держивании этого принудительного
труда. Вот это-то им и надо перестать делать.
   Люди же  рабочие  тоже так развращены своим продолжительным рабством,  что
большинству из них кажется,  что если их положение дурно, то виноваты в этом
хозяева,  слишком мало платящие им и владеющие орудиями производства; им и в
голову не приходит то, что дурное положение их зависит только от них самих и
что  если  они точно хотят улучшения своего и своих братьев положения,  а не
каждый только своей выгоды,  то главное,  что им надо делать,  это  -  самим
перестать делать дурное. А дурное, что они делают, состоит в том, что, желая
улучшить свое материальное положение теми самыми  средствами,  которыми  они
сами  приведены  в  рабство,  рабочие,  ради  возможности удовлетворения тех
привычек,  которые они усвоили,  жертвуя своим человеческим  достоинством  и
свободой,  поступают в унизительные,  безнравственные должности или работают
ненужные  и  вредные  предметы;  главное  же  -  в  том,  что   поддерживают
правительства,  участвуют  в  них  податями и непосредственной службой и тем
порабощают самих себя.
   Для того чтобы положение людей улучшилось,  как людям достаточных классов,
так и рабочим надо понять,  что улучшать положение  людей  нельзя,  соблюдая
свою выгоду,  что служба людям не бывает без жертв и что поэтому,  если люди
действительно хотят улучшить положение своих братьев,  а не  свое  одно,  им
надо быть готовыми не только на изменение всего того строя жизни, к которому
они привыкли,  и на лишение тех выгод,  которыми они пользовались,  но и  на
напряженную  борьбу не с правительствами,  а с собой и своими семьями,  быть
готовыми на гонения за неисполнение правительственных требований.
   А потому ответ на вопрос,  что именно делать,  - очень простой и не только
определенный,  но  и  в  высшей  степени  всегда  и  для  всякого   человека
удобоприменимый  и  исполнимый,  хотя  и  не  такой,  какой  ожидается теми,
которые,  как люди достаточных классов,  вполне уверены, что они призваны не
исправлять  самих  себя  (сами  и  так хороши),  а учить и устраивать других
людей, и теми, которые. как рабочие, уверены в том, что виноваты в их дурном
положении  не  они сами,  а одни капиталисты и что исправиться это положение
может только тем,  чтобы отнять у капиталистов то,  чем  они  пользуются,  и
сделать  так,  чтобы все могли пользоваться теми приятностями жизни,  какими
пользуются  теперь  одни  капиталисты.  Ответ  этот   весьма   определенный,
удобоприменимый  и  исполнимый,  потому  что  призывает  к  деятельности  то
единственное лицо,  над которым  каждый  имеет  действительную,  законную  и
несомненную власть, а именно: самого себя, и состоит в том, что если человек
- все равно,  раб он или рабовладелец - точно хочет улучшить  не  одно  свое
положение,  а  положение  людей,  то  должен сам не делать дурного,  которое
производит рабство его и его братьев.  А для  того,  чтобы  не  делать  того
дурного,  которое  производит  бедствие  его  и его братьев,  он должен -
во-первых,  ни  добровольно,  ни  принудительно  не  принимать   участия   в
правительственных  деятельностях  и  потому  не  принимать на себя звание ни
солдата,  ни фельдмаршала, ни министра, ни сборщика податей, ни понятого, ни
старосты,  ни  присяжного,  ни  губернатора,  ни  члена  парламента и вообще
никакой должности,  связанной с насилием. Это одно.  Во-вторых, такой
человек должен не давать добровольно правительствам податей,  ни прямых,  ни
косвенных,  и  точно  также  не  должен  пользоваться  деньгами,  собранными
податями,   ни   в   виде  жалованья,  ни  в  виде  пенсии,  наград  и  т.п.
правительственными учреждениями,  содержимыми на подати, насильно собираемые
с народа. Это - второе. В-третьих, человек, желающий содействовать не
своему одному благу,  а улучшению положения людей,  должен не  обращаться  к
правительственным  насилиям  ни  для  ограждения  владения  землею и другими
предметами,  ни для ограждения безопасности своей и своих близких, а владеть
как землею,  так и всеми произведениями чужого или своего труда только в той
мере, в какой к этим предметам не предъявляются требования других людей.
   "Но такая   деятельность  невозможна:  отказаться  от  всякого  участия  в
правительственных делах - значит отказаться от  жизни",  -  скажут  на  это.
Человек, который откажется от исполнения воинской повинности, будет заключен
в тюрьму;  человек,  не платящий податей,  подвергается наказанию,  и подать
взыщется  с его имущества;  человек,  который откажется от правительственной
службы,  не имея других средств к жизни,  погибнет с семьей от голода; то же
будет с человеком,  который откажется от правительственного ограждения своей
собственности  и  личности;  не  пользоваться  же  предметами,   обложенными
податями,  и правительственными учреждениями совершенно невозможно,  так как
податями обложены часто предметы первой необходимости;  точно так же  нельзя
обойтись без правительственных учреждений, как почта, дороги и другие.
   Совершенно справедливо,  что человеку нашего времени трудно отказаться  от
всякого  участия в правительственном насилии;  но то,  что не всякий человек
может поставить свою жизнь так,  чтобы не быть в какой-либо мере  участником
правительственного   насилия,  никак  не  показывает  того,  чтобы  не  было
возможности все более и более освобождаться от него. Не всякий человек будет
иметь  силы  отказаться  от  солдатства  (но есть и будут такие),  но всякий
человек может не поступать по своей охоте в военную,  полицейскую, судейскую
или  фискальную  службу и может предпочесть более выгодной правительственной
службе менее вознаграждаемую частную.  Не всякий человек  будет  иметь  силы
отказаться от своей земельной собственности (хотя есть люди,  которые делают
и это),  но всякий человек может,  понимая преступность такой собственности,
уменьшать  пределы  ее.  Не  всякий  может отказаться от обладания капиталом
(есть и такие) и от пользования предметами, ограждаемыми насилием, но всякий
может, уменьшая свои потребности, все меньше и меньше нуждаться в предметах,
вызывающих  зависть  других   людей.   Не   каждый   может   отказаться   от
правительственного   жалования   (есть  и  такие,  предпочитающие  голодание
нечестной  правительственной  деятельности),  но  всякий  может  предпочесть
меньшее  жалованье  большему,  только  бы исполняемые обязанности были менее
связаны  с   насилием.   Не   всякий   может   отказаться   от   пользования
правительственными  школами  (но есть и такие),  но всякий может предпочесть
частную школу правительственной. Всякий может все менее и менее пользоваться
и предметами, обложенными пошлинами, и правительственными учреждениями.
   Между существующим порядком вещей, основанном на грубом насилии, и идеалом
жизни,   состоящим   в  общении  людей,  основанном  на  разумном  согласии,
утвержденном обычаем,  есть бесконечное количество ступеней,  по которым  не
переставая шло и идет человечество, и приближение к этому идеалу совершается
только по мере освобождения людей от участия в насилии,  от пользования  им,
от привычки к нему.
   Мы не знаем и не можем предвидеть,  а тем более предписать, как это делают
мнимые ученые,  - каким образом будет совершаться это постепенное ослабление
правительств и освобождение от них людей,  не знаем,  и  какие  формы  будет
принимать   жизнь   человеческая   по   мере  постепенного  освобождения  от
правительственных насилий; но мы несомненно знаем, что жизнь людей, которые,
поняв преступность и зловредность деятельности правительств, будут стараться
не пользоваться им и не участвовать в нем,  будет совершенно  иная  и  более
согласна  с  законной жизнью и нашей совестью,  чем теперешняя,  когда люди,
сами участвуя в насилии правительств и пользуясь им, делают вид, что борются
с ним, пытаясь новым насилием уничтожить старое.
   Главное же то, что теперешнее устройство жизни дурно; в этом все согласны.
Причина дурного положения - рабство, производимое насилием правительств. Для
уничтожения  правительственного   насилия   есть   только   одно   средство:
воздержание людей от участия в насилии.  И потому, трудно или нетрудно людям
воздержаться от участия в правительственном насилии,  и скоро или  не  скоро
проявятся  благие  результаты такого воздержания - вопросы излишние,  потому
что для освобождения людей от рабства есть только одно это средство: другого
нет.
   В какой же степени и когда осуществится в каждом обществе и во  всем  мире
замена насилия разумным и свободным соглашением, утвержденным обычаем, будет
зависеть от силы ясности сознания людей и  от  количества  отдельных  людей,
усвоивших это сознание. Каждый из нас есть отдельный человек, и каждый может
быть участником общего движения человечества более или менее ясным сознанием
или благой целью и может быть противником этого движения.  Каждому предстоит
выбор:  идти против воли Бога,  устраивая на песке разрушающийся  дом  своей
скоропреходящей  лживой  жизни,  или  примкнуть  к  вечному,  не  умирающему
движению истинной жизни по воле Бога.
   Но, может быть, я ошибаюсь, и из истории человечества должно делать совсем
другие выводы,  и человечество не идет к освобождению от насилия,  и,  может
быть,  можно  доказать,  что насилие есть необходимый фактор прогресса,  что
государство со своим насилием есть необходимая форма жизни,  что людям будет
хуже, если уничтожатся правительства, уничтожится собственность и ограждение
безопасности?
   Допустим, что это так и что все предшествующие рассуждения неправильны, но
ведь,  кроме общих соображений в жизни человечества, у каждого человека есть
еще  вопрос  о  своей личной жизни,  и,  несмотря ни на какие рассуждения об
общих законах жизни, человек не может делать того, что он признает не только
вредным, но и дурным.
   "Очень может быть, что рассуждения о том, что государство есть необходимая
форма  развития  личности,  что государственное насилие необходимо для блага
общества,  очень может быть,  что все это можно вывести из истории и что все
эти  рассуждения  правильны,  -  ответит  всякий честный и искренний человек
нашего  времени,  -  но  убийство  есть  зло,  это  я  знаю  вернее   всяких
рассуждений.  Требуя  же  от  меня поступления в военную службу или денег на
наем и вооружение солдат или на покупку пушек и сооружение  броненосцев,  вы
хотите сделать меня участником убийства,  а я не только не хочу,  но не могу
этого.  Точно так же не хочу я и не могу пользоваться деньгами,  которые  вы
под угрозой убийства собрали с голодных,  не хочу тоже пользоваться и землею
или  капиталами,  которые  вы  ограждаете,  потому  что  знаю,  что  это  вы
ограждаете только убийством.
   Я мог все это делать,  пока не понимал всей преступности этих дел,  но как
только  я  увидал  это,  так  уже не могу перестать видеть это и не могу уже
участвовать в этих делах.
   Знаю я,  что мы все так связаны насилием, что трудно вполне избегнуть его,
но я все-таки буду делать все, что могу, чтобы не участвовать в нем, не буду
сообщником  его,  и  буду  стараться не пользоваться тем,  что приобретено и
ограждается убийством.
   У меня  одна  жизнь.  Зачем  же  я  в  этой короткой моей жизни,  поступая
противно голоса совести,  стану участником ваших гадких дел?  - Не хочу и не
буду.
   А что выйдет из этого - не знаю. Думаю только, что дурного ничего не может
выйти из этого, что я поступлю так, как мне велит моя совесть".
   Так должен ответить всякий честный и искренний человек нашего  времени  на
всякие  доводы о необходимости правительств и насилия и на всякое требование
или приглашение участия в нем.
   Так что  высший  и  непререкаемый судья - голос совести - подтверждает для
каждого человека то, к чему приводят и общие рассуждения.


ПОСЛЕСЛОВИЕ

   "Да это  опять  все  та  же  проповедь:  с   одной   стороны,   разрушение
существующего порядка без замены его каким-нибудь другим,  с другой - старая
проповедь  ничегонеделания",  -  скажут  многие,  прочтя  предшествующее.  -
"Правительственная    деятельность   нехороша,   нехороша   и   деятельность
землевладельца  или  предпринимателя;  так  же   нехороша   и   деятельность
социалистов  и  революционеров-анархистов,  т.е.  нехороша  всякая настоящая
практическая деятельность,  а хороша только какая-то нравственная, духовная,
неопределенная    деятельность,    сводящая    все   к   полному   хаосу   и
ничегонеделанию".  Так, знаю я, думают и скажут многие серьезные и искренние
люди.
   Более всего смутительным представляются  людям,  при  отсутствии  насилия,
неогражденность   собственности   и   потому  возможность  каждому  человеку
безнаказанно брать у другого то,  что ему нужно или только  хочется.  Людям,
приученным  к ограждению собственности и личности насилием,  представляется,
что без этого ограждения будет постоянный беспорядок, постоянная борьба всех
против всех.
   Не буду повторять того,  что я сказал в другом месте о том, что ограждение
собственности  насилием  не уменьшает,  а увеличивает беспорядок.  Но если и
допустить,  что при отсутствии ограждения могут произойти беспорядки, что же
делать людям, понявшим причину тех бедствий, от которых они страдают?
   Если мы поняли,  что мы больны от пьянства,  мы не  можем  уже,  продолжая
пить,  надеяться  улучшить  свое  положение  тем,  чтобы  пить умеренно или,
продолжая пить,  принимать лекарства,  которые  нам  прописывают  близорукие
врачи.
   То же самое и с болезнью общества.  Если мы поняли, что мы больны от того,
что одни люди насилуют других, то уже невозможно улучшить положение общества
тем,  чтобы продолжать поддерживать то  правительственное  насилие,  которое
существует,  или вводить новое - революционное,  социалистическое. Это можно
было делать до тех пор,  пока не была ясно видна основная  причина  бедствия
людей.  Но  как  скоро  стало несомненно ясно,  что люди страдают от насилий
одних людей над другими,  уже невозможно улучшать положение людей, продолжая
старое насилие или вводя новое. Как для больного алкоголика есть только одно
средство избавления - воздержание от вина  -  причины  болезни,  так  и  для
избавления  людей от дурного устройства общества есть только одно средство -
воздержание о насилия,  причины бедствий, - от личного насилия, от проповеди
насилия, от всякого оправдания насилия.
   И мало того,  что  для  избавления  людей  от  их  бедствий  средство  это
единственное,  употребление его еще и потому необходимо, что оно совпадает с
нравственным  законом  каждого  отдельного  человека  нашего  времени.  Если
человек  нашего  времени  раз  понял,  что всякое ограждение собственности и
личности насилием достигается только угрозой убийства  и  убийством,  он  не
может уже с спокойной совестью пользоваться тем, что приобретаемая убийством
или угрозою убийства,  а  тем  меньше  участвовать  в  убийстве  или  угрозе
убийства.  Так  что  то,  что требуется для избавления людей от их бедствий,
нужно  и  для  удовлетворения  нравственного  чувства   каждого   отдельного
человека.  И  потому  для  каждого  отдельного  человека  не  может быть уже
никакого сомнения в том,  что и для блага общего,  и для  исполнения  закона
своей  жизни  он  должен  не участвовать в насилии,  не оправдывать его и не
пользоваться им.


СОДЕРЖАНИЕ

   Вступление.
   I.    Работа грузчиков 37 часов сряду.
   II.   Равнодушие общества перед погибелью людей.
   III.  Оправдание существующего положения наукою.
   IV.   Экономическая  наука  утверждает,  что  сельские  рабочие все должны
пройти через фабричную деятельность.
   V.    Почему ученые-экономисты утверждают неправду.
   VI.   Несостоятельность социалистического идеала.
   VII.  Культура или свобода?
   VIII. Среди нас существует рабство.
   IX.   Причины рабства.
   X.    Узаконения о податях, земле и собственности и их оправдание.
   XI.   Узаконения - причины рабства.
   XII.  В чем сущность узаконений? В организованном насилии.
   XIII. Что   такое   правительство?   И   возможно   ли  существование  без
правительства?
   XIV.  Как уничтожить правительства?
   XV.   Что должен делать каждый человек?



КОММЕНТАРИИ

   Впервые статья  была  напечатана  в  1900  году  в  Лондоне,   в   издании
"Свободного  слова".  Попытки  напечатать трактат в газете "Северный курьер"
(СПб),  даже в сильно сокращенном виде,  были  пресечены  цензурой.  В  годы
первой русской революции,  когда цензура была ослаблена,  удалось напечатать
только первую часть работы.  Лишь в 1917  году  в  России  появилось  первое
полное издание трактата.

   К началу  900-х  годов  Толстой  почувствовал  потребность  подвести итоги
своего более чем пятнадцатилетнего изучения  "рабочего  вопроса"  в  России.
Этот вопрос был им поставлен в трактате "Так что же нам делать?", написанном
в середине 80-х годов.  В последующее время писатель накапливает наблюдения,
побывав на металлургическом,  цементном и химическом заводах, познакомившись
с условиями труда шахтеров, затем - работниц шелковых изделий в Москве.
   Толчком к  написанию трактата "Рабство нашего времени" послужило посещение
Толстым  товарной  станции  Московско-Казанской  железной  дороги,  куда  он
поехал,  узнав  от  весовщика  этой станции - тульского крестьянина Афанасия
Агеева - о том, что "грузчики работают 36 часов сряду".
   Встретившись с  рабочими товарной станции и расспросив их подробно сколько
и как они работают,  где живут,  как питаются,  осмотрев места  их  труда  и
тесную  грязную  ночлежку,  Толстой испытал чувство сильнейшего негодования.
Ему сначала хотелось как можно  быстрее  в  короткой  статье  рассказать  об
увиденном  на  станции,  "где люди находятся в работе не 36 часов подряд,  а
всегда больше...". Но он тут же вспомнил о тех, кто столь же тяжело работает
на фабриках и заводах,  тратя,  как он пишет,  "не проценты, а капитал своих
жизней".
   Наблюдения и  впечатления  от  встреч  с рабочими Толстой решил изложить в
статье - "рассказать то,  что довелось думать об этом". Ему казалось, что он
сделает это быстро,  но,  как всегда у него было,  одна тема повела за собой
другую,  и  через  полгода  работы  статья   приобрела   очертания   острого
социально-обличительного трактата.  В июле 1900 года Толстой сообщил дочери,
Марии Львовне,  о характере этой работы:  "Я все  переделывал  свою  статью,
которую думал,  что кончил. И теперь еще поправляю и все делаю ее ядовитее и
ядовитее".
   Толстой вложил  громадный  труд  в  это  сравнительно  небольшое по объему
произведение:  его черновые рукописи насчитывают 1889 листов! Сохранилось 20
корректурных гранок, испещренных поправками и дополнениями.
   Интересны предварительные заглавия трактата:  "Самый  дешевый  товар",  "О
рабочем вопросе", "Денежное рабство", "Насилие и рабство", "Новое рабство".

   Эпиграф из Роберта Оуэна Толстой приводит в своем переводе по книге:
Morrisson Davidson "The Annals of Toil",  London, 1895.
   Эпиграф из сочинения  Дж.  Рескина  "Камни  Венеции"  (т.2,  ч.  IV).  Имя
переводчика неизвестно.
   Сельское население...  говорит  Маркс...  наемного  труда...   -   Толстой
приводит  в  своем  пересказе  текст из первого тома "Капитала" Карла Маркса
(отд. 7, гл. XXIV). - См.: Маркс К. Капитал. М., 1941, с. 741.
   ...в утопиях  вроде  Беллами...  -  Толстой  говорит об утопическом романе
американского писателя Эдуарда Беллами "Через сто  лет"  (1888),  в  котором
сделана   попытка   обрисовать   будущее   общество,  свободное  от  частной
собственности на средства производства.
   Парижская выставка.  - Всемирная промышленная выставка, проходившая в 1900
году в Париже.
   ...на Войну  в  Кубе и Филиппинах...  - Имеется в виду испано-американская
война 1898 года за Кубу и Филиппины, в результате которой они были захвачены
империалистами США.
   ...на отнятие и удержание богатств Тран