в  надежных  руках  Дюшана  и
Прокеша. Они договорились, что Прокеш приедет вместе с принцем во дворец
Пальм, потом вернется в Хофбург с тем, кто  будет  играть  его  роль,  и
приедет обратно за Гортензией, которая временно станет его сестрой.
   Все казалось продуманным, но Фелисия  все-таки  беспокоилась.  Говоря
откровенно, этот план был единственно приемлемым, он один имел шансы  на
успех.
   Может быть, потому, что он был слегка сумасшедшим...
   - Вы подвергаете себя риску, - в свою очередь беспокоилась Гортензия,
- а я не рискую ничем. Ведь если  вас  схватят  вместе  с  принцем,  вас
посадят в тюрьму. Вас могут обоих убить.
   - Это было бы для меня большой  радостью  и  большой  честью,  но  не
бойтесь за принца. Он слишком ценная фигура. Меттерних его ненавидит, но
ему нравится роль человека, от которого зависит судьба Наполеона.
   Все это выдавало взаимную привязанность двух женщин и их заботу  друг
о друге. Но обеим  не  терпелось  действовать...  Незаметно  подошло  28
марта, понедельник. Это был канун отъезда.
   В это утро Гортензия сопровождала  Фелисию  к  Дюшану,  чтобы  как-то
справиться со своим нетерпением. Как только они вошли, у  них  появилось
ощущение, что  что-то  не  ладится.  Дюшан  давал  урок  сабельного  боя
длинному, худому и апатичному молодому человеку, для которого  это  было
явным наказанием.
   Полковник был явно вне себя, осыпая ученика  таким  градом  ударов  и
такими проклятиями, что Фелисия забеспокоилась:
   - Осторожнее, Грюнфельд, вы отрежете ему уши!
   - Не  бойтесь,  госпожа  княгиня!  Урок  окончен.  Но  видели  ли  вы
когда-нибудь такого увальня? Я  уже  несколько  месяцев  вожусь  с  ним.
Исчезните, сударь!
   Молодому человеку не нужно было повторять дважды, он исчез мгновенно.
Дюшан вытирал  лицо  полотенцем  с  таким  мрачным  видом,  что  женщины
заволновались.
   - Что-нибудь не так?
   - Все не так! Наш план провалился.  Если  бы  вы  не  пришли  сегодня
утром, я обязательно пришел бы сам.
   - Что произошло?
   - Шевалье де Прокеш-Остин назначен посланником  в  Болонье  и  должен
покинуть Вену сегодня или завтра.
   - О боже!
   Повисло такое тяжелое молчание, что  был  слышен  даже  шум  дыхания.
Резким жестом Дюшан сломал маску и швырнул ее в дальний угол, свалив при
этом военный трофей, упавший с громким стуком. Наконец Гортензия решила,
что он немного успокоился, и осмелилась спросить:
   - Может быть, это всего лишь помеха? Ведь наш план не  предусматривал
участия шевалье. Я должна была присоединиться к вам и ехать с вами.
   Дюшан посмотрел на нее с бесконечной нежностью и нашел  в  себе  силы
улыбнуться:
   - Я был бы счастлив!  Путешествие  вместе  с  вами  было  моей  самой
заветной мечтой. Но вы ведь знаете, что  принц  отказывается  ехать  без
своего заветного друга.
   - Какая глупость! - возмутилась Фелисия. - Прокеш присоединится к нам
потом. Когда мы  победим,  он  без  труда  получит  пост  посланника  во
Франции.
   Надо вернуться к нашему первоначальному плану и попытаться поговорить
с принцем как можно быстрее.
   Дюшан лишь покачал головой и помрачнел еще больше:
   - Ходят слухи, что,  обеспокоенный  волнениями  в  Модене,  император
Франц собирается послать  туда  своего  внука,  которого,  как  говорят,
соблазняет мысль стать королем в Италии.
   - Я могу его понять, - с горечью сказала Фелисия. - Все, что  угодно,
лишь бы не задыхаться здесь! И все-таки! Трон во Франции или в Модене...
   - Один ненадежен. Если другой более вероятен, понятно,  почему  принц
соглашается. Это приблизит его к матери, через  нее  он  сможет  править
Пармой, а дальше кто его знает? - высказала свои соображения Гортензия.
   - Наполеон тоже начал с Италии!  -  с  горящими  глазами  воскликнула
Фелисия. -  Может,  новости  не  так  уж  и  плохи,  как  мы  думаем?  С
полуострова перебраться во Францию...
   - Я согласен с вами, - вздохнул Дюшан. - Но  должен  признаться,  что
мне с трудом  верится  в  эту  историю  с  Моденой  именно  потому,  что
император начал оттуда. Мне  трудно  представить  Меттерниха  посылающим
своего пленника в этот пороховой погреб.
   - Не надо быть таким пессимистом! Вы нам сообщаете новость,  а  потом
сами же ее опровергаете. Давайте лучше приступим к нашему уроку, это вас
успокоит.
   Несколько минут спустя Гортензия устроилась в кресле  у  огня  и  под
звон клинков погрузилась в свои думы. Она  вдруг  почувствовала  смутное
чувство облегчения, которого тут же устыдилась.
   "Видно, никакая я не героиня и тем более не амазонка", - думала  она,
наблюдая за гибкими движениями Фелисии, напоминавшей черную пантеру.
   К чувству  облегчения  примешивалось  и  чувство  сожаления:  ей  так
хотелось вернуться во Францию!
   Однако судьбе было угодно, чтобы это был день плохих известий.  Когда
женщины вернулись на Шенкенштрассе,  они  обнаружили,  кроме  записки  с
выражением сожаления от Прокеша, который все-таки не  терял  надежды,  и
весточку от Марии  Липона:  "Патрик  Батлер  воспользовался  отсутствием
хозяйки дома и бежал. Письма с извинениями или благодарностью за заботу,
которой его окружили, он не оставил".
   - И это француз! - вздохнула Фелисия. - Хорошо же мы выглядим!

Глава IX

ПОКУШЕНИЕ

   Воздух, напоенный ароматами духов и  изысканными  запахами  шоколада,
ванили, кофе, сдобных булочек и  взбитых  сливок,  слегка  трепетал  под
взмахами вееров, создавая впечатление,  что  находишься  в  кондитерской
знаменитого  Демеля  на  Кольмаркте,  а  не  в   особняке   владетельной
герцогини. Но Вильгельмина и ее  сестры  были  известными  сладкоежками,
поэтому за чаепитием в  правом  крыле  дворца  Пальм  всегда  собиралось
множество друзей, предпочитающих коротать  зимнее  ненастье  в  компании
очаровательных женщин, умеющих к тому же устраивать великолепные приемы.
   Фелисия и Гортензия с удовольствием принимали участие в чаепитиях,  и
в этот час их частенько можно было застать  в  роскошной  гостиной,  где
Вильгельмина принимала гостей.
   В этот вечер в особняке у Трех Граций Курляндии было многолюдно,  как
бывало всякий раз, когда  князь  Меттерних  покидал  свою  резиденцию  в
Балхаусплатц и отправлялся с визитом к сестрам. Тогда некий таинственный
слушок перебегал из дворца во дворец Вены, извещая  их  обитателей,  что
принц-канцлер отправился к  герцогине  де  Саган.  Меттерних,  одетый  в
элегантный, строгий костюм, выгодно выделялся  среди  цветника,  который
представляло собравшееся общество:
   Кински, Пальфи, Эстергази, Цихи и прочие, разодетые в  бархат,  шелк,
тафту,  тончайшее  английское  сукно  самых   разнообразных   расцветок,
ценнейшие меха, перья и тюрбаны.  Гости  с  интересом  прислушивались  к
теплому глубокому голосу Меттерниха, нанизывающему в разговоре фразу  за
фразой. С возрастом ему все больше нравилось покорять своим красноречием
тех, кого в молодости очаровывал лишь своей красотой,  ибо  его  лицо  и
тело казались когда-то точной копией статуи Антиноя.
   Сидя в кресле с высокой спинкой с чашкой шоколада в руке  и  скрестив
длинные ноги, он вел своеобразный  диалог  с  человеком,  представлявшим
другой полюс притяжения в салоне. Им был шевалье фон Генц, его давний  и
надежный советник, о котором говорили, что ему знакомы  все  европейские
секреты.  Но  боже,  какой  же  незавидной   внешностью   обладал   этот
влиятельнейший   столп   европейской   политики!   Немощное,   постоянно
трясущееся тело, согбенные плечи, помятое лицо человека без возраста под
рыжим париком. Генц носил темные очки, которые придавали ему уверенность
в себе, а также скрывали робкий, редко на  ком-нибудь  останавливающийся
взгляд. Костюм сидел на нем хорошо, хотя и давным-давно вышел из моды. И
последнее: фон Генц чрезмерно сильно душился.
   Бывший журналист и ярый полемист, редактор Венского  конгресса,  ему,
без сомнения, принадлежало самое беспощадное и  ядовитое  перо  в  мире.
Французы вообще и Наполеон в частности немало настрадались от  Фредерика
фон Генца, толкнувшего Пруссию на войну с  Францией.  Он  был  человеком
странным, любившим деньги и роскошь, молва  приписывала  ему  страсть  к
юношам, и это в высшей степени странно сочеталось с чувством, которое он
питал к танцовщице Фанни Элслер. Девица была на сорок шесть лет  моложе,
но он, как говорили, творил ради нее настоящие безумства.
   Гортензии не понравились тонкая  улыбка  и  взгляд  закрытых  темными
очками глаз.
   - Француженка? Француженки редкие гости в Вене, за  исключением  тех,
что привозят сюда последнюю парижскую моду. Что завело  юную  прелестную
барышню так далеко от берегов Сены?
   - Музыка, месье. В Вене собираются все меломаны, а  я  не  знаю,  что
люблю больше - церковные службы или ваши замечательные вальсы...
   - Музыка и чревоугодие,  -  добавила  Фелисия,  отыскав  на  подносе,
поданном ей слугой, великолепное пралине. - Нигде  больше  не  отведаешь
таких вкусных пирожных!
   - И чтобы есть их вволю и при этом не испортить талию, вы каждое утро
фехтуете, принцесса?
   - Вернее верного. Вынуждена констатировать, шевалье, что вы полностью
оправдываете репутацию самого осведомленного человека в Европе. Вам надо
быть шефом полиции.
   - Ну что ж, в этом нет ничего невозможного. Но в  данном  случае  все
очень просто: мне недавно рассказал о вас Прокеш. Он бесконечно восхищен
вами...
   - Он так и сказал? - спросила Фелисия добродушно. - Восхищение такого
человека, как он, всегда приятно...
   Появление Меттерниха положило конец их  беседе  Вместе  с  остальными
гостями Генц подошел к канцлеру и, дождавшись, пока тот поест, завязал с
ним непринужденный диалог,  к  которому  с  любопытством  прислушивались
окружающие. Сначала говорили о Франции. Меттерних только что узнал,  что
Луи-Филипп издал указ, согласно которому Бурбоны старшей ветви подлежали
высылке. Слушатели сочли своим долгом возмутиться.
   - Эти господа из Орлеана неисправимы, - сказала Вилыельмина.  -  Если
они не голосуют за смерть своих кузенов, то ссылают  их.  Это  вполне  в
духе их семейства.
   - Но Бурбоны старшей ветви уже несколько десятков лет  воздерживаются
от нападок на своих кузенов, - вмешалась Полин де Гогенцоллерн-Элхинген,
ничего  так  не  любившая,  как  противоречить  старшей  сестре.   -   Я
познакомилась  с  этим  Луи-Филиппом,  когда  он  сбежал  от  революции.
Очаровашка...
   - О! - перебила ее герцогиня де Саган. - Ты  и  Робеспьера  сочла  бы
очаровательным.
   Кто-то повернул разговор на события в Италии, несомненно, волновавшие
многих, так как вслед за Моденой и Болоньей  Феррара,  Равенна  и  Форли
восстали против австрийского господства и в  один  голос  требовали  для
Италии "короля, восставшего из крови бессмертного Наполеона". В  течение
нескольких дней в Италии продолжалась резня, текла кровь, и собравшиеся,
почти все антифранцузски настроенные,  волновались  по  поводу  решения,
которое император Франциск собирался принять относительно своего внука.
   Что касается Генца, то он лишь усмехнулся.
   - Не вижу причин для беспокойства. Или я слишком  плохо  знаю  нашего
дорогого князя, - он с улыбкой посмотрел на  Меттерниха,  -  или  добрые
люди в Италии напрасно вопят и убивают друг  друга:  к  ним  никогда  не
пошлют герцога Рейхштадтского.
   - А что, разве это плохая идея? - сказала Вильгельмина. - Обрести мир
такой ценой. Ребенок воспитывался в Австрии, на  австрийский  манер,  он
мыслит и живет как австриец и, говорят, буквально боготворит свою  мать.
И там, возможно, у него не будет иной заботы, кроме как  помогать  ей  и
защищать ее.
   - Будьте уверены, - возразил Генц, - если он боготворит мать, то  еще
больше боготворит своего отца.
   Мятежные города могут стать для него  великолепной  опорой,  и  я  не
уверен, что он установит там австрийский порядок. Я склонен думать,  что
он попытается превратить  их  в  плацдарм  для  новых  авантюр  в  стиле
Наполеона, в чем мы нисколько не заинтересованы.
   - Но император тем не менее очень любит своего внука, - перебила  его
графиня  Мелани  Цихи,  которая  презирала  юного  принца  так  же,  как
ненавидела его отца. - Даже слишком, как мне кажется.  Он  испытывает  к
нему настоящую слабость. Он наверняка  пообещал  ему  трон  в  ближайшем
будущем.
   Голубые  глаза  Меттерниха  смотрели  на  знатную  даму   холодно   и
пренебрежительно. Воцарилась тишина, каждый ждал,  что  скажет  канцлер.
Тот, казалось,  смаковал  наступившую  тишину,  затем  вдруг  тоном,  не
терпящим возражений, бросил:
   - Герцог Рейхштадтский раз и навсегда лишен  какого  бы  то  ни  было
трона!
   Гости удовлетворенно зашумели.  Среди  оживления  раздался  спокойный
голос Фелисии:
   - Никакого трона? Никогда? А как  же  Парма?  Ведь  это  вотчина  его
матери. Было бы логично...
   - Пармского трона он также не получит. Ничего!
   Никогда! Во всяком случае, пока я  жив...  А  я  собираюсь  жить  еще
долгие годы.
   - Мы все на это надеемся, - сказала Вильгельмина и наивно добавила:
   - Ну.., а дальше? Ведь Наполеону только двадцать...
   - А мне шестьдесят восемь! Но я, моя  дорогая  Вильгельмина,  обладаю
превосходным здоровьем, чего не  скажешь  о  герцоге  Рейхштадтском.  Он
станет полковником, даже генералом нашей армии, если  будет  вести  себя
соответствующим образом. Но, будьте уверены,  за  ним  будет  надлежащий
присмотр.  Он  сможет  показать,  обладает  ли  на  этом  поприще   хоть
каким-нибудь талантом, в  чем  я  лично  сильно  сомневаюсь,  -  добавил
Меттерних презрительно. Гортензия буквально кипела от негодования.
   Но уйти, хлопнув дверью, чего ей до смерти хотелось, было невозможно.
Взглянув на Фелисию, она увидела, что та побледнела и  так  вцепилась  в
черепаховый веер, что хрупкий предмет был готов разлететься на части.
   Но тема разговора уже сменилась, и Полин де  Гогенцоллерн  спрашивала
Генца о танцевальном фестивале в Берлине,  куда  была  приглашена  Фанни
Элслер.
   Престарелый влюбленный разразился настоящим панегириком танцу  вообще
и танцовщице в частности, что позволило  двум  юным  женщинам  прийти  в
себя.
   Но до конца приема гости больше не слышали голоса  принцессы  Орсини,
за исключением обычных изъявлений вежливости.
   - Я боялась, что вы сломаете веер, - сказала  Гортензия,  когда  чуть
позже они вдвоем сидели в блаженной тиши своей  малой  гостиной.  -  Это
произвело бы неблагоприятное впечатление.
   - Но это нормальная реакция итальянки! Эти люди  упивались  мыслью  о
крови, которая  льется  у  меня  на  родине,  чтобы  Австрия  продолжала
господствовать там. Не  всегда  легко  играть  роль  гостьи,  ничего  не
смыслящей в политике и абсолютно легкомысленной.  Гортензия,  я  приняла
решение, лучше которого, несомненно, не придумать.  Оно  поможет  нашему
делу.
   - Какое же?
   - Нужно убить Меттерниха.
   Гортензия от изумления не нашла что сказать. Она с тревогой  смотрела
на подругу, боясь заметить на ее лице печать безумия. Но  красивое  лицо
римской княжны оставалось таким же спокойным и холодным, как  будто  она
решала вопрос о выборе нового экипажа, а не о смерти человека.
   - Фелисия! - мягко сказала наконец Гортензия. -  Вы  думаете,  о  чем
говорите?
   - Я думаю только об этом, Гортензия. Поверьте мне,  это  единственное
разумное решение. Этот несчастный Меттерних - злой гений принца, к  тому
же он в ответе за смерть моего Анджело. Вы слышали, как  он  только  что
прикидывал, а не умрет ли двадцатилетний юноша. Ему  мало  его  унижать,
держать взаперти, лишить всего, что тот любит. Теперь он собирается  его
убить. Именно это, будьте уверены, у него в голове.
   Только смерть Римского  короля  излечит  Меттерниха  от  ненависти  к
императору. А я утверждаю, что только смерть Меттерниха предотвратит это
чудовищное злодеяние. Завтра же поговорю об этом с  Дюшаном.  Думаю,  он
согласится со мной.
   Гортензия склонила голову. Ее смутила  безжалостная  логика  Фелисии.
Хотя удивительно, что при  ее  ненависти  к  австрийскому  правительству
такая идея не пришла ей в голову раньше.
   - Я согласна с вами, Фелисия! Но я боюсь за вас.
   - Не стоит. Господь поможет нам.  Понимаете,  тогда  у  нас  появится
шанс. Избавившись от Меттерниха, старый император смягчится. Вы слышали,
что говорила эта женщина?  Он  любит  внука.  И  потом,  есть  ведь  еще
эрцгерцогиня София. Она тоже не выносит  Меттерниха.  Но  поскольку  она
любит принца, то сделает все, что в  ее  силах,  чтобы  ему  помочь.  О,
смерть этого негодяя будет великим днем! Этот  день  я  должна  прожить,
даже если он будет для меня последним!
   Гортензия вдруг разрыдалась.
   - Не смейте говорить так, друг мой! Я не хочу,  чтобы  вы  жертвовали
собой. Я так вас люблю!
   - Я тоже люблю вас, Гортензия,  -  нежно  произнесла  Фелисия,  обняв
подругу за плечи. -  Достаточно,  чтобы  не  желать  вам  ничего,  кроме
счастья. Моя жизнь не имеет большого значения, ваша же - напротив.
   У вас есть сын, любимый,  давайте  не  будем  забывать  об  этом.  Мы
расстанемся. Это лучший выход. Вы возвратитесь во Францию...
   - Но как? - гневно воскликнула Гортензия. - И  вы  забыли  о  Патрике
Батлере! Если он исчез из дома Марии Липона,  это  не  значит,  что  его
вовсе не существует. Вы считаете, что он отказался  от  своей  затеи?  Я
уверена, что он прячется где-то неподалеку,  следит  за  нами.  Я  поеду
одна, а он свалится мне на голову  невесть  откуда..,  и  я  никогда  не
вернусь домой...
   - Да, необходимо выяснить, что с ним стало, -  вздохнула  Фелисия.  -
Дюшан и Паскини искали его во всех гостиницах. Нет его и во  французском
посольстве. Однако от него надо отделаться. Вы никогда не  сможете  жить
спокойно, пока он будет ходить за вами по пятам.  К  тому  же  в  данный
момент он представляет опасность для всех нас.
   - Счастлива это слышать! Поверьте  мне,  Фелисия,  не  стоит  строить
планов, особенно тех, о которых вы упомянули, пока мы не найдем Батлера.
Или же вернемся к  нашему  первоначальному  плану:  постараемся  убедить
принца следовать за нами...
   - Батлер опасен и в этом случае. Вы вовремя напомнили мне о нем.
   В этот вечер Тимур получил приказ тщательно  обследовать  окрестности
дворца Пальм, а также походить по венским  кафе  в  поисках  сведений  о
бретанском судовладельце.
   - Я позволил себе заняться его поисками, не дожидаясь твоего приказа,
госпожа принцесса, - заявил турок.  -  Но  пока  безрезультатно.  Но  мы
быстро его найдем, с его-то огненной шевелюрой.
   - Ищи лучше! И подумай: а вдруг он прячет волосы под париком?
   В эту ночь сон их был недолог.  Ненависть  заставила  сердце  Фелисии
биться сильнее обычного. Что касается Гортензии, будущее виделось  ей  в
таком мрачном свете, что она с тревогой  думала  о  нем.  Однако  у  нее
теплилась надежда, что Дюшан не одобрит убийственный  проект  Фелисии  и
так или иначе воспрепятствует ему.
   Но Дюшан не только не воспротивился, но, напротив,  заявил,  что  это
грандиозная идея.
   - Я сам должен был об этом подумать! Принцесса, вам бы быть мужчиной,
а среди мужчин - королем. У вас есть и надлежащий ум, и отвага...
   - Зачем вы толкаете ее на это безумство? - простонала Гортензия. - Вы
что, не понимаете, ведь она рискует жизнью.
   На лице полковника  отразилось  глубочайшее  удивление,  смешанное  с
разочарованием. Он грустно посмотрел на Гортензию.
   - Вы так плохо меня знаете? - В его голосе послышалась  горечь.  -  Я
сказал, что идея великолепна, но что касается ее реализации.., я был  бы
последним негодяем, если бы заставил женщину пойти на этот шаг, когда  я
здесь.
   - Вы хотите сказать...
   - Если кто-то и должен убить Меттерниха, им буду я, и никто другой! И
я сделаю это с величайшим удовольствием, черт побери! Вы не имеете права
лишить меня подобной радости, - добавил он, повернувшись к  Фелисии  Она
пожала плечами.
   - Я подозревала, что вы отреагируете именно так.
   Не следовало делиться