ая вера.  Вера не может произойти  от доверия к
тому,  что он скажет; вера  происходит только от  сознания своего положения.
Вера зиждется только на разумном сознании того, что лучше делать, находясь в
известном положении. Он показывает, что нельзя возбудить  в других людях эту
веру  обещанием наград  и угрозой наказания,  что это  будет  доверие  очень
слабое, которое разрушится  при первом искушении,  что та вера, которая горы
сдвигает,  та,  которую  ничто поколебать  не  может,  зиждется  на сознании
неизбежной погибели и того единственного  спасения, которое возможно  в этом
положении.
   Для того, чтобы иметь веру,  не нужно  никаких  обещаний  наград. Нужно
понять, что  единственное спасение от неизбежной  погибели жизни  есть жизнь
общая по воле хозяина. Всякий, понявший это, не будет  искать утверждения, а
будет спасаться без всяких увещаний.
   На просьбу учеников утвердить в них веру Христос говорит:  когда хозяин
придет с  работником с  поля, то не велит ему сейчас обедать, а велит убрать
скотину и служить, а потом  уж работник садится за  стол и обедает. Работник
все  это делает, и не считает себя  обиженным, и  не хвалится,  и не требует
благодарности или награды, а  знает, что это так должно быть и что он делает
только то, что нужно, что это есть необходимое условие службы и вместе с тем
истинное благо его жизни. Так и вы, говорит Христос, когда сделаете все, что
вам велено, считайте, что вы сделали только то,  что должны были делать. Кто
поймет  свое  отношение к хозяину,  тот поймет,  что, только  покоряясь воле
хозяина,  он может иметь жизнь и будет знать, в чем его благо, и будет иметь
веру,  для которой  не  будет ничего невозможного.  Вот этой-то  вере и учит
Христос. Вера, по учению Христа, зиждется на разумном  сознании смысла своей
жизни.
   Основа веры, по учению Христа, есть свет.
   Иоанна,  I,  9-12:  Был  свет  истинный,   который  просвещает  каждого
человека, приходящего в мир. В мире был, и  мир  произошел через него, и мир
его  не познал. Пришел к своим и свои его не приняли. А тем, которые приняли
его, верующим  во имя его, дал  власть  быть  чадами Божиими.  Иоанна,  III,
19-21: Суд же[1] состоит  в  том, что  свет пришел в мир; но люди
более возлюбили тьму, нежели свет; потому что дела их были злы. Ибо  всякий,
делающий худые дела, ненавидит  свет и не  идет к свету, чтобы не обличились
дела  его, потому что  они злы. А поступающий по правде  идет  к свету, дабы
явны были дела его, потому что они в Боге соделаны.
   Для того, кто понял учение Христа, не может быть вопроса об утверждении
веры.  Вера, по  учению  Христа, зиждется  на свете истины. Христос нигде не
призывает к вере в себя; он призывает только к вере в истину.
   Иоанна, VIII,  40:  Он говорит иудеям: Вы  ищете убить  меня, человека,
сказавшего вам истину, которую слышал от Бога.
   46: Кто из вас обличит меня в неправде? Если же я говорю истину, почему
вы не верите мне? Иоанна,  XVIII, 37: Он  говорит:  Я на то  родился и на то
пришел  в  мир, чтобы свидетельствовать об  истине.  Всякий,  кто от истины,
слушает голоса моего.
   Иоанна, XIV, 6. Он говорит: "Я -- путь и истина и жизнь".
   "Отец, -- говорит он ученикам в той же главе (16), --  даст вам другого
утешителя, и тот будет с вами  вовек. Утешитель этот -- дух истины, которого
мир не видит и не знает, а вы знаете, потому что он при вас и в вас будет".
   Он говорит, что все его учение, что он сам есть истина.
   Учение  Христа  есть учение об истине.  И потому  вера в Христа не есть
доверие во что-нибудь, касающееся  Иисуса, но знание истины. В учение Христа
нельзя уверять никого, нельзя подкупать ничем к исполнению его. Кто понимает
учение Христа, у того и будет вера в него, потому  что учение это -- истина.
А кто знает истину, нужную для его блага, тот  не может  не верить в нее,  и
потому человек,  понявший,  что он истинно  тонет, не  может  не  взяться за
веревку  спасения.  И вопрос,  как  сделать,  чтобы  поверить, есть  вопрос,
выражающий только непонимание учения Христа.


   X

   Мы  говорим: "Трудно жить по учению Христа!" Да как же не трудно, когда
мы сами  старательно всей  жизнью нашей скрываем  от  себя наше положение  и
старательно утверждаем в  себе доверие к тому, что наше  положение совсем не
то, какое есть,  а совершенно другое. И это-то доверие, назвав его верою, мы
возводим во что-то  священное и  всеми средствами --  насилием, действием на
чувства, угрозами, лестью, обманом -- заманиваем к  этому ложному доверию. В
этом требовании доверия к невозможному и неразумному мы доходим до того, что
самую неразумность  того,  к  чему  мы  требуем  доверия,  считаем признаком
истинности.   Нашелся   человек  христианин,   который  сказал  credo,  quia
absurdum[1],  и  другие  христиане  с  восторгом  повторяют  это,
предполагая,  что нелепость  есть самое  лучшее средство  для научения людей
истине. Недавно в  разговоре со мной один ученый и умный человек сказал мне,
что христианское учение  как нравственное учение о жизни не важно. "Все это,
-- сказал он мне, -- можно найти у стоиков, у  браминов, в Талмуде. Сущность
христианского  учения не в  этом, а  в  теозофическом учении,  выраженном  в
догматах".  То  есть  не  то дорого  в  христианском  учении,  что  вечно  и
общечеловечно,  что  нужно   для  жизни  и  разумно,  а  важно  и  дорого  в
христианстве то,  что совершенно не понятно и потому ненужно,  и то,  во имя
чего побиты миллионы людей.
   Мы составили себе ни на чем, кроме как на нашей злости и личных похотях
основанное ложное представление о нашей жизни и о жизни мира,  и веру в  это
ложное  представление,  связанное внешним образом с учением Христа,  считаем
самым нужным и важным для жизни. Не будь этого веками поддерживаемого людьми
доверия  ко  лжи, ложь нашего  представления о жизни и  истина учения Христа
обнаружились бы давно.
   Ужасно сказать (но мне иногда кажется):  не будь вовсе учения Христа  с
церковным учением,  выросшем  на  нем,  то  те,  которые  теперь  называются
христианами, были  бы гораздо ближе  к учению Христа,  то  есть к  разумному
учению  о  благе  жизни,  чем  они  теперь.  Для  них  не  были  бы  закрыты
нравственные  учения  пророков  всего  человечества.  У  них  были  бы  свои
маленькие  проповедники истины,  и они верили  бы  им. Но  теперь вся истина
открыта, и вся истина эта показалась так страшна тем, чьи дела были злы, что
они перетолковали  ее в  ложь, и люди  потеряли доверие  к  истине. В  нашем
европейском обществе на заявление  Христа, -- что он пришел  в мир для того,
чтобы свидетельствовать о  истине, и  что потому всякий,  кто --  от истины,
слышит его, на эти слова  все давно уже  отвечали себе словами  Пилата:  что
есть истина?  Эти  слова, выражающие  такую  грустную и  глубокую иронию над
одним римлянином, мы приняли взаправду и сделали их своей верою. Все в нашем
мире  живут не только  без  истины, не только без желания  узнать ее,  но  с
твердой  уверенностью,  что из  всех  праздных занятий  самое  праздное есть
искание истины, определяющей жизнь человеческую.
   Учение о  жизни  --  то, что  у  всех  народов до  нашего  европейского
общества всегда считалось самым важным, то, про что Христос говорил, что оно
единое  на  потребу,  --  это-то  одно  исключено  из  нашей  жизни  и  всей
деятельности человеческой.  Этим  занимается учреждение,  которое называется
церковью и в которое  никто, даже составляющие  это учреждение, давно уже не
верят.
   Единственное окно  для света, к  которому обращены глаза всех мыслящих,
страдающих, заслонено. На  вопрос: что  я,  что  мне  делать, нельзя ли  мне
облегчить жизнь  мою по  учению того Бога, который, по нашим словам,  пришел
спасти нас? -- мне отвечают: исполняй предписание  властей и верь церкви. Но
отчего же  так дурно мы живем в этом  мире? --  спрашивает  отчаянный голос;
зачем  все  это зло, неужели  нельзя мне своей жизнью не  участвовать в этом
зле?  неужели  нельзя  облегчить это  зло?  Отвечают: нельзя.  Желание  твое
прожить жизнь хорошо и  помочь в этом другим есть гордость, прелесть.  Одно,
что  можно,  -- это спасти  себя,  свою душу для будущей жизни.  Если же  не
хочешь участвовать в  зле мира,  то уйди из него.  Путь этот открыт каждому,
говорит  учение  церкви, но  знай, что,  избирая  этот  путь,  ты должен  не
участвовать в жизни мира, а перестать жить и медленно сам убивать себя. Есть
только  два  пути, говорят  нам наши  учителя: верить  и повиноваться нам  и
властям  и участвовать в  том зле, которое мы учредили,  или уйти  из мира и
идти в  монастырь,  не  спать и  не есть  или  на столбе гноить свою  плоть,
сгибаться  и разгибаться и ничего  не делать для людей; или признать  учение
Христа неисполнимым  и  потому признать  освещенную  религией  беззаконность
жизни; или отречься от жизни, что равносильно медленному самоубийству.
   Как ни  удивительно кажется понявшему  учение Христа то заблуждение, по
которому  признается,  что  учение  Христа   очень   хорошо  для  людей,  но
неисполнимо; но заблуждение, по которому признается,  что человек,  желающий
не на словах, а на деле исполнять учение Христа, должен уйти из мира, -- еще
удивительнее.
   Заблуждение   это  --  что  человеку  лучше  удалиться   от  мира,  чем
подвергаться  искушениям  мира,  есть  старое  заблуждение,  давно известное
евреям, но  совершенно  чуждое не  только  духу христианства, но и иудаизму.
Против этого-то заблуждения задолго еще до Христа написана повесть о пророке
Ионе, столь любимая  и часто приводимая Христом. Мысль повести от  начала до
конца   одна:  Иона-пророк  хочет  один  быть  праведным  и   удаляется   от
развращенных  людей. Но Бог показывает ему, что он  -- пророк, что он  затем
только  и нужен, чтобы сообщить заблудшим людям свое знание истины, а потому
он не убегать должен от  заблудших  людей, а  жить в  общении  с ними.  Иона
брезгает развращенными ниневитянами и убегает от них. Но как ни убегает Иона
от своего назначения, Бог приводит его  через кита к ниневитянам, и делается
то, чего хочет Бог, то  есть ниневитяне принимают через Иону учение Бога, --
и  жизнь их делается лучше.  Но Иона  не только  не радуется тому, что он --
орудие воли Божией, но досадует, ревнует Бога к ниневитянам, -- ему хотелось
бы одному  быть разумным и хорошим. Он удаляется в пустыню, плачется на свою
судьбу и  упрекает  Бога.  И тогда  над Ионой  вырастает  в одну ночь тыква,
защищающая его от солнца, а  в другую ночь червь съедает эту тыкву. Иона еще
отчаяннее  упрекает Бога за то, что  дорогая ему тыква  пропала.  Тогда  Бог
говорит  ему: тебе жалко тыкву, которую ты называешь своей, она в одну  ночь
выросла  и в одну ночь пропала, а мне разве не жалко было огромного  народа,
который  погибал, живя, как животные, не умея отличить правой руки от левой!
Твое знание  истины на  то  только  и нужно было,  чтобы передать  его  тем,
которые не имели его.
   Христос  знал  эту  повесть  и  часто приводил  ее,  но  кроме  того, в
Евангелиях  рассказано,  как  сам  Христос  после  посещения удалившегося  в
пустыню  Иоанна Крестителя, перед началом  своей  проповеди, подпал  тому же
искушению, и как он был отведен  диаволом (обманом) в пустыню для искушения,
и как он победил  этот обман и, в силе духа, вернулся в Галилею, и как с тех
пор,  уже  не  гнушаясь  никакими  развратными людьми,  провел  жизнь  среди
мытарей, фарисеев и грешников, научая их истине[1].
   По  церковному же учению, Христос-Богочеловек дал нам пример жизни. Всю
известную  нам  жизнь свою  Христос  проводит в  самом водовороте  жизни:  с
мытарями, блудницами, в Иерусалиме, с  фарисеями. Главные заповеди Христа --
любовь  к ближнему и  проповедание другим его учения. И то  и другое требует
постоянного  общения  с миром. И вдруг из этого делается тот  вывод, что  по
учению Христа  надо уйти от всех, ни с кем не иметь никакого дела и стать на
столб.  Чтобы   следовать  примеру  Христа,  оказывается,  что  надо  делать
совершенно обратное тому, чему он учил, и тому, что он делал.
   Учение Христа, по церковным толкованиям, представляется как для мирских
людей, так и для монашествующих не  учением о  жизни -- как сделать ее лучше
для себя и для других, а учением о том, во что  надо верить светским  людям,
чтобы,  живя дурно, все-таки спастись на том свете, а для монашествующих  --
тем, как для себя сделать эту жизнь еще хуже, чем она есть.
   Но Христос учит не этому.
   Христос  учит истине,  и если истина  отвлеченная есть  истина, то  она
будет  истиною и  в  действительности. Если жизнь в Боге есть  единая  жизнь
истинная, блаженная сама в себе, то  она истинна, блаженна здесь,  на земле,
при всех возможных случайностях в жизни. Если бы жизнь здесь не подтверждала
учения Христа о жизни, то это учение было бы не истинно.
   Христос не призывает к худшему от лучшего, а,  напротив -- к лучшему от
худшего.  Он жалеет людей,  которые  ему  представляются,  как  растерянные,
погибающие без пастуха овцы,  и  обещает им пастуха и  хорошее пастбище.  Он
говорит, что ученики  его  будут  гонимы за его  учение и  должны терпеть  и
переносить гонения  мира  с твердостью.  Но он  не  говорит, что, следуя его
учению,  они будут терпеть  больше,  чем следуя учению  мира;  напротив,  он
говорит, что те, которые будут следовать учению  мира, те будут несчастны, а
те, которые будут следовать его учению, те будут блаженны.
   Христос   учит  не  спасению  верою,  или  аскетизму,  то  есть  обману
воображения, или самовольным мучениям в этой жизни; но  он учит жизни такой,
при  которой, кроме спасения  от погибели личной жизни, еще  и здесь, в этом
мире, меньше страданий и больше радостей, чем при жизни личной.
   Христос, открывая свое учение, говорит людям, что,  исполняя его учение
даже  среди неисполняющих, они не будут от  этого несчастливее, чем  прежде,
но, напротив,  будут счастливее, чем те, которые  не будут  исполнять этого.
Христос говорит, что есть верный мирской расчет не заботиться о жизни мира.
   "И начал Петр говорить ему: вот мы оставили все и последовали за тобой.
Что нам  будет? Иисус  сказал в ответ: истинно говорю  вам: нет  никого, кто
оставил бы  дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену,  или
детей, или земли ради меня и  Евангелия и не получил  бы ныне, во время сие,
среди гонений,  во  сто крат более домов, и  братьев,  и сестер, и  отцов, и
матерей,  и  детей, и  земель, а в веке грядущем жизни вечной" (Матф.,  XIX,
27-29; Марка, X, 28-30; Луки, XVIII, 28-30).
   Христос, правда, упоминает, что тем, которые  послушают его,  предстоят
гонения от тех, которые не  послушают его; но  он не говорит,  чтобы ученики
что-нибудь потеряли  от этого. Напротив, он говорит, что  ученики  его будут
иметь здесь, в мире этом, больше радостей, чем не ученики.
   Что Христос говорит и думает  это, в этом не  может быть сомнения  и по
ясности его слов об этом, и по смыслу всего учения, и по тому, как он жил, и
по тому, как жили его ученики. Но правда ли это?
   Разбирая  отвлеченно  вопрос о том, чье положение будет лучше: учеников
Христа или учеников мира? -- нельзя не видеть, что положение учеников Христа
должно быть лучше уже потому, что ученики Христа, делая всем добро, не будут
возбуждать  ненависти в  людях. Ученики  Христа, не делая  никому зла, могут
быть гонимы только  злыми людьми,  ученики же мира должны быть гонимы всеми,
так как закон жизни учеников мира есть закон  борьбы,  то  есть гонения друг
друга. Случайности же страданий  -- те же, как для  тех, так и для других, с
тою только  разницей, что ученики Христа будут готовы к ним,  а ученики мира
все  силы души  будут  употреблять на  то, чтобы избежать их,  и что ученики
Христа,  страдая,  будут думать, что их  страдания нужны для мира, а ученики
мира, страдая,  не  будут  знать,  зачем они страдают. Рассуждая отвлеченно,
положение  учеников Христа должно быть выгоднее положения учеников  мира. Но
так ли оно в действительности?
   Чтобы  проверить это, пусть  всякий вспомнит все  тяжелые  минуты своей
жизни, все  телесные и душевные страдания, которые он перенес и переносит, и
спросит себя: во имя чего он переносил все эти несчастия: во имя учения мира
или  Христа?  Пусть всякий  искренний  человек вспомнит  хорошенько всю свою
жизнь, и  он  увидит,  что  никогда,  ни  одного  раза он  не  пострадал  от
исполнения учения  Христа;  но  большинство  несчастий его  жизни  произошли
только оттого, что  он, в противность своему влечению, следовал связывавшему
его учению мира.
   В  своей  исключительно  в мирском  смысле  счастливой жизни  я  наберу
страданий, понесенных мною во имя учения мира, столько, что их достало бы на
хорошего  мученика  во  имя  Христа.  Все самые тяжелые  минуты моей  жизни,
начиная от  студенческого пьянства и  разврата  до дуэлей, войны и  до  того
нездоровья  и  тех неестественных и мучительных условий  жизни,  в которых я
живу теперь, -- все это есть мученичество во имя учения мира.
   Да, я  говорю про свою  еще исключительно  счастливую  в мирском смысле
жизнь.  А сколько мучеников, пострадавших и теперь страдающих за учение мира
страданиями, которых я не могу даже живо представить себе.
   Мы не  видим всей  трудности и опасности  исполнения учения мира только
потому, что мы считаем, что все, что мы переносим для него, необходимо.
   Мы уверились в том, что все те несчастия, которые мы сами  себе делаем,
суть необходимые условия нашей жизни, и потому не  можем понять, что Христос
учит именно тому, как нам избавиться от наших несчастий и жить счастливо.
   Чтобы быть в состоянии обсудить вопрос о  том, какая жизнь  счастливее,
нам  надо  хоть  мысленно отрешиться от  этого ложного  представления и  без
предвзятой мысли оглянуться на себя и вокруг себя.
   Пройдите по большой толпе людей, особенно городских, и вглядитесь в эти
истомленные,  тревожные,  больные лица  и потом вспомните свою жизнь и жизнь
людей,   подробности   которой   вам  довелось  узнать;   вспомните  все  те
насильственные смерти, все те самоубийства, о которых вам  довелось слышать,
и  спросите: во имя чего все эти страдания, смерти и отчаяния,  приводящие к
самоубийствам? И вы увидите, как ни  странно это кажется сначала, что девять
десятых  страданий  людей  несутся  ими  во  имя учения мира,  что  все  эти
страдания  не нужны и  могли бы не  быть, что большинство людей  -- мученики
учения мира.
   На  днях,  в  осеннее дождливое  воскресенье,  я проехал по конке через
базар  Сухаревой башни. На протяжении полуверсты карета  раздвигала сплошную
толпу  людей,  тотчас же сдвигавшуюся сзади. С  утра  до вечера  эти  тысячи
людей, из которых большинство голодные и оборванные, толкутся здесь в грязи,
ругая,  обманывая  и ненавидя друг друга.  То же  происходит на всех базарах
Москвы. Вечер люди эти проведут в кабаках и трактирах. Ночь -- в своих углах
и конурах. Воскресенье  -- это лучший день их недели. С понедельника в своих
зараженных конурах они опять возьмутся за постылую работу.
   Вдумайтесь в  жизнь  этих людей, в то положение, которое они  оставили,
чтобы избрать  то, в которое  они сами себя  поставили, и  вдумайтесь  в тот
неустанный труд, который вольно  несут эти люди, -- мужчины  и женщины, -- и
вы увидите, что это -- истинные мученики.
   Все эти  люди побросали  дома, поля, отцов, братьев, часто жен и детей,
-- отреклись от всего, даже от самой жизни, и пришли в город для того, чтобы
приобрести  то,  что,  по   учению  мира,  считается  для   каждого  из  них
необходимым. И все они, не говоря уж о тех  десятках тысяч несчастных людей,
потерявших все и перебивающихся требухой и водкой в ночлежных домах, -- все,
начиная  от  фабричного,  извозчика, швеи,  проститутки  до  богача-купца  и
министра  и  их  жен, все несут самую тяжелую,  неестественную  жизнь  и  не
приобрели того, что считается для них нужным по учению мира.
   По