том по радио объявили, чтобы провожающие вышли из вагонов и чтобы они
не забыли передать билеты отъезжа­ющим.
     Минька вышел из вагона и подошел к окну, за которым сидел отец.
     Смотрели друг на друга. Кондрат смотрел внимательно и серьезно.
     "Что он так? Как в последний раз", -- подумал Минька.
     Поезд все не трогался.
     Наконец тронулся.
     Минька  долго  шел рядом  с окном, смотрел на отца. Он тоже смотрел  на
него. Он сидел, навалившись на маленький столик, не шевелился. Был он седой,
хмурый и смотрел все так же -- внимательно и строго.
     Минька  остановился.  В  последний раз  увидел,  как  отец  привстал  и
прислонился к стеклу... И все. Поезд  прогудел густым басом  и стал набирать
ходу.
     Минька пошел домой.
     Шел  до  самого  общежития пешком. Шел  бездумно, на­рочно сворачивал в
какие-то переулки -- чтоб устать и прий­ти и сразу уснуть.
     В  комнате никого  не  было. На столе осталась всевозмож­ная закуска  и
стояла недопитая бутылка дорогого коньяка.
     Минька разобрал постель... Долго сидел, не раздеваясь. Потом разделся и
лег.
     Взошла луна. В  комнате стало светло. Минька предста­вил,  как грохочет
сейчас по степи поезд, в котором отец... Отец смотрит, наверно, в окно. А по
земле идет светлая ночь, расстилает по косогорам белые простыни...
     Минька перевернулся на живот,  уткнулся  в подушку. И опять, в  который
раз, увидел: степь и табун лошадей несет­ся по степи...
     С  этим и заснул  Минька.  И  слышал,  как  в соседней ком­нате  играет
радиола. И ему снилось,  что тот самый служитель с выставки стоит над  ним и
хохочет -- громко и глупо.


     OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского





Игнаха приехал

     В начале  августа в  погожий день к  Байкаловым  приехал  сын  Игнатий.
Большой, красивый, в  черном костюме  из  польского  крепа. Пинком распахнул
ворота  -- в руках  по чемодану, -- остановился, оглядел родительский двор и
гарк­нул весело:
     -- Здорово, родня!
     Молодая яркая женщина, стоявшая за ним, сказала с уп­реком:
     -- Неужели нельзя потише?.. Что за манера!
     -- Ничего-о, -- загудел Игнатий, -- сейчас увидишь, как обрадуются.
     Из дому вышел  квадратный старик с огромными руками. Тихо  засмеялся  и
вытер рукавом глаза.
     --  Игнашка!.. -- сказал он и  пошел навстречу Игнатию. Игнатий  бросил
чемоданы.  Облапали  друг друга,  триж­ды -- крест-накрест  -- поцеловались.
Старик опять вытер глаза.
     -- Как надумал-то?
     -- Надумал.
     --  Сколько  уж  не  был?  Лет  пять, однако. Мать  у  нас  за­хворала,
знаешь... В спину что-то вступило...
     Отец  и  сын глядели  друг на  друга,  не  могли наглядеться. О женщине
совсем забыли. Она улыбалась и с интересом рассматривала старика.
     -- А это жена, что ли? -- спросил наконец старик.
     -- Жена, -- спохватился Игнатий. -- Познакомься.
     Женщина подала старику руку. Тот осторожно пожал ее.
     -- Люся.
     -- Ничего, -- сказал старик, окинув оценивающим взгля­дом Люсю.
     -- А?! -- с дурашливой гордостью воскликнул Игнатий.
     -- Пошли в дом, чего мы стоим тут! -- Старик первым двинулся к дому.
     -- Как мне называть его? -- тихо спросила Люся мужа.
     Игнатий захохотал.
     -- Слышь, тять!.. Не знает, как называть тебя!
     Старик тоже засмеялся.
     -- Отцом вроде  довожусь... -- Он молодо  взошел  на  крыльцо, заорал в
сенях: -- Мать, кто к нам приехал-то!
     В  избе  на кровати  лежала горбоносая старуха,  загорелая и  жилистая.
Увидела Игнатия -- заплакала.
     -- Игнаша, сынок... приехал...
     Сын наскоро поцеловал мать и полез в чемоданы. Гулкий сильный голос его
сразу заполнил всю избу.
     -- Шаль  тебе привез... пуховую. А  тебе, тять, сапоги.  А Маруське  --
во!.. А это Ваське... Все тут живы-здоровы?
     Отец  с матерью,  для  приличия  снисходительно  улыбаясь, с  интересом
наблюдали за движениями сына -- он все доста­вал и доставал из чемоданов.
     --  Все здоровы.  Мать вон  только...  -- Отец протянул длинную руку  к
сапогам, бережно взял один  и стал щупать, мять, поглаживать добротный хром.
-- Ничего товар... Васька износит. Мне уж теперь ни к чему такие.
     -- Сам будешь  носить. Вот Маруське еще  на платье.  -- Игнатий выложил
все,  присел  на   табурет.  Табурет  жалобно  скрипнул  под  ним.  --   Ну,
рассказывайте, как живете? Соску­чился без вас.
     -- Соскучился, так раньше бы приехал.
     -- Дела, тятя.
     -- Дела... -- Отец почему-то недовольно посмотрел на молодую жену сына.
-- Какие уж там дела-то!..
     -- Ладно тебе, отец, -- сказала мать. -- Приехал -- и-то слава Богу.
     Игнатию не  терпелось  рассказать о себе, и  он воспользо­вался случаем
возразить отцу, который, судя по всему, не очень высоко ставил его городские
дела.  Игнатий был бор­цом в цирке. В  городе у него  была хорошая квартира,
были друзья, деньги, красивая жена...
     -- Ты говоришь: "Какие там дела!" -- заговорил Игнатий, положив ногу на
ногу  и ласково глядя на  отца. --  Как  тебе  объяснить? Вот  мы,  русские,
крепкий  ведь народишка! Посмотришь на  другого  --  черт  его  знает!..  --
Игнатий встал, прошелся по комнате. -- В плечах сажень, грудь как у жереб­ца
породистого,  --  силен! Но чтобы  научиться  владеть  этой  силой,  освоить
технику, выступить где-то на  соревновани­ях  -- это  Боже  упаси! Он  будет
лучше  в  одиночку на медведя ходить.  Дикости еще  много в нашем  народе. О
культуре  тела никакого представления. Физкультуры боится как черт ладана. Я
же помню, как мы в школе профанировали ее. --  С  последними словами Игнатий
обратился к жене.
     Как-то однажды Игнатий  набрел на  эту мысль -- о пре­ступном нежелании
русского   народа   заниматься   физкульту­рой,  кому-то  высказал  ее,  его
поддержали.  С  тех  пор он так  часто  распространялся об  этом, что, когда
сейчас заговорил и все о том же, жена его заскучала и стала смотреть в окно.
     -- ... Поэтому, тятя, как ты хошь  думай, но дело у меня важное. Может,
поважнее Васькиного.
     -- Ладно,  -- согласился отец. Он  слушал невниматель­но. -- Мать,  где
там у нас?.. В лавку пойду.
     -- Погоди, -- остановил его Игнатий. -- Зачем в лавку?
     Вкусив  от  сладостного плода поучений, он хотел  было еще поговорить о
том,  что надо и  эту привычку бросать рус­ским людям:  чуть  что -- сразу в
лавку. Зачем,  спрашивается? Но  отец  так  глянул  на него,  что  он  сразу
отступился,  махнул рукой,  вытащил  из кармана толстый бумажник, шлепнул на
стол:
     -- На деньга!
     Отец обиженно приподнял косматые брови.
     -- Ты брось тут,  Игнаха!.. Приехал в гости -- значит, сиди помалкивай.
Что, у нас своих денег нету?
     Игнатий засмеялся.
     -- Ладно, понял. Ты все такой же, отец.
     Сидели за столом, выпивали.
     Старик Байкалов размяк, облапал узловатыми ладонями голову, запел было:

     Зачем сидишь до полуночи
     У растворенного окна,
     Ох, зачем сидишь...

     Но  замолчал. Некоторое  время  сидел,  опустив  на  руки голову. Потом
сказал с неподдельной грустью:
     -- Кончается моя жизнь, Игнаха. Кончается! -- Он руг­нулся.
     Жена Игнатия покраснела и отвернулась к окну. Игнатий сказал с укором:
     -- Тятя!
     -- А ты, Игнат,  другой стал, -- продолжал отец,  не обра­тив  никакого
внимания  на  упрек  сына. -- Ты, конечно, не  замечаешь этого, а мне  сразу
видно.
     Игнатий  смотрел  трезвыми  глазами  на отца,  внимательно  слушал  его
странные речи.
     -- Ты давеча вытащил мне сапоги... Спасибо, сынок! Хо­рошие сапоги...
     -- Не то говоришь, отец, -- сказал Игнатий. -- При чем тут сапоги?
     -- Не обессудь, если не так сказал, -- я старый человек. Ладно, ничего.
Васька скоро придет,  брат  твой...  Здоровый он стал! Он  тебя враз сомнет,
хоть ты и про физкультуру толкуешь. Ты жидковат против Васьки. Куда там!..
     Игнатий   засмеялся;   к   нему   вернулась   его   необидная  весе­лая
снисходительность.
     -- Посмотрим, посмотрим, тятя.
     -- Давай еще по маленькой? -- предложил отец.
     -- Нет, -- твердо сказал Игнатий.
     -- А!  Вот  муж  какой  у  тебя!  -- не  без  гордости  заметил старик,
обращаясь к  жене Игнатия.  --  Наша порода  --  Байкаловы.  Сказал "нет" --
значит все.  Гроб! Я  такой же был. Вот  еще  Васька придет.  А  еще  у  нас
Маруська  есть.   Та  покрасивше   тебя   будет,  хотя   она,   конечно,  не
расфуфыренная...
     -- Ты, отец, разговорился что-то, -- урезонила жена ста­рика. -- Совсем
уж из ума стал выживать. Черт-те чего мелет. Не слушайте вы его, брехуна.
     --  Ты  лежи,  мать,  -- беззлобно  огрызнулся  старик. --  Ле­жи себе,
хворай. Я тут с людьми разговариваю, а ты нас пере­биваешь.
     Люся  поднялась  из-за  стола,  подошла  к комоду и стала раз­глядывать
патефонные пластинки. Ей, видно, было неловко.
     Игнатий тоже встал. Завели патефон. Поставили "Грушицу".
     Молчали. Слушали.
     Старший Байкалов смотрел в окно, о чем-то невесело думал.
     Вечерело.  Горели  розовым  нежарким  огнем  стекла  домов.  По  улице,
поднимая пыль, с  ревом  прошло стадо. Корова  Байкаловых подошла к воротам,
попробовала поддеть их ро­гом -- не получилось. Она  стояла и мычала. Старик
смотрел на нее и  не  двигался.  Праздника  почему-то  не  получилось. А  он
давненько поджидал  этого дня --  думал, будет большой  праздник.  А  сейчас
сидел и  не понимал: почему же  не вышло праздника? Сын  приехал какой-то не
такой. В чем не такой? Сын как сын, подарки привез. И все-таки что-то не то.
     Пришла Марья --  рослая  девушка,  очень  похожая  на Иг­натия.  Увидев
брата, просияла радостной сдержанной улыб­кой.
     -- Ну здравствуй, здравствуй, красавица! -- забасил Иг­натий, несколько
бесцеремонно разглядывая взрослую се­стру. -- Ведь ты же невеста уже!
     -- Будет тебе, -- степенно сказала Марья и пошла знако­миться с Люсей.
     Старик Байкалов смотрел на все это, грустно сощурив­шись.
     -- Сейчас Васька придет, --  сказал он. Он ждал Ваську. Зачем ему нужно
было, чтобы скорей пришел его младший сын, он не знал.
     Молодые ушли в  горницу и унесли  с собой патефон.  Иг­натий  прихватил
туда же бутылку красного вина и закуску.
     -- Выпью с сестренкой, была не была!
     -- Давай, сынок, это ничего. Это полезно, -- миролюби­во сказал отец.
     Начали приходить бывшие друзья и товарищи Игнатия. Тут-то бы и начаться
празднику, а праздник  все не наступал. Приходили, здоровались со стариком и
проходили в горни­цу, заранее улыбаясь. Скоро там стало шумно. Гудел могучий
бас  Игнатия,  смеялись  женщины,  дребезжал патефон.  Двое дружков  Игнатия
сбегали в лавку и вернулись с бутылками и кульками.
     "Сейчас  Васька  придет", --  ждал  старик.  Не было  у  него  на  душе
праздника -- и все тут.
     Пришел наконец Васька  --  огромный парень  с  открытым  крепким лицом,
загорелый, грязный. Васька походил на отца,  смотрел так же -- вроде угрюмо,
а глаза добрые.
     -- Игнашка приехал, -- встретил его отец.
     -- Я уж слышал, -- сказал Васька, улыбнулся и тряхнул русыми спутанными
волосами. Сложил в угол какие-то же­лезяки, выпрямился.
     Старик поднялся из-за стола,  хотел  идти в горницу, но  сын  остановил
его:
     -- Погоди, тять, дай я хоть маленько ополоснусь. А то не­удобно даже.
     -- Ну, давай, -- согласился отец. -- А то верно -- он  на­рядный  весь,
как этот... как артист.
     И тут из горницы вышел Игнатий с женой.
     --  Брательник! --  заревел  Игнатий,  растопырив руки. -- Васька! -- И
пошел на него.
     Васька покраснел, как девица, засмеялся, переступил с ноги на ногу.
     Игнатий обнял его.
     -- Замараю, слушай.  -- Васька пытался высвободиться из  объятий брата,
но тот не отпускал.
     --  Ничего-о!.. Это трудовая грязь, братка. Дай поцелую  тебя, окаянная
душа! Соскучился без вас.
     Братья поцеловались.
     Отец смотрел на  сыновей, и по  щекам его катились слезы. Он вытер их и
громко высморкался.
     -- Он тебе подарки привез, Васька, -- громко сказал отец, направляясь к
чемоданам.
     --  Брось,  тятя,  какие подарки! Ну давай,  что  ты должен  делать-то?
Умываться? Умывайся скорей. Выпьем сейчас с тобой. Вот!  Видела  Байкаловых?
-- Игнатий легонько под­толкнул жену к брату. -- Знакомьтесь.
     Васька  покраснел  пуще  прежнего  -- не  знал: подавать яркой  женщине
грязную руку или нет. Люся сама взяла его руку и крепко пожала.
     -- Он у нас стеснительный, -- пояснил отец.
     Васька  осторожно кашлянул  в  кулак, негромко,  коротко  засмеялся; он
готов был провалиться сквозь землю от таких объяснений отца.
     -- Тятя... скажет тоже.
     -- Иди умывайся, -- сказал отец.
     -- Да, пойду маленько... того...
     Васька пошел в сени.
     Игнатий двинулся за ним.
     -- Пойдем, полью тебе по старой памяти!
     Отец тоже вышел на улицу.
     Умываться решили  идти  на  Катунь  --  она  протекала  под  боком,  за
огородами.
     -- Искупаемся? -- предложил Игнатий и похлопал себя ладонями по могучей
груди.
     Шли  огородами  по   извилистой,   едва   приметной  тропке  в   буйной
картофельной ботве.
     -- Ну как живете-то? --  басил  Игнатий, шагая  вразвалку между отцом и
братом.
     Васька  опять  коротко засмеялся. Он  как-то  странно сме­ялся:  не  то
смеялся, не то покашливал смущенно. Он был очень рад брату.
     -- Ничего.
     -- Хорошо живем! -- воскликнул отец. -- Не хуже город­ских.
     -- Ну и  слава  Богу! -- с чувством  сказал Игнатий. --  Ва­силий,  ты,
говорят, нагулял тут силенку?
     Василий опять засмеялся.
     -- Какая силенка!.. Скажешь тоже. Как ты-то живешь?
     -- Я хорошо, братцы! Я совсем хорошо. Как жена моя вам? Тять?
     -- Ничего. Я в них не шибко понимаю, сынок. Вроде ни­чего.
     -- Хорошая баба, -- похвалил Игнатий. -- Человек хоро­ший.
     -- Шибко нарядная только. Зачем так?
     Игнатий оглушительно захохотал.
     --  Обыкновенно одета!  По-городскому,  конечно.  Поотстали вы  в  этом
смысле.
     --  Чего-то ты много хохочешь, Игнат, -- заметил ста­рик. -- Как  дурак
какой.
     -- Рад, поэтому смеюсь.
     -- Рад... Мы тоже рады, да не ржем, как ты. Васька вон не рад, что ли?
     -- Ты когда жениться-то будешь, Васька? -- спросил Иг­натий.
     -- Он сперва в армию сходит, -- сказал отец.
     --  Ты это...  когда  пойдешь в армию, сразу  записывайся в  секцию, --
посоветовал старший  брат. -- Я же так начал. Тре­нер толковый попадется  --
можешь вылезти.
     Васька слушал, неопределенно улыбался.
     Пришли к реке.
     Игнатий первый скинул одежду, обнажив свое красивое тренированное тело,
попробовал ногой воду, тихонько охнул.
     -- Мать честная! Вот это водичка.
     -- Что? -- Васька тоже разделся. -- Холодная?
     -- Ну-ка,  ну-ка?  -- заинтересовался Игнатий. Подошел к  Ваське и стал
его похлопывать и осматривать со всех сторон, как жеребца.
     Васька терпеливо стоял, смотрел в сторону, беспрерывно поправляя трусы,
посмеивался.
     -- Есть, -- заключил Игнатий. -- Давай попробуем?
     -- Да ну! -- Васька недовольно тряхнул волосами.
     -- А чего, Васька? Поборись! -- Отец с упреком смотрел на младшего.
     -- Бросьте вы,  на самом  деле, -- упрямо и серьезно ска­зал Васька. --
Чего ради сгребемся тут? На смех людям?
     -- Тьфу! -- рассердился отец. -- Ты втолкуй ему, Игнат, ради Христа! Он
какой-то телок у нас -- всего стесняется.
     -- А чего тут стесняться-то? Если бы мы какие-нибудь дохлые были, тогда
действительно стыдно.
     -- Объясни вот ему!
     Васька  нахмурился  и пошел к  воде.  Сразу окунулся и по­плыл,  сильно
загребая огромными руками; вода вскипала под ним.
     -- Силен! -- с восхищением сказал Игнатий.
     -- Я ж тебе говорю!
     Помолчали, глядя на Ваську
     -- Он бы тебя уложил.
     --  Не знаю, -- не сразу ответил  Игнатий. -- Силы у него больше -- это
ясно.
     Отец  сердито высморкался на песок. Игнатий постоял еще немного  и тоже
полез в воду. А  отец пошел ниже по реке, куда выплывал Васька. Когда Васька
вышел  на берег, они о  чем-то негромко и  горячо заговорили. Отец доказывал
свое, даже прижимал к груди руки, Васька бубнил свое. Когда Игнатий доплыл к
ним, они замолчали.
     Игнатий вылез из воды и задумчиво стал смотреть на да­лекие синие горы,
на многочисленные острова.
     -- Катунь-матушка, -- негромко сказал он.
     Васька и отец тоже посмотрели на реку.
     На той стороне, на берегу, сидела на корточках баба с вы­соко задранной
юбкой,  колотила вальком по  белью,  ослепи­тельно  белели  ее тупые круглые
коленки.
     -- Юбку-то спусти маленько, эй! -- крикнул старик.
     Баба подняла голову,  посмотрела на Байкаловых  и  про­должала колотить
вальком по белью.
     -- Вот халда! -- с восхищением сказал старик. -- Хоть бы хны ей.
     Братья стали одеваться.
     Хмель у Игнатия прошел. Ему что-то грустно стало.
     -- Чего ты такой? -- спросил Васька, у  которого, наоборот,  было очень
хорошее настроение.
     -- Не знаю. Так просто.
     --  Не  допил, поэтому,  -- пояснил  старик.  --  Ни  два,  ни  полтора
получилось.
     -- Черт его знает! Не обращайте внимания. Давайте поси­дим, покурим...
     Сели  на теплые камни. Долго молчали, глядя на быстротекущие волны. Они
лопотали у берега что-то свое, торопи­лись.
     Солнце  село  на   той  стороне,   за  островами.   Было  тихо.  Только
всплескивали  волны, кипела река да удары валька по мокрому белью -- гулкие,
смачные -- разносились над ре­кой.
     Трое смотрели на родную реку, думали каждый свое.
     Игнатий присмирел. Перестал хохотать, не басил.
     -- Что, Вася? -- негромко спросил он.
     -- Ничего. -- Васька бросил камешек в воду.
     -- Все пашешь?
     -- Пашем.
     Игнатий тоже бросил в воду камень. Помолчали.
     -- Жена у тебя хорошая, -- сказал Васька. -- Красивая.
     -- Да? -- Игнатий оживился, с любопытством, весело по­смотрел на брата.
Сказал неопределенно: -- Ничего. Тяте вон не нравится.
     -- Я не сказал, что не нравится, чего ты зря?  -- Старик неодобрительно
посмотрел на Игнатия. -- Хорошая женщина. Только, я считаю, шибко фартовая.
     Игнатий захохотал.
     -- А ты знаешь, что такое фартовая-то?
     Отец отвернулся  к  реке,  долго молчал -- обиделся. Потом повернулся к
Ваське и сказал сердито:
     -- Зря ты не поборолся с ним.
     -- Вот привязался! -- удивился Васька. -- Ты что?
     -- Заело что-то тятю, -- сказал Игнатий, -- что-то не нра­вится ему.
     -- Что мне не нравится? -- повернулся к нему отец.
     -- Не знаю. На душе у тебя что-то не так, я же вижу.
     -- Ну и видь! Ты шибко умный стал, прямо спасу нет.  Все ты видишь, все
понимаешь!
     -- Будет вам! -- сказал Васька. -- Чего взялись? Нашли время.
     --  Да ну его! --  Отец  засморкался и  полез  за  кисетом. -- Приехал,
расхвастался тут, подарков навез... подумаешь!
     -- Тять, да ты что в самом деле?!
     Игнатий даже привстал от удивления. Васька незаметно толкнул его в  бок
-- не  лезь. Игнатий сел и вопросительно посмотрел на Ваську. Тот  поднялся,
отряхнул песок со шта­нов, посмотрел на отца.
     -- Пошли? Тять...
     -- У тебя деньги есть? -- спросил тот.
     -- Есть. Пошли...
     Старик  поднялся  и,  не  оглядываясь, пошел первым по тропе, ведущей к
огородам.
     -- Чего он? -- Игнатия не на шутку встревожило настро­ение отца.
     --  Так...  Ждал  тебя   долго.  Сейчас  пройдет.  Песню  спой  с   ним
какую-нибудь. -- Васька улыбнулся.
     -- Какую песню? Я их перезабыл все. А ты поешь с ним песни?
     -- Да я ж шутейно. Я сам не знаю, чего он... Пройдет.
     Опять шли по огородам друг за  другом, молчали. Игна­тий  шел за отцом,
смотрел на его сутулую  спину и  думал  по­чему-то о том, что правое плечо у
отца ниже левого, -- рань­ше он не замечал этого.


     OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского





Из детских лет Ивана По