ому бы ни при каких обстоятельствах не рассказал Витька,  как  его
обокрали,- стыдно. Две шлюхи... Мучительно стыдно! И еще -  жалко  мать.
Он знал, что она придет к нему, пробьется через все законы, - ждал этого
и страшился.
   У матери в эту минуту было на душе другое: она вдруг совсем перестала
понимать, что есть на свете милиция, прокурор, суд, тюрьма... Рядом  си-
дел ее ребенок, виноватый, беспомощный... И кто же может  сейчас  отнять
его у нее, когда она - только она, никто больше - нужна ему?
   - Не знаешь, сильно я его?..
   - Да нет, плашмя попало... Но лежит, не поднимается.
   - Экспертизу, конечно, сделали... Бюллетень возьмет...-  Витька  пос-
мотрел на мать.- Лет семь заделают.
   - Батюшки-святы!..- Сердце у матери упало.- Что же уж так много-то?
   - Семь лет!..- Витька вскочил с нар, заходил по камере.- Все  прахом!
Все, вся жизнь кувырком!
   Мать мудрым сердцем своим поняла, какое отчаяние гнетет душу  ее  ре-
бенка...
   - Тебя как вроде уж осудили! - сказала она  с  укором,-  Сразу  уж  -
жизнь кувырком.
   - А чего тут ждать? Все известно...
   - Гляди-ка, все уж известно! Ты бы хоть сперва спросил: где  я  была,
чего достигла?..
   - Где была? - Витька остановился.
   - У прокурора была...
   - Ну? И он что?
   - Да вот и спроси сперва: чего он? А то сразу  -  кувырком!  Какие-то
слабые вы... Ишо ничем ничего, а уж... мысли бог знает какие.
   - А чего прокурор-то?
   - А то... Пусть, говорит, пока не переживает, пусть всякие мысли  вы-
кинет из головы... Мы, дескать, сами тут сделать ничего не можем, потому
что не имеем права, а ты, мол, не теряй время, а садись и езжай в  крае-
вые организации. Нам, мол, оттуда прикажут, мы волей-неволей его  отпус-
тим, Тада, говорит, нам и перед своими совестно не будет:  хотели,  мол,
осудить, но не могли. Они уж все обдумали тут. Мне, говорит, самому  его
жалко... Но мы, говорит, люди маленькие. Езжай, мол, в краевые организа-
ции, там все обскажи подробно... У тебя сколь денег-то было?
   - Полторы сотни.
   - Батюшки-святы! Нагрели руки...
   В дверь заглянул длинный милиционер:
   - Кончайте.
   - Счас, счас,- заторопилась мать.- Мы уж все  обговорили...  Счас  я,
значит, доеду до дому, Мишка Бычков напишет  на  тебя  карахтеристику...
Хорошую, говорит, напишу.
   - Там... это... у меня в чемодане грамоты всякие лежат  со  службы...
возьми на всякий случай...
   - Какие грамоты?
   - Ну, там увидишь. Может, поможет.
   - Возьму. Потом схожу в контору-тоже возьму карахтеристику... С голы-
ми руками не поеду. Может, холст-то продать уж, у меня Сергеевна  хотела
взять?
   - Зачем?
   - Да взять бы деньжонок-то с собой - может, кого задобрить придется?
   - Не надо, хуже только наделаешь.
   - Ну, погляжу там.
   В дверь опять заглянул милиционер:
   - Время.
   - Пошла, пошла,- опять заторопилась мать. А  когда  дверь  закрылась,
вынула изза пазухи печенюжку и яйцо.- На-ка поешь... Да шибко-то не  за-
думывайся - не кувырком ишо. Помогут добрые люди. Большие-то  начальники
- они лучше, не боятся. Эти боятся, а тем некого бояться - сами себе хо-
зяева. А дойти до них я дойду. А ты скрепись и думай про  чего-нибудь  -
про Верку хоть... Верка-то шибко закручинилась тоже.  Даве  забежала,  а
она уж слыхала...
   - Ну?
   - Горюет.
   У Витьки в груди не потеплело оттого, что невеста горюет. Как-то так,
не потеплело.
   - А ишо вот чего...- Мать зашептала: - Возьми да в уме помолись.  Ни-
чего, ты - крещеный. Со всех сторон будем заходить. А я пораньше из  до-
му-то выеду - до поезда - да забегу свечечку  Николе-угоднику  поставлю,
попрошу тоже его. Ничего, смилоставются. Похоронку от отца возьму...
   - Ты братьям-то... это... пока уж не сообщай.
   - Не буду, не буду. Только лишний раз душу растревожут. Ты,  главное,
не задумывайся, что все теперь кувырком. А если уж дадут,  так  год  ка-
кой-нибудь - для отвода глаз. Не семь же лет! А кому год дают,  смотришь
- они через полгода выходют, Хорошо там поработают, их раньше выпускают.
А может, и года не дадут. Милиционер вошел в камеру и больше уже не  вы-
ходил.
   - Время, время...
   - Пошла.- Мать встала с нар, повернулась спиной к милиционеру,  мелко
перекрестила сына и одними губами прошептала:
   - Спаси тебя Христос.
   И вышла из камеры... И шла по коридору, и опять ничего не  видела  от
слез. Жалко сына Витьку, ох, жалко. Когда они хворают, дети, тоже  очень
их жалко, но тут какая-то особая жалость - когда вот так, тут -  просишь
людей, чтоб помогли, а они отворачиваются, в глаза не смотрят. И  време-
нами жутко становится... Но мать - действовала, Мыслями она была  уже  в
деревне, прикидывала, кого ей надо успеть охватить до отъезда, какие бу-
маги взять. И та неистребимая вера, что добрые люди помогут ей, вела  ее
и вела, мать нигде не мешкала, не останавливалась, чтоб наплакаться вво-
лю, тоже прийти в отчаяние,- это гибель, она знала. Она - действовала.
   Часу в третьем пополудни мать выехала опять из деревни  -  в  краевые
организации. "Господи, помоги, батюшка,- твердила она в  уме  беспрерыв-
но.Не допусти сына до худых мыслей, образумь его. Он маленько заполошный
- как бы не сделал чего над собой".
   Поздно вечером она села в поезд и поехала.
   "Ничего, добрые люди помогут".
   Она верила, помогут.


   Василий Шукшин. Мой зять украл машину дров

   Веня Зяблицкий, маленький  человек,  нервный,  стремительный,  крупно
поскандалил дома с женой и тещей.
   Веня приезжает из рейса и обнаруживает, что деньги, которые  копились
ему на кожаное пальто, жена Соня все ухайдакала  себе  на  шубу  из  ис-
кусственного каракуля. Соня объяснила так:
   - Понимаешь, выбросили - все стали хватать... Ну, я подумала, подума-
ла - и тоже взяла. Ничего, Вень?
   - Взяла? - Веня зло сморщился.- Хорошо, хоть сперва  подумала,  потом
уж взяла.- Венина мечта - когда-нибудь надеть кожанку и пройтись  в  вы-
ходной день по селу в ней нараспашку -  отодвинулась  далеко.-  Спасибо.
Подумала об муже... твою мать-то.
   - Чего ты?
   - Ничего, все нормально. Спасибо, говорю.
   - Чего лаешься-то?
   - Кто лается? Я говорю, все нормально! Ты же вон какая оборванная хо-
дишь, надо, конечно, шубу... Вы же без шубы не можете. Как это  вам  без
шубы можно!.. Дармоеды. Соня, круглолицая, толстомясая, побежала к мате-
ри жаловаться.
   - Мам, ты гляди-ка, што он вытворяет  -  за  шубу-то  начал  обзывать
по-всякому! - Соне тридцать уже, а она все, как маленькая, бегала к маме
жаловаться.- Дармоеды, говорит!
   Из горницы вышла теща, тоже круглолицая,  шестидесятилетняя,  крепкая
здоровьем, крепкая нравом, взглядом на жизнь,- вообще, вся  очень  креп-
кая.
   - Ты что это, Вениамин? - сказала она с укоризной.- Другой бы муж ра-
довался...
   - А я радуюсь! Я до того рад, что хоть впору заголиться да улочки две
дать по селу - от радости.
   - Если недопонимаешь, то слушай, што говорят! - повысила голос теща.-
Красивая, нарядная жена украшает мужа. А уж тебе-то надо об  этом  поду-
мать - не красавец.
   Веня в самом деле не был красавцем (маловат ростом,  худой,  белобры-
сый... И вдобавок хромой: подростком был прицепщиком, задремал ночью  на
прицепе, свалился в борозду, и его шаркнуло плугом по  ноге),  и,  когда
ему напоминали об этом - что не красавец,- Веню трясло от негодования.
   - Ну да, вы-то, конечно, понимаете, как надо украшать  людей!  Вы  уж
двух украсили...- И тесть Вени, и бывший муж Сони  сидели.  Тесть  -  за
растрату, муж Сони - за пьяную драку. Слушок по селу  ходил  -  Лизавета
Васильевна, теща, помогла посадить и мужа и зятя.
   - Молчать! - строго осадила Лизавета Васильевна.- А то договоришься у
меня!.. Молокосос. Сопляк.
   Веня взмыл над землей от ярости... И сверху, с высоты, окружил ястре-
бом на тещу.
   - А ты чего это голос-то повышаешь?! Ты чего тут голос-то повышаешь?!
Курва старая...
   Соня еще не поняла, что за это можно сажать. Она только очень  обиде-
лась за мать.
   - Ох, молодой...- воскликнула она.- Да тебе двадцать восемь, а от те-
бя уж козлиным потом пахнет.
   Теща, напротив, поняла, что за это уже можно сажать.
   - Так... Как ты сказал? Курва? Хорошо! Курва?.. Хорошо. При  свидете-
лях.-Она побежала в горницу - писать заявление в милицию.- Ты у меня по-
лучишь за курву! - громко, с дрожью в голосе говорила она оттуда.- Ты  у
меня получишь!..
   - Давай, давай, пиши, тебе не привыкать.- Веня слегка  струсил  вооб-
ще-то. Черт ее знает, она со всем районным  начальством  в  знакомстве.-
Тебе посадить человека - раз плюнуть.
   - Я первые колхозы создавала, а ты мне - курва!  -  громко  закричала
теща, появляясь в дверях.
   - А про меня в газете писали, што я, хромой, на машине работаю! - то-
же закричал Веня. И постучал себя в грудь кулаком.-  У  меня  пятнадцать
лет трудового стажу!
   - Ничего, он тебе там пригодится.
   Веню опять взорвало, он забыл страх.
   - Где это там?! Где там-то, курва? Ты сперва посади!.. Потом уж я бу-
ду думать, где мне пригодится, а где не пригодится. Сажалка...
   - Поса-адим,- опять с дрожью в голосе пообещала теща. И  ушла  писать
заявление. Но тотчас опять вернулась и закричала: -Ты машину  дров  при-
вез?! Ты где ее взял?! Где взял?!
   - Тебя же согревать привез..
   - Где взял?! - изо всех сил кричала Лизавета Васильевна.
   - Купил!
   - На какие деньги? Ты всю получку домой отдал! Ты их в  государствен-
ном лесу бесплатно нарубил! Ты машину дров украл!
   - Ладно, допустим. А чего же ты сразу не заявила? Чего ж  ты  -  жгла
эти дрова и помалкивала?
   - Я только сейчас это поняла - с кем мы живем под одной крышей.
   - Э-э... завиляла хвостом-то. Если уж садиться, так вместе  сядем:  я
своровал, а ты пользовалась ворованным. Мне -три года,  тебе  -  полтора
как минимум. Вот так. Мы тоже законы знаем,
   - Не-ет, ты их еще пока не знаешь!.. Вот посидишь там, тогда узнаешь.
   Теща в самом деле ездила с заявлением в район, в милицию. Но про  ма-
шину дров, как видно, не сказала. Ей там посоветовали обратиться с жало-
бой в дирекцию совхоза, так как налицо пока что -  домашняя  склока,  не
больше. Нельзя же, в самом деле, сразу, по первому же заявлению, привле-
кать человека к уголовной ответственности. Вот если  это  повторится,  и
если он будет в пьяном виде... Лизавета Васильевна побежала в дирекцию.
   Веню вызвали.
   Перед заместителем директора, молодым еще  человеком,  которого  Веня
уважал за башковитость, лежало заявление тещи,
   - Ну, что там у вас случилось? Жалуются вот.,.
   - Жалуются!.. Сами одетые, как эти... все есть! - стал честно расска-
зывать Веня.- А у меня - вот што на мне, то и все тут. Хотел раз в жизни
кожан купить за сто шестьдесят рублей, накопили, а она себе  взяла  шубу
купила. А у самой зимнее пальто есть хорошее.
   - Ну, а обзывал-то зачем? Матерился-то зачем?
   - Тут любого злость возьмет! Копил, копил, елки зеленые!.. после бани
четверку жадничал выпить, а она взяла шубу купила! И главное, пальто  же
есть! Если бы хоть не было, а то ведь пальто есть! А чего она тут пишет?
   - Да пишет... много пишет.
   Тут-то понял Веня, что про машину дров теща умолчала.
   - Пишет, што она коллективизацию делала?
   - Ну, пишет... Ты все-таки это... не надо -  пожилой  человек...  Ну,
купила! Она же тоже работает, жена-то.
   - Она шестьдесят рублей приносит, в тепле посиживает, а я  самое  ма-
лое, сто двадцать - выше нормы  вкалываю.  Да  мне  не  жалко!  Но  хоть
один-то раз надо же и мне тоже чего-нибудь взять! Они бы хоть носили.  А
то купят - и в сундук. А тут... на люди стыд показаться.
   Замдиректора не знал, что делать. Он верил, Венина правда - вся тут.
   - Все равно не надо, Вениамин, Ведь этим же ничего не докажешь. Пого-
вори с женой... Что она? Поймет же она - молодая женщина...
   - Да она-то што!.. Она голоса не имеет. Там эта вот,- Веня кивнул  на
заявление,- всем заправляет.
   В общем, поговорили в таком духе, и Веня вышел из  конторы  с  легкой
душой. Но обида и злость на тещу не убавилась, нет.
   "Вот же ж тварь,- думал он,- посадит и  глазом  не  моргнет.  Сколько
злости в человеке! Всю жизнь жила и всю жизнь злилась. Курва... На какой
черт тогда и родиться такой?"
   Тут встретился ему - не то что дружок - хороший товарищ Колька  Воло-
буев.
   - Чего такой? - Колька как-то странно всегда говорит - почти не раск-
рывая рта. И смотрит на всех снисходительно, чуть сощурив глаза.  Харак-
тер у парня.
   - Какой?
   - Какой-то... как воробей подстреленный. Откуда прыгаешь-то?
   - Из конторы.- И Веня все рассказал - как он умылся  с  кожаном,  как
поскандалил дома и как его теща хотела посадить.
   - Двух сожрала - мало,- процедил Колька.- Пошли выпьем.
   Веня с удовольствием пошел.
   Когда выпили, Колька, прищурив холодновато-серые  глаза,  стал  учить
Веню:
   - Вливание надо делать. Только следов не оставляй. А то  они  заклюют
тебя. Старуха полезет, шугани старуху разок-другой... А то они совсем на
тебя верхом сядут. Как ишак работаешь на них...
   У Вени мстительно взыграла душа... Вспомнились разом все обиды, какие
нанесла ему Соня: как долго не хотела выходить за него, как  манежила  и
изводила у своих ворот: ни "да", ни "нет", как... Нет, надо, в самом де-
ле, все поставить на свое место. Какой он к черту хозяин в  доме!  Ишак,
правильно Колька сказал.
   - Пойду сала под кожу кое-кому залью,- сказал он.
   И скоро похромал домой. И нес в груди тяжелое, злое чувство.
   "Нашли дурачка!.. Сволочи. Еще по милициям бегает! Курва".
   Сони не было дома.
   - А где она? - спросил Веня,
   - А я откуда знаю,- буркнула теща. Уборщица из конторы  успела  сооб-
щить ей, что Веню особенно-то и не ругали. (Странное дело: Лизавета  Ва-
сильевна пять лет как уже не работала, а иные с  ней  считались,  бегали
наушничать, даже побаивались.) - Она мне не докладает.
   - Разговорчики! - прикрикнул Веня с порога.- Слишком много болтаем!
   Лизавета Васильевна удивленно посмотрела на зятя:
   - Что такое? Ты, никак, выпил?
   Вене пришла в голову занятная мысль. Он вышел во двор, нашел в  сарае
молоток, с десяток больших гвоздей... Положил это все в карман  и  вошел
снова в дом.
   - Что там за материал лежит? - спросил он миролюбиво.
   - Какой материал? Где? - живо заинтересовалась теща.
   - Да в уборной... Подоткнут сверху. Красный.
   Теща поспешила в уборную. Веня - за ней.
   Едва теща зашла в уборную, Веня запер ее  снаружи  на  крючок.  Потом
стал заколачивать дверь гвоздями.
   Теща закричала.
   - Посиди малость, подумай,- приговаривал Веня.- Сама любишь людей са-
жать? Теперь маленько опробуй на своей шкуре.- Вогнал все гвозди  и  сел
на крыльцо поджидать Соню.
   - Карау-ул! - вопила Лизавета Васильевна.  -  Люди  добрые,  спасите!
Спасите! Люди добрые!.. Мой зять украл машину дров! Мой зять украл маши-
ну дров! Мой зять украл машину дров! - наладилась теща.
   Веня пригрозил:
   - Будешь орать - подожгу.
   Теща замолчала. Только всхлипнула:
   - Ну, Венька!..
   - Угрожать?
   - Я не угрожаю, ничего я не угрожаю, но спасибо тебе за это  не  ска-
жут!
   Вене попался на глаза кусок необожженной извести, Он поднял его и на-
писал на двери уборной:
   "Заплонбировано 25 июля 1969 г. Не кантавать".
   - Ну, Венька!..
   - Счас я еще Соню твою подожду... Счас она у меня  будет  пятый  угол
искать. В каракуле. Вы думали, я вам ишак бессловесный? Сколько я вам  в
дом получек перетаскал, а хоть один костюмишко маломальский купили мне?
   - Ты же пришел на все готовенькое.
   - А если б я голый совсем пришел, я бы так и ходил голый? Неужели  же
я себе хоть на рубаху не заработал? Ты людей раскулачивала... Ты же сама
первая кулачка! У тебя от добра сундуки ломаются.
   - Не тобой нажито!
   - А - тобой? Для кого мужик воровал-то? А когда он не нужен стал,  ты
его посадила. Вот теперь посиди сама. Будешь сидеть трое  суток.  Возьму
ружье и никого не подпущу. Считай, что я тебя посадил в карцер. За  пло-
хое поведение.
   - Ну, Венька!
   - Вот так. И не ори, а то хуже будет.
   - Над старухой так изгаляться!..
   - Ты всю жизнь над людьми изгалялась - и молодая и старая.
   Веня еще подождал Соню, не дождался, не утерпел - пошел искать ее  по
селу.
   - Сиди у меня тихо! - велел теще.
   В тот день Веня, к счастью, не нашел жену. Тещу выпустили из  "карце-
ра" соседи. Суд был бурный. Он проходил в клубе - показательный.
   Теща плакала на суде, опять говорила, что она создавала первые колхо-
зы, рассказывала, какие она претерпела переживания, сидя  в  "карцере",-
ей очень хотелось посадить Веню. Но сельчане протестовали.  И  старые  и
молодые говорили, что знают Веню с малых лет, что рос он сиротой, всегда
был послушный, никого никогда пальцем не  трогал...  Наказать,  конечно,
надо, но-не в тюрьму же! Хорошо, проникновенно сказал Михайло  Кузнецов,
старый солдат, степенный уважаемый человек, тоже давно пенсионер.
   - Граждане судьи! - сказал он.- Я  знал  отца  Венькиного  -  он  пал
смертью храбрых на поле брани. Мать Венькина надсадилась в колхозе - по-
мерла. Сам Венька с десяти лет пошел работать... А гражданка Киселева...
она вот счас плачет: знамо, сидеть на старости лет в туалете - это нико-
му не поглянется,- но все же она в своей жизни трудностей не знала. Да и
теперь не знаешь - у тебя пенсия-то поболе моей, а я весь израненный, на
трех войнах отломал...
   - Я из бедняцкой семьи! - как-то даже с визгом  воскликнула  Лизавета
Васильевна. - Я первые колхозы...
   - И я тоже из бедняцкой,- возразил Михайло.- Ты  первая  организовала
колхоз, а я первый пошел в него. Какая твоя особая заслуга перед обчест-
вом? В войну ты была председателем сельпо - не  голодала,  это  мы  тоже
знаем. А парень сам себя содержал,  своим  трудом...  это  надо  ценить.
Нельзя так. Посадить легко, каково сидеть!
   - У него одних благодарностей штук десять! Его каждый праздник  отме-
чают как передового труженика! - выкрикнули из зала.
   Но тут встал из-за стола представительный мужчина, полный, в  светлом
костюме. Понимающе посмотрел в зал. Да как пошел, как пошел причесывать!
Говорил, что преступление всегда - а в данном случае и полезней -  лучше
наказать малое, чем ждать большого. Приводил примеры,  когда  вот  такие
вот, на вид безобидные, пареньки пускали в ход ножи...
   - Где уверенность, я вас спрашиваю, что он, обозленный теперь, завтра
снова не напьется и не возьмет в руки топор? Или ружье?  В  доме  -  две
женщины. Представьте себе...
   - Он не пьет!
   - Это что он, после газировки взял молоток и заколотил тещу  в  убор-
ной? Пожилую, заслуженную женщину! И за что? За то, что жена купила себе
шубу, а ему, видите ли, не купили кожаное пальто!
   Под Веной закачался стул. И многие в зале решили: сидеть Веньке в тю-
ряге.
   - Нет, товарищи, наша гуманность будет именно в том, что сейчас мы не
оставим без последствия этот проступок обвиняемого. Лучше  сейчас.  Этим
мы оградим его от большой опасности. А она явно подстерегает его.
   Представительный мужчина предлагал дать Веньке три года. Тут поднялся
опять Михайло Кузнецов.
   - Вы, товарищ, все совершенно правильно говорили. Но  я  вам  приведу
небольшой пример из Великой Отечественной войны.  Был  у  нас  солдатик,
вроде Веньки - щупленький такой же, молодой - лет двадцати, наверно. Ну,
пошли в атаку, и тот солдатик испужался... бросил винтовку, упал, обхва-
тил, значит, руками голову... Политрук хотел под трибунал отдать, но мы,
которые постарше солдаты, не дали. Подняли, он побежал с нами...  И  што
вы думаете? Самолично, у всех на глазах заколол двух фашистов. И фашисты
были - под потолок, рослые, а тот солдатик - забыл уж  теперь,  как  его
фамилия,- не больше Веньки. Откуда сила взялась! Я это к тому, што быва-
ет - найдет на человека слабость, стихия - ну вроде пропал, совсем  про-
пал человек... А тут, наоборот, не надо торопиться, он еще подымется. Вы
сами-то воевали, товарищ? - спросил под