ызовом сказала Вера Сер­геевна.
     -- Позвольте присесть?
     -- Что, опять куда-нибудь едете? Пересадка?
     Брюхатый снисходительно посмеялся и махнул жирной рукой.
     -- Ну, уж... вы прямо в обиду!  Хотел  как раз  попросить извинения  за
вчерашнее. Сильно шумели?
     -- Шумели-то, это бы еще ничего...
     -- А что такое? -- встревожился Брюхатый. -- Выражал­ся кто-нибудь?
     -- И это бы ничего... Это я слышала.
     -- Ну, а что же мы такое вчера сделали?
     -- Да вы не только вчера, вы давно этим занимаетесь.
     -- Чем?
     -- Воруете. Спекулируете.
     Брюхатый  долго, скорбно, но в то же время как-то мудро молчал, глядя в
пол. Потом поднял голову.
     -- Эх, Вера Сергеевна, Вера Сергеевна... Посадить хо­тите?
     -- Хочу посадить.
     -- А я уж  сидел! -- почему-то весело сказал Брюхатый. -- Сидел. Четыре
года и восемь месяцев.
     -- Ну, еще разок посидите.
     -- А хотите, расскажу, как это было?.. Нет, я не про под­робности дела,
а про... судьбу, так сказать, человеческую. Случай-то у нас,  если можно так
выразиться,  аналогичный:  жена  посадила. Не то что прямо пошла и  заявила,
а... когда надо было... как  бы это вам... В общем, когда надо было ска­зать
"нет",  она  сказала "да",  -- Брюхатый  обрел  отеческий,  снисходительный,
ласковый  даже  тон в голосе. Смотрел  на Веру Сергеевну, как  на дочь. -- А
прожили  мы с ней -- ни много, ни мало  -- четырнадцать  годков. И  когда  я
уходил,  я ей внима-ательно посмотрел  в глаза, внимательно, внима­тельно. И
говорю:  "Прощай, Клава. Не скучай, -- говорю, -- тут без меня... Даст  бог,
увидимся когда-нибудь, ну а если уж не  приведет бог, то,  -- говорю,  -- не
поминай лихом.  У меня,  -- говорю,  --  зла на тебя нету, прости и ты меня,
если был когда виноватый перед тобой, невнимательный там, сгрубил  когда. Я,
-- говорю, -- старался всегда  сделать  для тебя  что-нибудь  полезное,  ну,
может, не всегда умел".  Так я ей сказал. Она, значит,  в слезы... А  у меня
вот  тут вот зака­менело  -- смотрю  на нее... Ну,  в общем,  отсидел я свои
год­ки --  не досидел  даже, вел себя примерно -- вышел. Вышел --  и к своей
Клаве.  "Здравствуй, -- говорю, -- Клава! Вот -- дал бог, свиделись". И  так
это улыбаюсь -- изобра­жаю радость. Она,  значит, тоже обрадовалась, опять в
сле­зы... И -- было на шею мне. Я говорю: "Стоп, Клавдия Михайловна: семафор
закрыт. Проезда нету. Извините, -- говорю, -- Клавдия Михайловна, дальше нам
не по пути: разъезд". Она -- туда-сюда --  мол, я иначе не  могла... Все! --
Брюхатый  это  "все"  сказал  очень  жестко.  И  прямо  посмот­рел  на  Веру
Сергеевну. -- Все, милая!
     -- К чему это вы? -- спросила Вера Сергеевна.
     -- А  просто!..  Случай-то -- аналогичный. Но  это не ко­нец! Конец тут
тоже  немаловажную  роль играет. Я ей  все от­даю...  Все  отдал!  Квартиру,
тряпки -- все!  А за четырнадцать-то лет мы же нажили кое-чего -- все отдал!
Бери! У тебя будет квартира, туфли, платья... А у меня -- голова. Он вот тут
перед вами хвастался, что у него -- голова,  -- пока­зал Брюхатый на комнату
Аристарха, -- а не надо  этим хва­статься, не надо. Есть она -- есть, нет ее
-- ничего не  сдела­ешь.  Это ведь тоже,  как деньги: или они  есть, или  их
нету. Верно?  Все бери! А со мной  все  мое богатство  --  тут! -- Брю­хатый
ударил себя кулаком в лоб. -- Хвастать не буду но... прожить сумею. И что мы
имеем  на  сегодняшний день?  Она: выскочила замуж,  разошлась;  тот  у  ней
половину площади оттяпал -- он для того и расписывался... Тряпочки-шляпоч­ки
потихоньку  в  комиссионку ушли  -- ша!  Как  у  нас  там го­ворили:  кругом
шешнадцать.  Я: имею  трехкомнатную  квар­тиру, --  Брюхатый  стал  загибать
пальцы, -- дачу, "Волгу", гараж... У меня жена, Валентина, на семнадцать лет
моложе меня. Но я опять же не хвастаюсь, но таковы, как говорится, факты. От
них никуда не денешься.
     -- Вы пугаете, что ли, меня?
     -- Да  господь с  вами!  Пугаю...  Просто рассказываю про...  некоторые
эпизоды своей жизни. Теперь спросите меня: что я  потерял за эти четыре года
и восемь месяцев? Что? А  ничего. Даже не похудел. А особенно, когда  вышел,
прямо  в  дверь не  стал пролезать.  Счас веду переговоры  насчет ин­ститута
питания -- надо  маленько сбросить, а то  даже не­удобно. А что потеряла моя
Клавдия  Михайловна? Все.  Год  назад встретил --  с  авоськой  из  магазина
кондехает. А я на  "Волге" еду. Думаю, подвезти, что ли? Даже остановился...
Подвезу,  думаю.  Скажу:  "Клавдия Михайловна,  позвольте,  я  вас  до  дома
подвезу, я  только не знаю, где вы теперь  живе­те".  Хотел так сострить, но
душа не повернулась.  Сто  мет­ров не  подвезу.  Она, видите  ли, "иначе  не
могла", а я тоже не могу: шлепай дальше со своей авоськой.
     --  Слушайте, не надо, -- попросила Вера  Сергеевна.  -- Не надо: я  же
знаю, к чему вы это все. Не надо, умоляю.
     Брюхатый встал.
     --  Да я ведь...  что же...  я ведь так: эпизоды. Смотрите, вам виднее.
Конечно, порыв к прокурору --  это красиво, руку будут жать, соседи  скажут:
"Какая молодец!"  Но в  душе подумают,  --  поверьте  моему  слову,  я жизнь
повидал,  --  в  душе  подумают:  "Вот  дура-то!"  Вы  вот телевизор  любите
смотреть:  вот  пусть  вам  там  про  жизнь  расскажут,  пусть рас­скажут...
Смотрите, конечно,  телевизор, книжки поучитель­ные читайте,  но  мои  слова
тоже не забудьте. Так, на всякий случай...
     Брюхатый вышел. Он сам растрогался от своих слов.
     В комнате Аристарха его молча ждали "пассажиры".
     -- Ну!.. --  Брюхатый погрозил пальцем Аристарху. --  Ес­ли она все  же
посадит  нас... -- он замолчал и слезливо  за­моргал глазами. И даже головой
закрутил и показал на  себя,  и  воскликнул  сквозь слезы:  -- Куда  я такой
поеду?  Я  в воро­нок не влезу! Не мог с  женой уладить!.. Купил бы ей... не
знаю, чертика  с  рогами --  забавляйся.  Нет,  он  ей  про  государственные
органы!.. Подожди, ты с имя еще будешь  иметь дело, будешь. Она вон насмерть
стоит, слюной исходит -- посадить охота.
     "Пассажиры" подавленно молчали.
     Вдруг Курносый снялся с места и пошел к Вере Серге­евне.
     -- Вы, я вижу, оба  умники! В гробу я вас видал  с вашими теориями!.. С
вашим опытом.
     Он открыл дверь в комнату Веры Сергеевны и тут же, в дверях, опустился,
на четвереньки... И пошел так к дивану, где лежала Вера Сергеевна с книжкой.
     -- Пусть они как  хотят, а я вот так буду. Не вставайте, умоляю вас, --
сказал Курносый, -- так и лежите: я буду так разговаривать.
     -- В чем дело?! -- Вера Сергеевна все же чуть привстала.
     --  Я  человек  тоже  энергичный,  как  треплется ваш  муж,  --  быстро
заговорил Курносый не поднимаясь, -- но я не такой  упорный долдон, как они:
я прошу пощады. Не говори­те!.. Дайте я скажу, потом -- казните или милуйте.
Я тоже за­мешан в этой... в этих... Но у  меня двое маленьких детей, мать  с
отцом  престарелые... Они не вынесут. Жена тоже не вынесет. Вы сразу уложите
пятерых.  Я,  может  быть,  не  та­кой  энергичный,   как  эти...  про  себя
информируют  везде,  но  я очень конкретный,  Вера Сергеевна. И  я  немножко
внима­тельней их... Я же вижу Вера Сергеевна: вы скучаете. Не на­до, не надо
говорить! --  Курносый вскочил с четверенек, побежал, закрыл дверь, подбежал
и стал опять на колени перед диваном. -- Но вы же -- красивая! Как вы можете
скучать! Это нельзя. Теперь слушайте меня внимательно: я не знаю, чего там у
них было, у Аристарха с Сонькой, но  он какие-то движения делал... По-моему,
она тоже хотела его  обаять. Но я не ручаюсь: дошло  у них до этого или нет.
Не  знаю.  Но я знаю,  что он  движения делал...  в ресторане несколько  раз
сидели. Я знаю, что он вас сегодня оскорблял. Вера Серге­евна!.. -- Курносый
приложил  умоляюще руку к  сердцу. -- Только  не удивляйтесь  и не пугайтесь
фальшиво... то есть это, я хочу сказать, что я конкретный и деловой человек,
и всякие деловые тайны умирают  вместе со мной: давайте на­ставим  ему рога.
Не  говорите, не  надо  --  дайте я все скажу! Чего тут  удивляться-то? Чего
глаза-то  делать? Это  жизнь,  Вера  Сергеевна,  жизнь.  За Соньку,  за  его
оскорбления!..  Как он может оскорблять!.. Он спекулянт-то не крупный, он --
так: середнячишка,  щипач.  Как он  может оскорблять?  Вме­сто того чтобы...
Нет, у меня в  голове не укладывается! Да­вайте наставим ему рога. Хотите, я
сам этим займусь, хоти­те... Только не надо, не говорите: дайте я все скажу.
Поймите  меня: говорю это,  спасая свою  шкуру. Мне это  сто лет не  надо, я
коньяк  больше  люблю, но... Вера Сергеевна, сидеть, сидеть неохота! Хотите,
сам займусь, а если не под­хожу, у меня есть один артист знакомый. Красавец!
Под  два метра ростом, нос, как у  Потемкина...  Ну, все,  все  при нем,  я,
мужчина, любуюсь на него. Он  даже своим режиссерам рога ставит. А ему гараж
позарез  нужен: я  договорюсь с  ним.  Вера Сергеевна,  можно  же так  жизнь
украсить!..  И на  не­го, -- Курносый  показал  на  комнату Аристарха, -- на
не­го-то злости не  будет!  Это уже  проверено. Мир будет  в до­ме,  у  кого
хотите  спросите.  Вот  спросите  у  своих  подружек,  которые  рога  мужьям
наставляют: ведь позавидовать мож­но, как они живут. Моя мне тоже, по-моему,
ставит, потому что  ласковая  со мной... Я  человек откровенный,  я вам  все
говорю.  Не  обижайтесь  на меня,  а поймите: мне  сильно  си­деть  неохота.
Хотите, я вам  завтра фотографию этого  арти­ста покажу?.. Глаз не оторвете!
Ну,  Потемкин и Потемкин,  собака! Он сам рассказывал, но, по-моему, малость
врет: к  нам  одну шпионку заслали, а ее надо было расколоть -- ну, то есть,
разузнать у нее побольше, так, говорит, его подос­лали, он познакомился и...
доложил  начальству,  что  задание выполнил.  А?  Ведь  жизнь  совсем другая
будет!..
     --  Вон!  -- вскричала  Вера  Сергеевна, как графиня. --  Вон отсюда!..
Сволочи! Совсем уж?..
     -- Да  ну, что совсем? Что совсем?.. -- бормотал Курно­сый, поднимаясь.
--  Что  совсем-то?  Чего  тут  кричать-то?  Я  дело  предлагаю,  верняк  же
предлагаю... Вы подумайте, а мне только намекните...
     -- Во-он! -- пуще прежнего заблажила Вера Сергеевна.
     -- Ну-у... орать  будем,  да?  Что за  люди!..  --  Курносый  по­шел из
комнаты.  Подошел к двери, вдруг резко  обернулся и,  грозя  Вере  Сергеевне
пальцем, громко,  зло и уверенно  сказал: -- Но сидеть  я не  буду! Понятно?
Пусть Аристарх си­дит, если ему хочется, а я сидеть не буду!
     -- Будешь, -- сказала Вера Сергеевна. -- Еще как бу­дешь-то.
     Курносый с этим  боевым, невесть откуда слетевшим  на него  настроением
вошел в комнату,  где  сидели  все "пасса­жиры".  И им  тоже  всем  погрозил
пальцем и сказал твердо и зло:
     -- Сидеть я  все равно  не буду,  учтите! Вы можете садить­ся, а  я  не
хочу. Поняли?!
     -- Ты что, с гвоздя сорвался? -- спросил Аристарх. -- Че­го ты?
     -- Ничего!  Пить  надо меньше!  --  закричал Курносый  на Аристарха. --
Тогда жена будет любить... и сажать не будет. Импортанто!.. Садись тут... по
милости всяких... Не буду си­деть! Не буду сидеть!
     --  Это  уже  психоз начинается, -- сказал Лысый.  --  Не­ужели с одной
бабенкой ничего сделать не можете?
     -- Она нас из-за Соньки вон его всех  закатает все нервничал  Курносый.
-- Нашел с кем -- с Сонькой...
     -- В том-то и дело, что -- не нашел! -- тоже стал нервни­чать Аристарх.
-- Она мне со злости записку в карман суну­ла, чтобы эта нашла.
     --  Ну, так  и  объясни  ей, -- сказал Лысый.  -- Я,  мол,  не  захотел
флиртовать, она обозлилась...
     -- Так она и поверила!
     -- Ну а что же делать-то?! -- теперь уж и  Лысый закри­чал. -- Что, так
и поведут всех туда, как телят?
     --  Почему  покрышки-то  до сих  пор  здесь?! -- закричал и Чернявый на
всех, но особенно на Аристарха.
     -- А куда их теперь?! -- закричал и Аристарх  на всех, но  особенно  на
Чернявого. -- Сейчас прикажешь выносить?
     -- Вчера надо было!
     --  Вчера!..  Вчера  мы  в  жаркие страны  улетали,  --  горько съязвил
Аристарх.
     "Пассажиры" явно нервничали... И не знали, что делать.

     Вера Сергеевна, пристроив на коленях книгу, делала вид, что читает. Она
была довольна, она догадывалась, что вчерашние нахальные "пассажиры"  сейчас
боятся и нерв­ничают.

     -- Так, --  сказал  Лысый, -- если гора не идет к Магоме­ту, то Магомет
пойдет к ней...  с уголовным кодексом.  По­смотрим, что там за крепость. Где
ее тряпки? -- спросил он Аристарха.
     -- Зачем? -- не понял тот.
     --  Дай-ка сюда... --  он  взял шубку Веры Сергеевны, кос­тюм и пошел к
ней в комнату.
     --  С вашего  позволения!  --  явился он вполне официаль­но, с  шубой и
костюмом на руке. -- Позвольте присесть?
     --  Разрешаю  --  садитесь,  --  со  скрытым  значением  сказа­ла  Вера
Сергеевна, полулежа на диване.
     Лысый разгадал скрытое значение в этом ее "садитесь".  Он внимательно и
серьезно посмотрел на женщину, помол­чал... И сказал:
     -- Сидеть  будем  вместе,  гражданка  Кузькина,  --  сказал  он  вполне
бесцветным голосом.
     -- Как это? -- не поняла Вера Сергеевна.
     -- Вы с уголовным кодексом знакомы? -- в свою очередь спросил Лысый.
     -- Приблизительно... А вы что, юрист?
     -- Я не юрист, но с уголовным кодексом знаком, -- неоп­ределенно сказал
Лысый. А дальше он спросил вполне опре­деленно: -- Это ваши вещи?
     -- Мои.
     -- Вы их купили?
     -- Мне их... купил муж.
     -- Сколько ваш муж получает?
     -- Какое ваше дело?
     --  Это  не  ответ,  --  Лысый  отлично  "вел  дело": спокойно,  точно,
корректно. -- Сколько эта шуба стоит?
     -- Какое ваше дело?!
     -- Сидеть будем вместе, гражданка Кузькина, -- еще раз отчетливо сказал
Лысый. -- Вы прекрасно знали, что эти ве­щи -- не по карману вашему мужу: он
их "сымпровизиро­вал",  как вы пишете прокурору. Почему  же вы про покрыш­ки
пишете,  а про шубу, про костюм... -- Лысый мельком оглядел  довольно богато
обставленную комнату -- а про все остальное не пишете. Здесь все ворованное,
--  Лысый сде­лал  широкий  жест  рукой  по комнате. -- И вы  это  прекрасно
знаете. Вы пользовались ворованным... И молчали. За это по статье...
     --   Здесь  все  мое!  --  вскричала  Вера  Сергеевна  гневно,   но   и
встревоженно.
     -- Ваша зарплата? -- вежливо осведомился Лысый.
     -- Не ваше дело.
     -- Сто десять  рублей, нам это  прекрасно известно.  При­киньте на глаз
стоимость всего этого хрусталя, этого гар­нитура, этих ковров...
     -- Вы меня не запугаете!
     --  А я вас  не пугаю. Это вы нас пугаете прокурором. А я  просто вношу
ясность:  сидеть  будем вместе. Не в одной  колонии,  разумеется,  но в одно
время. Причем учтите: из всей этой гопкомпании мне корячиться меньше всех, я
не с перепугу влетел к вам, а зашел, жалея вас, вы еще молодая.
     Вера Сергеевна что-то соображала... И сообразила.
     -- Все это, -- сказала она и тоже повела рукой по комна­те, -- мое: мне
папа с мамой дали деньги. Пусть Аристарх докажет, что это он купил...
     -- Лапочка, --  сказал Лысый  почти нежно, -- тут и дока­зывать нечего:
вот эту  "Рамону" (гарнитур югославский) доставал ему  я: я потерял  на этом
триста целковых,  но зато он мне достал четыре дубленки: мне, жене, дочери и
зятю -- по нормальной цене.
     -- А чего же вы  говорите, что вам меньше всех корячить­ся? Наберем! --
весело  сказала  Вера Сергеевна. -- Всем на­берем  помаленьку! А вы думаете,
Аристарх будет доказы­вать,  что это он все покупал? Да вы  все  в рот  воды
наберете. Вам за покрышки-то, дай бог, поровну разделить на каждо­го. Пришел
тут... на испуг  брать. Вы  вон сперва за них  полу­чите! -- Вера  Сергеевна
показала в сторону коридора, где ле­жали  покрышки. -- Там их  -- пять штук:
за каждую --  пять лет: пятью  пять -- двадцать пять.  Двадцать пять  лет на
всех. Что, мало?
     Эта "арифметика"  явно  расстроила  Лысого, хоть  он  изо всех  сил  не
показывал этого.
     -- Примитивное  решение вопроса, гражданочка.  Сколь­ко  получают  ваши
папа с мамой?
     -- Мои папа с  мамой  всю жизнь работали... а  я  у них -- единственная
дочь.
     --  Неубедительно, --  сказал  Лысый.  Но  и  у  него это  вы­шло  тоже
неубедительно. Он проиграл "процесс", это было совершенно очевидно. Но он не
сдавал тона.  -- Аристарх, --  продолжал он  снисходительно, -- конечно,  не
захочет  гово­рить, что все это купил он,  да... Но ведь там-то, --  показал
Лысый  пальцем вверх, -- тоже не дураки сидят: скажет! Там умеют... И папаша
ваш, если он потомственный рабочий, -- что он, врать станет? Да он на первом
же   допросе...   граждан­скую   войну   вспомнит,   вспомнит,  как   он   с
белогвардейцами  сражался. Не  надо, не  надо,  гражданка Кузькина,  строить
иллюзий. Возьмите это... -- Лысый встал и  положил на  ва­лик дивана шубу  и
костюм. -- Поносите пока.
     И Лысый вышел.

     А в  комнате, где  "пассажиры", о чем-то  оживленно дого­варивались. На
Лысого  посмотрели...  но тут  же и утратили всякую  надежду.  Не  очень-то,
видно, и надеялись.
     -- Чего вы тут?
     -- Инсценируем  счас ее убийство, -- сказал Курносый, хихикнув. -- Надо
такого ей страху нагнать!..  Так  ее, дуру, напугать, чтобы она...  на диван
сделала.
     Аристарх что-то быстро писал, склонившись к столу.
     -- Как это? -- не мог понять Лысый.
     -- Сделаем вид, что мы ее счас укокошим. Изрубим на куски, а вечером --
по одному -- всю вынесем в хозяйствен­ных сумках.
     -- А он чего пишет?
     --  Полное  ее  отречение: "Ничего  не  видела,  ничего  не знаю". А? Я
придумал.  Или  она подписывает  это,  или секир башка. Надо  только  все на
полном серьезе! -- предупредил Курносый.  -- Лично  я зашиб бы ее без всякой
инсцениров­ки, -- добавил он, помолчав.
     --  Все,  --  сказал  Аристарх,  поднимаясь.  --  Пошли.  Воо­ружайтесь
чем-нибудь пострашней... Все делаем, как на са­мом деле.
     -- Все на полном серьезе!
     -- А заорет? -- спросил Лысый.
     -- Ори. Кругом никого  нету, все на сдаче  норм ГТО, она это  знает, --
сказал Аристарх.
     Стали вооружаться: Курносый  взял большой кухонный нож. Брюхатый выбрал
тяжелый подсвечник...
     --  Я, как  Юсупов, -- сообщил  он  в связи  с этим. --  Они  Распутина
подсвечником добивали.
     Аристарх взял топорик, которым рубят мясо, а Чернявый взял... подушку.
     -- А это-то зачем? -- спросил Брюхатый.
     -- А я ей вроде рот буду затыкать.
     -- А-а.
     А Лысый не взял ничего. Он пояснил так:
     -- А  я  буду бегать  вокруг  вас  и умолять:  "Братцы, может, не надо?
Братцы, может, она одумается?"
     Все это одобрили.
     -- Это хорошо.
     --  Правильно... А  то  все явимся,  как в этой... мульти-пульти  такой
есть...
     -- Никакой оперетты! -- еще раз предупредил Арис­тарх. -- Она ж тоже...
не совсем дура.
     -- Во, комедию отломаем! -- воскликнул Курносый и опять хихикнул.
     --  А ее  инфаркт  не  хватит  раньше времени? --  вдруг  спросил  всех
Брюхатый.
     Все на мгновение замерли...
     -- А?
     -- Инфаркт?
     -- Инфаркт... Нормальный инфаркт миокарда. Или -- инсульт.
     -- Да ну!.. -- сказал Лысый.  --  Она  из рабочей семьи, у нее  отец на
гражданской...
     -- Как, Аристарх?
     -- А черт ее!.. Не знаю.
     --  Ну, а если хватит? Ну  и  что? -- спросил Курносый. И  посмотрел на
Аристарха. -- Ну, допустим, хватит?
     --  Пошли,  --  сказал  Аристарх жестко. --  Она всех нас пе­реживет...
Какой там инфаркт!

     И они вошли в комнату Веры Сергеевны.
     Вера Сергеевна вскочила с дивана и попятилась к окну...
     -- Вера... -- дрогнувшим голосом заговорил Аристарх. -- У нас положение
безвыходное... Ты не догадываешься, за­чем мы пришли?
     Веру Сергеевну стали потихоньку окружать.
     -- Другого выхода у нас нет, Вера...
     -- Братцы, может, не надо? Может, она одумается? -- за­суетился Лысый.
     -- Вера?.. -- Аристарх медленно приближался к супру­