ищите  между этими людьми и найдите, от бедняка до  богача, человека,
которому бы  хватало то, что  он зарабатывает, на то, что он считает нужным,
необходимым по учению мира, и вы увидите, что не найдете и одного на тысячу.
Всякий бьется изо всех сил, чтобы приобрести  то,  что не нужно для него, но
что  требуется  от  него  учением  мира  и  отсутствие  чего составляет  его
несчастье. И как только он приобретет то, что требуется, от него потребуется
еще другое, и еще другое, и так без конца идет  эта Сизифова работа, губящая
жизни людей. Возьмите лестницу состояний  от людей, проживающих в год триста
рублей до пятидесяти тысяч, и вы  редко найдете человека, который бы  не был
измучен, истомлен работой для  приобретения 400, когда  у  него 300, и  500,
когда у  него 400, и так  без конца. И нет ни одного, который бы, имея  500,
добровольно  перешел  на  жизнь того,  у  которого  400.  Если и есть  такие
примеры, то  и этот переход он  делает  не  для того, чтобы  облегчить  свою
жизнь, а  для того, чтобы собрать деньги и  спрятать. Всем  нужно  еще и еще
отягчать трудом свою  и  так уже отягченную жизнь и  душу  свою  без остатка
отдать учению  мира.  Нынче приобрел поддевку  и  калоши,  завтра  -- часы с
цепочкой,  послезавтра -- квартиру с  диваном  и  лампой, после --  ковры  в
гостинную  и  бархатные  одежды, после  -- дом,  рысаков, картины  в золотых
рамах, после -- заболел от  непосильного труда и умер. Другой продолжает  ту
же работу и так же  отдает жизнь тому же Молоху, так же умирает и так же сам
не знает, зачем он делал все это. Но, может  быть, сама  эта жизнь, во время
которой человек делает все это, сама в себе счастлива?
   Прикиньте  эту  жизнь  на  мерку  того,  что всегда  все  люди называют
счастьем, и вы увидите,  что  эта жизнь  ужасно несчастлива. В  самом  деле,
какие главные условия земного  счастья  -- такие, о которых никто спорить не
будет?
   Одно из первых и  всеми признаваемых условий счастия  есть жизнь такая,
при  которой  не  нарушена  связь человека с  природой, то  есть  жизнь  под
открытым  небом,  при свете солнца, при  свежем  воздухе; общение с  землей,
растениями,  животными.  Всегда  все  люди  считали  лишение  этого  большим
несчастьем. Заключенные в  тюрьмах  сильнее  всего  чувствуют  это  лишение.
Посмотрите  же  на жизнь людей,  живущих  по учению мира:  чем  большего они
достигли успеха по учению мира, тем больше они лишены этого условия счастья.
Чем  выше то мирское счастье, которого  они  достигли, тем меньше  они видят
свет солнца, поля и леса, диких и домашних животных. Многие из  них -- почти
все женщины  --  доживают  до старости,  раз или  два  в жизни увидав восход
солнца и утро и никогда  не видав полей и лесов иначе, как из коляски или из
вагона, и  не только не посеяв  и не посадив чего-нибудь,  не вскормив  и не
воспитав коровы, лошади, курицы, но не имея даже понятия о том, как родятся,
растут  и  живут  животные. Люди  эти  видят  только  ткани,  камни, дерево,
обделанное  людским трудом, и то не при свете солнца,  а  при  искусственном
солнце;  слышат   они  только  звуки  машин,  экипажей,  пушек,  музыкальных
инструментов; обоняют они спиртовые духи и табачный дым; под ногами и руками
у них только ткани,  камень и дерево;  едят они  по слабости своих  желудков
большей частью  несвежее и вонючее. Переезды их с места на  место не спасают
их от этого лишения. Они едут в закрытых ящиках. И в деревне, и за границей,
куда  они  уезжают, у  них  те же камни и  дерево под ногами, те же гардины,
скрывающие от них свет солнца; те же лакеи, кучера, дворники, не допускающие
их  до общения  с землей,  растениями и животными. Где бы  они ни  были, они
лишены,  как заключенные,  этого  условия счастия. Как заключенные утешаются
травкою, выросшей на тюремном дворе, пауком, мышью, так и эти люди утешаются
иногда чахлыми комнатными растениями, попугаем, собачкой, обезьяной, которых
все-таки растят и кормят не они сами.
   Другое несомненное  условие счастья  есть труд,  во-первых,  любимый  и
свободный  труд,  во-вторых.  труд  физический, дающий  аппетит  и  крепкий,
успокаивающий сон. Опять, чем большего, по-своему, счастья достигли  люди по
учению мира, тем  больше они лишены  и этого  другого условия  счастья.  Все
счастливцы  мира  -- сановники и богачи  или, как заключенные,  вовсе лишены
труда  и  безуспешно  борются  с   болезнями,  происходящими  от  отсутствия
физического  труда,  и еще  более безуспешно со скукой,  одолевающей  их  (я
говорю:  безуспешно  -- потому что  работа  только тогда радостна, когда она
несомненно нужна; а им ничего не нужно), или работают ненавистную им работу,
как  банкиры,  прокуроры,  губернаторы,  министры и  их  жены,  устраивающие
гостинные,  посуды,  наряды себе и детям. (Я говорю: ненавистную  -- потому,
что никогда еще не встретил из них человека, который хвалил бы свою работу и
делал  бы ее хоть  с таким  же удовольствием, с  каким  дворник очищает снег
перед  домом.)  Все  эти  счастливцы или  лишены работы,  или приставлены  к
нелюбимой работе, то  есть  находятся в  том положении, в  котором находятся
каторжные.
   Третье несомненное условие  счастья --  есть семья. И опять, чем дальше
ушли люди в мирском успехе, тем меньше им  доступно это счастье. Большинство
--  прелюбодеи  и  сознательно  отказываются от  радостей  семьи, подчиняясь
только  ее неудобствам. Если  же  они и не  прелюбодеи,  то  дети для них не
радость, а обуза, и они сами себя лишают их, стараясь всякими, иногда самыми
мучительными средствами сделать совокупление бесплодным. Если же  у них есть
дети,  они лишены  радости  общения  с ними.  Они по  своим  законам  должны
отдавать их чужим, большей частью совсем чужим, сначала иностранцам, а потом
казенным воспитателям, так что от семьи имеют только горе -- детей,  которые
смолоду становятся так же  несчастны, как родители, и которые по отношению к
родителям  имеют  одно  чувство  --  желание  их  смерти  для  того,   чтобы
наследовать им[1].  Они не заперты  в тюрьме,  но  последствия их
жизни  по  отношению  к  семье  мучительнее  того  лишения  семьи,  которому
подвергаются заключенные.
   Четвертое  условие  счастья есть свободное, любовное  общение  со всеми
разнообразными  людьми мира.  И опять,  чем  высшей ступени достигли  люди в
мире,  тем  больше они лишены  этого главного условия счастья. Чем выше, тем
(же,  теснее  тот кружок людей, с которыми  возможно  общение, и тем ниже по
своему умственному и нравственному развитию те несколько людей, составляющих
этот  заколдованный круг, из  которого нет  выхода.  Для  мужика и  его жены
открыто общение  со всем миром  людей,  и если один  миллион людей не  хочет
общаться с ним,  у  него остается 80 миллионов  таких же,  как  он,  рабочих
людей, с  которыми он от  Архангельска до  Астрахани, не дожидаясь  визита и
представления,  тотчас же  входит  в  самое близкое  братское  общение.  Для
чиновника с  его женой есть сотни людей  равных ему, но высшие  не допускают
его до  себя, а низшие все отрезаны от него. Для светского богатого человека
и его  жены есть десятки светских семей. Остальное все отрезано  от них. Для
министра и  богача и  их  семей -- есть  один  десяток таких  же важных  или
богатых  людей, как и  они. Для императоров  и королей кружок  делается  еще
менее.  -- Разве это не тюремное  заключение, при  котором для  заключенного
возможно общение только с двумя-тремя тюремщиками?
   Наконец пятое условие счастья есть здоровье и безболезненная  смерть. И
опять, чем выше люди  на общественной лестнице,  тем  более они лишены этого
условия счастья. Возьмите среднего богача и его жену  и среднего крестьянина
и его жену, несмотря на  весь голод и непомерный труд, который, не по  своей
вине,  но  по  жестокости  людей,  несет  крестьянство,  и сравните их. И вы
увидите, что  чем ниже, тем здоровее,  и чем выше, тем болезненнее мужчины и
женщины.
   Переберите  в своей памяти тех  богачей и их жен, которых вы  знаете  и
знали, и  вы увидите, что  большинство больные. Из  них здоровый человек, не
лечащийся  постоянно или периодически  летом, --  такое  же исключение,  как
больной  в  рабочем сословии.  Все  эти  счастливцы  без исключения начинают
онанизмом,  сделавшимся  в  их  быту  естественным  условием  развития;  все
беззубые, все седые или плешивые  бывают в те  года, когда  рабочий  человек
начинает входить в силу. Почти все одержимы нервными, желудочными и половыми
болезнями  от  объядения,  пьянства,  разврата  и лечения, и те, которые  не
умирают молодыми, половину  своей жизни  проводят в  лечении, в впрыскивании
морфина  или  обрюзгшими калеками, не способными жить своими средствами,  но
могущими жить  только как паразиты или те  муравьи, которых кормят их  рабы.
Переберите их  смерти: кто  застрелился, кто сгнил от сифилиса, кто стариком
умер от конфортатива, кто молодым умер от  сечения, которому  он сам подверг
себя для возбуждения, кого живого съели  вши, кого -- черви, кто спился, кто
объелся, кто от морфина, кто  от искусственного выкидыша. Один за другим они
гибнут  во  имя учения мира.  И  толпы лезут за ними  и,  как мученики, ищут
страданий и гибели.
   Одна жизнь за другою  бросается под  колесницу  этого  бога:  колесница
проезжает, раздирая их  жизни, и новые и новые жертвы со стонами и воплями и
проклятиями валятся под нее!
   Исполнение  учения Христа трудно. Христос  говорит: кто хочет следовать
мне, тот оставь дом, поля, братьев и иди за мной  -- Богом, и тот получит  в
мире этом  во  сто раз больше  домов, полей,  братьев  и,  сверх того, жизнь
вечную. И никто  не идет.  А учение мира сказало: брось  дом, поля, братьев,
уйди из деревни в гнилой город, живи всю свою жизнь  банщиком голым, в  пару
намыливая чужие спины, или гостинодворцем, всю  жизнь считая чужие копейки в
подвале,  или  прокурором,  всю жизнь свою  проводя в суде и  над  бумагами,
занимаясь тем, чтобы  ухудшить участь несчастных,  или министром,  всю жизнь
впопыхах  подписывая ненужные бумаги,  или  полководцем,  всю  жизнь  убивая
людей,  --  живи  этой  безобразной жизнью,  кончающейся  всегда мучительной
смертью, и  ты  ничего не получишь  в мире этом и не получишь никакой вечной
жизни. И все пошли. Христос сказал: возьми крест и иди за мной, то есть неси
покорно  ту судьбу, которая выпала тебе, и  повинуйся мне,  Богу, и никто не
идет. Но первый  потерянный,  никуда, как на  убийство,  не годный человек в
эполетах, которому это взбредет в голову, скажет: возьми не крест, а ранец и
ружье и иди за мной на всякие мучения и на верную смерть, -- и все идут.
   Побросав  семьи, родителей, жен,  детей, одевшись в шутовские одежды  и
подчинив  себя  власти первого встречного человека, высшего чином, холодные,
голодные, измученные  непосильными переходами,  они  идут куда-то, как стадо
быков на бойню;  но они не быки, а люди. Они не могут не знать, что их гонят
на бойню; с  неразрешимым вопросом -- зачем? -- и с отчаянием в  сердце идут
они и мрут от холода, голода и заразительных болезней до тех пор, пока их не
подставят под пули и ядра и не велят им самим убивать неизвестных  им людей.
Они бьют, и их бьют. И никто из бьющих не знает, за что и зачем. Турки жарят
их  живых  на  огне, кожу  сдирают, разрывают  внутренности. И  завтра опять
свистнет  кто-нибудь, и опять все пойдут на страшные страдания,  на смерть и
на очевидное зло. И никто  не находит, что это трудно. Не только те, которые
страдают,  но  и  отцы и матери не находят, что  это  трудно. Они даже  сами
советуют детям  идти.  Им кажется, что это не только так  надо  и что нельзя
иначе, но что это даже хорошо и нравственно.
   Можно  бы поверить, что  исполнение  учения  Христа трудно и  страшно и
мучительно, если  бы исполнение учения мира было очень  легко и  безопасно и
приятно. Но ведь учение мира много труднее, опаснее и мучительнее исполнения
учения Христа.
   Были когда-то, говорят,  мученики Христа, но это  было  исключение;  их
насчитывают у  нас 380 тысяч --  вольных и невольных за 1800 лет; но сочтите
мучеников  мира  --  и  на одного мученика Христа придется тысяча  мучеников
учения мира, которых  страдания в  сто раз  ужаснее.  Одних убитых на войнах
нынешнего столетия насчитывают тридцать миллионов человек.
   Ведь это  все  мученики  учения  мира,  которым стоило  бы  не  то  что
следовать учению Христа, а только не следовать учению мира, и они избавились
бы от страданий и смерти.
   Стоит человеку только сделать то,  чего  ему хочется, -- отказаться  от
того, чтобы идти на войну,  -- и его послали бы копать канавы и  не замучили
бы в Севастополе и Плевне. Стоит человеку только не верить учению  мира, что
нужно надеть калоши и цепочку и  иметь ненужную ему гостиную, и что не нужно
делать все те глупости,  которых требует от него учение мира, и он не  будет
знать непосильной работы и  страданий и вечной  заботы и труда без  отдыха и
цели; не будет лишен общения  с природой, не  будет  лишен  любимого  труда,
семьи, здоровья и не погибнет бессмысленно мучительной смертью.
   Не мучеником надо быть во имя  Христа, не этому учит  Христос.  Он учит
тому, чтобы перестать мучить себя во имя ложного учения мира.
   Учение Христа имеет глубокий метафизический смысл; учение  Христа имеет
общечеловеческий  смысл;  учение  Христа  имеет  и   самый  простой,  ясный,
практический смысл для жизни каждого  отдельного человека.  Этот смысл можно
выразить так: Христос учит людей  не делать глупостей. В  этом состоит самый
простой, всем доступный смысл учения Христа.
   Христос говорит:  не сердись, не считай  никого ниже себя -- это глупо.
Будешь сердиться, обижать людей -- тебе же будет хуже. Христос  говорит еще:
не бегай за всеми женщинами, а сойдись с одной и живи  -- тебе будет  лучше.
Еще  он  говорит: не обещайся  никому ни в чем,  а то тебя  заставят  делать
глупости и злодейства. Еще говорит: за зло не плати злом, а то  зло вернется
на  тебя еще  злее, чем прежде, как подвешенная  колода над  медом,  которая
убивает медведя.  И еще говорит: не считай  людей чужими  только потому, что
они живут  в  другой  земле, чем ты,  и  говорят  другим языком. Если будешь
считать  их врагами и они будут считать тебя врагом, --  тебе же будет хуже.
Итак, не делай всех этих глупостей, и тебе будет лучше.
   "Да,  -- говорят  на это, --  но  мир так устроен,  что противиться его
устройству еще мучительнее, чем  жить  согласно  с ним. Откажись  человек от
военной службы,  и его  посадят  в  крепость, расстреляют,  может  быть.  Не
обеспечивай человек свою жизнь приобретением того, что нужно ему и семье, он
и семья его  умрут с голоду". Так говорят люди, стараясь защитить устройство
мира,  но  сами  они не думают так. Они  говорят так  только потому,  что им
нельзя отрицать справедливости учения Христа, которому они будто бы верят, и
им надо  оправдаться как-нибудь в том, что они не исполняют этого учения. Но
они не только не думают этого, но никогда даже вовсе не  думали об этом. Они
верят учению  мира  и  только  пользуются  отговоркой,  которой  их  научила
церковь,  --  что,  исполняя учение  Христа, надо много страдать,  и  потому
никогда даже и не пробовали исполнять  учение  Христа. Мы видим бесчисленные
страдания, которые несут  люди во имя учения мира, но страданий из-за учения
Христа мы в наше  время никогда уже не видим. Тридцать  миллионов погибло за
учение мира  на  войнах; тысячи  миллионов погибло в мучительной жизни из-за
учения  мира,  но не только миллионов,  даже  тысяч, даже  десятков, даже ни
одного человека я не знаю, который бы погиб смертью или мучительной жизнью с
голода  или  холода  из-за  учения  Христа.  Это  только смешная  отговорка,
доказывающая, до какой степени неизвестно нам учение  Христа. Мало того, что
мы не разделяем его,  но мы никогда  даже серьезно не принимали его. Церковь
потрудилась  растолковать нам  учение Христа так,  что оно представляется не
учением о жизни, а пугалом.
   Христос призывает  людей к ключу  воды, которая  тут, подле  них.  Люди
томятся жаждой, едят грязь, пьют кровь друг друга, но учители их сказали им,
что они погибнут, если  пойдут к тому ключу, к которому призывает Христос. И
люди верят  им,  мучаются  и мрут  от жажды в  двух шагах  от воды, не  смея
подойти  к ней.  Но  стоит только  поверить  Христу, что он принес благо  на
землю,  поверить, что  он дает  нам,  жаждущим, ключ  воды живой, и прийти к
нему, чтобы увидать,  как коварен обман  церкви и как безумны наши страдания
тогда, когда спасение наше так близко.  Стоит прямо и  просто принять учение
Христа,  чтобы  ясен был тот ужасный  обман, в котором живем  все мы и живет
каждый из нас.
   Поколения  за  поколениями  мы трудимся над  обеспечением  своей  жизни
посредством  насилия  и упрочения своей собственности.  Счастье нашей  жизни
представляется нам  в наибольшей власти  и  наибольшей собственности. Мы так
привыкли  к этому, что учение Христа  о том,  что счастье  человека не может
зависеть  от  власти  и   именья,  что  богатый  не   может  быть  счастлив,
представляется  нам требованием жертвы во имя  будущих благ. Христос же и не
думает призывать нас к  жертве, он, напротив, учит нас не  делать  того, что
хуже, а  делать то, что лучше  для  нас здесь, в  этой жизни. Христос,  любя
людей, учит  их  воздержанию от обеспечения себя насилием и от собственности
так  же,  как, любя  людей, учит  их  воздержанию от  драки и  пьянства.  Он
говорит, что,  живя без  отпора  другим  и  без  собственности,  люди  будут
счастливее,  и своим  примером  жизни  подтверждает  это.  Он  говорит,  что
человек,  живущий по его учению, должен быть готов умереть во  всякую минуту
от  насилия другого, от  холода и голода, и не может рассчитывать ни на один
час своей жизни. И нам  кажется это страшным  требованием  каких-то жертв; а
это  только утверждение тех условий, в которых всегда неизбежно живет всякий
человек.  Ученик Христа должен быть готов во  всякую  минуту  на страдания и
смерть. Но ученик мира разве не в том же положении? Мы так привыкли к нашему
обману, что  все,  что мы делаем для мнимого  обеспечения  нашей жизни: наши
войска,  крепости,  наши  запасы,  наши  одежды,   наши  лечения,  все  наше
имущество,  наши  деньги,   кажется  нам  чем-то   действительным,  серьезно
обеспечивающим нашу  жизнь.  Мы  забываем то, что очевидно  каждому, то, что
случилось  с тем,  который задумал построить житницы, чтобы обеспечить  себя
надолго: он умер в ту же ночь. Ведь все, что мы делаем для обеспечения нашей
жизни, совершенно  то же, что  делает страус, останавливаясь и пряча голову,
чтобы не видать, как  его убивают. Мы делаем хуже страуса: чтобы сомнительно
обеспечить  не нашу  сомнительную  жизнь в сомнительном будущем,  мы наверно
губим нашу верную жизнь в верном настоящем.
   Обман  состоит в ложном убеждении, что жизнь наша может быть обеспечена
нашей  борьбой  с  другими людьми. Мы так  привыкли к этому  обману  мнимого
обеспечения своей жизни и своей собственности, что и не замечаем всего,  что
мы теряем из-за него. А теряем  мы все -- всю  жизнь. Вся  жизнь поглощается
заботой об  этом  обеспечении жизни,  приготовлением к  ней,  так  что жизни
совсем не остается.
   Ведь стоит на минуту отрешиться  от  своей привычки и взглянуть на нашу
жизнь со  стороны,  чтобы  увидеть, что  все,  что  мы  делаем  для  мнимого
обеспечения  нашей жизни, мы делаем совсем н для того, чтобы обеспечить нашу
жизнь, а только  для того, чтобы,  занимаясь этим, забывать о том, что жизнь
никогда  не  обеспечена  и  не может быть  обеспечена. Но  мало того, что мы
обманываем себя  и губим  свою настоящую жизнь для  воображаемой, мы  в этом
стремлении к обеспечению чаще всего губим то самое, что мы хотим обеспечить.
Французы  вооружаются,  чтобы обеспечить свою жизнь в 70-м году,  и от этого
обеспечения гибнут сотни  тысяч французов;  то же  дел