разноцветными  шелковыми
камзолами, золотыми цепями и  великолепной  военной  формой  шотландской
гвардии, составляющей его окружение. Короля окружали  ближайшие  друзья,
среди  которых  был  Коммин.  Он  стоял  рядом  с   Людовиком,   готовый
отреагировать на малейший его знак. Любимая гончая Милый Друг  лежала  у
ног своего хозяина, сидевшего под балдахином, украшенным геральдическими
лилиями.
   Единственной  женщиной,  приглашенной  повелительным  тоном  на   эту
ассамблею, была Фьора, одетая в  строгое  платье.  Она  стояла  рядом  с
Деметриосом, надеясь на его поддержку в случае  нужды.  Она  чувствовала
себя  обессиленной,  потому  что  эти  три  дня  провела  в  мучительной
неизвестности о судьбе Филиппа. Ее мучила  мысль,  что  в  любой  момент
Филипп может подняться на  эшафот.  Она  цеплялась  за  слабую  надежду,
оставленную ей  королем,  пообещавшим  ей  при  прощании:  "Мы  еще  раз
поговорим об этом в свободное время".
   Сначала Фьора надеялась, что король позовет к себе Деметриоса  и  что
она пойдет вместе с ним, но этого не произошло.
   - Я полагала, что Людовик не может обходиться без тебя, - сказала она
почти агрессивным тоном.
   - Он не может обходиться без мази, которую я приготовил для  него  из
листьев бузины и измельченной ежевики и которую ему надо прикладывать на
нарывы.
   Ему уже стало гораздо лучше.
   - Настолько хорошо, что он уже больше  не  нуждается  в  тебе!  Любой
невежественный врач может использовать твой рецепт.
   - При условии, если он его знает, а я  никому  не  раскрываю  состава
моих трав. За исключением тебя, конечно. Будь покойна, я еще понадоблюсь
королю, - заверил ее Деметриос.
   Накануне Фьора, которая не могла больше сдерживать себя,  потребовала
лошадь. Она знала, что Компьень недалеко, и хотела  отправиться  туда  в
надежде узнать хоть что-нибудь о Филиппе, но она  увидела,  что  если  в
Сенлис было легко попасть, то гораздо труднее было  выйти  из  него  без
разрешения на то короля или городских властей. Видя, что  Фьора  вот-вот
расплачется, Деметриос попытался успокоить ее:
   - Потерпи еще немного! Я уверен, что пока мессиру де  Селонже  ничего
не грозит. Приказав тебе прибыть сюда, наш король, как  говорит  Коммин,
что-то задумал, ибо ему известно о брачных узах, связывающих тебя с  его
пленником. Запасись терпением, и мы скоро узнаем, что он хочет.

***

   С утра у Людовика XI было хорошее настроение. Со своего  места  Фьора
видела, как он смеялся, дружески разговаривая со своим собеседником.  Он
благосклонно принял несколько  прошений  от  буржуа,  пришедших  за  его
правосудием, и даровал солидную сумму настоятелю одного  из  монастырей.
Затем король поднялся.
   - Сеньоры, - произнес он торжественно, - у нас есть новости,  которые
возрадуют сердца  всех  наших  подданных.  Угроза,  нависшая  над  нашим
королевством  из-за  безумной  амбиции   нашего   бургундского   кузена,
убедившего англичанина пересечь  море  с  целью  захвата  нашей  страны,
отпала.  Произошла  ссора  между  королем  Эдуардом  и  Карлом   Смелым,
упрекнувшим его в том, что он не повел своих войск против нас и готов  к
подписанию мирного договора. Наш  бургундский  кузен  вчера  вернулся  к
своей армии, стоящей в Люксембурге.
   Завтра мы возблагодарим  господа  бога  и  святую  Деву  Марию,  нашу
защитницу, и попросим  их  о  том,  чтобы  они  избавили  наш  народ  от
страданий и скорби, ибо война - это отвратительная вещь.
   В зале  раздались  аплодисменты  и  радостные  возгласы,  от  которых
заколыхались флаги, подвешенные высоко на стенах. Чтобы  не  выделяться,
Фьора и Деметриос присоединили свои голоса к  другим.  Фьора  увидела  в
этом отличную возможность  попытаться  добиться  от  короля  помилования
Филиппа, бессовестно покинутого своим хозяином, которого он так любил  и
который, по всей видимости, даже и не попытался вырвать его из тюрьмы.
   Она уже собиралась подойти к  трону,  когда  стоявший  у  двери  зала
королевский стражник стукнул  своей  палкой  три  раза  об  пол,  громко
возвещая:
   - Иеромонах собора и его преподобие настоятель аббатства  Сен-Винцент
милостиво просят разрешения у короля представить ему святого  монаха  из
Рима!
   По   знаку   Людовика   XI    дверь    растворилась    перед    тремя
священнослужителями.
   При виде испанского монаха Фьора вздрогнула от  отвращения,  как  при
виде гадюки, ползущей вдоль  дороги.  Он  ничуть  не  изменился.  Полный
презрения и надменности, он шел между двумя церковными  сановниками,  со
сцепленными руками, скрытыми рукавами сутаны, ни на кого не глядя, кроме
короля, который встал, чтобы принять служителей церкви. Услышав  дальние
раскаты грома, Фьора спросила себя, не сам ли бог  предостерегал  короля
от злого человека, приближающегося к нему.
   По мере приближения монаха Милый Друг навострил уши, потом вскочил  и
зарычал. Король быстро схватил его за ошейник:
   - Спокойно, мой мальчик, спокойно! Лежать!
   Но от Фьоры не ускользнуло, что Людовик XI  чуть  прищурил  глаза.  С
явным неудовольствием, оскалив пасть, Милый Друг повиновался. Монах даже
не удостоил  собаку  взглядом,  едва  ответив  на  вежливое  приветствие
короля.
   - Этот человек, вероятно, потерял рассудок, - прошептал Деметриос  на
ухо Фьоре. - Клянусь, что он считает себя папой римским!
   - И даже выше его! - добавила Фьора. - Но тихо!
   Людовик  милостиво  приветствовал  гостя,   прибывшего   из   города,
освященного могилой апостола, и добавил:
   -  Для  христианина  большая  радость   принять   посланника   нашего
святейшества папы римского!
   - Не для того, чтобы порадовать тебя, папа Сикст послал меня к  тебе,
король Франции, ибо на сердце у него тяжело, и оно полно гнева.
   - Он гневается на нас? Это  невозможно.  Мы  не  помним,  чтобы  хоть
чем-нибудь оскорбили наместника Христа.
   - У тебя короткая память, король. Ты быстро забыл, что вот  уже  семь
лет держишь в  тюрьме  служителя  святой  церкви.  Папа  послал  меня  с
требованием немедленно освободить кардинала Балю!
   Лицо Людовика XI помрачнело, а в глазах появились гневные искры.
   - Жан Балю - предатель,  заслуживающий  смертной  казни,  ибо  он  не
убоялся организовать заговор против нас вместе с  людьми  из  Бургундии.
Против нас, сделавших его, сына мельника, прелатом, покрытым почестями и
разбогатевшим; против нас,  добившихся  для  него  кардинальского  сана.
Пусть будет рад, что еще жив!
   - Гнить заживо в клетке, словно хищное животное, - ты  это  называешь
жизнью? У тебя  не  было  никакого  права  наложить  руку  на  человека,
принадлежащего богу и подчиняющеюся только папе.
   - У нас были все права, и папа отлично это знает, подписав  три  года
тому назад турское соглашение! Мы с радостью готовы сделать  что  угодно
для облегчения сердца его святейшества,  если  это  только  не  касается
нашего королевства.
   - Ты отказываешься освободить кардинала?!
   - Именно так!
   - Согласишься ли ты тогда прочитать письмо Сикста IV?
   - Письмо? Надо было начинать с него, преподобный отец...
   Брат Игнасио вынул из рукава тонкий пергаментный свиток, перевязанный
белой лентой и скрепленный большой позолоченной печатью, который Людовик
XI уважительно принял и даже поцеловал печать.
   Затем передал его канцлеру,  приказав  распечатать  послание.  В  это
самое мгновение Фьора резко оттолкнула Деметриоса и бросилась  прямо  на
монаха. Тот упал, потеряв равновесие, и выронил на пол  длинный  кинжал,
оказавшийся у него в руках после  того,  как  он  отдал  королю  свиток.
Острые глаза молодой женщины, неотрывно смотревшие на брата Игнасио, тут
же заметили оружие, и Фьора бросилась вперед, чтобы оградить  короля  от
смертельной опасности. Гончая  отреагировала  с  такой  же  быстротой  и
зарычала, поставив лапы  на  грудь  монаха.  Фьора,  чуть  приподнялась,
подобрала кинжал и протянула его Людовику XI, все еще стоя на коленях:
   - Сир, этот человек хотел убить короля!
   Ни слова не говоря, Людовик взял оружие и внимательно  осмотрел  его,
не спеша отозвать на место рычащую собаку, которая, впрочем, не очень-то
пугала брата Игнасио. Если его лицо и выражало  беспомощную  ярость,  то
только потому, что он узнал Фьору.
   - Флорентийка! - с ненавистью прошептал он. - Проклятая колдунья! Она
здесь, да еще пытается свалить на меня свои преступные замыслы! Это она,
она принесла кинжал! Это она, она...
   - Я прежде всего люблю логику, - спокойно сказал Людовик. -  Если  бы
донна Фьора собиралась нас убить, то она спокойно могла бы  это  сделать
недавно в аббатстве Виктории. Мы с ней  долго  беседовали  наедине.  Нам
прежде всего хотелось бы узнать, при  каких  обстоятельствах  она  могла
встретить этого странного слугу господа бога.
   Встав на колено, Фьора подняла на короля ясные серые глаза.
   - Если король пожелает выслушать меня, я расскажу ему все.
   - Мы с удовольствием послушаем вашу историю,  -  благосклонно  кивнул
Людовик. - Мессир де Коммин, соблаговолите проводить донну Фьору в  нашу
молельню, куда я скоро приду. А теперь, Милый Друг, пойди сюда и ляг. Ты
сослужил нам хорошую  службу  и  будешь  за  это  вознагражден.  Капитан
Кеннеди!
   Офицер,  командующий  шотландской  гвардией,  стоял  перед   монахом,
который, все еще лежа на земле, не осмеливался встать,  опасаясь  клыков
гончей, которая хотя и послушалась хозяина, все же продолжала рычать.
   - Что прикажете, Ваше Величество?
   - Богу не угодно, чтобы ты запятнал руки кровью  этого  убийцы.  Так,
значит, - продолжил он, повернувшись к монаху, -  ты  хотел  умереть  за
Балю, сумасшедший человек!
   - Я его даже не знаю! Я  готов  умереть  за  свою  королеву  Изабеллу
Кастильскую. Твои солдаты топчут сапогами ее земли.
   - Благодаря узам брака. Не считая  того,  что  Каталония  никогда  ей
раньше не принадлежала. Братьям святого Доминика неплохо было бы немного
изучить историю с географией, не так ли? Я тебе  не  верю.  Однако  тебя
послал папа Сикст, а он союзник Карла Смелого,  и  ничто  его  не  может
больше обрадовать, чем наша смерть. Что бы  ты  получил,  если  бы  тебе
удалось это сделать?
   - Понятия не имею. Ты - антихрист, пособник сатаны! Рано  или  поздно
тебя ждет наказание за твои преступления, рано или  поздно  ты  узнаешь,
чего стоит проклятие. За то, что ты осмелился поднять на меня  руку,  ты
будешь отлучен от церкви, ты будешь...
   - А почему бы и на мое королевство  не  наложить  запрет?  -  спросил
Людовик XI с иронией. - Боже, как этот монах утомил меня! Кеннеди,  друг
мой, уберите его с моих глаз, пока я окончательно не разгневался.
   - Что с ним делать?
   - Отведите его под стражей в Лоше. Если мы  не  ошибаемся,  там  есть
свободная камера, где томится этот  бедный  Балю.  Мы  думаем,  что  они
поладят.
   С пеной у рта, извергая проклятия, брат Игнасио был уведен, а вернее,
вынесен из