инств - евхаристию". То, что я не содрогнулся
описать просто и объективно то, что священник делает для приготовлений
этого, так называемого, таинства, то это совершенно справедливо; но то, что
это, так называемое, таинство есть нечто священное и что описать его
просто, как оно делается, есть кощунство, - это совершенно несправедливо.
Кощунство не в том, чтобы назвать перегородку-перегородкой, а не
иконостасом, и чашку - чашкой, а не потиром и т.п., а ужаснейшее, не
перестающее, возмутительное кощунство - в том, что люди, пользуясь всеми
возможными средствами обмана и гипнотизации, - уверяют детей и простодушный
народ, что если нарезать известным способом и при произнесении известных
слов кусочки хлеба и положить их в вино, то в кусочки эти входит Бог; и что
тот, во имя кого живого вынется кусочек, тот будет здоров; во имя же кого
умершего вынется такой кусочек, то тому на том свете будет лучше; и что
тот, кто съест этот кусочек, в того войдет сам Бог.

Ведь это ужасно!

Как бы кто ни понимал личность Христа, то учение его, которое уничтожает
зло мира и так просто, легко, несомненно дает благо людям, если только они
не будут извращать его, это учение все скрыто, все переделано в грубое
колдовство купанья, мазания маслом, телодвижений, заклинаний, проглатывания
кусочков и т.п., так что от учения ничего не остается. И если когда какой
человек попытается напомнить людям то, что не в этих волхвования, не в
молебнах, обеднях, свечах, иконах учение Христа, а в том, чтобы люди любили
друг друга, не платили злом за зло, не судили, не убивали друг друга, то
поднимется стон негодования тех, которым выгодны эти обманы, и люди эти во
всеуслышание, с непостижимой дерзостью говорят в церквах, печатают в
книгах, газетах, катехизисах, что Христос никогда не запрещал клятву
(присягу), никогда не запрещал убийство (казни, войны), что учение о
непротивлении злу с сатанинской хитростью выдумано врагами Христа (Речь
Амвросия, епископа харьковского) .

Ужасно, главное, то, что люди, которым это выгодно, обманывают не только
взрослых, но, имея на то власть, и детей, тех самых, про которых Христос
говорил, что горе тому, кто их обманет. Ужасно то, что люди эти для своих
маленьких выгод делают такое ужасное зло, скрывая от людей истину, открытую
Христом и дающую им благо, которое не уравновешивается и в тысячной доле
получаемой ими от того выгодой. Они поступают, как тот разбойник, который
убивает целую семью, 5-6 человек, чтобы унести старую поддевку и 40 коп.
денег. Ему охотно отдали бы всю одежду и все деньги, только бы он не убивал
их. Но он не может поступить иначе. То же и с религиозными обманщиками.
Можно бы согласиться в 10 раз лучше, в величайшей роскоши содержать их,
только бы они не губили людей своим обманом. Но они не могут поступать
иначе. Вот это-то и ужасно. И потому обличать их обманы не только можно, но
должно. Если есть что священное, то никак уже не то, что они называют
таинством, а именно эта обязанность обличать их религиозный обман, когда
видишь его. Если чувашин мажет своего идола сметаной или сечет его, я могу
равнодушно пройти мимо, потому что то, что он делает, он делает во имя
чуждого мне своего суеверия и не касается того, что для меня священно; но
когда люди, как бы много их ни было, как бы старо ни было их суеверие и как
бы могущественны они ни были, во имя того Бога, которым я живу, и того
учения Христа, которое дало жизнь мне и может дать ее всем людям,
проповедуют грубое колдовство, я не могу этого видеть спокойно. И если я
называю по имени то, что они делают, то я делаю только то, что должен, чего
не могу не делать, если я верую в Бога и христианское учение. Если же они
вместо того, чтобы ужаснуться на свое кощунство, называют кощунством
обличение их обмана, то это только доказывает силу их обмана и должно
только увеличивать усилия людей, верующих в Бога и в учение Христа, для
того, чтобы уничтожить этот обман, скрывающий от людей истинного Бога.

Про Христа, выгнавшего из храма быков, овец и продавцов, должны были
говорить, что он кощунствует. Если бы он пришел теперь и увидал то, что
делается его именем в церкви, то еще с большим и более законным гневом
наверно повыкидал бы все эти ужасные антиминсы, и копья, и кресты, и чаши,
и свечи, и иконы, и все то, посредством чего они, колдуя, скрывают от людей
Бога и его учение.

Так вот что справедливо и что несправедливо в постановлении обо мне синода.
Я действительно не верю в то, во что они говорят, что верят. Но я верю во
многое, во что они хотят уверить людей, что я не верю.

Верю я в следующее: верю в Бога, которого понимаю как дух, как любовь, как
начало всего. Верю в то, что он во мне и я в нем. Верю в то, что воля Бога
яснее, понятнее всего выражена в учении человека Христа, которого понимать
Богом и которому молиться считаю величайшим кощунством. Верю в то, что
истинное благо человека - в исполнении воли Бога, воля же его в том, чтобы
люди любили друг друга и вследствие этого поступали бы с другими так, как
они хотят, чтобы поступали с ними, как и сказано в Евангелии, что в этом
весь закон и пророки. Верю в то, что смысл жизни каждого отдельного
человека поэтому только в увеличении в себе любви, что это увеличение любви
ведет отдельного человека в жизни этой ко все большему и большему благу,
дает после смерти тем большее благо, чем больше будет в человеке любви, и
вместе с тем и более всего другого содействует установлению в мире царства
Божия, то есть такого строя жизни, при котором царствующие теперь раздор,
обман и насилие будут заменены свободным согласием, правдой и братской
любовью людей между собою. Верю, что для преуспеяния в любви есть только
одно средство:

молитва, - не молитва общественная в храмах, прямо запрещенная Христом (Мф.
VI, 5-13), а молитва, образец которой дан нам Христом, -уединенная,
состоящая в восстановлении и укреплении в своем сознании смысла своей жизни
и своей зависимости только от воли Бога.

Оскорбляют, огорчают или соблазняют кого-либо, мешают чему-нибудь и
кому-нибудь или не нравятся эти мои верования, - я так же мало могу их
изменить, как свое тело. Мне надо самому одному жить, самому одному и
умереть (и очень скоро), и потому я не могу никак иначе верить, как так,
как верю. Готовясь идти к тому Богу, от которого исшел. Я не говорю, чтобы
моя вера была одна несомненно на все времена истинна, но я не вижу другой -
более простой, ясной и отвечающей всем требованиям моего ума и сердца; если
я узнаю такую, я сейчас же приму ее, потому что Богу ничего, кроме истинны,
не нужно. Вернуться же к тому, от чего я с такими страданиями только что
вышел, я уже никак не могу, как не может летающая птица войти в скорлупу
того яйца, из которого она вышла. "Тот, кто начнет с того, что полюбит
христианство более истины, очень скоро полюбит свою церковь или секту
более, чем христианство, и кончит тем, что будет любить себя (свое
спокойствие) больше всего на свете", - сказал Кольридж.

Я шел обратным путем. Я начал с того, что полюбил свою православную веру
более своего спокойствия, потом полюбил христианство более своей церкви,
теперь же люблю истину более всего на свете. И до сих пор истина совпадает
для меня с христианством, как я его понимаю. И я исповедую это
христианство; и в той мере, в какой исповедую его, спокойно и радостно живу
и спокойно и радостно приближаюсь к смерти.

4 апреля 1901. Москва.



                   Л.Н.ТОЛСТОЙ - Письмо студенту о праве

Л.Н.ТОЛСТОЙ


ПИСЬМО СТУДЕНТУ О ПРАВЕ


Получил ваше письмо и с удовольствием отвечаю на него. То, что вы
выписываете из книги г-на Петражицкого, -
"Существенное значение этических переживаний и нравственного и правового
типа в человеческой жизни состоит в том что они

1) действуют в качестве мотивов поведения (мотивационное действие этических
переживаний);

2) производят известные изменения в самой психике индивидов
(педагогическое, воспитательное действие этических переживании)"...

"Чисто моральная, беспритязательная психика - очень высокая и идеальная
психика, но она требует для нормального и здорового развития характера еще
другой, притязательной, правовой психики. Без такого дополнения, или,
правильнее, без такого (императивно-атрибутивного) фундамента нет здоровой
этики, а существует почва для разных, подчас отвратительных,
уродливостей"... "В обществе принято относиться к праву, как к чему-то
низшему по сравнению с нравственностью, менее ценному, менее достойному
уважения. А есть учения (напр. учение Л. Толстого, разные анархические
учения), которые относятся к праву прямо отрицательно. В основе этих
воззрений. как видно из всего вышеизложенного, лежит незнание природы и
значение и той и другой ветви человеческой этики"


показалось мне, с одной стороны, в высшей степени забавным своими
императивными, атрибутивными, этическими и какими-то еще переживаниями,
особенно, когда я живо представил себе ту важность, с которой все это
преподается почтенными, часто старыми уже людьми, и то подобострастное
уважение, с которым все это воспринимается и заучивается тысячами не глупых
и считающихся просвещенными молодых людей. Но, кроме этой комической
стороны, есть в этом деле и сторона серьезная и очень серьезная. И про
нее-то мне и хочется сказать то, что я о ней думаю. Серьезная сторона эта в
том, что вся эта удивительная так называемая наука о праве, в сущности
величайшая чепуха, придумана и распространяема не с легким сердцем, как
говорят французы, а с очень определенной и очень нехорошей целью: оправдать
дурные поступки, постоянно совершаемые людьми нерабочих сословий. Серьезная
сторона этого дела еще и в том, что ни на чем нельзя с большей очевидность
увидать ту низкую степень истинного просвещения людей нашего времени, как
на том удивительном явлении, что собрание таких самых запутанных, неясных
рассуждений, выражаемых выдуманными, ничего не значащими, смешными словами,
признается в нашем мире "наукой" и серьезно преподается в университетах и в
академиях.

Право? Право естественное, право государственное, гражданское, уголовное
право, церковное, право войны, право международное, das Recht, le Droit,
право (по-английски слово право, das Recht, lе droit, передается словом
law. Англичане совершенно основательно соединили в одно два искусственно
разделенных понятия, так как правом называется только то, что утверждено
законом).

Что же такое то, что называется этим странным словом? Если рассуждать не по
"науке", т.е. не по атрибутивно-императивным переживаниям, а по общему всем
людям здравому смыслу определять то, что в действительности подразумевается
под словом "право", то ответ на вопрос о том, что такое право, будет очень
простой и ясный: правом в действительности называется для людей, имеющих
власть, разрешение, даваемое ими самим себе, заставлять людей, над которыми
они имеют власть, делать то, что им - властвующим, выгодно, для подвластных
же правом называется разрешение делать все то, что им не запрещено. Право
государственное есть право отбирать у людей произведения их труда, послать
их на убийства, называемые войнами, а для тех, у кого отбирают произведения
их труда и которых посылают на войны, право пользоваться теми
произведениями своего труда, которые еще не отобраны от них, и не идти на
войны до тех пор, пока их не посылают. Право гражданское есть право одних
людей на собственность земли, на тысячи, десятки тысяч десятин и на
владение орудиями труда, и право тех, у кого нет земли и нет орудий труда,
продавать свои труды и свои жизни, умирая от нужды и голода, тем, которые
владеют землею и капиталами. Уголовное право есть право одних людей
ссылать, заточать, вешать всех тех людей, которых они считают нужным
ссылать, заточать, вешать; для людей же ссылаемых, заточаемых и вешаемых
есть право не быть изгнанными, заключенными, повешенными до тех пор, пока
это тем, кто имеет возможность это делать, не покажется нужным. То же самое
и по международному праву: это право Польши, Индии, Боснии и Герцеговины
жить независимо от чужих властей, но только до тех пор, пока люди,
распоряжающиеся большими количествами войска, не решат иначе. Так это ясно
для всякого человека, думающего не по атрибутивно-императивным
переживаниям, а по общему всем людям здравому смыслу. Для такого человека
ясно, что то, что скрывается под словом "право", есть не что иное, как
только самое грубое оправдание тех насилий, которые совершаются одними
людьми над другими.

Но права эти определяются законами, говорят на это "ученые". Законами? да,
но законы-то эти придумываются теми самыми людьми, будь они императоры,
короли, советники императоров и королей, или члены парламентов, которые
живут насилиями и потому ограждают эти насилия устанавливаемыми ими
законами. Они же, те же люди и приводят эти законы в исполнение, приводят
же их в исполнение до тех пор, пока законы эти для них выгодны, когда же
законы эти становятся невыгодны им, они придумывают новые, такие, какие им
нужно.

Ведь все дело очень просто: есть насилующие и насилуемые, и насилующим
хочется оправдать свое насилие. И вот свои распоряжения о том, как они в
данном случае и в данное время намерены насиловать людей, они называют
законами, разрешение же, которое они сами себе дают совершать свои насилия,
и предписания насилуемым делать только то, что не запрещается им, называют
правом.

И тысячи и тысячи молодых людей старательно изучают все эти глупости - еще
не беда бы была, если бы только глупости, но гадости, на которых строится
этот грубый и губительный обман, и большие миллионы простых людей, доверяя
тому, что им внушают "ученые", безропотно подчиняются той неестественной
подавленной жизни, которая слагается для них вследствие этого
проповедуемого и признаваемого "учеными" людьми обмана.

Когда какой-нибудь шах персидский, Иоанн Грозный, Чингисхан, Нерон режут,
бьют людей тысячами, это ужасно, но все-таки не так ужасно, как то, что
делают г-да Петражицкие и им подобные. Эти убивают не людей, а все то
святое, что есть в них.

Нехорошо суеверие и отчасти обман какой-нибудь разносимой по народу
чудотворной иконы матушки царицы небесной, но в этом суеверии и обмане есть
некоторая поэзия, кроме того обман этот вызывает все-таки добрые чувства в
людях, но в суеверии и обмане "права" нет ничего, кроме самого гадкого
мошенничества, желания не только скрыть от людей сознаваемую всеми
нравственно-религиозную истину, но извратить ее, выдать за истину самые
жестокие и противные нравственности поступки: грабежи, насилия, убийства.

Поразительны при этом и дерзость, и глупость, и пренебрежение к здравом
смыслу, с которыми эти г-да ученые вполне спокойно и самоуверенно
утверждают, что тот самый обман, который более всего другого развращает
людей, нравственно воспитывает их. Ведь говорить это можно было и то с
грехом пополам, когда происхождение "права" признавалось божественным,
теперь же, когда то, что называется "правом", выражается в законах,
придумываемых или отдельными людьми, или спорящими партиями парламентов,
казалось бы уже совершенно невозможно признавать постановления "права"
абсолютно справедливыми и говорить о воспитательном значении "права".
Главное же говорить о воспитательном значении "права" нельзя уже потому,
что решения "права" приводятся в исполнение насилиями, ссылками, тюрьмами,
казнями, т.е. поступками самыми безнравственными. Говорить теперь об
этическом, воспитательном значении "права" все равно, что говорить (да и
говорили это) об этическом воспитательном значении для рабов власти
рабовладельцев. Мы теперь в России с полной очевидностью видим это
воспитательное значение "права". Видим, как на наших глазах развращается
народ, благодаря тем неперестающим преступлениям, которые - вероятно,
оправдываемые "правом" - совершаются русскими властями. Развращающее
влияние деятельности, основанной на "праве", особенно резко заметно теперь
в России, но то же самое всегда и везде есть, было и будет, где есть, - а
оно везде есть - признание законности всякого рода насилий, включающих и
убийство, основанных на "праве".

Да, воспитательное значение "права"!

Едва ли в каком-либо другом случае доходили до таких пределов и наглость
лжи и глупость людей.

Этическое воспитательное значение "права"! Ведь это ужасно. Главная причина
безнравственности людей нашего христианского мира это этот ужасный обман,
который называется "правом", а они говорят о воспитательном значении
"права".

Ведь никто не станет спорить о том, что самые первые, невысокие требования
нравственности, не говоря уже о любви, состоят в том, чтобы не делать
другому, чего не хочешь, чтоб тебе делали, сострадать бедному, голодному,
прощать обиды, не грабить людей, не присваивать одним людям того, на что
другие имеют одинаковое с ними право, вообще не делать того, что сознается
злом всяким неиспорченным разумным человеком. И что же, как образец
справедливости и исполнения нравственных требований, самым торжественным
образом делается людьми, считающими сами себя учителями, руководителями
людей? Охранение богатств крупных земельных собственников, фабрикантов,
капиталистов, наживших свои богатства захватом земли, естественно
долженствующей быть общей, или ограблением трудов рабочих, поставленных
вследствие отнятия земли в полную зависимость от капиталистов; охранение
такое усердное, что когда [кто ] либо из ограбленных, забитых, обманутых,
со всех сторон спаиваемых одуряющими напитками людей как-нибудь присвоит
себе 0,0000001 предметов, которые постоянным грабежом отняты у него и его
товарищей, его по "праву" судят, запирают, ссылают.

Живет владелец тысячи десятин земли, т.е. человек, противно всякой самой
несомненной справедливости завладевший один естественным достоянием многих,
в особенности тех, которые живут на этой земле, т.е. явно ограбивший и не
перестающий грабить их. И вот один из этих огрубляемых людей, безграмотный,
одуренный ложной верой, передаваемой ему из рода в род, спаиваемый
правительством водкой, нуждающийся в удовлетворении самых первых жизненных
потребностей, идет ночью с топором в лес и срубает дерево, необходимое ему
или для постройки, или для того, чтобы на вырученные деньги купить самое
необходимое. Его ловят. Он нарушил "право" владетеля 1000 десятин леса,
знатоки "права" судят его и сажают в тюрьму, оставляя голодную семью без
последнего работника. То же совершается везде, в сотнях, тысячах таких
случаев в городах, заводах и фабриках.

Казалось бы, что не может быть нравственности без справедливости, доброты,
сострадания, прощения обид. Тут все это нарушается во имя "права". И
такие-то дела, совершаемые на основании "права" ежедневно повсюду тысячами,
нравственно воспитывают людей!

Воспитательное, этическое влияние "права"?!

Нет ничего - даже не исключая богословия, которое так неизбежно развращало
бы, не могло бы не развращать людей.

Можно только удивляться тому, как, несмотря на это постоянное и усиленное с
двух сторон развращение народа, еще удержалось в нем истинное понимание
справедливости, уже совершенно потерянное нерабочими сословиями.

"Если ученые господа, знающие все божеские и человеческие законы, при том
ни в чем не нуждающиеся, богатые, считают, что надо бедняка, который по
нужде, или даже по глупости, пьянству, невежеству срубил в лесу дерево или
унес из завода на 2 рубля товару, посадить в тюрьму и не прощать, а морить
с голоду его семью, то что же мне-то голому, безграмотному делать, когда у
меня сведут лошадь. Судить, и не то что засудить, а убить конокрада'" - Так
должны бы рассуждать люди из народа, но они, несмотря на все развращение,
которому подвергаются от "права" и богословия, преимущественно от "права",
все-таки удерживают настоящие нравственные человеческие черты, которых нет
и помину людей, устанавливающих "права" и живущих по ним.

Кант говорил, что болтовня высших учебных заведений есть большей частью
с