семейное,  народное; все это  не  только  не
отрицали, но мне внушали, что все это прекрасно и не противно закону Христа.
   Все  меня  окружающее:  спокойствие,  безопасность  моя  и  семьи,  моя
собственность, все построено было на законе, отвергнутом Христом, на законе:
зуб за зуб.
   Церковные  учители  учили  тому,  что  учение  Христа  Божественно,  но
исполнение  его невозможно по слабости людской, и  только  благодать  Христа
может содействовать его исполнению. Светские учители  и все устройство жизни
уже прямо признавали неисполнимость, мечтательность учения Христа,  и речами
и делами учили тому, что противно этому учению. Это признание неисполнимости
учения Бога до такой  степени понемножку, незаметно всосалось в меня и стало
привычно  мне, и до  такой  степени  оно совпадало с моими  похотями, что  я
никогда  не замечал  прежде  того противоречия, в  котором я находился. Я не
видал того,  что  невозможно в одно и то  же время исповедовать Христа-Бога,
основа учения которого есть  непротивление злому, и сознательно  и  спокойно
работать  для   учреждения   собственности,  судов,  государства,  воинства,
учреждать  жизнь, противную учению  Христа, и молиться  этому Христу  о том,
чтобы между нами  исполнялся  закон непротивления  злому и прощения. Мне  не
приходило еще в голову то, что теперь так ясно:  что гораздо  бы проще  было
устраивать и учреждать жизнь по  закону Христа, а молиться  уж о  том, чтобы
были суды, казни, войны, если они так нужны для нашего блага.
   И я понял, откуда возникло мое заблуждение. Оно возникло из исповедания
Христа на словах и отрицания его на деле.
   Положение о непротивлении злому  есть положение, связующее все учение в
одно  целое, но  только  тогда, когда оно не есть изречение, а есть правило,
обязательное для исполнения, когда оно есть закон.
   Оно  есть точно ключ. отпирающий все, но только тогда, когда  ключ этот
просунут  до замка. Признание этого  положения за  изречение, невозможное  к
исполнению без сверхъестественной  помощи,  есть  уничтожение всего  учения.
Каким  же,  как не  невозможным, может представляться  людям  то  учение, из
которого  вынуто  основное, связующее все положение?  Неверующим же оно даже
прямо представляется глупым и не может представиться иным.
   Поставить  машину,  затопить  паровик,  пустить в  ход,  но  не  надеть
передаточного  ремня --  это самое  сделано с  учением  Христа, когда  стали
учить,  что можно  быть  христианином, не исполняя положение о непротивлении
злу.
   Я недавно с  еврейским раввином читал V главу Матфея.  Почти при всяком
изречении раввин  говорил: это есть в Библии, это есть в Талмуде, и указывал
мне  в  Библии  и  Талмуде весьма близкие  изречения  к изречениям  Нагорной
проповеди.  Но  когда мы дошли до стиха о непротивлении злу, он не сказал: и
это  есть в Талмуде,  а  только  спросил  меня с  усмешкой: --  И  христиане
исполняют это? подставляют другую щеку?  --  Мне нечего было  отвечать,  тем
более  что я знал, что в это самое время  христиане не только не подставляли
щеки, но  били евреев по подставленной щеке.  Но мне интересно  было  знать,
есть ли что-нибудь подобное  в Библии или Талмуде, и я спросил его об  этом.
Он сказал:  -- Нет, этого нет,  но  вы скажите, исполняют ли христиане  этот
закон?  --  Вопросом этим он говорил мне,  что присутствие такого правила  в
христианском законе, которое не только никем не исполняется, но которое сами
христиане признают  неисполнимым, есть  признание неразумности и  ненужности
этого правила. И я не мог ничего отвечать ему.
   Теперь, поняв прямой смысл учения, я вижу ясно то странное противоречие
с самим собой,  в котором  я  находился.  Признав Христа Богом и учение  его
Божественным и вместе с тем устроив свою жизнь противно этому учению, что же
оставалось,  как  не  признавать  учение неисполнимым?  На словах я  признал
учение Христа священным, на деле я исповедовал совсем не христианское учение
и  признавал  и  поклонялся  учреждениям  не  христианским,  со всех  сторон
обнимающим мою жизнь.
   Весь Ветхий Завет  говорит, что несчастия народа иудейского происходили
оттого, что он верил в ложных богов, но не в истинного Бога. Самуил в первой
книге, в главах 8-й и 12-й, обвиняет народ в том, что ко  всем прежним своим
отступлениям от  Бога он прибавил еще  новое: на место Бога,  который был их
царем,  поставили человека-царя, который, по их мнению, спасет их. Не верьте
в "тогу", в пустое, говорит Самуил народу (XII, 21 стих). Оно не поможет вам
и  не спасет  вас, потому что оно "тогу",  пустое. Чтобы не погибнуть  вам с
царем вашим, держитесь одного Бога.
   Вот вера в эти "тогу", в эти пустые кумиры и заслоняла от меня  истину.
На дороге к ней, заграждая ее свет, стояли  предо мной те "тогу", от которых
я не в силах был отречься.
   На  днях  я  шел   в  Боровицкие   ворота;  в   воротах  сидел  старик,
нищий-калека,  обвязанный по ушам ветошкой. Я вынул кошелек, чтобы  дать ему
что-нибудь. В это время с горы из  Кремля  выбежал  бравый  молодой  румяный
малый, гренадер в казенном тулупе. Нищий, увидав солдата,  испуганно вскочил
и вприхромку побежал вниз к Александровскому саду. Гренадер погнался было за
ним, но, не догнав, остановился и стал ругать нищего за то, что он не слышал
запрещения и  садился  в  воротах.  Я подождал гренадера в воротах. Когда он
поравнялся со мной, я спросил его: знает ли он грамоте?
   --  Знаю, а  что? -- Евангелие  читал? --  Читал.  --  А читал: "и  кто
накормит голодного?..." -- Я сказал ему это место. Он знал его и выслушал. И
я видел, что он смущен. Два прохожие остановились, слушая. Гренадеру, видно,
больно было чувствовать, что он, отлично исполняя свою обязанность, -- гоняя
народ оттуда, откуда велено гонять, -- вдруг оказался неправ.  Он был смущен
и, видимо, искал отговорки. Вдруг в умных, черных  глазах его блеснул  свет,
он повернулся ко  мне  боком,  как бы уходя. -- А воинский устав  читал?  --
спросил он. Я сказал, что не читал. -- Так и не говори, --  сказал гренадер,
тряхнув победоносно  головой, и, запахнув тулуп, молодецки подошел  к своему
месту.
   Это  был  единственный  человек  во всей  моей  жизни, строго логически
разрешивший  тот  вечный вопрос, который  при нашем общественном строе стоял
передо мной и стоит перед каждым человеком, называющим себя христианином.


   III

   Напрасно говорят, что  учение христианское касается личного спасения, а
не касается вопросов общих, государственных. Это только смелое и голословное
утверждение  самой  очевидной  неправды,  которая  разрушается  при   первой
серьезной  мысли об этом. Хорошо, я не буду противиться злу, подставлю щеку,
как частный человек, говорю я себе, но идет неприятель или  угнетают народы,
и меня  призывают участвовать в  борьбе со злыми  -- идти убивать их.  И мне
неизбежно решить вопрос: в чем служение  Богу и в чем  служение "тогу". Идти
ли на  войну, или  не идти?  Я -- мужик, меня выбирают в старшины, судьи,  в
присяжные, заставляют присягать, судить, наказывать -- что мне делать? Опять
я должен выбирать между  законом Бога и  законом человеческим.  Я --  монах,
живу в монастыре, мужики  отняли  наш  покос,  меня  посылают участвовать  в
борьбе со злыми -- просить в суде на  мужиков.  Опять я должен выбирать.  Ни
один человек не может уйти от решения этого вопроса. Я не говорю уже о нашем
сословии,  деятельность  которого  почти  вся  состоит  в противлении  злым:
военные, судейские, администраторы, но  нет того частного, самого  скромного
человека,  которому  бы  не  предстояло  это  решение  между служением Богу,
исполнением   его   заповедей,   или   служением   "тогу",   государственным
учреждениям.  Личная  моя  жизнь  переплетена  с  общей  государственной,  а
государственная требует от меня нехристианской деятельности, прямо противной
заповеди Христа. Теперь  с общей воинской повинностью и участием всех в суде
в качестве присяжных, дилемма эта с поразительной резкостью поставлена перед
всеми.  Всякий  человек должен взять орудие убийства: ружье, нож,  и если не
убить, то зарядить ружье и отточить нож, то есть быть  готовым на  убийство.
Каждый гражданин  должен прийти в суд и быть участником суда и наказаний, то
есть каждый должен отречься от заповеди Христа непротивления злому не словом
только, но делом.
   Вопрос  гренадера: Евангелие или воинский устав?  закон Божий или закон
человеческий? -- теперь стоит и  при Самуиле стоял  перед человечеством.  Он
стоял и  перед  самим  Христом  и перед учениками его. Стоит  и перед  теми,
которые теперь хотят быть христианами, стоял и передо мной.
   Закон Христа, с его учением любви,  смирения, самоотвержения,  всегда и
прежде  трогал  мое сердце  и  привлекал меня  к себе. Но со всех  сторон, в
истории,  в современной  окружающей  меня,  и  в  моей  жизни я  видел закон
противуположный,  противный  моему сердцу,  моей совести, моему  разуму,  но
потакающий  моим  животным  инстинктам.  Я  чувствовал,  что,  прими я закон
Христа, я останусь один, и мне может быть плохо, мне придется быть гонимым и
плачущим, то самое, что сказал Христос. Прими закон человеческий -- меня все
одобрят,  я буду спокоен,  обеспечен,  и  к моим  услугам все изощрения ума,
чтобы успокоить мою  совесть.  Я буду смеяться и  веселиться, то самое,  что
сказал Христос. Я чувствовал это и потому не только не углублялся в значение
закона Христа,  но старался  понять его так, чтобы он не мешал мне жить моей
животной  жизнью. А понять его так нельзя было, и потому я вовсе  не понимал
его.
   В этом непонимании я  доходил до теперь удивительного мне затмения. Для
образца такого затмения приведу мое прежнее понимание слов: "Не судите, и не
будете судимы"  (Матф.,  VII,  1).  "Не  судите,  и  не будете судимы  -- не
осуждайте,  и  не будете  осуждены"  (Луки.,  VI, 37).  Мне  так  несомненно
казалось священным, не нарушающим закона Бога учреждение судов,  в которых я
участвовал и которые ограждали мою собственность и безопасность, что никогда
и  в голову  не  приходило,  чтобы  это  изречение могло значить  что-нибудь
другое, как  не то, чтобы на словах не осуждать ближнего. Мне и в  голову не
приходило, чтобы Христос в этих  словах мог говорить про  суды: про  земский
суд,  про уголовную палату, про окружные и мировые суды  и  всякие сенаты  и
департаменты.  Только когда я понял в прямом значении слова о  непротивлении
злу,  только тогда мне  представился вопрос о том,  как относится Христос ко
всем  этим судам  и департаментам. И  поняв,  что он  должен отрицать  их, я
спросил себя:  да не  значит ли это: не только не судите ближнего на словах,
но  и  не  осуждайте  судом  --   не  судите  ближних  своими  человеческими
учреждениями -- судами.
   У Луки, гл.  VI, с 37  по  49, слова эти сказаны тотчас после  учения о
непротивлении злу и о воздаянии  добром за зло. Тотчас  после  слов: "будьте
милосерды, как Отец  ваш на небе", сказано: "не  судите, и будете судимы, не
осуждайте,  и  не  будете  осуждены".  Не  значит  ли это,  кроме  осуждения
ближнего,  и  то, чтобы не учреждать  судов  и не судить  в них  ближних? --
спросил я себя теперь. И стоило мне только поставить себе этот вопрос, чтобы
и сердце и здравый смысл тотчас же ответили мне утвердительно.
   Я знаю, как  такое понимание этих слов поражает сначала. Меня оно  тоже
поразило. Чтобы показать, как я далек был от  такого понимания, признаюсь  в
стыдной глупости. Уже после того, как я  стал верующим и читал Евангелие как
Божественную книгу, я, при встрече с моими приятелями, прокурорами, судьями,
в виде игривой шутки, говорил им: а  вы  все судите, а сказано: не судите, и
не судимы  будете. Я так  был уверен, что слова эти не могут  значить ничего
другого,  как  только запрещение  злословия,  что не понимал того  страшного
кощунства, которое я  делал, говоря это.  Я до того дошел, что, уверившись в
том, что ясные слова эти значат не  то, что значат,  в шутку говорил их в их
настоящем значении.
   Расскажу подробно,  как  уничтожилось во мне всякое сомнение о том, что
слова  эти не  могут  быть понимаемы  иначе,  как в том смысле,  что Христос
запрещает всяческие человеческие учреждения судов, и словами этими ничего не
мог сказать другого.
   Первое, что поразило меня, когда я понял заповедь о непротивлении злу в
ее прямом значении, было  то, что суды человеческие не  только не сходятся с
нею, но  прямо противны ей, противны  и  смыслу всего учения,  и что поэтому
Христос, если подумал о судах, то должен был отрицать их.
   Христос говорит: не противиться злому. Цель судов -- противиться злому.
Христос предписывает: делать добро за зло. Суды воздают злом за зло. Христос
говорит: не разбирать добрых  и злых.  Суды только то  и  делают,  что  этот
разбор. Христос говорит: прощать всем.  Прощать не раз,  не семь раз, а  без
конца.  Любить  врагов.  Делать  добро  ненавидящим.  Суды  не  прощают,   а
наказывают,  делают  не  добро,  а  зло  тем, которых  они  называют врагами
общества. Так что по смыслу выходило, что Христос должен был запрещать суды.
Но, может быть, думал я, Христос не  имел дела с человеческими судами  и  не
думал о них. Но вижу, что этого нельзя предположить: Христос со дня рождения
и до смерти  сталкивался с судами Ирода,  синедриона и  первосвященников.  И
действительно, вижу,  что  Христос много раз  прямо говорит про суды как про
зло. Ученикам  он говорит, что их  будут судить, и говорит, как им держаться
на  суде. Про себя  говорил,  что его засудят, и сам  показывает,  как  надо
относиться  к  суду человеческому.  Стало быть,  Христос думал о  тех  судах
человеческих, которые должны были засудить его и его учеников, и засуждавшие
и  засуждающие миллионы  людей. Христос видел  это зло  и  прямо указывал на
него. При  исполнении  приговора суда над блудницей он прямо  отрицает суд и
показывает, что человеку нельзя судить,  потому что он  сам виноватый. И эту
же самую мысль  он высказывает несколько раз,  говоря, что засоренным глазом
нельзя  видеть  сора  в глазу другого, что слепой  не может  видеть слепого.
Объясняет даже то, что происходит от такого заблуждения. Ученик станет такой
же, как учитель.
   Но,  может быть, и высказав это по отношению  к суду  блудницы и указав
притчей  о спице  на общую слабость  человеческую, он все-таки  не запрещает
обращения  к человеческому  правосудию,  ввиду защиты от злых; но вижу,  что
этого никак нельзя допустить.
   В Нагорной проповеди,  обращаясь ко  всем, он говорит: и если кто хочет
высудить  у  тебя рубаху,  отдай  и кафтан.  Стало  быть, он всем  запрещает
судиться.
   Но,  может  быть,  Христос  говорит только  о личном  отношении каждого
человека  к  судам,   но  не   отрицает  самого  правосудия  и  допускает  в
христианском  обществе   людей,   которые  судят   других   в  установленных
учреждениях? Но вижу,  что и  этого  нельзя предположить. Христос в  молитве
своей всем людям  без исключения  велит  прощать  другим,  чтобы и  им  были
прощены их вины. И повторяет эту мысль много раз. Стало быть, всякий человек
и на  молитве и прежде чем принести  дар  должен всем простить. Как же может
судить  и  приговаривать по суду человек,  который, по исповедуемой им вере,
должен  всем   всегда  прощать?  И  потому  вижу,  что,  по  учению  Христа,
христианский наказывающий судья быть не может.
   Но, может быть по той связи,  в которой  находятся с  другими слова  не
судите и не осуждайте, видно, что в этом месте Христос, говоря не судите, не
думал о судах человеческих? Но этого тоже нет, напротив, ясно по связи речи,
что, говоря:  не судите,  Христос говорит  именно  о судах,  учреждениях; по
Матфею  и  Луке, перед тем, чтобы  сказать:  не судите  и не  осуждайте,  он
говорит:  не противьтесь злому, терпите зло, делайте  добро  всем.  А  перед
этими словами повторяет, по Матфею, слова  уголовного еврейского закона: око
за око,  зуб за зуб.  И после этой ссылки на уголовный закон  говорит: а  вы
делайте не так, не противьтесь злому, и потом уже  говорит: не судите. Стало
быть, Христос  говорит именно  про  уголовный закон человеческий и его-то  и
отрицает словами не судите.
   Кроме того, по Луке, он говорит не только: не судите, но -- не судите и
не осуждайте. Для чего-нибудь да прибавлено  же это  слово, имеющее почти то
же  значение. Прибавка этого слова может иметь  только одну цель:  выяснение
значения, в котором должно пониматься первое слово.
   Если бы он хотел сказать: не осуждайте ближнего, то он прибавил  бы это
слово, но  он  прибавляет  слово,  переводимое по-русски  -- не осуждайте. И
после этого говорит: и не будете осуждены, всем прощайте и будете прощены.
   Но,  может  быть, все-таки Христос не думал  про суды, говоря это, и  я
свою мысль нахожу в его словах, имеющих другое значение.
   Справляюсь с тем, как первые ученики Христа, апостолы, смотрели на суды
человеческие, признавали ли, одобряли ли их?
   В главе  IV, от  1-11, апостол Иаков говорит: Не злословьте друг друга,
братия;  кто  злословит  брата и судит брата своего,  тот  злословит закон и
судит закон; а если закон судишь, то ты не исполнитель закона, а судья. Един
законодатель и судья, который может спасти и погубить, -- а  ты кто, который
судишь другого?
   Слово, переданное словом злословить, есть  слово (((((((Й(. Без справки
с лексиконом можно видеть, что слово это должно значить обвинять. И то самое
оно и  значит,  в  чем  может  убедиться всякий, справившись  с  лексиконом.
Переведено:  кто   злословит  брата,  тот  злословит   закон.   И   невольно
представляется  вопрос: почему? Сколько  бы  я  ни  злословил  брата,  я  не
злословлю закон,  но если я  обвиняю и сужу судом брата,  то очевидно, что я
этим самым обвиняю закон Христа, то есть я считаю закон Христа недостаточным
и  обвиняю и сужу закон. Тогда ясно, что я уже не  исполняю его закон, а сам
судья. Судья же, говорит Христос, тот, который может  спасти. А как же я, не
будучи в состоянии спасти, буду судьей, буду наказывать?
   Все место  это говорит о суде человеческом и отрицает его. Все послание
это  проникнуто тою  же мыслию.  В том  же  послании  Иакова (гл.  II, 1-13)
говорится: 1) братия мои! вера в Господа нашего Иисуса Христа прославленного
да  будет  без  лицеприятия.  2) Ибо если  войдет в собрание ваше человек  с
золотым перстнем  на  руке, в  богатой  одежде,  войдет  же и нищий  в худом
платье; и вы, смотря на одетого в богатую одежду, скажете ему: тебе прилично
стать  здесь;  а нищему  скажете: ты стань там или садись здесь,  при  ногах
моих; то не  разрозниваетесь ли вы между собою и не представляете  ли в себе
судей с злыми помышлениями? 3) Послушайте, братия мои возлюбленные, не нищих
ли мира сего Бог избрал быть богатыми верою и наследниками царствия, которое
обещал Он любящим его? 4) А вы презрели нищего! Не богатые ли притесняют вас
и не они ли влекут вас в суды? 5) Не они ли бесславят доброе имя, которым вы
называетесь? 6)  Если  вы  исполняете царский закон по  Писанию  --  возлюби
ближнего твоего, как самого себя (Левит, XIX, 18), -- хорошо поступаете.  7)
Но если смотрите  на  лица,  то  грех делаете и  пред  законом  оказываетесь
преступниками. 8) Ибо кто сохранит весь закон и в одном чем-нибудь согрешит,
тот  становится   виновен   во  всем.  9)   Ибо  тот   же,  кто  сказал:  не
прелюбодействуй, сказал: не убей. Почему, если ты не сделаешь прелюбодеяния,
но убьешь, то ты  все  преступник  закона  (Второзаконие,  XXII,  22; Левит,
XVIII,  17-25). 10)  Говорите  и  поступайте, как люди, которые  должны быть
судимы по закону свободы. Ибо суд  без помилования тому,  кто 11) не  делает
милости:  милость  торжествует  над  судом.  (Последние  слова  --   милость
торжествует над судом  -- переводились, и часто, так:  милость превозносится
на суде, и переводилось так в  том смысле, что суд христианский  может быть,
но что он должен быть милостив.)
   Иаков увещева