как смотрят на безответственных детей.
     - Что вы намереваетесь делать? Доказать вашу храбрость.., и убить меня? - насмешливо спросил он.
     - Я хочу сейчас же помериться с вами силами. Вы идете или я должен вас ударить?
     - Вы действительно на этом настаиваете?
     - Да, настаиваю!
     - Бог мой, как вы скучны! - поморщился Филипп де Селонже. - Вы очень хотите закончить ночь, лежа в постели с двумя или тремя ранами? Мне кажется, что этот вечер можно лучше провести.
     - Как, например?
     - Хотя бы напиться. Вина монсеньора Лоренцо, хоть и не из Бургундии, достойны внимания. Или потанцевать с прекрасной дамой. Я очень хочу, чтобы вы убрались отсюда. У меня огромное желание занять ваше место у ног прекрасной мадемуазель, которой меня еще никто не удосужился представить.
     Послышался низкий и глухой голос, и внезапно появился Лоренцо Великолепный. Двое мужчин почтительно отступили на шаг, приветствуя его.
     - Это упущение, и я хочу его исправить. Позвольте, донна Фьора, представить вам графа Филиппа де Селонже, рыцаря ордена Золотого Руна, как вы уже могли видеть, посланника монсеньора герцога Бургундского. Я надеюсь, что вы, мессир Филипп, по достоинству оценили оказанную вам честь поприветствовать донну Фьору Бельтрами - одну из самых красивых девушек города и дочь уважаемого мною человека. Вы удовлетворены?
     - Абсолютно, монсеньор!
     Филипп поклонился Фьоре, словно императрице.
     - Сделайте одолжение, пройдите в мой кабинет. Савалио вас проводит. А вы, обворожительная Фьора, доставьте мне радость потанцевать с вами!
     Столь угрожающая только что атмосфера разрядилась как по волшебству. Два противника расстались: Филипп де Селонже последовал за капитаном дворцовой охраны, а Лука Торнабуони подал руку молодой светловолосой даме, появившейся в нужный момент. Фьора же направилась в зал для танцующих.
     Лоренцо высоко поднял ее изящную руку, словно хотел полюбоваться своей дамой. Пока музыканты исполняли прелюдию, они возглавили второй ряд танцующих.
     Фигуры танца отличались сложностью и требовали внимания. Фьора с жаром юности отдалась танцу. Что-то опьяняющее было в том, чтобы танцевать с выдающимся человеком, становясь мишенью для заинтересованных и завистливых взглядов.
     Первый раз в жизни молодая девушка испытала радость от того, что стала центром внимания. Она поняла, что даже сам Лоренцо Великолепный не устоял перед ее чарами. Он смотрел на нее так, словно никогда раньше не видел. Фьора почувствовала, что краснеет под его настойчивым взглядом.
     - Сколько тебе лет? - внезапно спросил Лоренцо.
     - Семнадцать, монсеньор.
     - Неужели? Я бы тебе дал больше. Это, несомненно, из-за твоей гордой осанки и привычки прямо смотреть в глаза.
     Большинство девушек твоего возраста опускают глаза, стоит обратиться к ним, и я думаю, что в этом есть большая доля лицемерия. Ты этого вовсе лишена! Во всех обстоятельствах ты остаешься безмятежной.., по крайней мере ты производишь такое впечатление.
     - Потому что я не лишилась чувств, когда господин пригласил меня? - Фьора засмеялась музыкальным смехом, и теплый тембр ее голоса придал ей неожиданное очарование. - Что касается моего спокойствия, то оно обманчиво. Я прекрасно умею сердиться, а также краснеть...
     - Я видел.., и это прекрасно! Твой отец думает выдать тебя замуж?
     - Не знаю, наверное, он уже хочет этого. И я также, сеньор Лоренцо, если говорить правду... Но здешние девушки не выходят замуж раньше двадцати лет.
     - Какое ты странное создание! Многие девушки уже с десятилетнего возраста мечтают о муже, и, насколько я мог видеть, у тебя достаточно воздыхателей. Когда двое мужчин готовы драться из-за дамы, по-моему, это явное доказательство.
     Ни один из двух не трогает твоего сердца?
     - Никто. Тем более что Лука Торнабуони и иностранец собирались драться не из-за меня, а из-за представления, как проводят турниры здесь и в Бургундии...
     - Вот в чем дело? Если бы я знал раньше, то приказал бы их арестовать. С красивой женщиной говорят только о ней. По правде, я разочарован.
     - А я нет, - спокойно заметила Фьора. - Видишь ли, монсеньор, я не уверена, что ухаживают исключительно из-за меня самой... Боюсь, поклонников привлекает состояние моего отца, а я его единственная дочь.
     Рука Лоренцо, лежавшая на талии Фьоры, еще сильнее обхватила ее. Он наклонился к девушке и строгим голосом сказал:
     - Такие мысли не для юной девушки. Они даже не должны приходить тебе в голову. Радуйся, что ты молода и восхитительна на счастье тому, кто однажды придет к тебе и подарит любовь. Я начинаю думать, что во дворце Бельтрами нет ни одного достойного зеркала...
     Пара танцующих рассталась, и на финальной фигуре Лоренцо Великолепный насмешливо улыбнулся Фьоре:
     - Я тебе пришлю одно. А сейчас я возвращаю тебе свободу, прекрасный птенчик. Я ухожу, ибо меня ждут дела...
     Танцующие остановились напротив почетных мест, где сидели Лукреция Торнабуони, мать Лоренцо и Джулиано, крупная импозантная дама в платье из черного бархата, расшитом серебром, и Кларисса, рыжая Кларисса Орсини, супруга Лоренцо, в платье из черной парчи и золотой накидке. Фьора сделала глубокий реверанс и затем удалилась, ища глазами Джулиано и желая удостовериться, был ли он свидетелем ее триумфа.
     Но молодой человек сидел на коврике у ног Симонетты и не обращал внимания на происходящее. Он смотрел на прекрасную генуэзку, которая, улыбаясь, часто наклонялась к нему.
     Эта пара представляла собой такую яркую картину куртуазной любви и рыцарства, что Фьора забыла о своей ревности и залюбовалась ими. Эта кожа необыкновенной белизны, на которой сверкали драгоценности и нежно мерцал жемчуг. Но что-то хрупкое было в совершенстве молодой женщины, и это поразило наблюдающую за ними Фьору. Всегда белая кожа Симонетты, казалось, стала почти прозрачной. Глубокое декольте открывало прекрасную грудь, но рисунок ключиц стал более рельефным. Что касается руки, лежащей на плече Джулиано, то она была просто невесомой...
     Неужели Симонетта больна? Эта мысль словно обожгла Фьору. Внезапно она почувствовала глубокую жалость к этой женщине. Неужели Создатель позволит какой-то болезни испортить одно из самых совершенных своих творений? Симонетта была слишком молода и слишком красива, чтобы, глядя на нее, представить мрак могилы.
     Ощущение, что кто-то находится за ее спиной, заставило молодую девушку резко обернуться. Она столкнулась с человеком, которого раньше никогда не видела.
     - О! Примите мои извинения, - сказала она По-французски.
     Человек, казалось, ничего не заметил. Не моргая, он глядел на Джулиано и Симонетту.
     - Однако, - заметил он, - это неизбежно. Вы думаете, юная девушка, что донна Симонетта слишком молода, чтобы умереть? И что будет жаль...
     - Как вы могли узнать? - выдохнула изумленная Фьора.
     - Я этого не знаю: я это чувствую, я это слышу. Со мной иногда такое случается. Что касается этой дамы, помните о том, что я вам скажу сегодня вечером: ей осталось жить не более пятнадцати месяцев. Флоренция будет в скорби, но вы этого не увидите.
     Внезапная тоска сдавила горло Фьоре.
     - Почему? Разве.., я тоже.., умру?
     Угрюмый взгляд незнакомца погрузился в глаза Фьоры, и у нее появилось странное ощущение, что он может прочесть все до глубины души.
     - Нет.., возможно, вы и огорчитесь, но будете далеко и не думаю, что счастливы.
     - Я буду.., далеко? Но где...
     Он прервал ее жестом своей костлявой руки и тотчас же удалился. Фьора смотрела на его длинное черное платье, похожее на то, что носили медики, и следила взглядом за его удаляющейся фигурой. Он выделялся среди окружающих своим большим ростом и высоким капюшоном, скрепленным золотой пряжкой.
     У Фьоры возникло желание броситься за ним, однако она не в состоянии была сдвинуться с места. У нее похолодело сердце. В словах незнакомца таилась неясная угроза, она пришла в ужас от услышанного, и ее разум отказывался понимать это.
     Звонкий голос Кьяры вывел ее из подавленного состояния и заставил вздрогнуть.
     - Я привела к тебе несчастного, который не осмеливается предстать перед тобой. Он убежден, что ты его презираешь, но я заверила, что ты не так жестока!
     Фьора смотрела на свою подругу и молодого Торнабуони, но словно бы не видела их. Они же, найдя ее смертельно бледной, забеспокоились, Кьяра обняла подругу, чтобы поддержать.
     - Что случилось? Тебе плохо? Ты вся дрожишь... Лука, принеси ей стакан вина, она сейчас лишится чувств.
     Молодой человек, расталкивая толпу, бросился к одному из буфетов, находившихся в углу каждой залы. А Кьяра подвела подругу к проему окна и усадила на скамейку, устланную подушками. Фьора подняла все еще дрожащую руку ко лбу и слегка улыбнулась склонившейся к ней Кьяре.
     - Успокойся, сейчас уже лучше. Я не знаю, что случилось, по-моему, я испугалась.
     - Испугалась? Ты, которая никого и никогда не боялась?
     Бог мой, что же тебя испугало?
     - Человек, которого я никогда прежде не видела. Возможно, и ты заметила его. Он очень высокий и слегка сутулый.
     У него мрачное лицо, обрамленное короткой бородой и седыми волосами, а глаза того же цвета, что и волосы. Одет в длинное черное платье и высокий капюшон. Минуту назад он был здесь...
     - Судя по твоему описанию, я видела его, но не знаю имени. Что же тебя напугало?
     - Он сказал мне ужасные вещи. По его словам, Симонетта умрет в следующем году. Я же буду далеко отсюда и очень несчастна.
     Глаза Кьяры вспыхнули.
     - Ясновидец! Это чудесно! Мне обязательно с ним надо поговорить, я хочу, чтобы он мне сказал...
     Она собиралась уже догнать его, но Фьора удержала ее твердой рукой.
     - Останься здесь! Это не тот человек, к которому можно обратиться и спросить о будущем. Когда он смотрит на тебя, то в жилах стынет кровь. И еще я прошу тебя: ни одного слова о том, что я сказала тебе.
     Кьяра промолчала в ответ, но по ее лицу Фьора видела, что не убедила ее. К счастью, вернулся Лука со стаканом сладкого мальвазийского вина, и, чтобы доставить удовольствие влюбленному в нее молодому человеку, ей пришлось сделать несколько глотков. Глядя на нее преданными собачьими глазами, он был счастлив, что щеки Фьоры немного порозовели.
     - Вам лучше, не так ли? Что прикажете...
     - Нас интересует одна личность. Попытайтесь узнать, кто это, - сказала Кьяра.
     - Какая личность?
     Молодая девушка пустилась в пространные объяснения, описывая незнакомца, но Фьора ее остановила:
     - Не утруждай себя. Я его вижу, он разговаривает с мессиром Петруччи...
     Обернувшись, Лука посмотрел в указанном направлении и нахмурил брови.
     - Гонфалоньер - последний человек, с кем этот колдун будет иметь удовольствие беседовать. Это он прокладывает путь, ведущий на костер.
     - Колдун? И ты его знаешь?
     - Я не знаю его, но знаю, кто он есть, - высокомерно уточнил Лука.
     - Это неважно! Говори! Расскажи, что знаешь, и не заставляй нас сгорать от нетерпения.
     - Ну так знайте, любопытные прелестницы, что этого человека зовут Деметриос Ласкарис. Он утверждает, что ведет свою родословную от византийских императоров. Это греческий медик, и мой кузен Лоренцо очень уважает его за знания и надеется, что Ласкарис вернет ему обоняние . Он даже подарил ему дом, недалеко от Фьезолы. Говорят также, что там происходят странные вещи.., там вызывают дьявола!
     По мере того как Лука говорил, голос его все время понижался. Закончил он драматическим шепотом. У него был дар раздражать Фьору.
     - У нас вилла на Фьезоле, и мы никогда ничего не слышали о греческом медике, - заметила Фьора. - Как только человек не похож на других, тут же начинают злословить о нем!..
     Даже ценой своей жизни она бы не смогла ответить, почему вдруг встала на защиту человека, еще недавно так сильно напугавшего ее. Возможно, потому, что, воспитанная на греческой философии, она находила шокирующими все эти пересуды, окрашенные суевериями. Без сомнения, это был необыкновенный человек, и он обладал странным даром предвидения. Но только из-за этого нельзя его было приравнивать к безумным колдунам, которых хватало в окрестностях Флоренции.
     - Наверное, не надо распространять такие слухи, - добавила она. - Я была бы очень удивлена, если бы монсеньор Лоренцо, с его здравым и светлым умом, ценил какое-то демоническое создание.
     - Какая муха тебя укусила? - запротестовала Кьяра. - Посмотри на этого несчастного, с которым ты так грубо обращаешься! У него слезы на глазах...
     - Пусть он меня извинит. Я сегодня немного раздражена, - поднимаясь, произнесла Фьора. - Бывают дни, как, например, сегодня, когда ничто мне не нравится.
     - Несчастье в том, что я всегда попадаю в эти дни! - с горестным вздохом произнес Лука.
     Фьора засмеялась и, чтобы немного утешить несчастного обожателя, слегка погладила его по щеке:
     - Платон говорит, что никто не избежит своей судьбы! До свидания вам обоим! Музыканты играют калату, идите потанцуйте. Я поищу отца и попрошу его проводить меня домой... Я устала!
     Легкость, с какой Фьора изменила свое мнение, противоречила ее предыдущим словам, но Кьяра, так же как и Лука, знала, что бесполезно пытаться удержать ее, если у нее нет желания. Оба они вздохнули, но с разными чувствами, глядя, как она в своем перламутровом парчовом платье удаляется из залы.
     - Ну, что ж, - вздохнул молодой Торнабуони, - пойдем танцевать, раз она этого хочет!
     - Это вряд ли можно назвать галантным предложением, - подытожила Кьяра с насмешливой гримасой, - но почему бы и нет? Я люблю танцевать.
     Фьора нашла Бельтрами в музыкальном салоне. Около камина, куда черные рабы подбрасывали ароматные поленья, он беседовал с венецианским послом Бернардо Бембо, которого хорошо знал и часто встречал на Адриатическом побережье.
     Фьора подошла, но говорил посол, и она не осмелилась прервать его.
     - С тех пор как умер папа Пий II, пытаясь осуществить Крестовый поход против турок, Венеция одна борется с неверными. Никто по-настоящему не может оценить опасность, исходящую от султана Мехмеда II. Ни папа Сикст IV, занятый единственно тем, что выгодно пристраивает своих племянников, ни Ферранте Неапольский, ни Сфорца Миланский, ни Генуя. И только Адриатика предохраняет христианские страны от турецкой угрозы, чья армия вот уже два года как продолжает начатое и дошла до Фриула.
     - Тем не менее Венеция проявила необыкновенную храбрость, отбросив противника от стен Шкодера, находившегося у нее под носом.
     Бельтрами заметил Фьору, которая стояла неподалеку, дожидаясь окончания беседы, и притянул ее к себе.
     - Что же касается этой молодой особы, которая, как вы, несомненно, заметили, с любопытством слушала наш разговор, то разрешите, благородный сеньор, вам ее представить: моя единственная дочь Фьора.
     Девушка сделала изящный реверанс, и венецианец не мог сдержать улыбки.
     - Я действительно заметил, что ваша дочь с интересом нас слушает. Но я так залюбовался ее красотой, что поневоле потерял нить беседы. Надеюсь, я не наговорил глупостей?
     - Что вы, напротив! Чего тебе, девочка? Почему ты не танцуешь, особенно после той чести, которой тебя удостоил Лоренцо?
     - Потому что после танца с Лоренцо мне не хочется танцевать ни с каким другим кавалером... - И она тихонько попросила:
     - Отец, давай вернемся домой...
     По настоятельному тону, которым были произнесены эти слова, Франческо понял, что дочерью движет отнюдь не каприз.
     - Как хочешь, но тебе придется немного подождать, пока я не освобожусь. Как только монсеньор Лоренцо окончит свои переговоры и сможет заняться с сеньором Бембо, мы сразу же уедем.
     Едва Бельтрами успел закончить фразу, как в сопровождении Филиппа де Селонже в комнате вновь появился Лоренцо Великолепный. На губах его, как всегда, играла приветливая улыбка, бургундец же, напротив, был мрачен, глаза его сверкали. Казалось, он с трудом сдерживает ярость. Оба мужчины приблизились настолько, что стал слышен их разговор.
     - Граф, несмотря на то, что я вам только что сказал, вы все-таки мой гость! Вы молоды, и вам, наверное, будет приятно поухаживать за дамами.
     Голос Филиппа прозвучал так же резко, как звук труб во время недавнего рыцарского турнира:
     - Большое спасибо, монсеньор, но я не смогу пойти на бал. Я вам уже говорил, что мой государь, герцог Карл, сейчас воюет, и вместе с ним воюет вся Бургундия. Я солдат, а не дамский угодник, и так как нам нечего больше сказать друг другу, то разрешите откланяться...
     - Как вам угодно. Надеюсь, мы еще увидимся.
     - Разве это так необходимо? - надменно спросил де Селонже.
     - Разумеется. Я же должен передать вам письмо для герцога Карла. Ведь он оказал мне честь, направив ко мне своего посланника. Письмо.., с выражением моего самого искреннего восхищения.
     - Восхищения? На что ему ваше восхищение, если он не добился того, чего хотел. Миланец продемонстрировал куда большую дальновидность, благосклонно выслушав предложение герцогини Иоланды Савойской, состоящей в союзе с герцогом Бургундским.
     - В союзе, направленном против собственного брата, короля Франции? - Голос Лоренцо внезапно стал резким. - Увлекшись политическими интригами, герцогиня, разумеется, вольна забыть об узах крови. Что до меня, то я предпочитаю не портить родственных отношений. Хочу напомнить, что и мой герб украшают цветы лилии! Правда, они имеются и на гербе Бургундского дома, - добавил он с презрительной усмешкой, - но его это, как видно, не волнует... Мессир де Селонже, желаю вам доброй ночи! А, сеньор Бембо! Я вас искал! Пожалуйста, следуйте за мной!
     И оба мужчины направились в бальную залу. Фьора с отцом остались стоять, ожидая, пока выйдет бургундский посланник: как и в других флорентийских домах, лестница в роскошном доме Медичи была узкой и крутой. Сжав кулаки, Филипп де Селонже застыл на месте. Он, казалось, боролся с желанием догнать Лоренцо, чтобы заставить его жестоко раскаяться в брошенных с таким презрением словах.
     Наконец он пересилил себя и, пожав плечами, громко сказал в расчете на то, что его услышит Лоренцо:
     - Не всегда получается так, как нам того хочется. Вот когда монсеньор Карл одолеет швейцарских кроканов и Бургундия снова станет королевством, тогда вы узнаете, каков его гнев!
     Резким жестом Селонже подозвал двух людей из эскорта, Ожидавших его в углу зала. Уже уходя, бургундец заметил отца и дочь Бельтрами и направился прямо к ним. На его лице, таком суровом еще минуту назад, показалась улыбка.
     - Мадемуазель Фьора, именно вас мне бы и хотелось повидать до отъезда. Я надеялся если не потанцевать, то хотя бы минутку поболтать с вами. Думаю, что ради этого мне стоит немного задержаться.
     И с этими словами бургундец предложил девушке свою, руку, но Бельтрами решительным жестом отвел ее.
     - Вам не стоит медлить, мессир! Недавно вы произнесли такие слова, после которых ваше присутствие в этом доме стало явно нежелательным. Что же касается моей дочери, то я не совсем понимаю, о чем бы вы могли с ней говорить.
     - Ну.., о всяких пустяках, которые так интересуют молоденьких девушек. Может быть, она бы объяснила, почему мне так знакомо ее лицо. Мне кажется, что я ее уже встречал.
     Только не вспомню где и когда... Даже неловко... Как можно забыть такую красавицу!
     Фьора уже открыла рот, чтобы объяснить, что рыцарь, вероятно, когда-то встречал ее мать, но Бельтрами не дал ей этой возможности.
     - Мессир, вы ошибаетесь. Моей дочери только семнадцать, и она никогда не покидала родины. Если только с вашей стороны это не какая-то хитрость.., которую часто применяют, чтобы познакомиться с приглянувшейся девушкой! До свидания, мессир! Нам пора.
     Ответ этот, хотя и вежливый, был произнесен тоном, не терпящим возражений. Селонже не стал настаивать и пропустил вперед отца и дочь Бельтрами. Фьоре удалось украдкой перехватить его взгляд, одновременно задумчивый и вопрошающий