я монаху. "Это им нейдет", - сказал мне монах.
   Это в сжатом виде деятельность нашей церкви.
   Но это так только в варварской  России,  скажет  на  это  европейский  или
американский читатель.  И такое суждение будет справедливо,  но только в той
мере,  в которой это суждение относится к правительству,  помогающему церкви
совершать ее одуряющее и развращающее действие в России.
   Справедливо, что нигде в Европе нет столь деспотического  правительства  и
до такой степени согласного с царствующей церковью.  И потому участие власти
в развращении народа в России самое сильнoe; но несправедливо, чтобы церковь
русская  в своем влиянии на народ отличалась чем-нибудь от какой-либо другой
церкви.
   Церкви везде одни и те же, и если католическая, англиканская и лютеранская
не имеют под рукой такого  покорного  правительства,  как  русское,  то  это
происходит не от отсутствия желания воспользоваться таковым.
   Церковь как церковь,  какая бы она ни была -  католическая,  англиканская,
лютеранская,  пресвитерианская,  всякая церковь,  насколько она церковь,  не
может не стремиться к тому же,  к чему и  русская  церковь,  к  тому,  чтобы
скрыть  настоящий смысл учения Христа и заменить его своим учением,  которое
ни  к  чему  не  обязывает,  исключает  возможность   понимания   истинного,
деятельного  учения  Христа  и,  главное,  оправдывает существование жрецов,
кормящихся на счет народа.
   Разве что-либо другое делало и делает католичество с своим запретом чтения
Евангелия  и  с  своим  требованием  нерассуждающей   покорности   церковным
руководителям  и  непогрешимому  папе?  Разве  что-либо другое,  чем русская
церковь,  проповедует католичество? Тот же внешний культ, те же мощи, чудеса
и статуи, чудодейственные Notre-Dames и процессии. Те же возвышенно туманные
суждения о христианстве в книгах и проповедях,  а когда дойдет до  дела,  то
поддерживание самого грубого идолопоклонства.
   И разве не то же самое делается и в англиканстве,  лютеранстве,  во всяком
протестантстве,  сложившемся  в  церковь?  Те же требования от паствы веры в
догматы,  выраженные в IV веке и потерявшие всякий смысл  для  людей  нашего
времени,  и то же требование идолопоклонства, если не перед мощами, иконами,
то  перед  днем  субботним  и  буквой  Библии.  Всё  та   же   деятельность,
направленная  на  то,  чтобы  скрыть  настоящие требования христианства и на
место их поставить ни к чему не обязывающую внешность и cant,  как прекрасно
определяют  англичане  то  самое занятие,  которому они особенно подвержены.
Среди протестантства эта деятельность особенно заметна  потому,  что  нет  у
этого  исповедания  даже  отговорки  древности.  И  разве  не  то  же  самое
происходит  и  в  теперешнем   ривайвелизме   -   обновленном   кальвинизме,
евангелизме, из которого выродилась армия спасения.
   Как одинаково положение  всех  церковных  учений  по  отношению  к  учению
Христа, так одинаковы и их приемы.
   Положение их таково,  что им нельзя не напрягать все усилия на  то,  чтобы
скрыть учение Христа, именем которого они пользуются.
   Несоответствие всех церковных исповеданий с учением  Христа  ведь  таково,
что  нужны  особенные  усилия,  чтобы скрыть это несоответствие от людей.  В
самом деле,  ведь стоит только вдуматься в положение каждого  взрослого,  не
только   образованного,   но   самого   простого  человека  нашего  времени,
набравшегося  носящихся  в  воздухе  понятий  о  геологии,  физике,   химии,
космографии,  истории,  когда он в первый раз сознательно отнесется к тем, в
детстве внушенным ему и поддерживаемым церквами,  верованиям о том,  что Бог
сотворил мир в шесть дней; свет прежде солнца, что Ной засунул всех зверей в
свой ковчег и т.  п.;  что Иисус есть тоже Бог-сын,  который творил  всё  до
времени; что этот Бог сошел на землю за грех Адама; что он воскрес, вознесся
и сидит одесную отца и придет на облаках судить мир и т. п.
   Ведь все  эти  положения,  выработанные людьми IV века и имевшие для людей
того времени известный смысл,  для людей нашего времени не  имеют  никакого.
Люди  нашего  времени могут устами повторять эти слова,  но верить не могут,
потому что слова эти,  как то,  что Бог живет на небе, что небо раскрылось и
оттуда сказал голос что-то,  что Христос воскрес и полетел куда-то на небо и
опять придет откуда-то на облаках и т. п., - не имеют для нас смысла.
   Можно было человеку,  считавшему небо конечным, твердым сводом, верить или
не верить, что Бог сотворил небо, что небо раскрылось, что Христос улетел на
небо,  но  для  нас  все  эти слова не имеют никакого значения.  Люди нашего
времени могут только верить,  что в это надо верить,  что они и  делают;  но
верить не могут в то, что для них не имеет смысла.
   Если же все эти  выражения  должны  иметь  иносказательный  смысл  и  суть
прообразы,  то ведь мы знаем,  что,  во-первых, не все церковники согласны в
этом,  а, напротив, большинство настаивает на понимании священного писания в
прямом  смысле,  а во-вторых,  то,  что толкования эти очень многоразличны и
ничем не подтверждаются.
   Но, даже если человек и захочет заставить себя верить учению церквей, так,
как оно преподается,  - всеобщее распространение грамотности и  Евангелий  и
общение между собою людей разных исповеданий составляют для этого другое еще
более непреодолимое препятствие.
   Ведь стоит  только человеку нашего времени купить за 3 копейки Евангелие и
прочесть ясные, не подлежащие перетолкованию слова Христа к самарянке о том,
что  отцу нужны поклонники не в Иерусалиме,  не на той горе и не на этой,  а
поклонники в духе и истине,  или слова о том, что молиться христианин должен
не как язычник в храмах и на виду,  а тайно,  т.  е.  в своей клети, или что
ученик Христа никого не должен называть отцом  или  учителем,  стоит  только
прочесть   эти   слова,  чтобы  убедиться,  что  никакие  духовные  пастыри,
называющиеся учителями в противоположность учению Христа  и  спорящие  между
собою, не составляют никакого авторитета и что то. чему нас учат церковники,
не есть христианство.  Но мало и этого:  если бы человек  нашего  времени  и
продолжал  верить  в  чудеса и не читал бы Евангелия,  одно общение с людьми
других исповеданий и вер,  сделавшееся столь легким в наше  время,  заставит
человека  усомниться  в  истинности  своей  веры.  Хорошо было человеку,  не
видавшему людей другого исповедания, чем он сам, верить, что его исповедание
-  одно  истинное;  но стоит только думающему человеку столкнуться,  как это
теперь беспрестанно случается,  с людьми одинаково добрыми  и  злыми  разных
исповеданий,  осуждающих  веры  друг  друга,  чтобы  усомниться в истинности
исповедуемой им веры.  В наше время только человек совершенно невежественный
или  совершенно  равнодушный  к вопросам жизни,  освящаемым религией,  может
оставаться в церковной вере.
   Какие же нужны церквам усилия, чтобы, несмотря на все эти разрушающие веру
условия,  продолжать строить церкви,  служить обедни,  проповедовать, учить,
обращать  и,  главное,  получать  за  это  огромное содержание,  как все эти
священники,  пастыри,  интенданты,  суперинтенданты,  аббаты,   архидиаконы,
епископы и архиепископы.
   Нужны особенные,  сверхъестественные усилия.  И такие усилия,  все более и
более напрягая их,  и употребляют церкви. У нас в России (кроме всех других)
употребляется  простое,  грубое  насилие  покорной  церкви  власти.   Людей,
отступающих  от  внешнего  выражения  веры  и  высказывающих это,  или прямо
наказывают,  или лишают прав; людей же, строго держащихся внешних форм веры,
награждают, дают права.
   Так поступают православные;  но и все  церкви  без  исключения  пользуются
всеми для этого средствами,  из которых главное - то,  что теперь называется
гипнотизацией.
   Пускаются в дело все искусства от архитектуры до поэзии для воздействия на
души людей и для одурения их,  и воздействие это  происходит  неперестающее.
Особенно  очевидна  эта  необходимость гипнотизирующего воздействия на людей
для приведения их в  состояние  одурения  на  деятельности  армии  спасения,
употребляющей  новые,  не  привычные  нам  приемы труб,  барабанов,  песней,
знамен, нарядов, шествий, плясок, слез и драматических приемов.
   Но это  нас  поражает  только потому,  что это новые приемы;  разве старые
приемы храмов с особенным освещением,  с золотом,  блеском, свечами, хорами,
органом, колоколами, ризами, плаксивыми проповедями и т. п. не то же самое?
   Но, как ни сильно это действие гипнотизации,  не в этом  главная  и  самая
зловредная  деятельность  церквей.  Главная  и наизловреднейшая деятельность
церкви есть та,  которая направлена на обман детей,  тех  самых  детей,  про
которых Христос сказал, что горе тому, кто соблазнит единого из малых сих. С
самого первого пробуждения  сознания  ребенка  его  начинают  обманывать,  с
торжественностью внушать ему то,  во что не верят сами внушающие,  и внушать
до тех пор, пока обман не срастется посредством привычки с природой ребенка.
Ребенка  старательно  обманывают в самом важном деле в жизни,  и когда обман
так сросся с его жизнью,  что уже трудно оторвать его,  тогда перед ребенком
открывают  весь  мир  науки  и действительности,  который никаким образом не
может  совместиться  с  внушенными   ему   верованиями,   предоставляя   ему
разбираться самому, как он умеет, в этих противоречиях.
   Ведь если поставить себе задачей запутать человека так,  чтобы он не мог с
здоровым  умом  выбраться  из  внушенных  ему с детства двух противоположных
миросозерцании, то нельзя ничего придумать сильнее того, что совершается над
всяким молодым человеком,  воспитываемым в нашем так называемом христианском
обществе.
   Ужасно то, что делают над людьми церкви, но если вдуматься в их положение,
то тем людям, которые составляют учреждение церквей, иначе поступать нельзя.
Перед церквами стоит дилемма: нагорная проповедь или Никейский символ - одно
исключает другое:  если  человек  искренно  поверит  в  нагорную  проповедь,
Никейский символ неизбежно потеряет для него смысл и значение и вместе с ним
церковь и ее представители;  если же человек поверит в Никейский символ,  т.
е.  в церковь,  т.  е.  в тех,  которые называют себя представителями ее, то
нагорная проповедь станет для него излишняя.  И  потому  церквам  нельзя  не
употреблять всех возможных усилий для затемнения смысла нагорной проповеди и
для привлечения к себе  людей.  Только  благодаря  напряженной  деятельности
церквей  в  этом направлении держалось до сих пор влияние церквей.  Останови
церковь хоть на самый короткий срок это воздействие на массы гипнотизацией и
обманом  детей,  и люди поймут учение Христа.  А понимание учения уничтожает
церкви и значение  их.  И  потому  церкви  ни  на  мгновенье  не  прекращают
усиленной деятельности и гипнотизации взрослых и обмана детей.  И вот эта-то
деятельность церквей,  внушающая людям ложное  понимание  учения  Христа,  и
служит  препятствием  понимания  его  для большинства людей,  так называемых
верующих.


IV

   Теперь скажу  о  другом мнимом понимании христианства,  мешающем истинному
пониманию его, - о понимании научном.
   Церковные люди  считают христианством то представление о нем,  которое они
себе составили,  и это-то понимание христианства считают  единым  несомненно
истинным.
   Люди науки считают христианством только то,  что исповедовали и исповедуют
различные  церкви,  и,  предполагая,  что  исповедания  эти  исчерпывают всё
значение христианства, признают его отжившим свое время религиозным учением.
   Для того,  чтобы  ясно  было,  как  невозможно  при  таком  взгляде понять
христианское учение,  необходимо составить себе понятие о том месте, которое
в  действительности  занимали  и  занимают  религии  вообще и,  в частности,
христианская в жизни человечества,  и о том значении,  которое приписывается
им наукой.
   Как отдельный человек не может жить,  не имея известного  представления  о
смысле своей жизни,  и всегда,  хотя часто и бессознательно, соображает свои
поступки с этим придаваемым им своей жизни смыслом, так точно и совокупности
людей,   живущих   в  одинаковых  условиях  -  народы,  не  могут  не  иметь
представления о смысле их совокупной жизни и вытекающей из нее деятельности.
И  как отдельный человек,  вступая в новый возраст,  неизбежно изменяет свое
понимание жизни,  и взрослый человек видит смысл ее в ином, чем ребенок, так
точно  и  совокупность  людей,  народа,  неизбежно,  соответственно возрасту
своему,  изменяет свое понимание  жизни  и  вытекающую  из  этого  понимания
деятельность.
   Различие в  этом  отношении  отдельного  человека  от  всего  человечества
состоит в том,  что, тогда как отдельный человек в определении свойственного
тому новому  периоду  жизни,  в  который  он  вступает,  понимания  жизни  и
вытекающей  из  него  деятельности  пользуется  указаниями прежде живших его
людей,  переживших уже тот возраст,  в который он вступает,  человечество не
может   иметь   этих   указаний,  потому  что  оно  всё  подвигается  по  не
исследованному еще пути и не у кого спросить,  как  надо  понимать  жизнь  и
действовать  в  тех  новых условиях,  в которые оно вступает и в которых еще
никто никогда не жил.
   А между  тем  как  человеку  женатому  и  с  детьми  невозможно продолжать
понимать  жизнь  так  же,  как  он  понимал  ее,  будучи  ребенком,  так   и
человечеству  нельзя  уже,  при  совершившихся  разнообразных изменениях:  и
густоты населения,  и установившегося  общения  между  разными  народами,  и
усовершенствования  способов  борьбы  с  природой,  и  накопления знаний,  -
продолжать  понимать  жизнь  по-прежнему,  а  необходимо  установить   новое
жизнепонимание,  из  которого  и вытекла бы и деятельность,  соответствующая
тому новому состоянию, в которое оно вступило или вступает.
   На это-то   требование   и  отвечает  особенная  способность  человечества
выделять из себя людей, дающих новый смысл всей жизни человеческой, - смысл,
из которого вытекает вся иная, чем прежняя, деятельность. Установление этого
свойственного человечеству в тех новых условиях,  в  которые  оно  вступает,
жизнепонимания  и вытекающей из него деятельности и есть то,  что называется
религия.
   И потому  религия,  во-первых,  не  есть,  как это думает наука,  явление,
когда-то сопутствовавшее развитию человечества,  но потом  пережитое  им,  а
есть  всегда  присущее  жизни человечества явление,  и в наше время столь же
неизбежно присущее человечеству,  как и во всякое другое  время.  Во-вторых,
религия  всегда есть определение деятельности будущего,  а не прошедшего,  и
потому очевидно,  что исследование прошедших явлений ни в  каком  случае  не
может захватить сущности религии.
   Сущность всякого  религиозного  учения  -  не  в  желании   символического
выражения сил природы,  не в страхе перед ними, не в потребности к чудесному
и не во внешних формах ее проявления,  как это думают люди  науки.  Сущность
религии  в  свойстве людей пророчески предвидеть и указывать тот путь жизни,
по которому должно идти  человечество,  в  ином,  чем  прежнее,  определении
смысла  жизни,  из  которого  вытекает  и  иная,  чем  прежняя,  вся будущая
деятельность человечества.
   Свойство этого провидения того пути, по которому должно идти человечество,
в большей или меньшей степени обще всем людям; но всегда во все времена были
люди,  в которых это свойство проявлялось с особенной силой, и люди эти ясно
и точно выражали то,  что смутно чувствовали все люди, и устанавливали новое
понимание жизни,  из которого вытекала иная,  чем прежняя,  деятельность, на
многие сотни и тысячи лет.
   Таких пониманий  жизни  мы знаем три:  два уже пережитых человечеством,  и
третье,  которое мы теперь переживаем в христианстве. Пониманий таких три, и
только три, не потому, что мы произвольно соединили различные жизнепонимания
в эти три,  а потому,  что поступки всех людей имеют всегда в основе одно из
этих   трех  жизнепонимании,  потому  что  иначе,  как  только  этими  тремя
способами, мы не можем понимать жизнь.
   Три жизнепонимания эти следующие:  первое - личное, или животное, второе -
общественное, или языческое, и третье - всемирное, или Божеское.
   По первому жизнепониманию жизнь человека заключается в одной его личности;
цель  его  жизни  -  в  удовлетворении  воли  этой  личности.   По   второму
жизнепониманию  жизнь  человека  заключается  не  в одной его личности,  а в
совокупности  и  последовательности  личностей;  в  племени,  семье,   роде,
государстве;  цель жизни заключается в удовлетворении воли этой совокупности
личностей.  По третьему жизнепониманию жизнь человека  заключается  и  не  в
своей  личности  и  не  в  совокупности и последовательности личностей,  а в
начале и источнике жизни - в Боге.
   Эти три  жизнепонимания  служат основой всех существовавших и существующих
религий.
   Дикарь признает  жизнь только в себе,  в своих личных желаниях.  Благо его
жизни сосредоточено в нем одном.  Высшее благо для  него  есть  наиполнейшее
удовлетворение  его  похоти.  Двигатель  его  жизни есть личное наслаждение.
Религия  его  состоит  в  умилостивлении  божества  к  своей  личности  и  в
поклонении воображаемым личностям богов, живущим только для личных целей.
   Человек языческий,  общественный признает жизнь уже не в одном себе,  но в
совокупности личностей - в племени, семье, роде, государстве, и жертвует для
этих совокупностей своим личным благом.  Двигатель  его  жизни  есть  слава.
Религия  его состоит в возвеличении глав союзов:  родоначальников,  предков,
государей и в поклонении богам - исключительным покровителям его семьи,  его
рода, народа, государства (*).

   (* То, что на этом общественном или языческом жизнепонимании  основываются
столь разнообразные склады жизни,  как жизнь племенная,  семейная,  родовая,
государственная  и  даже  теоретически  представляемая  позитивистами  жизнь
человечества,  это  не  нарушает  единства  этого  жизнепонимания.  Все  эти
разнообразные формы жизни основаны на одном представлении о том,  что  жизнь
личности  не есть достаточная цель жизни,  что смысл жизни может быть найден
только в совокупности личностей. *)

   Человек божеского жизнепонимания признает жизнь уже не в своей личности  и
не   в   совокупности  личностей  (в  семье,  роде,  народе,  отечестве  или
государстве),  а в источнике вечной,  неумирающей жизни  -  в  Боге;  и  для
исполнения  воли  Бога жертвует и своим личным,  и семейным,  и общественным
благом. Двигатель его жизни есть любовь. И религия его есть поклонение делом
и истиной началу всего - Богу.
   Вся жизнь историческая человечества есть  не  что  иное,  как  постепенный
переход от жизнепонимания личного,  животного к жизнепониманию общественному
и от жизнепонимания общественного к жизнепониманию  божескому.  Вся  история
древних народов, продолжавшаяся тысячелетия и заканчивающаяся историей Рима,
есть  история  замены  животного,  личного  жизнепонимания  общественным   и
государственным.  Вся  история  со  времени  императорского Рима и появления
христианства   есть,   переживаемая   нами   и   теперь,   история    замены
государственного жизнепонимания божеским.
   Вот это-то последнее  жизнепонимание  и  основанное  на  нем  христианское
учение,  руководящее  всей  нашей  жизнью  и  лежащее  в  основе  всей нашей
деятельности,  как  практической,  так  и  научной,   люди   мнимой   науки,
рассматривая его только по его внешним признакам, признают чем-то отжившим и
не имеющим для нас значения.
   Учение это, по мнению людей науки, заключающееся только в его догматической
стороне - в учении о троице, искуплении, чудесах, церкви, таинствах и пр., -
есть  только  одна  из  огромного  количества  религий,  которые возникали в
человечестве и теперь,  сыграв свою роль в  истории,  отживает  свое  время,
уничтожаясь перед с