о
непротивлении  злу  насилием,  и им кажется,  что при исполнении людьми этой
заповеди восторжествуют  злые,  добрые  же  будут  погибать  бес  пользы,  и
человечество лишится возможности жизни.
   - Нельзя не противиться  злу,  потому  что  иначе  жизнь  людей  не  будет
обеспечена и злые погубят добрых,  - говорят люди языческого жизнепонимания.
И они совершенно правы, если люди знают один закон силы и верят только этому
закону.  Непротивление  злу есть нелепость при языческом жизнепонимании,  но
при христианском жизнепонимании, когда люди верят в закон любви, противление
злу есть нелепость, не имеющая никакого оправдания.



   Следовать учению  непротивления  трудно,  но  легко  ли  следование учению
борьбы и возмездия?  Для ответа на  этот  вопрос  раскройте  историю  любого
народа  и  прочтите описание одного из тех ста тысяч сражений,  которые вели
люди в угоду закону борьбы. На этих войнах убито несколько миллиардов людей,
так что в каждом из тех сражений загублено больше жизней,  перенесено больше
страданий, чем бы их накопилось веками по причине непротивления злу.

Адин Балу


   Говорят, что нельзя не воздавать злом за зло,  потому что,  если не делать
этого, то злые завладеют добрыми. Я думаю, что совсем напротив: только тогда
злые  завладеют  добрыми,  когда люди будут думать,  что позволено воздавать
злом за зло, как это и есть теперь во всех христианских народах. Злые теперь
завладели  добрыми именно потому,  что всем внушено,  что полезно делать зло
людям.
   Учение о  том,  что  каждый  человек  носит в себе единое духовное начало,
стремящееся к единению посредством любви,  учение это было  выражаемо  много
раз и среди разных народов: и Конфуцием, и Лаотцы, и еврейскими пророками, и
греком Сократом,  и Буддой,  и Рама-Кришной,  и римлянами Эпиктетом и Марком
Аврелием,  и  в  особенности  ясно обосновано было Иисусом Христом.  Иисусом
Христом учение это было высказано уже не  как  нечто  желательное  и  только
возможное  для  некоторых  людей,  как  оно  высказывалось до Иисуса,  а как
учение,  долженствующее стать в основу жизни, обязательное, так как оно дает
истинное благо не для некоторых, а для всех людей.
   Учение Христа,  признав всех людей сынами божиими,  то есть во всех  людях
одинаковое  божественное  начало,  ясно  и неопровержимо признало одинаковое
достоинство и потому равенство всех людей,  не допускающее  ни  властвования
человека над человеком,  ни подчинения человека человеку.  Но мало того, это
учение,  поставив в основу жизни людей учение любви,  этим самым  упраздняло
все  законы  властителей,  приводившиеся  в исполнение насилием,  учение это
отличалось от других учений,  выражавших ту же истину,  еще и тем, что оно с
особенной  ясностью  и  точностью  указало на несовместимость учения любви с
каким бы то  ни  было  применением  насилия,  возмездием  злом  за  зло  или
самозащитой посредством зла.
   Так что учение Христа,  хотя и не внесло ничего нового в  самое  учение  о
любви,  проповеданное всеми мудрецами древности, было важно тем, что, указав
на несовместимость с учением любви всякого  насилия,  более  ясно,  чем  все
другие учения, определило значение любви в ее практическом применении.


VIII

   Христианство, как  оно  проповедано  было  Христом,  не могло быть принято
большинством языческих народов,  потому что оно  разрушало  языческую  жизнь
порабощения  большого  числа  малым.  Тогда церковные учителя так переделали
христианство,  соединив его с грубым еврейским учением,  что оно подладилось
под  язычество и стало главной поддержкой старого строя жизни.  Люди,  самые
лучшие,  просвещенные  люди,  сначала  поддались  этому  обману,  но   потом
понемногу  стали понимать,  что они обмануты,  и озлобились на христианство,
переодетое в церковные одежды,  и возненавидели его так, что, когда истинное
христианство стало понемногу снимать с себя чуждые ему одежды,  обманутые им
люди,  помня все то зло,  которое оно  причинило  им,  продолжали  отвергать
христианство,  не  признавая его в его истинном значении,  а понимая под ним
церковное христианство.
   Учение Христа  было  учение любви,  не допускающей никакого насилия и ни в
каком случае.  Таково оно было  всегда,  и  так  оно  было  понято  при  его
появлении.  Самая  простая,  доступная всем истина,  выраженная христианским
учением,  была в том,  что людям выгоднее жить, подчиняясь закону любви, чем
подчиняясь  закону  насилия.  Истина эта была так неопровержима для разума и
так свойственна душе человека,  что люди,  узнавшие эту истину,  не могли не
признать  ее.  Когда  же  учение  было  принято,  но  жизнь  продолжала идти
по-прежнему,  противному открытой истине,  закону насилия,  и не могла сразу
измениться  соответственно  истине,  заключавшейся  в учении,  то люди,  те,
которым прежний,  старый строй жизни казался более выгодным,  чем следование
учению, - те самые люди, которые имели власть над большинством, властители и
духовенство,   стали   изменять   учение,   приурочивая   его   к   грубому,
древнееврейскому так, чтобы оно не противоречило существующему устройству. И
жизнь  людей,  номинально  принявших  христианство,  несмотря  на  отрицание
христианством  всего  того,  на  чем основывалось все прежнее устройство:  и
государственных,  и международных, и экономических условий жизни, продолжала
идти по-прежнему.
   Сначала догматы,  таинства,  обряды,  придуманные  церковью  для   скрытия
сущности  учения,  удовлетворяли религиозным требованиям людей христианского
мира,  но чем больше усложнялась жизнь,  основанная на насилии, христианских
народов и рядом с этим усложнением, чем все больше и больше распространялось
просвещение,  тем все меньше и меньше могли церковные  теории  удовлетворять
религиозным  требованиям  людей,  и  дело дошло наконец до того,  что людям,
признававшим себя христианами,  пришлось избирать одно  из  двух:  признание
истины,   определяющей  смысл  человеческой  жизни,  и  вытекающее  из  него
руководство,  в одном из разных, несовместимых с совестью и здравым смыслом,
спорящих между собой,  церковных,  называющих себя христианскими учений, или
признать основой  жизни  и  руководства  поведения  существующее  устройство
жизни,  а  христианскую  религию и вообще всякую религию признать ненужным и
только  затруднительным  громоздким  усложнением.  И  христианские   народы,
большинство  их,  -  одни  явно,  другие неявно - избрали второе.  И вот это
отсутствие всякой религии среди людей христианского мира и привело их к тому
- несомненно временному - дикому состоянию, в котором они теперь находятся.


IX

   Казалось бы,  естественно  человеку  с  неразвращенными и нерасслабленными
духовными силами,  встретившись с  требованиями  государственными:  податей,
солдатства и др.,  спросить себя:  "Да зачем же я буду исполнять все это?  Я
хочу наилучшим образом прожить свою жизнь,  хочу  работать,  кормить  семью,
хочу сам решать,  что мне приятно,  полезно и должно делать. Оставьте меня в
покое с вашей Россией,  Францией,  Германией, Британией, Сербией, Болгарией,
Финляндией  и  т.  п.  Кому  это  нужно,  те пускай соблюдают эти Британии и
Франции,  а мне они не нужны.  Силою вы можете  отобрать  у  меня  все,  что
хотите,  и  убить  меня,  но  сам  я  не  хочу и не буду участвовать в своем
порабощении".  Казалось бы,  естесственно поступить так,  но  никто  еще  не
говорит этого и никто еще так не поступает.  Но люди уже начинают думать так
и потому скоро начнут и поступать так.
   Христианское человечество  живет уже более столетия в самом несвойственном
людям положении:  живет без всякого религиозного объяснения  своей  жизни  и
вытекающего из него руководства поведения.  И чем дольше оно живет так, тем,
с одной стороны,  мучительнее и труднее становится его жизнь,  и,  с  другой
стороны,  тем  все  яснее  и  яснее  становится для него сознание того давно
предчувствуемого человечеством закона любви,  долженствующего заменить закон
насилия.
   Ясность этого сознания,  я думаю, дошла в наше время до такой степени, что
всякий толчок может и должен вызвать пробуждение народов от того патриотизма
и вытекающего из него рабства, в котором они находятся.
   Сознание того,  что  старый  закон и отжил и довел людей до высшей степени
бедственности и уродливости жизни,  и  что  новый  закон  свободы  и  любви,
открытый   уже   тысячи   лет   тому  назад,  требует  своего  применения  и
осуществления,  до такой  степени  близко  теперь  людям  не  только  нашего
христианского,  но  и  всего  мира,  что  пробуждение  от того порабощения и
развращения, в котором столько веков держали держат сами себя народы, может,
как  я  думаю,  наступить всякую минуту.  Ведь предстоящее огромной важности
событие все не во внешних поступках,  которые могут встретить  непреодолимые
препятствия,  а  все  в  сознании людей,  всегда свободном и не могущем быть
ничем задержанным.
   Ведь все,  что  нужно теперь людям всего мира для своего освобождения,  не
заключается в  каких-нибудь  подвигах,  трудных  поступках  борьбы  с  более
сильным врагом. Нужно только одно: самое естественное, свойственное человеку
и легкое дело,  даже не дело,  а только  состояние,  состояние  воздержания,
неделания поступков,  противных сознанию.  А ни сознанию,  не воздержанию от
поступков, противных сознанию, ничто помешать не может.


X

   К работнику,  твердо знающему порученное ему хозяином дело, приходит чужой
человек  и  говорит  ему,  чтобы  он бросил хозяйское дело и делал бы совсем
противное приказанному и этим самым испортил бы совсем хозяйское дело. Какой
работник, зная, что всякую минуту может быть потребован к хозяину, не будучи
сумасшедшим или не находясь в беспамятстве,  может  согласиться  на  это?  А
между  тем  это  самое делается со всяким христианином,  когда правительство
требует от него дел,  как суды,  убийства на войнах, противных его совести и
закону Бога.
   Из всякого трудного положения сейчас же выйдешь,  если  только  вспомнишь,
что в тебе живет Бог.
   Только сознай люди ясно,  твердо,  кто они, сознай ясно то, чему учили все
мудрецы  мира  и  чему учит Христос:  что в каждом человеке живет свободный,
один и тот же во всех,  вечный,  всемогущий дух,  сын божий,  что человек не
может  ни  властвовать,  ни  подчиняться,  что  проявление  этого духа одно:
любовь,  - сознай это люди (а люди уже готовы к этому сознанию)  и  поступай
согласно  или,  скорее,  не поступай только люди противно этому сознанию,  и
сразу самым простым, мирным способом уничтожатся все затруднения не только в
Боснии  и Сербии,  но во всем христианском мире,  и не только в христианском
мире,  но и во всем человечестве.  Только живо сознай люди эту  открытую  им
истину  и  поступай по ней,  и кончатся все те ужасы,  от которых они теперь
страдают:  кончатся  и  угнетения  одних  народов   другими,   и   войны   и
приготовления к ним,  разоряющие и развращающие людей,  кончатся эти смешные
обманы конституцией, эти захваты земли и обращение в рабство людей, кончатся
эти  суды  людей  над  людьми,  эти  ужасные  и  по жестокости и по глупости
наказания людей людьми,  эти  цепи,  тюрьмы,  казни,  кончится  властвование
праздного   развращенного   меньшинства   людей  над  превращенным  в  рабов
большинством людей,  еще не развращенных,  трудящихся,  способных к разумной
жизни.  Только  сознавай  каждый  человек свое человеческое достоинство,  не
подчиняй свою жизнь требованиям чужих людей,  только не делай того,  чего от
него  требуют  люди,  считающие  себя  вправе  предъявлять ему противные его
нравственному сознанию требования:  не отдавай чужим людям  в  виде  податей
свои труды, не участвуй в собирании их с других, не предоставляй людям права
судить тебя,  ни сам не участвуй в судах и во всякого рода насилиях,  только
не считай никакой народ особенным, своим, главное, не участвуй в войске и во
всех приготовлениях к убийству,  - только поступай так,  как требует этого и
сердце  и  разум  каждого  человека-христианина,  и сразу разрешаются все те
затруднения и бедствия,  от которых страдают не только босняки, герцеговинцы
и   сербы,   но   все  задавленные,  одуренные,  безземельные,  безработные,
измученные люди всего света.


XI

   То, что называется  патриотизмом,  в  наше  время  есть  только,  с  одной
стороны,  известное  настроение,  постоянно  производимое и поддерживаемое в
народах школой,  религией,  подкупной прессой  в  нужном  для  правительства
направлении,  с другой - временное,  производимое исключительными средствами
правящими классами возбуждение низших по нравственному  и  умственному  даже
уровню  людей  народа,  которое  выдается потом за постоянное выражение воли
всего народа.  Патриотизм угнетенных  народностей  не  составляет  из  этого
исключения.  Он  точно  также  несвойственен рабочим массам,  а искусственно
прививается им высшими классами.
   Ничего нельзя  знать про то,  что случается с человеком:  на пользу или на
вред то,  что случилось. Только про одно дело можно всегда знать, что оно на
пользу. Какое же это дело? Любовь к людям. Любовь всегда наверное прибавляет
тебе счастья в жизни.
   Бог хотел,  чтобы  мы были счастливы,  и для того вложил в нас потребность
счастья;  но Он хотел,  чтобы мы все вместе были счастливы,  а не  отдельные
люди.  Оттого и несчастливы люди,  что стремятся не к общему, а к отдельному
счастью.  Высшее же счастье человека - это быть любимым, и потому в человека
вложено это желание.  Для того же, чтобы быть любимым, очевидно, надо самому
любить.
   "Но если это и так,  то для того, чтобы сделалось все это, чтобы изменился
весь строй человеческой жизни,  нужно,  чтобы были не единицы, не десятки, а
все  или  большинство.  А  пока большинство не будет понимать так требования
жизни, жизнь не может измениться". Так говорят люди и продолжают по-прежнему
жить противно и здравому смыслу и совести.
   Но говорят так только люди,  находящиеся под внушением  патриотического  и
государственного  суеверия.  Таким  людям кажется,  что человек немыслим вне
государства,  что человек, прежде чем быть человеком, есть член государства.
Такие люди забывают, что всякий человек, прежде чем быть австрийцем, сербом,
турком,  китайцем,  есть человек, то есть разумное, любящее существо,
призвание  которого никак не в том,  чтобы соблюдать или разрушать сербское,
турецкое,  китайское,  русское государство,  а только в одном:  в исполнении
своего  человеческого назначения в тот короткий срок,  который предназначено
прожить ему в этом мире.  Вот это-то самое и говорит человеку учение Христа.
Оно говорит ему про это его вечное назначение,  и потому не знает и не может
и не хочет знать о том временном, случайном положении, в государстве или вне
государства,  в  котором  в  известный  исторический период может находиться
человек.  Ведь дело в том,  что государство есть фикция, государства никогда
не было и нет как чего-то реального.  Реально только одно:  жизнь человека и
людей.  И реальность эта до такой степени очевидна и ясна всякому  человеку,
что никакие условия,  в которых он может быть поставлен, не могут уничтожить
его сознания этой первой для него важности реальности.  Самое  удивительное,
что  люди жертвуют самым реальным,  что только у них есть,  тому случайному,
фиктивному,  которое нынче одно, завтра другое и которое во всяком случае не
может продолжать существовать таким, каким оно было. Учение Христа открывает
человеку  такое  его  назначение  и  благо,  которое  не  может   изменяться
соответственно  каким-либо  внешним учреждениям.  Оно не говорит о том,  что
выйдет в будущем для собрания людей,  называемых народами,  государствами, и
не может говорить, потому что никто не знает и не может знать этого, говорит
только то,  что знает и чувствует всякий: что из следования человеком своему
закону,  закону  единения  и  любви,  ничего,  кроме добра,  выйти не может.
Говорят: "Правительства не допустят такого неповиновения, неисполнения своих
требований и будут казнить всех неповинующихся".  Но,  во-первых,  человеку,
признающему открытое ему Христом благо в исполнении закона любви,  не  могут
быть  страшны  никакие  казни,  если  он точно верит в открытые ему и дающий
благо закон жизни. Во-вторых, пугание людей теми жестокостями, которые будут
совершать люди, отстаивающие государственное устройство, не так страшно, как
это кажется, еще и потому, что люди, держащиеся суеверия государства, как бы
предполагают,   что   правительства   суть  какие-то  отвлеченные  существа,
обладающие особенными свойствами и приводящие свои решения в исполнение тоже
какими-то особенными,  нечеловеческими силами.  Но ведь таких существ нет, и
как они не называй себя,  есть только люди,  такие же,  как и те,  кого  они
мучают и угнетают.
   Только поступай люди,  отказывающиеся от дел насилия,  по-христиански,  не
проявляя против деятелей насилия ничего,  кроме любви, и все меньше и меньше
будет находиться людей как среди  правительственных  распорядителей,  так  и
исполнителей,  которые  будут  в силах грабить,  мучить,  убивать тех людей,
которые во имя любви готовы скорее переносить  насилия,  чем  участвовать  в
них.  Понятно,  что те люди, которые называют себя правительствами, могут не
переставая казнить людей за неисполнение своих требований тогда,  когда  они
имеют оправдание своей деятельности в жестокости и преступлениях тех, против
кого они действуют (отстаивающие свое патриотическое чувство  чужие  народы,
революционеры),  но  люди,  называй  они  себя императорами,  членами палат,
судьями,  генералами,  губернаторами,  шпионами,  полицейскими,  палачами, -
все-таки люди,  и нельзя себе представить таких ни императоров, ни судей, ни
палачей, ни шпионов, на которых не действовала бы та истина и любовь, во имя
которых люди, кротко перенося насилие, отказываются от участия в нем.


XII

   Говорят: человек  может  действовать  только  для своего блага и потому не
может  жертвовать  своим  благом  для  блага  других  людей.  Это  было   бы
справедливо,  если бы,  жертвуя своим телесным благом, человек не получал бы
без сравнения больше блага.  Любя  и  действуя  для  блага  других,  человек
доставляет себе наибольшее благо.
   Патриотизм, в самом простом,  ясном и несомненном значении своем,  есть не
что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных
целей,  а для управляемых - отречение от человеческого достоинства,  разума,
совести   и   рабское  подчинение  себя  тем,  кто  во  власти.  Так  оно  и
проповедуется везде, где проповедуется патриотизм. Патриотизм есть рабство.
   Патриотизм мог  быть  добродетелью  в  древнем мире,  когда он требовал от
человека служения высшему доступному человеку того времени идеалу отечества.
Но как же может быть патриотизм добродетелью в наше время,  когда он требует
от людей прямо противоположного тому,  что составляет идеал не только  нашей
религии,  утвердившегося  общественного  мнения,  - не признания равенства и
братства  всех  людей,  а  признание   одного   государства   и   народности
преобладающими над всеми остальными.
   Если у меня спрашивают совета, что делать? спрашивает ли совета индус, как
бороться  с Англией,  серб,  как бороться с Австрией,  персиянин или русский
человек,  как  бороться   с   своим   персидским,   русским   насильническим
правительством,  я  отвечаю  одно  (и  не  могу  не  верить,  что  это  одно
спасительно всегда и для всех).  Отвечаю одно: освобождаться всеми силами от
губительного  суеверия  патриотизма,  государства и сознать каждому человеку
свое человеческое достоинство,  не допускающее отступления от закона любви и
потому  не  допускающее  ни  господства,  ни  рабства и требующее не делания
чего-нибудь особенного,  а только прекращения делания того, что поддерживает
то зло, от которого страдают люди.
   Что делать босн