олен, привесил ей этот кинжал к поясу:
     - Увидев, как складывается ситуация, двое из моих слуг спасли повозку, на которую набросали все, что попадалось им под руку. Эта вещь оттуда. Когда мы вступим в битву, я дам вам другое оружие...
     - Другое оружие мне не нужно, монсеньор. Я не буду знать, что с ним делать. Я хочу просто следовать за вами, как это делает миланский посол.
     - Он считает к тому же, что это самое лучшее место для наблюдений, которые он передает своему герцогу.
     Кроме этого, мне нравится беседовать с ним. Но, - добавил Карл, - ваше присутствие, признаюсь, мне будет особенно приятно. Даже если в этом я и проявляю свой эгоизм... Дружеское отношение для меня сейчас просто необходимо.
     Все последующие дни были и вправду довольно мрачными. Последствия тяжелого поражения начали проявляться в виде некоторого охлаждения дипломатических отношений. На письма Панигаролы герцог Миланский отвечал невнятными извинениями и в результате не прислал ни одного человека. Старый король Рене, который собирался оставить Карлу Смелому в наследство свое графство Прованс и корону короля Сицилии и Иерусалима, круто изменил политику под влиянием агентов Людовика XI и стал интересоваться своим внуком, молодым герцогом Рене, у которого недавно отняли Лотарингию.
     В это время герцог Карл очень страдал от пережитого позора, и после краткого периода лихорадочной деятельности у него начался период черной меланхолии.
     Он никуда не выходил и никого к себе не пускал. Он все время лежал и ничего не ел, но пил много вина, хотя раньше соблюдал в этом умеренность. Он не следил за собой, и на осунувшемся лице отросла небольшая черная борода, а в глазах был виден блеск отчаяния.
     - Он трудно справляется с депрессией, - посетовал миланец в разговоре с Фьорой. - Виной этому португальская кровь... Надо что-то делать, но что?
     - Он так любит музыку! Почему бы не позвать певцов из его капеллы? - предложила Фьора.
     - Простите мне это смелое сравнение, но только один дьявол знает, где они сейчас находятся.
     - А возможно ли в этом городе ветров найти лютню или гитару?
     В замке погибшего Хьюго де Шалона было все необходимое. Поэтому Фьора в тот же вечер держала в руках лютню. Она устроилась на уголке сундука в маленькой прихожей герцога. После кратких переговоров с Баттистой они запели старинную французскую песню, которую очень любили в то время во всей Европе. Беспокойно поглядывая на закрытую дверь, Баттиста Колонна начал пение, но при первых же звуках дверь резко распахнулась и появился Карл с перекошенным от злобы ртом и налитыми кровью глазами:
     - Кто осмеливается здесь петь про короля Людовика, неважно какого?
     - Монсеньор, это я попросила Баттисту спеть для вас, - спокойно ответила Фьора.
     - Вы, кажется, полагаете, что вам все позволено?
     Я слишком часто проявлял по отношению к вам непростительную слабость и...
     - Вы проявляли ее по отношению к самому себе, монсеньор. Я как раз хотела вам напомнить, что, пока вы пребываете в непонятной меланхолии, король Франции делает свое дело.
     Рука, поднятая для удара, бессильно упала, в глазах постепенно погасло бешенство. Герцог отвернулся и направился в свою комнату.
     - Скажите слугам, чтобы мне приготовили ванну! - приказал он. - А вы продолжайте. Только выберите что-нибудь другое.
     Этот импровизированный концерт продолжался до самой полуночи, когда личный лакей герцога Карла де Визен вошел в прихожую и сообщил Фьоре и Баттисте, что его хозяин уснул и не может их больше слышать, а сами они могут идти к себе.
     - Вы сделали доброе дело, - выразил им свое мнение Панигарола, когда пришел их послушать. - Могу спорить, что кризис миновал, и завтра монсеньор вновь обретет свое обычное деятельное состояние.
     И правда, утром, отправив несколько писем, в одном из которых он требовал переплавить все бургундские колокола, герцог решил покинуть Нозеруа и переехать в Лозанну, где хотел собрать новую армию и начать осаду Берна, который внес основную лепту в его поражение.
     - До тех пор пока я не разрушу Берн, бургундская армия не обретет своего былого блеска, - заявил Карл и целиком погрузился в подготовку новой кампании, в результате которой он надеялся возродить поблекшую было славу.
     Антуан Бургундский и принц де Тарант, которым удалось собрать часть поверженного в бегство войска, решили устроить лагерь на обширном плато, доминирующем над Женевским озером, между Романе и Ле Монтом. Там соорудили дом, хотя и не такой роскошный, как при осаде Пейса, но все же достаточно удобный.
     Вокруг этого строения располагались прибывающие войска. Из Англии прибыло три тысячи, шесть тысяч - из Болоньи, столько же - из Льежа и Люксембурга и, наконец, шесть тысяч савойцев, которых привела сама герцогиня Савойская из Женевы для оказания помощи своему союзнику герцогу Бургундскому.
     Внешность этой красивой белокурой женщины удивила Фьору. Она ни в чем не была похожа на своего брата Людовика XI, при этом бросался в глаза ее цветущий вид, в котором было много очарования. Когда она приближалась к своему союзнику, улыбаясь и с раскрытыми для объятий руками, Фьора поняла, почему эта французская принцесса объединила свои войска с войсками злейшего врага своего родного брата.
     - Ведь она его любит? - тихо спросила она у Панигаролы.
     - Это никогда не вызывало у меня ни тени сомнения, но в данный момент я нахожу, что она поступает неосторожно. Король Людовик находится в Лионе и собирает в Гренобле армию из верных ему жителей Дофине. А мой господин, герцог Миланский, отправил к Людовику послов и предложил ему союз, чтобы потом как-то захватить Савойю.
     - А вы не хотите предупредить об этом герцога Карла?
     - У меня нет никаких официальных полномочий.
     К тому же я буду сильно удивлен, если король позволит герцогу Миланскому захватить Савойю. Но все же я нахожу, что прекрасная герцогиня очень неосторожна.
     А она принесла с собой весну, которая вдруг проявилась с неудержимой силой, свойственной природе.
     Раны земли зарастали свежей травой. На поверхности озера, в котором отражалось небо, серебрилась рябь, а вдоль берегов начинали цвести яблони и миндаль. Воздух был наполнен ароматами, и к середине дня ощущалось ласковое тепло солнца, которое, казалось, торопилось погасить в памяти людей страшную осень и холодную зиму. В Лозанне, которую военные несчастья обошли стороной, жизнь кипела и на людных улицах, и в цветущих садах. Там же теснились и иностранные послы, которых было невозможно разместить в лагере.
     Панигарола и его коллеги из Венеции, Неаполя, Генуи и других итальянских городов выбрали себе местопребыванием трактир "Золотой лев", который был самым лучшим во всем городе. Другие трактиры и монастыри были также переполнены, и поэтому в город стекались со всех сторон торговцы, привлеченные множеством благородных сеньоров.
     Кульминационным моментом стало одновременное прибытие легата Алессандро Нанни и апостольского посланника Хесслера, которых послал император, чтобы заключить брак между принцем Максимилианом и юной Марией Бургундской. И поэтому пасхальная месса, которая проходила в соборе Лозанны, получилась особенно торжественной.
     Фьора присутствовала на ней в строгом платье, спрятав свои остриженные волосы под энненом из серебристого материала, на котором сверху был прикреплен черный креп в знак ее траура. Накануне Карл, чтобы пресечь нарождающиеся слухи, торжественно признал ее "благородной и высокорожденной дамой, графиней де Селонже, вдовой мессира Филиппа де Селонже, кавалера ордена Золотого Руна, погибшего смертью храбрых в битве под Грандсоном". Затем он добавил: "Отныне, оставшись одна на всем свете, мадам де Селонже поклялась следовать за нами повсюду и принимать участие в сражениях вместо своего павшего супруга и, с божией помощью, отомстить за пролитую им кровь".
     В ходе всей пасхальной службы Фьора чувствовала на себе многочисленные взгляды, в которых было больше любопытства, чем сочувствия, но ни то, ни другое ее не волновало. Что могло иметь хоть какое-то значение, когда Филиппа нет больше на этой земле, когда его глаза больше никогда не посмотрят на нее, а руки не коснутся ее тела? И не имело значения, думают ли о ней хорошо или плохо. Единственными людьми, с которыми еще что-то связывало ее, были Баттиста Колонна и Панигарола. И, безусловно, герцог, но она не могла разобраться в характере их привязанности. Это было нечто вроде обоюдного гипноза, к которому примешивались еще жалость и влечение, как это бывает с теми людьми, судьба которых отмечена грядущей катастрофой. Внутренний голос говорил молодой женщине, что над Карлом Смелым витает черный ангел смерти и что именно тени его крыльев пытается избежать герцог, вступая с этим ангелом в борьбу.
     С самого Нозеруа его здоровье так окончательно и не восстановилось. Он страдал от постоянной лихорадки и болей в желудке, ему не помогали настойки, которые готовил для него Маттео де Клеричи и еще один врач, присланный герцогиней Савойской, обеспокоенной состоянием его здоровья; но мучили Карла не столько телесные страдания, основная беда заключалась в больной душе, которая отказывалась верить в постигшую его судьбу.
     Из собора Фьора вместе с Леонардой направились в трактир "Золотой лев", в котором Панигарола нашел им комнату. Герцог не захотел, чтобы она жила в лагере, где царила полная неразбериха и отсутствовала дисциплина, а драки были обычным явлением. Фьоре показалось, что кто-то идет за ними следом. Она ускорила шаг и услышала за собой звук торопливых шагов. Тогда, внезапно остановившись, она оглянулась. Перед нею стоял в полном вооружении человек, в котором она узнала Кристофа де Бревай. Глаза у него были полны слез.
     - Почему, - спросил он с болью и гневом, - вы скрыли от меня ваше замужество? При нашей встрече вы обманули меня! Зачем?
     - Разве это важно? Вспомните: вы сбежали из монастыря и захотели стать солдатом. Какое вам дело до того, как я жила прежде?
     - Конечно, никакого.., но, увидев вас, я понял, чего хочу от жизни. Добыть себе славы, богатства, а затем найти вас, чтобы...
     - Не продолжайте! Вы хорошо знаете, что между нами не может быть ничего! Вы - мой дядя, нравится вам это или нет, а я теперь, когда все закончено, хочу поскорее забыть, что в мире существуют люди по фамилии де Бревай.
     - Все закончено? Что вы хотите этим сказать?
     - Что Рено дю Амель умер, умер от страха, когда увидел меня ночью у своего изголовья. А ваш отец...
     В нескольких словах Фьора поведала о возвращении Маргариты в замок своих предков и о том, что они там обнаружили.
     - С вашей матерью все в порядке, и я надеюсь, что она обрела нечто, похожее на счастье.
     - Ну а вы, - прервала ее Леонарда, которая пристально наблюдала за молодым человеком, - вы так много ждали от военной службы, так скажите, вам сейчас лучше, чем в монастыре?
     - Да, потому что я много страдал в Жито, но охотно признаюсь, что не очень люблю свою профессию.
     Когда я расстался с вами, то нанялся в войска графа де Шиме, выдав себя за сына ремесленника. Я довольно быстро понял свою ошибку: я завидовал блестящей жизни кавалеров, но мне под чужим именем не на что было надеяться, мне было позволено чистить сбрую и ходить к девке из борделя, если возникало желание. И к тому же война вызывает во мне отвращение. Я видел столько ужасов...
     - Тогда уходите отсюда, - сказала Фьора. - Возвращайтесь к себе. Ваша мать будет счастлива вас снова видеть, а бояться отца больше не придется.
     Кристоф вздернул плечи, как бы пытаясь сбросить с них тяжесть, которая давно мучила его:
     - Вы забываете, что я не сдержал своих клятв! Стоит мне появиться в Бургундии, как меня вернут в тот же монастырь и до самой смерти приговорят к затворничеству. Пусть уж лучше она найдет меня на поле сражения, под открытым небом, а не в одиночной келье.
     - Возможно, мне снова удастся вам помочь, - мягко сказала Фьора. - Здесь находится папский легат, и я с ним знакома. Если он освободит вас от данных обетов, вы вернетесь в Бревай?
     Кристоф отвернулся от своей собеседницы, чтобы она не смогла ничего прочитать по выражению его глаз.
     - Наверное... Но не сейчас. Герцог пойдет на швейцарцев, и говорят, что вы будете с ним рядом. Я тоже хочу там быть!
     - Кристоф, - вздохнула Фьора, - выкиньте меня из головы. Поскольку вам известно, что я была замужем, вам должно быть также известно, что теперь я овдовела...
     - Вы можете говорить все, что вам угодно, но сердцу не прикажешь!
     - Мне это известно лучше, чем вам, потому что я все еще люблю только того человека, которого у меня отняла смерть, и любить его я буду, пока жива. Единственное, чего я хочу, - это соединиться с ним. А сейчас скажем друг другу - прощай!
     - Минутку! - вмешалась в разговор Леонарда. - Не позабудьте о своем обещании поговорить с легатом.
     - Хорошо. Под каким именем вас знают в отряде графа де Шиме?
     - Кристоф Лене - звучное имя, как видите, - с горечью ответил молодой человек.
     - Все великие имена произошли от гораздо более мелких, - пожала плечами Фьора. - Даже королевские. Вы могли бы отличиться и с этим именем, но, поскольку вы сожалеете о своем, я постараюсь его вам вернуть, чтобы вы спокойно могли возвратиться к себе домой.
     - Значит, вы презираете меня? - прошептал Кристоф и покраснел. - Мадам де Селонже пренебрегает такими людьми, как я?
     - Нет, но признаюсь, что вы меня разочаровали.
     Должны же вы когда-нибудь стать мужчиной.
     - Тогда оставьте при себе вашу помощь и забудьте обо мне! - воскликнул он в полном отчаянии, и не успел никто и слова сказать, как он повернулся и сломя голову убежал. Фьора попыталась было догнать его, но Леонарда ее остановила.
     - В чем дело? - с недоумением посмотрела она на Фьору. - Вы что, собираетесь бегать по городу в платье с треном и в этом эннене, высотой со шпиль собора?
     Пусть он поступает как хочет, даже если не слишком хорошо представляет себе, что с ним происходит, кроме того, что он вас любит и хотел бы быть рядом с вами днем и ночью.
     - Как раз этого я и не хочу. Лучше всего мне поговорить с монсеньером Нанни.
     - Пока не надо ничего предпринимать! Если молодой Бревай решит вернуться домой, он сам найдет вас.
     Тем не менее эта встреча взволновала Фьору. Мысль о том, что ее хороший поступок, который она совершила прошлым летом, может обернуться совершенно по-другому, мучила, и она более, чем когда-либо, пожалела об отсутствии Деметриоса, который всегда мог найти выход из любого положения, но грек был далеко и, видимо, покинул ее ради этого юного герцога Лотарингского, на которого сыпались сплошные неприятности. Против воли Фьора затаила на него обиду.
     Все следующие дни герцог Карл сильно болел, и Кристоф больше не занимал мысли Фьоры. С острыми болями в желудке и распухшими ногами, с лицом, искаженным страданием, герцог был срочно доставлен в Лозанну, где ему приготовили помещение в замке. В течение трех дней и трех ночей все серьезно опасались за жизнь Карла, и врачи не отходили от его изголовья.
     Город замер, прислушиваясь к прерывистому дыханию, которое в любую минуту могло прерваться.
     - Если бы кто-нибудь мог сообщить ему добрую новость, - вздыхал Панигарола, - это бы поддержало его, но, как назло, все новости просто отвратительны.
     В Лотарингии войска герцога Рене под предводительством бастарда де Водемона отобрали Эпиналь, а также Везелиз, Тезе и Пон-Сен-Винцент. Об этом ему, конечно, никто не осмеливается сказать. Такое сообщение могло отравить его, возможно, последние часы.
     - Дело так плохо? - с сочувствием спросила Фьора.
     - Насколько мне известно. Все в руках герцогини Иоланды, и она притворится, что ничего не слышит, если он кого-то из нас двоих позовет. Но говорят, что он без сознания. К нему пускают только Антуана, и я сам вчера видел, как он выходил из комнаты со слезами на глазах.
     - Как жаль! Я знаю искусного врача из Византии, который мог творить чудеса.
     - Флоренция? Сейчас ваш родной город в трауре, дорогая Фьора.
     - В трауре? Это.., не монсеньор Лоренцо?
     - Нет. Умерла молодая женщина исключительной красоты, как говорят, может быть, вы ее знаете? Ее звали Звезда Генуи.
     - Симонетта! - прошептала потрясенная Фьора. - Симонетта умерла?
     - Несколько дней назад на вилле Медичи в Пьомбино, куда ее привезли в надежде, что морской воздух сможет вылечить ее, но напрасно.
     Предсказание Деметриоса сбывалось! Ей показалось, что она слышит низкий голос грека вечером во время бала, когда они оба смотрели на Симонетту и Джулиано, которые, улыбаясь, вполголоса разговаривали.
     "Ей осталось жить чуть больше года. Вся Флоренция будет скорбеть, но вас здесь уже не будет..." Искренне расстроенная, Фьора подумала, как несчастен, должно быть, Джулиано Медичи. А также о том, что прекрасный и хрупкий мир молодости постепенно рушится и, должно быть, однажды исчезнет навсегда. Флоренция пережила свои самые прекрасные праздники и свое самое прекрасное время, потому что их вдохновляла улыбка Симонетты. Ей вспоминалась пророческая песенка:

     Хочешь быть счастливым - поспеши,
     Потому что никогда не знаешь, что случится...

     Фьора подумала, что счастье прошло дважды рядом с нею, и она два раза не смогла его удержать. Третьего раза не будет...
     Вопреки общим страхам Карл Смелый выздоровел, сбрил бороду и вернулся к делам. 6 мая, еще слабый после болезни, он подписал в своей комнате вместе с Хесслером и в присутствии монсеньора Нанни договор о заключении брака между сыном императора Максимилианом и своей дочерью Марией. Свадьба должна будет состояться либо в Кельне, либо в Экс-ла-Шапелле.
     Это была единственная добрая новость.
     А плохих становилось все больше. Швейцарцы продолжали завоевывать Савойю. Солдаты из Вале овладели долиной Роны, а в Валь д'Аосте венецианцы и ломбардцы, шедшие на помощь к Карлу, никак не могли преодолеть перевал Сен-Бернар. Посланный против жителей Вале зять герцогини Иоланды храбрый граф де Ромон вынужден был отступить, и швейцарцы захватили восточный и южный берег Женевского озера. Из Лозанны можно было видеть подожженные ими деревни и города. К тому же герцогу были вынуждены рассказать о том, что случилось в Лотарингии.
     Карл был еще очень слаб для того, чтобы разразиться обычным для себя приступом гнева, но он все же решил ускорить подготовительные работы. Через три дня после подписания договора о заключении брака он уже сел в седло, одетый в короткий шелковый плащ, расшитый золотом и подбитый мехом куницы - тяжесть оружия была еще непосильна для его ослабевших плеч, - и в течение четырех часов проводил смотр своих войск и нового вооружения. Так, солдатам были выданы пики такой же длины, как и у швейцарцев, стало значительно меньше кавалерии. Всего набралось около двадцати тысяч человек, из которых одну треть составляли малонадежные наемники, и примерно столько же - жители Савойи, полные решимости биться до последнего человека.
     Было решено, что 27 мая армия двинется в направлении Верна. Начать движение она должна была из Морранса, расположенного на расстоянии одного лье к северу от Лозанны. Накануне Фьора, которая должна была присоединиться вместе с Панигаролой к герцогу, пришла в "Золотой лев" проститься с Леонардой, которая в компании с Баттистой оставалась в этом трактире.
     Было безрассудно брать пожилую даму в военную экспедицию.
     Прощались без лишних слов. Зная, что уговоры бессильны сломить решимость молодой женщины, Леонарда молча обняла Фьору и как можно теснее прижалась к ней. По ее лицу катились слезы.
     - Не надо так переживать, донна Леонарда, - пытался успокоить ее Панигарола, который зашел к ней проститься вслед за Фьорой. - Я буду присматривать за нею. Послов редко убивают...
     - Но я слышала, что швейцарцы поклялись не брать пленных...
     - Монсеньор сказал то же самое. Но в плен меня тоже не возьмут, а донна Фьора все время будет рядом со