ет братьев  не  делать  различия  между  людьми.  Если  вы
делаете  различие, то  вы  ((((((((((, разрозниваетесь, как на суде  судьи с
злыми помышлениями.  Вы рассудили, что  нищий  -- хуже. А напротив, хуже  --
богатый. Он и угнетает вас и тащит в  суд. Если вы  живете по закону любви к
ближнему,  по  закону  милосердия  (который,  в  отличии  от  другого, Иаков
называет царским), то это хорошо. Но если смотрите на лица, делаете различие
между  людьми,  то  делаетесь  преступниками  закона  милосердия.  И,  имея,
вероятно,  ввиду пример  блудницы, которую привели к Христу, чтобы по закону
побить ее камнями, или вообще преступление прелюбодеяния, Иаков говорит, что
тот, кто казнит смертию  блудницу, будет виновен в  убийстве и нарушит закон
вечный.  Потому что тот  же  вечный закон  запрещает и блуд,  и убийство. Он
говорит:  И  поступайте, как люди,  судимые законом свободы. Потому  что нет
милости тому, кто сам без милости, а потому милость уничтожает суд.
   Как же еще сказать это яснее, определеннее: запрещается всякое различие
между людьми, всякий  суд о том, что этот  хорош,  а этот дурен, указывается
прямо на суд человеческий, который несомненно дурен и показывается,  что суд
этот  сам  преступен,  казня  за преступления, и  что  потому  суд сам собою
уничтожается законом Бога -- милосердием.
   Читаю послания  апостола Павла,  пострадавшего от судов,  и в первой же
главе  к римлянам читаю увещание, которое  делает апостол римлянам за все их
пороки и заблуждения, и в  том  числе за их  суды (32): "Они  хотя  и  знают
праведный суд  Божий  (то есть  что делающие таковые дела достойны  смерти),
однако не только сами их делают, но и делающих одобряют".
   Глава II, 1) Итак, неизвинителен ты, человек, кто бы ты ни был, судящий
другого; ибо тем же (судом), которым судишь другого, осуждаешь себя;  потому
что, судя другого, ты делаешь то же. 2) А  мы знаем, что праведен  суд Божий
на  делающих  таковые  дела.  3) Неужели думаешь ты, человек,  избежать суда
Божия,  осуждая  делающих таковые  дела  и (сам)  делая  то  же?  4) Или  ты
пренебрегаешь  богатством  благости  Его  и  кротости  и  долготерпения,  не
помышляя, что благость Божия ведет тебя к покаянию?
   Апостол  Павел говорит: они,  зная  справедливый суд Бога,  сами делают
несправедливо  и  научают  так  делать  других,  и потому  нельзя  оправдать
человека, который судит.
   Такое отношение к судам я нахожу  в посланиях апостолов, в жизни же их,
как  мы все знаем, суды человеческие представлялись им тем злом и соблазном,
который надо сносить с твердостью и преданностью воле Божией.
   Восстановив  в  своем  воображении  положение  первых  христиан   среди
язычников, каждый легко  поймет,  что  запрещать  суды гонимым человеческими
судами  христианам не могло приходить в голову. Только при случае  они могли
коснуться этого зла, отрицая основы его, как они и делают это.
   Справляюсь с учителями  церкви первых веков и вижу,  что учители первых
веков  -- все всегда определяли свое учение, отличающее  их от  всех других,
тем,  что они  никого  ни к чему  не  принуждают, никого не судят (Афинагор,
Ориген),  не  казнят, а только  переносят мучения,  налагаемые на них судами
человеческими.  Все  мученики  делом  исповедовали  то  же.  Вижу,  что  все
христианство  до Константина никогда  иначе не смотрело на суды как  на зло,
которое надо  терпеливо  переносить,  но что  никогда  и  в голову ни одному
христианину  того времени не  могло прийти  той  мысли, чтобы христианин мог
участвовать в суде.
   Вижу, что  слова  Христа:  не судите  и  не осуждайте были  поняты  его
первыми  учениками  так же,  как я их понял теперь, в  их прямом  смысле: не
судите в судах -- не участвуйте в них.
   Все несомненно подтверждало мое убеждение, что слова --  не судите и не
осуждайте -- значат не  судите  в судах; но толкование о том, что  будто это
значит: не злословьте ближнего, до  такой  степени общепринято,  и до  такой
степени  смело  и  самоуверенно  суды   процветают  во   всех   христианских
государствах,  опираясь  даже  на  церковь,   что   я  долго   сомневался  в
справедливости  моего  понимания.  Если  все  люди  могли  толковать  так  и
учреждать  христианские  суды,  то,  вероятно,  имели  же  они  какое-нибудь
основание, и  что-нибудь ты не понимаешь, говорил я себе. Должны же быть  те
основания, по которым  слова эти  понимаются  как злословие и должны же быть
основания, на которых учреждаются христианские суды.
   И  я обратился к толкованиям церкви. Во всех этих толкованиях, с пятого
века,  я  нашел,  что  слова эти принято понимать  как осуждение  на  словах
ближнего, то есть как злословие. И так как слова эти принято понимать только
как осуждение на словах  ближнего, то является затруднение: как не осуждать?
Зло нельзя не осуждать. И потому все толкования вертятся на том, что можно и
что нельзя осуждать. Говорится о том, что для служителей  церкви это  нельзя
понимать как  запрещение  судить,  что  сами  апостолы  судили  (Златоуст  и
Феофилакт). Говорится о том, что, вероятно, этим словом Христос указывает на
иудеев, которые обвиняли ближних в малых грехах, а сами сделали большие.
   Но нигде ни слова не  говорится  о человеческих учреждениях,  судах,  о
том,  в каком отношении находятся  суды  эти  к этому  запрещению  осуждать.
Запрещает  ли их Христос  или допускает?  На этот  естественный  вопрос  нет
никакого ответа, как будто уже слишком очевидно то, что как скоро христианин
сел на судейское место, то тогда он не только может осуждать  ближнего, но и
казнить его.
   Справляюсь  у  греческих,  католических,  протестантских   писателей  и
писателей  тюбингенской  школы  и школы  исторической.  Всеми,  даже  самыми
свободомыслящими   толкователями   слова  эти  понимаются   как   запрещение
злословить. Но почему  слова эти, противно  всему учению  Христа, понимаются
так узко,  что  в  запрещении судить  не  входит  запрещение  судов,  почему
предполагается,   что   Христос,  запрещая   осуждение  ближнего,   невольно
сорвавшееся с  языка, как  дурное  дело,  такое  же  осуждение,  совершаемое
сознательно и  связанное с  причинением насилия над  осужденным, не  считает
дурным делом и не запрещает, -- на это нет ответа;  и ни  малейшего намека о
том,  чтобы  можно  было  под  осуждением разуметь и то  осуждение,  которое
происходит на  судах и от которого страдают миллионы.  Мало  того, по случаю
этих слов: не судите и не осуждайте, этот-то самый жестокий прием судейского
осуждения старательно обходится и даже выгораживается. Богословы-толкователи
упоминают  о том,  что в  христианских  государствах суды  должны  быть и не
противны закону Христа.
   Заметив это, я уже усомнился в искренности этих  толкований и обратился
к  самому переводу  слов:  судите и осуждайте,  к тому, с чего следовало  бы
начать.
   В подлиннике слова эти  (((((  и  (((((((б((.  Неверный  перевод  слова
(((((((Й( в послании Иакова, переведенного словом "злословить",  подтверждал
мое сомнение в верности перевода.
   Справляюсь, как переводятся  в Евангелиях  слова ((((( и  (((((((б(( на
разные  языки,  и  нахожу,  что   в  Вульгате  слово  "осуждать"  переведено
condamnare;  так же  и по-французски;  по-славянски --  осуждать;  у  Лютера
переведено verdammen -- проклинать.
   Различие переводов еще усиливает мои сомнения.  И я задаю себе  вопрос:
что  значат  и  могут значить  греческое слово  (((((, употребленное в обоих
Евангелиях,  и  слово  (((((((б((,  употребленное  у  Луки  --  евангелиста,
писавшего,  по  мнению  знатоков, на довольно  хорошем греческом языке.  Как
переведет эти слова человек, ничего  не знающий об учении евангельском и его
толкованиях и имеющий перед собой одно это изречение?
   Справляюсь с общим  лексиконом  и нахожу,  что слово (((((  имеет много
различных  значений,  и  в  том  числе весьма  употребительное  значение  --
"приговаривать  по  суду", "казнить"  даже,  но  никогда  не имеет  значения
"злословить". Справляюсь  с лексиконом Нового Завета и нахожу, что слово это
в Новом Завете часто употребляется  в смысле "приговаривать по суду". Иногда
употребляется в  смысле "отбирать", но никогда  в смысле "злословить". Итак,
вижу, что слово ((((( можно  перевести  различно, но  что перевод такой, при
котором  оно  получает  значение  --   злословить,  есть  самый  далекий   и
неожиданный.
   Справляюсь  о слове (((((((б((, присоединенном  к слову (((((, имеющему
много значений, очевидно для того, чтобы определить  то значение,  в котором
именно понимается писателем первое  слово. Справляюсь  о  слове (((((((б(( в
общем лексиконе и  нахожу, что слово это никогда  не  имеет никакого другого
значения,  как  только  приговаривать  по суду  к  наказаниям  или  казнить.
Справляюсь с лексиконом Нового  Завета и нахожу, что слово это употреблено в
Новом  завете  четыре  раза,  и  всякий  раз  в  смысле  засудить,  казнить.
Справляюсь  с  контекстами и  нахожу,  что  слово это употреблено в послании
Иакова, гл. V, ст. 6,  где  сказано:  "Вы осудили и убили праведного". Слово
осудили, то самое  слово (((((((б((,  употреблено  по  отношению  к  Христу,
которого  засудили.  И  иначе,  в   другом  смысле,  это  слово  никогда  не
употребляется ни во всем Новом Завете и ни в каком греческом языке.
   Что ж это  такое? До чего я объюродивел! Я  и  каждый из нас, живущий в
нашем обществе, если только призадумывался над участью людей,  ужасался пред
теми страданиями и тем  злом, которое вносят  в жизнь людей уголовные законы
человеческие -- зло и для судимых,  и  для  судящих: от казней Чингис-хана и
казней революции до казней наших дней.
   Всякий человек с сердцем не миновал того впечатления ужаса и сомнения в
добре при рассказе даже, не говорю, при виде казни  людей такими  же людьми:
шпицрутенов на смерть, гильотины, виселицы.
   В Евангелии, каждое слово которого  мы считаем священным, прямо и  ясно
сказано: у  вас  был уголовный закон -- зуб  за зуб,  а я даю вам новый:  не
противьтесь злому; все  исполняйте  эту заповедь: не делайте  зла за  зло, а
делайте всегда и всем добро, всех прощайте.
   И далее прямо сказано: не судите. И чтобы невозможно было недоразумение
о значении слов, которые сказаны,  прибавлено:  не приговаривайте  по суду к
наказаниям.
   Сердце мое говорит ясно, внятно: не казните; наука говорит: не казните,
чем  больше  казните -- больше  зла; разум говорит: не  казните, злом нельзя
пресечь зла. Слово Бога,  в  которое я  верю,  говорит то же. И я читаю  все
учение, читаю эти  слова: не судите,  и не будете судимы, не осуждайте, и не
будете осуждены, прощайте и будете прощены,  признаю, что это слово  Бога, и
говорю, что это значит то, что не надо заниматься сплетнями и  злословием, и
продолжаю   считать  суды   христианским   учреждением  и   себя   судьей  и
христианином.  И  я  ужаснулся  пред  той  грубостью  обмана,  в  котором  я
находился.


   IV

   Я понял теперь, что говорит Христос, когда он говорит: вам сказано: око
за  око, зуб за зуб.  А я вам говорю: не противься злу, а терпи его. Христос
говорит: вам внушено, вы привыкли считать хорошим и разумным то, чтобы силой
отстаиваться  от  зла и вырывать  глаз за глаз,  учреждать  уголовные  суды,
полицию, войско, отстаиваться от врагов,  а я говорю: не делайте насилия, не
участвуйте в насилии, не делайте зла никому,  даже тем, которых вы называете
врагами.
   Я понял теперь, что в положении  о непротивлении злу Христос говорит не
только, что выйдет непосредственно  для каждого от непротивления злу, но он,
в противоположение той  основы, которою жило при нем по  Моисею, по римскому
праву  и  теперь по разным кодексам  живет  человечество,  ставит  положение
непротивления злу, которое, по его  учению,  должно быть основой жизни людей
вместе и должно избавить человечество от зла,  наносимого им самому себе. Он
говорит:  вы  думаете,  что  ваши  законы  исправляют  зло,  --  они  только
увеличивают его. Один есть путь пресечения зла -- делание  добра за зло всем
без всякого различия. Вы тысячи  лет пробовали ту основу,  попробуйте мою --
обратную.
   Удивительное  дело! В последнее  время мне часто случалось  говорить  с
самыми различными  людьми об этом законе Христа -- непротивления злу. Редко,
но я встречал людей, соглашавшихся  со мною. Но два рода людей никогда, даже
в принципе, не допускают  прямого понимания этого закона и горячо отстаивают
справедливость  противления  злу. Это люди двух  крайних полюсов:  христиане
патриоты-консерваторы,     признающие    свою     церковь     истинною,    и
атеисты-революционеры. Ни те ни другие не хотят отказаться от права насилием
противиться тому,  что они считают злом.  И самые умные,  ученые люди из них
никак не хотят видеть той простой, очевидной истины, что если допустить, что
один человек может насилием противиться тому, что он считает  злом, то точно
так же другой может насилием противиться тому, что этот другой считает злом.
   Недавно  у меня была  в руках поучительная в  этом  отношении переписка
православного  славянофила  с  христианином-революционером.  Один  отстаивал
насилие войны во имя угнетенных  братьев-славян, другой -- насилие революции
во имя  угнетенных  братьев  -- русских мужиков. Оба требуют насилия, и  оба
опираются на учение Христа.
   Все на самые  различные лады понимают учение Христа, но только не в том
прямом простом смысле, который неизбежно вытекает из Его слов.
   Мы устроили всю свою жизнь на тех самых  основах, которые Он  отрицает,
не  хотим  понять Его учение в его простом и  прямом смысле и уверяем себя и
других, или что мы исповедуем Его учение, или что учение Его нам не годится.
Так  называемые верующие верят,  что  Христос --  Бог, второе  лицо  Троицы,
сошедшее  на землю  для  того,  чтобы  дать людям пример  жизни, и исполняют
сложнейшие дела, нужные для  совершения таинств, для постройки церквей,  для
посылки миссионеров, учреждения монастырей, управления  паствой, исправления
веры,  но одно  маленькое обстоятельство они  забывают -- делать то, что  он
сказал. Неверующие  всячески  пробуют  устроить свою жизнь, но только  не по
закону Христа, вперед решив, что этот закон не годится. Попытаться же делать
то,  что он говорит,  этого никто не  хочет. Но  мало того, прежде  чем даже
попытаться делать  это, и  верующие и  неверующие  вперед  решают,  что  это
невозможно.
   Он говорит просто, ясно: тот закон противления злу насилием, который мы
положили  в основу своей жизни, ложен  и противоестественен;  и  дает другую
основу --  непротивления злу,  которая, по его учению, одна  может  избавить
человечество  от  зла.  Он  говорит:  вы думаете,  что ваши  законы  насилия
исправляют  зло;  они  только  увеличивают  его.  Вы  тысячи  лет   пытались
уничтожить зло  злом  и не  уничтожили, а увеличили  его. Делайте  то, что я
говорю и делаю, и узнаете, правда ли это.
   И не только говорит,  но сам всею своею жизнью и смертью исполняет свое
учение о непротивлении злу.
   Верующие  все  это  слушают,   читают   это  в   церквах,  называя  это
Божественными словами, его называют Богом, но говорят: все это очень хорошо,
но  это  невозможно  при нашем устройстве  жизни -- это  расстроит  всю нашу
жизнь,  а мы к ней  привыкли и любим ее. И потому мы верим  во все это в том
только   смысле,  что   это  есть   идеал,  к  которому  должно   стремиться
человечество, -- идеал, который достигается  молитвою и верою  в таинства, в
искупление  и в  воскресение  из  мертвых.  Другие же, неверующие, свободные
толкователи учения Христа, историки религий, -- Штраусы, Ренаны и другие, --
усвоив  вполне  церковное  толкование  о  том,  что учение  Христа не  имеет
никакого прямого приложения  к жизни,  а есть мечтательное учение, утешающее
слабоумных  людей,  пресерьезно говорят о том, что учение  Христа годно было
для  проповедования  диким обитателям  захолустьев Галилеи, но нам, с  нашей
культурой,   оно   представляется   только   милою   мечтою   "du   charmant
docteur"[1],  как говорит  Ренан.  По их мнению,  Христос не  мог
подняться  до  высоты понимания всей  мудрости нашей цивилизации и культуры.
Если бы  он стоял на той же высоте образования, на которой стоят  эти ученые
люди, он не говорил бы тех милых пустяков: о птицах небесных, о подставлении
щеки  и  заботе  только  о  нынешнем  дне.  Ученые  историки  эти   судят  о
христианстве по тому христианству,  которое они  видят в  нашем обществе. По
христианству же нашего общества  и времени  признается истинной и  священной
наша жизнь с ее устройством тюрем одиночного заключения, альказаров, фабрик,
журналов, борделей и парламентов, и из учения Христа берется только  то, что
не нарушает этой жизни. А так  как учение Христа отрицает всю  эту жизнь, то
из учения Христа не берется ничего, кроме слов. Ученые историки видят это и,
не имея нужды скрывать это, как скрывают это  мнимоверующие, это-то лишенное
всякого содержания учение  Христа и  подвергают  глубокомысленной  критике и
весьма  основательно опровергают  и доказывают, что  в  христианстве никогда
ничего и не было, кроме мечтательных идей.
   Казалось бы, прежде чем судить об учении Христа, надо понять, в чем оно
состоит. И чтобы решать: разумно ли  его учение или нет,  надо  прежде всего
признавать, что он говорил то, что говорил. А этого-то мы и  не  делаем:  ни
церковные,  ни  вольнодумные  толкователи.  И  очень хорошо знаем. почему мы
этого не делаем.
   Мы очень хорошо знаем, что учение  Христа всегда обнимало  и  обнимает,
отрицая их, все те заблуждения людские, те "тогу", пустые идолы, которые мы,
назвав   их   церковью,   государством.,  культурою,   наукою,   искусством,
цивилизацией, думаем  выгородить  из  ряда  заблуждений.  Но  Христос против
них-то и говорит, не выгораживая никаких "тогу".
   Не только Христос, но все пророки еврейские  --  Иоанн  Креститель, все
истинные мудрецы мира об этой-то самой церкви, об этом самом государстве, об
этой  самой культуре,  цивилизации и говорят,  называя  их злом и  погибелью
людей.
   Положим,  строитель  скажет  жителю:  ваш  дом  дурен,  его  надо  весь
перестроить.  А потом  будет говорить  подробности  о том, какие бревна, как
срезать и  куда положить. Житель пропустит  мимо ушей  слова о том, что  дом
дурен и надо его перестроить,  и будет с притворном уважением слушать  слова
строителя  о дальнейших  распоряжениях  и размещении в  доме. Очевидно,  все
советы строителя будут казаться непригодными, а не уважающий строителя будет
прямо называть  эти  советы  глупыми.  Это  самое  совершается  так точно по
отношению к учению Христа.
   Не найдя лучшего  сравнения, я  употребил это. И вспомнил, что Христос,
преподавая  свое учение, употребил это самое сравнение. Он сказал: я разрушу
ваш храм  и в  три дня  построю новый. И за  это самое его распяли. И за это
самое и теперь распинают его учение.
   Наименьшее, что можно требовать от людей, судящих о чьем-нибудь учении,
это  то,  чтобы  судили об учении учителя так, как он сам понимал его. А  он
понимал  свое учение не  как какой-то далекий идеал человечества, исполнение
которого невозможно,  не как мечтательные поэтические фантазии, которыми  он
пленял  простодушных жителей Галилеи; он понимал свое учение как дело, такое
дело, которое спасет человечество, и он не мечтал на кресте, а кричал и умер
за  свое учение.  И так же  умирали и умрут еще много людей. Нельзя говорить
про такое учение, что оно -- мечта.
   Всякое учение истины -- мечта для заблудших. Мы до того дошли, что есть
много  людей  (и  я  был  в  числе  их),  которые говорят,  что  учение  это
мечтательно, потому что оно несвойственно природе  человека.  Несвойственно,
говорят,  природе человека  подставить  другую  щеку, когда его  ударяют  по
одной, несвойственно отдать свое чужому, несвойственно работать не  на себя,
а  на  другого.   Человеку  свойственно,  говорят,