и, от суеверия. Подчиняясь этому суеверию, люди придумывают себе какие
кому более нравятся цели - то государственные, то патриотические, то
социалистические, то коммунистические, то анархические, и вместо исполнения
своего истинного назначения и приобретения предназначенного всем блага,
направляют все силы свои на устроение жизни других людей и, как и не может
быть иначе, достигают не только не ожидаемого блага, но все большего и
большего упадка нравственности и все большего и большего ухудшения своей
жизни. Все войны, все казни, все революции, все ограбления трудящихся
нетрудящимися, все общественные бедствия зиждутся только на этом суеверии.
В сущности ведь это не может быть иначе. Ведь как только я верю, что могу
знать то лучшее устройство жизни, в которое могут сложиться люди! , то и не
имею никакой другой, кроме лично эгоистической цели в жизни.

Укажу хоть на один пример. Социалистическое учение требует, чтобы
произведениями труда пользовались трудящиеся. Но кто же отнимает у
трудящегося его труд? Капиталисты. Кто же дает капиталистам возможность
отнимать у трудящегося его труд? Власть. Власть же - это полиция, войско.
Войско же и полиция составлены из тех самых людей, у которых капиталисты
отнимают их труд. Зачем же эти люди делают это, сами у себя отнимают
произведение своего труда? Затем, что они обмануты. Стало быть, все дело в
обмане. Что же проповедуют социалистические учения для того, чтобы
избавиться от этого обмана? Всякого рода соединения во имя выгод рабочих:
кооперации, стачки, распространение социалистических учений. Но разве все
эти меры могут уничтожить тот обман, посредством которого одни люди находят
нужным обманывать других, а другие подчиняются этому обману. Допустим, что
одни устроители общества, пускай это будут социалисты, будут в состоянии
предписывать законы, которые должны будут подчиняться капиталисты и всякие
собственники. Но ведь никогда не было и не может быть, да и не будет того,
чтобы устроители общества пришли бы к оному признаваемому всеми наилучшему
устройству общества. А как скоро не будет такого согласия, необходимо будет
(как оно всегда и было, есть и теперь) употребление власти, т.е. насилия
одних людей над другими. Для того же, чтобы было насилие, необходимо, чтобы
продолжался тот самый обман, вследствие которого люди насилуют самих себя
по воле тех людей, какие в данное время имеют власть.

Власть же для того, чтобы быть властью, должна поддерживать этот обман
всякого рода обманами и жестокостями, направленными против обманутого
народа: она должна иметь тюрьмы, даже казни, должна иметь полицию, войско,
т.е. людей, без рассуждения обязанных исполнять приказанное до убийства
включительно. А разве возможно предположить, чтобы при обязательности,
соnditio sine qua non (необходимое условие) такой деятельности, какая бы то
ни была власть могла содействовать благу народа.

Что же нужно сделать для того, чтобы люди перестали подчиняться этому
обману, перестали бы насиловать самих себя? Очевидно, есть только одно
средство: соединение всех людей в одном общем всем законе жизни, из
которого вытекало бы и устройство общественной жизни. И закон этот есть и
сразу уничтожает ту главную причину существующего зла, заключающегося в
обмане, вследствие которого люди насилуют самих себя и дают возможность
капиталистам отнимать у работников произведения их труда. Только следуй
человек религиозно-нравственному закону, не допускающему насилия человека
над человеком, ни какого бы то ни было участия в таком насилии, и насилие,
главная причина несправедливого экономического устройства жизни, само собой
уничтожается.

"Да, но ведь это было бы так, если бы все люди отказались от участия в
насилии. То же, что один человек откажется от уплаты податей, от
солдатства, что же из этого", скажут на это. Но ведь он отказался не
потому, что ему это выгодно или невыгодно. Отказался он от участия в
насилии над людьми - плата ли податей или военная служба - не потому, что
он хочет достигнуть этим какой-либо цели, а только потому, что он сделал
тот вывод, который не может не сделать ни один человек из того, если не
религиозного, то нравственного закона, который каждый исповедует и без
признания которого жизнь человека станет жизнью ниже животной.

И потому важно не количество отказавшихся от участия в насилии людей, а
важно то, во имя чего отказываются люди. И потому один отказавшийся
несравненно могущественнее всех тех миллионов людей, которые будут мучить,
держать в тюрьме, казнить этого одного отказавшегося.

И поступок его значительнее, богаче последствиями всех возможных
парламентских речей, конгрессов мира, социализма и всех этих забав и
средств срывания от себя истины. И правительства и капиталисты очень хорошо
знают это. Знают это чувством самосохранения и везде, в Японии даже,
запрещают книги, провозглашающие эту простую, всем известную правду, и
сажают в тюрьмы тех людей, которые в жизни своей исповедуют ее.
Правительства и капиталисты знают, где угрожающая им опасность. Не могут не
знать, потому что в этом для них вопрос жизни и смерти. Вопрос жизни или
смерти для них в провозглашении или непровозглашении той простой правды,
что всякому человеку, такому ж, как все другие, обладающему разумом и
способностью любви, нет никакой надобности отдаться на год в рабство чуждым
ему людям и под их руководством учиться убивать и убивать тех людей,
которых ему велят убивать, и не только нет никакой надобности, что дело это
са! мое преступное, противное самой не чуткой совести и, кроме того, самое
вредное для того, кто соглашается его делать, а также и для всех его
братьев.

Вот это то пробуждающееся сознание, а никак не социализм, страшен
правительствам и капиталистам. Социализм же, парламентаризм и всякие
конгрессы, напротив, полезны правительствам и капиталистам: все эти
учреждения со своими сложными разглагольствованиями, спорами, самым
действительным способом скрывают от людей главную причину того зла, против
которого они будто бы борятся.

Да, люди нашего, так называемого христианского мира все живут только
суевериями: суеверие церквей, суеверие государства, суеверие науки,
суеверие устроительства, суеверие патриотизма, суеверие искусства, суеверие
прогресса, суеверие социализма. Оно и не может быть иначе: когда нет веры,
не могут не быть суеверия. А веры нет. Христианский мир пережил
христианство в тех грубых формах, в которых оно выразилось и выражается в
католицизме, ортодоксии, протестантстве. И это бы ничего, если бы люди
поняли, что так как им нужна религия, и они пережили церковное
христианство, которое уже не отвечает их требованиям, то им надо все силы
употребить на то, чтобы найти те разумные основы жизни, на которых бы они
могли основать свою жизнь. Но к несчастью в нашем христианском мире
случилось нечто скрывшее и скрывающее от людей их бедственное положение -
скрывающее на время, потому что это бедственное положение отрезвит людей -
случилось то, что вместо того, чтобы, потеряв главную основу жизни -
религию, все силы направить на установление тех религиозных основ, без
которых никогда не жило и не может жить человечество, наш европейский так
называемый образованный мир очень обрадовался тому, что нет религии, и
решил, что ее совсем и не нужно, что мы давно уже стоим выше этих грубых
суеверий каких-то религиозных учений. "Это диким, которые ездили на волах,
нужна была религия, а мы гораздо выше этого. У нас есть прогресс, эволюция,
теория атомов, эфир, радий. Не только мы делаем 60 в час, но перелетели
через Альпы, ездим под водой, синематограф, телефоны, граммофоны,
беспроволочный телеграф. Чего же еще? То же, что есть миллиардеры, не
знающие куда поместить свои капиталы, и миллионы безработных рабочих,
которые как милости ждут работы, и что 13 миллиардов ежегодно тратится на
вооружения и миллиону людей стоят под ружьем, всякую минуту по воле
нескольких людей могущие начинать убивать друг друга сотнями тысяч, все это
не важно, потому что все это устраняется тем социализмом и конгрессами
мира, которыми мы усердно занимаемся. Какая же тут религия. Смешно даже при
той высокой степени нашего развития говорить о таких устарелых глупостях".

Да, поразительно одурение нашего, так называемого образованного мира!

Так что в конце концов краткий смысл длинных рассуждений следующий. Вам,
молодым людям, людям 20 столетия, людям будущего, если вы точно хотите
исполнить свое высшее человеческое назначение, надо прежде всего
освободиться, во-первых, от суеверия о том, что вы знаете, в какую форму
должно сложиться человеческое общество будущего, во-вторых, от суеверия
патриотизма, чешского или славянского, в-третьих, от суеверия науки, т.е.
слепого доверия всему тому, что вам передают под фирмой научной истины, в
том числе и разные экономические и социалистические теории, в-четвертых, от
главного суеверия, источника всех зол нашего времени, о том, что религия
отжила свое время, а есть дело прошлого. Освободившись же от этих суеверий,
вам надо прежде всего постараться изучить все то, что в области определения
истинных основ, религиозных основ жизни сделано всеми величайшими
мыслителями мира, и, усвоив разумное, религиозное мировоззрение, исполнять
его требования не для того, чтобы достигнуть вами или кем бы то ни было
определенной цели, а для того, чтобы исполнить свое назначение человека,
несомненно ведущее к неведомой нам, но несомненной благой цели.



                         Л.Н.Толстой - Ответ Синоду

                                Л.Н.Толстой
 Ответ на определение синода от 20-22 февраля и на полученные мною по этому
                               случаю письма





He who begins by loving Christianity better than Truth
will proceed by loving his own Sect or Church better
than Christianity, and end in loving himself better than all.

Coleridge





Я не хотел сначала отвечать на постановление обо мне синода, но
постановление это вызвало очень много писем, в которых неизвестные мне
корреспонденты - одни бранят меня за то, что я отвергаю то, чего я не
отвергаю, другие увещевают меня поверить в то, во что я не переставал
верить, третьи выражают со мной единомыслие, которое едва ли в
действительности существует, и сочувствие, на которое я едва ли имею право;
и я решил ответить и на самое постановление, указав на то, что в нем
несправедливо, и на обращения ко мне моих неизвестных корреспондентов.

Постановление синода вообще имеет много недостатков; оно незаконно или
умышленно двусмысленно; оно произвольно, неосновательно, неправдиво и,
кроме того, содержит в себе клевету и подстрекательство к бурным чувствам и
поступкам.

Оно незаконно или умышленно двусмысленно потому, что если оно хочет быть
отлучением от церкви, то оно не удовлетворяет тем церковным правилам, по
которым может произноситься такое отлучение; если же это есть заявление о
том, что тот, кто не верит в церковь и ее догмата, не принадлежит к ней, то
это само собой разумеется, и такое заявление не может иметь никакой другой
цели, как только ту, чтобы, не будучи в сущности отлучением, оно бы
казалось таковым, что собственно и случилось, потому что оно так и было
понято.

Оно произвольно, потому что обвиняет одного меня в неверии во все пункты,
выписанные в постановлении, тоща как не только многие, но почти все
образованные люди в России разделяют такое неверие и беспрестанно выражали
и выражают его и в разговорах, и в чтении, и в брошюрах и книгах.

Оно неосновательно, потому что главным поводом своего появления выставляет
большое распространение моего совращающего людей лжеучения, тогда как мне
хорошо известно, что людей, разделяющих мои взгляды, едва ли есть сотня, и
распространение моих писаний о религии, благодаря цензуре, так ничтожно,
что большинство людей, прочитавших постановление синода, не имеют ни
малейшего понятия о том, что мною писано о религии, как это видно из
получаемых мною писем.

Оно содержит в себе явную неправду, утверждая, что со стороны церкви были
сделаны относительно меня не увенчавшиеся успехом попытки вразумления,
тогда как ничего подобного никогда не было.

Оно представляет из себя то, что на юридическом языке называется клеветой,
так как в нем заключаются заведомо несправедливые и клонящиеся к моему
вреду утверждения.

Оно есть, наконец, подстрекательство к дурным чувствам и поступкам, так как
вызвало, как и должно было ожидать, в людях непросвещенных и нерассуждающих
озлобление и ненависть ко мне, доходящие до угроз убийства и высказываемые
в получаемых мною письмах. "Теперь ты предан анафеме и пойдешь после смерти
в вечное мучение и издохнешь как собака... анафема та, старый черт...
проклят будь", пишет один. Другой делает упреки правительству за то, что я
не заключен еще в монастырь, и наполняет письмо ругательствами. Третий
пишет: "Если правительство не уберет тебя, - мы сами заставим тебя
замолчать"; письмо кончается проклятиями. "Чтобы уничтожить прохвоста тебя,
- пишет четвертый, - у меня найдутся средства..." Следуют неприличные
ругательства. Признаки такого же озлобления после постановления синода я
замечаю и при встречах с некоторыми людьми. В самый же день 25 февраля,
когда было опубликовано постановление, я, проходя по площади, слышал
обращенные ко мне слова: "Вот дьявол в образе человека", и если бы толпа
была иначе составлена, очень может быть, что меня бы избили, как избили,
несколько лет тому назад, человека у Пантелеймоновской часовни.

Так что постановление синода вообще очень нехорошо; то, что в конце
постановления сказано, что лица, подписавшие его, молятся, чтобы я стал
таким же, как они, не делает его лучше.

Это так вообще, в частностях же постановление это несправедливо в
следующем. В постановлении сказано: "Известный миру писатель, русский по
рождению, православный по крещению и воспитанию, граф Толстой, в прельщении
гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа его и на святое
его достояние, явно перед всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его
матери, церкви православной".

То, что я отрекся от церкви, называющей себя православной, это совершенно
справедливо. Но отрекся я от нее не потому, что я восстал на Господа, а
напротив, только потому, что всеми силами души желал служить ему. Прежде
чем отречься от церкви и единения с народом, которое мне было невыразимо
дорого, я, по некоторым признакам усумнившись в правоте церкви, посвятил
несколько лет на то, чтобы исследовать теоретически и практически учение
церкви: теоретически - я перечитал все, что мог, об учении церкви, изучил и
критически разобрал догматическое богословие; практически же - строго
следовал, в продолжение более года, всем предписаниям церкви, соблюдая все
посты и посещая все церковные службы. И я убедился, что учение церкви есть
теоретически коварная и вредная ложь, практически же собрание самых грубых
суеверий и колдовства, скрывающее совершенно весь смысл христианского
учения:

И я действительно отрекся от церкви, перестал исполнять ее обряды и написал
в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко
мне церковных служителей, и мертвое мое тело убрали бы поскорей, без всяких
над ним заклинаний и молитв, как убирают всякую противную и ненужную вещь,
чтобы она не мешала живым.

То же, что сказано, что я "посвятил свою литературную деятельность и данный
мне от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и
церкви" и т.д., и что "я в своих сочинениях и письмах, во множестве
рассылаемых мною так же, как и учениками моими, по всему свету, в
особенности же в пределах дорогого отечества нашего, проповедую с ревностью
фанатика ниспровержение всех догматов православной церкви и самой сущности
веры христианской", - то это несправедливо. Я никогда не заботился о
распространении своего учения. Правда, я сам для себя выразил в сочинениях
свое понимание учения Христа и не скрывал эти сочинения от людей, желавших
с ними познакомиться, но никогда сам не печатал их; говорил же людям о том,
как я понимаю учение Христа, только тогда, когда меня об этом спрашивали.
Таким людям я говорил то, что думаю, и давал, если они у меня были, мои
книги.

Потом сказано, что я "отвергаю Бога, во святой троице славимого создателя и
промыслителя вселенной, отрицаю господа Иисуса Христа, богочеловека,
искупителя и спасителя мира, пострадавшего нас ради человеков и нашего ради
спасения и воскресшего из мертвых, отрицаю бессеменное зачатие по
человечеству Христа господа и девство до рождества и по рождестве пречистой
богородицы".

Стоит только почитать требник и проследить за теми обрядами, которые не
переставая совершаются православным духовенством и считаются христианским
богослужением, чтобы увидать, что все эти обряды не что иное, как различные
приемы колдовства, приспособленные ко всем возможным случаям жизни. Для
того, чтобы ребенок, если умрет, пошел в рай, нужно успеть помазать его
маслом и выкупать с произнесением известных слов; для того, чтобы
родительница перестала быть нечистою, нужно произнести известные
заклинания; чтобы был успех в деле или спокойное житье в новом доме, для
того, чтобы хорошо родился хлеб, прекратилась засуха, для того, чтобы
путешествие было благополучно, для того, чтобы излечиться от болезни, для
того, чтобы облегчилось положение умершего на том свете, для всего этого и
тысячи других обстоятельств есть известные заклинания, которые в известном
месте и за известные приношения произносит священник.

То, что я отвергаю непонятную троицу и не имеющую никакого смысла в наше
время басню о падении первого человека, кощунственную историю о Боге,
родившемся от девы, искупляющем род человеческий, то это совершенно
справедливо. Бога же - духа, бога - любовь, единого бога - начало всего, не
только не отвергаю, но ничего не признаю действительно существующим, кроме
Бога, и весь смысл жизни вижу только в исполнении воли Бога, выраженной в
христианском учении.

Еще сказано: "не признает загробной жизни и мздовоздаяния". Если разуметь
жизнь загробную в смысле второго пришествия, ада с вечными мучениями,
дьяволами, и рая - постоянного блаженства, то совершенно справедливо, что я
не признаю такой загробной жизни; но жизнь вечную и возмездие здесь и
везде, теперь и всегда, признаю до такой степени, что, стоя по своим годам
на краю гроба, часто должен делать усилия, чтобы не желать плотской смерти,
то есть рождения новой жизни, верю, что всякий добрый поступок увеличивает
истинное благо моей вечной жизни, а всякий злой поступок уменьшает его.

Сказано также, что я отвергаю все таинства. Это совершенно справедливо. Все
таинства я считаю низменным, грубым, несоответствующим понятию о Боге и
христианскому учению колдовством и, кроме того, нарушением самых прямых
указаний Евангелия. В крещении младенцев вижу явное извращение всего того
смысла, который могло иметь крещение для взрослых, сознательно принимающих
христианство; в совершении таинства брака над людьми, заведомо
соединявшимися прежде, и в допущении разводов и в освящении браков
разведенных вижу прямое нарушение и смысла, и буквы Евангельского учения. В
периодическом прощении грехов на исповеди вижу вредный обман, только
поощряющий безнравственность и уничтожающий опасение перед согрешением.

В елеосвящении так же, как и в миропомазании, вижу приемы грубого
колдовства, как и в почитании икон и мощей, как и во всех тех обрядах,
молитвах, заклинаниях, которыми наполнен требник. В причащении вижу
обоготворение плоти и извращение христианского учения. В священстве, кроме
явного приготовления к обману, вижу прямое нарушение слов Христа, - прямо
запрещающего кого бы то ни было называть учителями, отцами, наставниками
(Мф. XXIII, 8-10).

Сказано, наконец, как последняя и высшая степень моей виновности, что я,
"ругаясь над самыми священными предметами веры, не содрогнулся подвергнуть
глумлению священнейшее из та