отношение к
миру,  потому что разумное существо не может жить в мире, окружающем его, не
имея  какого-либо  отношения  к  нему.  А  так  как  отношений  к этому миру
человечеством до сих пор выработано и нам известно  только  три,  то  всякий
человек  неизбежно  держится одного из трех существующих отношений и - хочет
или не хочет того - принадлежит к одной  из  трех  основных  религий,  между
которыми распределяется весь род человеческий.
   И потому  весьма  распространенное  утверждение  людей  культурной   толпы
христианского  мира о том,  что они поднялись на такую высоту развития,  что
уже не нуждаются ни в какой религии и  не  имеют  ее,  в  сущности  означает
только то, что люди эти, не признавая религии христианской, той единственной
религии,  которая  свойственная  нашему  времени,  держатся  низшей  -   или
общественно-семейно-государственной или первобытной языческой религии,  сами
не сознавая этого.  Человек без религии,  т.е.  без какого-либо отношения  к
миру,  так же невозможен,  как человек без сердца.  Он может не знать, что у
него есть религия,  как может человек не знать того, что у него есть сердце;
но как без религии, так и без сердца человек не может существовать.
   Религия есть то отношение,  в котором признает себя человек к  окружающему
его  бесконечному миру или началу и первопричине его,  и разумный человек не
может не находиться в каком-нибудь отношении к нему.
   Но вы скажете, может быть, что установление отношения человека к миру есть
дело  не  религии,  но  философии  или  вообще  науки,  если   рассматривать
философию,  как  часть  ее.  Я  не  думаю  этого.  Я  думаю,  напротив,  что
предположение о том,  что наука вообще,  включая в нее  и  философию,  может
установить  отношение человека к миру,  совершенно ошибочно и служит главною
причиной той путаницы понятий о религии,  науке  и  нравственности,  которые
существуют в культурных слоях нашего общества.
   Наука, включая в нее философию,  не может установить отношения человека  к
бесконечному миру или началу его уже по одному тому,  что прежде,  чем могла
возникнуть какая-нибудь философия или какая-нибудь наука,  должно  было  уже
существовать   то,   без   чего  невозможна  никакая  деятельность  мысли  и
какое-либо, то или другое, отношение человека к миру.
   Как не  может  человек  посредством какого бы то ни было движения найти то
направление,  по которому ему нужно двигаться,  а всякое движение  неизбежно
совершается  по какому-нибудь направлению,  так точно невозможно посредством
умственной работы,  философии или науки,  найти то  направление,  в  котором
должна  быть  совершена  эта  работа,  а  всякая умственная работа неизбежно
совершается по какому-нибудь уже данному ей направлению. И такое направление
для  всякой  умственной  работы указывает всегда религия.  Все известные нам
философии,  начиная от Платона до Шопенгауэра,  всегда  неизбежно  следовали
даваемому  им  религией направлению.  Философия Платона и его последователей
была  философией  языческой,  исследовавшей   средства   приобретения
наибольшего  блага  как  отдельной личности,  так и совокупности личностей в
государстве. Средневековая церковно-христианская философия, вытекая из
того  же языческого понимания жизни,  исследовала способы спасения личности,
т.е.  приобретения наибольшего блага личности в будущей жизни,  и  только  в
своих теократических попытках трактовала об устройстве блага обществ.
   Новейшая философия  как  Гегеля,  так  и  Конта  имеет  в   своей   основе
общественно-государственное    религиозное    понимание   жизни.   Философия
пессимизма Шопенгауэра и  Гартмана,  хотевшего  освободиться  от  еврейского
религиозного миросозерцания,  невольно подпала религиозным основам буддизма.
Философия всегда была и будет только исследованием  того,  что  вытекает  из
установленного  религией отношений человека к миру,  так как до установления
этого отношения нет материала для философского исследования.
   Точно так  же  и  наука  положительная в тесном смысле этого слова.  Такая
наука всегда  была  и  будет  только  исследованием  и  изучением  всех  тех
предметов   и  явлений,  которые  представляются  подлежащими  исследованию,
вследствие известного, установленного религией отношения человека к миру.
   Наука всегда  была  и  будет  не изучением "всего",  как это наивно думают
теперь  люди  науки  (это  и  невозможно,  так  как  предметов,   подлежащих
исследованию,  бесчисленное  количество),  а  только  того,  что  религия  в
правильном порядке и по степени их важности выдвигает из всего бесчисленного
количества предметов,  явлений и условий,  подлежащих исследованию. И потому
наука не одна,  а есть столько же наук, сколько есть религий. Каждая религия
отбирает  известный  круг  предметов,  подлежащих  изучению,  и потому наука
каждого отдельного времени и народа неизбежно носит  на  себе  характер  той
религии, с точки зрения которой она рассматривает предмет.
   Так, языческая наука, восстановленная во времена Возрождения, процветающая
и  теперь  в  нашем  обществе  под  названием  христианской,  всегда  была и
продолжает быть только исследованием всех тех условий,  при которых  человек
получает наибольшее благо,  и всех тех явлений мира, которые могут доставить
его.  Браминская  и  буддийская  философская  наука   всегда   была   только
исследованием тех условий, при которых человек избавляется от удручающих его
страданий.  Еврейская  наука  (талмуд)  всегда  была  только   изучением   и
разъяснением тех условий,  которые должны быть соблюдены человеком для того,
чтобы исполнить его договор с Богом и удержать избранный народ на высоте его
призвания.  Церковно-христианская  наука  и  была  и  есть  исследование тех
условий,  при  которых  приобретается  спасение  человека.   Наука   истинно
христианская, та, которая только зарождается, есть исследование тех условий,
при которых человек может познать требования высшей воли,  пославшей его,  и
приложить их к жизни.
   Ни философия,  ни наука не могут установить  отношения  человека  к  миру,
потому что отношение это должно быть установлено прежде,  чем может начаться
какая-либо философия или наука. Они не могут сделать этого еще и потому, что
наука,  включая в нее и философию, исследует явления рассудочно и независимо
от положения  исследующего  и  от  чувств,  испытываемых  им.  Отношение  же
человека  к  миру  определяется  не  одним  рассудком,  но и чувством,  всею
совокупностью духовных сил человека.  Сколько бы ни внушали и ни  разъясняли
человеку,  что все истинно существующее суть только идеи, что все состоит из
атомов,  или что сущность жизни есть субстанция или воля,  или что  теплота,
свет,  движение,  электричество  суть  различные  проявления  одной и той же
энергии,  - все  это  не  уяснит  человеку  -  чувствующему,  страдающему  и
радующемуся,  борющемуся  и  надеющемуся существу - его места в мире.  Такое
место и потому отношение к миру указывает ему только религия, говорящая ему:
мир существует для тебя и потому бери от этой жизни все, что ты можешь взять
от нее; или: ты член любимого Богом народа, служи этому народу, исполняй все
то,  что  предписал  Бог,  и  ты получишь вместе со своим народом наибольшее
доступное тебе благо;  или:  ты орудие высшей воли, пославшей тебя в мир для
исполнения предназначенного тебе дела,  познай эту волю и исполняй ее,  и ты
сделаешь для себя лучшее, что можешь сделать.
   Для понимания данных философии и науки нужно подготовление и изучение; для
религиозного понимания этого не нужно:  оно сразу доступно всякому,  хотя бы
самому ограниченному и невежественному человеку.
   Для того чтобы человеку познать свое отношение к окружающему его миру  или
началу его, ему не нужно ни философских, ни научных знаний, - обилие знаний,
загромождая сознание,  скорее препятствует этому,  -  а  нужны  только  хоть
временное отречение от суеты мира, сознание своего материального ничтожества
и правдивость,  встречающиеся чаще, как это и сказано в евангелии, в детях и
самых  простых,  малоученых людях.  От этого-то мы и видим,  что часто самые
простые,  неученые и необразованные люди вполне ясно,  сознательно  и  легко
принимают  высшее  христианское  жизнепонимание,  тогда  как  самые ученые и
культурные люди продолжают коснеть в самом грубом язычестве.  Так, например,
мы видим самых утонченных и высокообразованных людей, полагающих смысл жизни
в личном наслаждении или в избавлении себя от  страданий,  как  полагал  это
умнейший  и  образованнейший  Шопенгауэр,  или  в  спасении души посредством
таинств,  благодати,  как полагали это  самые  высокообразованные  епископы,
тогда  как  русский  полуграмотный  мужик-сектант без малейшего усилия мысли
признает смысл жизни в том самом,  в чем  его  полагали  величайшие  мудрецы
мира:  Эпиктеты,  Марки  Аврелии,  Сенеки,  -  в  сознании себя орудием воли
Божией, сыном Бога.
   Но вы  спросите  меня:  в  чем  же  состоит  сущность  этого  ненаучного и
нефилософского способа познания?  Если познание  это  не  философское  и  не
научное,  то  какое  же  оно?  чем  оно определяется?  На эти вопросы я могу
ответить только то,  что так как религиозное познание есть  то,  на  котором
зиждется  всякое другое и которое предшествует всякому другому познанию,  то
мы и не можем определять его,  не  имея  для  него  орудия  определения.  На
богословском языке познание это называется откровением. И название это, если
не приписывать слову "откровение" никакого мистического значения, совершенно
правильно,  потому что познание это приобретается не изучением и не усилиями
отдельного человека или людей,  а только восприятием отдельным человеком или
людьми проявления бесконечного разума, постепенно открывающего себя людям.
   Почему люди 10 000 лет тому назад не могли понять того, что смысл их жизни
не исчерпывается благом личности, а потом наступило время, и людям открылось
высшее -  семейное,  общественное,  народное,  государственное  -  понимание
жизни?  Почему  на  нашей исторической памяти открылось людям жизнепонимание
христианское?  И почему оно открылось именно такому человеку или таким людям
и именно в такое время, в таком, а не в другом месте, в такой, а не в другой
форме?  Стараться  ответить  на  эти  вопросы,  отыскивая  причины  этого  в
исторических условиях времени,  жизни и характера тех людей,  которые первые
усвоили это жизнепонимание и выразили его в особенных свойствах этих  людей,
все равно,  что стараться ответить на вопрос о том, почему восходящее солнце
осветило прежде именно те,  а не другие предметы.  Солнце истины, все выше и
выше  восходя над миром,  все более и более освещает его и отражается на тех
предметах,  которые первые  подпадают  освещению  лучей  солнца  и  наиболее
способны  отражать  их.  Свойства  же,  делающие  одних  людей  более других
способными воспринимать  эту  восходящую  истину,  не  какие-либо  особенные
активные  качества  ума,  а  напротив,  суть  редко  совпадающие с большим и
любопытным умом пассивные свойства сердца: отречение от суеты мира, сознание
своего  материального ничтожества,  правдивость,  как мы это и видим на всех
основателях религии,  никогда не отличавшихся ни философскими,  ни  научными
знаниями.
   По моему мнению,  главное заблуждение,  более всего другого препятствующее
истинному прогрессу нашего христианского человечества, состоит именно в том,
что  люди  науки  нашего  времени,  севшие  теперь  на  седалище  Моисеевом,
руководясь восстановленным во времена Возрождения языческим миросозерцанием,
признав за сущность христианства самое грубое извращение его  и  решив,  что
оно  есть  пережитое  уже людьми состояние (а что,  напротив,  то языческое,
общественно-государственное, древнее и действительно пережитое человечеством
понимание жизни,  которого они держатся, и есть самое высшее понимание жизни
- и такое, которого неуклонно должно держаться человечество), - не только не
понимают истинного христианства,  составляющего то высшее жизнепонимание,  к
которому движется все человечество, но даже не стараются понять его. Главный
источник  этого  недоразумения  состоит в том,  что люди науки,  разойдясь с
христианством и увидав несоответствие с ним своей науки,  признали виноватой
в этом не свою науку, а христианство, т.е. вообразили себе не то, что есть в
действительности, т.е. что их наука на 1800 лет отстала от христианства, уже
охватившего  большую  часть  современного общества,  а то,  что христианство
будто бы на 1800 лет отстало от науки.
   Из этого-то извращения ролей и вытекает то поразительное явление,  что нет
людей с более запутанными понятиями о сущности истинного значения религии, о
религии,   о   нравственности,   о  жизни,  чем  люди  науки;  и  еще  более
поразительное явление то,  что наука нашего времени,  совершая действительно
большие  успехи  в своей области исследования условий материального мира,  в
жизни людей оказывается ни на что не  нужной,  а  иногда  производящей  даже
вредные последствия.
   И потому я  думаю,  что  никак  не  философия  и  не  наука  устанавливают
отношение человека к миру, а только религия.

   Итак, на первый вопрос ваш о том,  что я понимаю под словом  "религия",  я
отвечаю:   религия   есть  установленное  человеком  между  собой  и  вечным
бесконечным миром или началом и первопричиной его известное отношение.
   Из этого ответа на первый вопрос сам собою вытекает и ответ на второй:
   Если религия есть установленное отношение человека  к  миру,  определяющее
смысл   его  жизни,  то  нравственность  есть  указание  и  разъяснение  той
деятельности человека,  которая сама собой  вытекает  из  того  или  другого
отношения  человека  к миру.  А так как основных отношений к миру или началу
его известно нам  только  два,  если  рассматривать  языческое  общественное
отношение   как   распространение   личного,  или  три,  если  рассматривать
общественное языческое  отношение  как  отдельное,  то  нравственных  учений
существует  только  три:  нравственное  учение первобытное,  дикое,  личное,
нравственное учение языческое - семейно-государственное или  общественное  и
нравственное учение христианское, т.е. служение миру или Богу, или Божеское.
   Из первого  отношения  человека  к  миру  вытекают  общие  всем  языческим
религиям учения о нравственности,  имеющие в своей основе стремление к благу
отдельной личности и потому определяющие все  состояния,  дающие  наибольшее
благо  личности  и  указывающие средства приобретения этого блага.  Из этого
отношения к миру вытекают нравственные учения:  эпикурейское  в  его  низшем
проявлении, учение нравственности магометанское, обещающее благо личности на
этом и на том свете,  учение нравственности  церковно-христианское,  имеющее
целью спасение,  т.е.  благо личности преимущественно на том свете, и учение
светской утилитарной нравственности,  имеющее целью благо личности только на
этом свете.
   Из этого же отношения,  ставящего целью жизни благо отдельного человека, а
потому  избавление  от  страданий  личности,  вытекают  нравственное  учение
буддизма в его грубой форме и светское учение пессимистическое.
   Из второго,  языческого  отношения человека к миру,  ставящего целью жизни
благо  известной  совокупности  личностей,  вытекают  нравственные   учения,
требующие  от  человека служения той совокупности,  благо которой признается
целью жизни.  По этому учению пользование личным благом допускается только в
той  мере,  в  которой  оно  приобретается  всею тою совокупностью,  которая
составляет религиозную основу жизни.  Из этого  отношения  к  миру  вытекают
известные  нам нравственные учения древнего римского и греческого мира,  где
личность всегда приносила себя в жертву  обществу,  также  и  нравственность
китайская;  из  этого  же  отношения  вытекают  нравственность  еврейская  -
подчинение своего блага благу избранного народа - и церковно-государственная
нравственность   нашего   времени,   требующая  жертвы  личности  для  блага
государства;  из  этого  же  отношения  к   миру   вытекает   нравственность
большинства женщин, жертвующих личностью для блага семьи и, главное, детей.
   Вся древняя,  отчасти средняя и новая история полны описаний подвигов этой
самой  семейно-общественной и государственной нравственности.  И в настоящее
время  большинство  людей,  только  воображая  себе,  что   они,   исповедуя
христианство,   держатся  христианской  нравственности,  в  действительности
следуют только этой семейно-государственной,  т.е. языческой нравственности,
и эту нравственность ставят идеалом воспитания молодого поколения.
   Из третьего,  христианского  отношения  к  миру,  состоящего  в  признании
человеком  себя  орудием  высшей  воли  для исполнения ее целей,  вытекают и
соответствующие  этому  пониманию  жизни  нравственные   учения,   уясняющие
зависимость человека от высшей воли и определяющие требования этой воли.  Из
этого отношения человека к миру вытекают все высшие  известные  человечеству
нравственные  учения:  пифагорийское,  стоическое,  буддийское,  браминское,
таосийское в их высшем проявлении и христианское  в  его  настоящем  смысле,
требующее  отречения  от  личной  воли  и  от блага не только личного,  но и
семейного,  и общественного,  и государственного во имя исполнения  открытой
нам в нашем сознании воли того, кто послал нас в жизнь. Из того, другого или
третьего  отношения  к   бесконечному   миру   или   началу   его   вытекает
действительная,  нелицемерная  нравственность каждого человека,  несмотря на
то,  что он номинально исповедует или проповедует,  как нравственность,  или
чем хочет казаться.
   Так что  человек,  признающий  сущность  своего   отношения   к   миру   в
приобретении для себя наибольшего блага, сколько бы он ни говорил о том, что
он считает нравственным жить для семьи,  для общества,  для государства, для
человечества  или  для  исполнения воли Бога,  он может искусно притворяться
перед людьми, обманывая их, но действительным мотивом его деятельности будет
всегда только благо его личности,  так что, когда представится необходимость
выбора,  он пожертвует не своею личностью для семьи,  для  государства,  для
исполнения воли Бога,  а всем для себя,  потому что,  видя смысл своей жизни
только в благе своей личности,  он не может поступать иначе до тех пор, пока
не изменит своего отношения к миру.
   Точно так же,  сколько бы ни говорил человек,  отношение которого  к  миру
состоит  в  служении своей семье (каковы бывают преимущественно женщины) или
роду,  народу,  государству (каковы бывают люди угнетенных  народностей  или
политические деятели во время борьбы), что он христианин, нравственность его
всегда  будет  или  семейная,  или  народная,  или  государственная,  а   не
христианская,  и,  когда  явится необходимость выбора между благом семейным,
общественным и благом личным или  благом  общественным  и  исполнением  воли
Бога,  он  неизбежно  выберет  служение  благу  той совокупности людей,  для
которой,  по его миросозерцанию,  он существует,  потому что только  в  этом
служении  он  видит смысл своей жизни.  И точно так же сколько бы ни внушали
человеку,  полагающему свое отношение к миру в  исполнении  воли  пославшего
его,  что он должен,  соответственно с требованиями личности, семьи, народа,
государства,  человечества,  совершать поступки, противные этой высшей воли,
сознаваемой  им  во  вложенных  в  него свойствах разума и любви,  он всегда
пожертвует и личностью,  и семьей,  и отечеством,  и человечеством для того,
чтобы  не  отступить от воли пославшего его,  потому что только в исполнении
этой воли он видит смысл своей жизни.
   Нравственность не  может  быть  независима  от религии,  потому что она не
только есть последствие религии,  т.е.  того отношения,  в  котором  человек
признает  себя к миру,  но она включена уже,  impliguee,  в ре