фитиля
вставлю.
     Изольда Викторовна молчала.
     А  вокруг  говорили.  Подходили  еще родственники  и  зна­комые  нового
кандидата, здоровались, усаживались и вклю­чались в разговор.
     -- Кузьма Егорыч! -- потянулся через стол Владимир Се­меныч к пожилому,
крепкому еще  человеку. -- А,  Кузьма Егорыч!.. Не находите, что  он слишком
близко к микрофо­ну поет?
     -- Кто? -- откликнулся Кузьма Егорыч. -- А, этот... На­хожу.  По-моему,
он его сейчас скушает.
     -- Кого? -- не поняли со стороны.
     -- Микрофон.
     Ближайшие, кто расслышал, засмеялись.
     -- Сейчас вообще  мода  пошла: в самый микрофон петь. Черт знает что за
мода!
     -- Ходят с микрофоном! Ходит и поет. Так-то можно петь.
     -- Шаляпин без микрофона пел!
     -- Ну, взялись, -- негромко, с ехидной радостью сказал Владимир Семеныч
своей новой подруге. -- Сейчас этого... с микрофоном вместе съедят.
     -- То -- Шаляпин! Шаляпин  свечи гасил  своим басом, -- сказал пожилой.
Так  сказал, как если бы он  лично знавал  Шаляпина и видел,  как тот "гасил
свечи".
     -- А вот и диссертант наш! -- заволновались, задвигались за столом.
     По  залу  сквозь  танцующих  пробирались  мужчина  лет со­рока,  гладко
бритый, в черном костюме и в пышном  галсту­ке, и с ним -- старый, несколько
усталый, наверно, профес­сор.
     Встали  навстречу  им,  захлопали в  ладоши. Женщина в  голубом окинула
презрительным взглядом танцующих без­дельников.
     -- Прошу садиться! -- сказал кандидат.
     -- А фасонит-то! -- тихо воскликнул Владимир Семе­ныч. -- Фасонит-то!..
А сам небось на трояки с грехом попо­лам вытянул. Фраер.
     -- Боже мой! -- изумилась Изольда Викторовна. -- Отку­да такие слова!..
Зачем это?
     --  Тю! -- в свою очередь,  искренне изумился Владимир Семеныч.  --  Да
выпивать-то с кем попало приходилось -- набрался. Нахватался, так сказать.
     -- Но зачем же их тут произносить?
     Владимир Семеныч промолчал. Но, как видно, затаил досаду.
     Тут захлопали бутылки шампанского.
     --  Салют!  --   весело  закричал   один  курносый,  в  очках.   --  За
новоиспеченного кандидата!
     -- Товарищ профессор, ну, как он там вообще-то? Здо­рово плавал?
     Профессор неопределенно, но, в общем, вежливо пожал плечами.
     -- За профессора! За профессора! -- зашумели.
     -- За обоих! И -- за науку!
     Кандидат стоял и нахально улыбался.
     -- За здоровье всех наших дам! -- сказал он.
     Это всем понравилось.
     Выпили. Придвинулись к закуске. Разговор не прекра­щался.
     -- Грибки соленые или в маринаде?
     -- Саша, подай, пожалуйста, грибочки! Они соленые или в маринаде?
     -- В маринаде.
     -- А-а, тогда не надо, у меня сразу изжога будет.
     -- А селедку?.. Селедку дать?
     -- Селедочку? Селедочку можно, пожалуй.
     --  Вам  подать  в  маринаде?  --  спросил  Владимир  Семе­ныч  Изольду
Викторовну
     -- Можно.
     -- Сань, подай, пожалуйста, в маринаде! Вон -- в мари­наде!
     -- А танцуют ничего. А?
     -- Слышите! Сергей уже оценил: "Танцуют ничего"!
     Засмеялись.
     -- Подожди, он сам скоро пойдет. Да, Сергей?
     -- А что? И пойду!
     -- Неисправимый человек, этот Сергей!
     -- Дурак неисправимый, -- уточнил Владимир  Семеныч Изольде Викторовне.
-- Дочка  в  девятый класс  ходит, а он все на  танцах  шустрит.  Вон  он, в
клетчатом пиджаке.
     Изольда   Викторовна   интеллигентно   потыкала  вилочкой  маринованные
грибочки,  которые  она  перед тем мелко  порезала  ножиком...  Но  Владимир
Семеныч  не  давал  ей  как следует поесть  --  все склонялся  и говорил  ей
что-нибудь. Она слушала и кивала головой.
     Поднялся во весь рост курносый Сергей.
     -- Позвольте!
     -- Тише, товарищи!..
     -- Дайте тост сказать! Товарищи!..
     --  Товарищи!  За  дам мы  уже  выпили...  Это правильно.  Но  все  же,
товарищи, мы  собрались здесь сегодня не из-за дам, при всем моем уважении к
ним.
     -- Да, не из-за их прекрасных глаз!
     -- Да.  Мы собрались... поздравить  нового  кандидата, нашего Вячеслава
Александровича.  Просто  --  нашего  Сла­ву.  И  позвольте  мне  тут сегодня
скаламбурить: слава наше­му Славе!
     Засмеялись и захлопали.
     Курносый сел было, но тут же вскочил опять:
     -- И позвольте, товарищи!.. Товарищи! И позвольте так­же приветствовать
и поздравить  руководителя,  который  на­правлял,  так  сказать,  и всячески
помогал...  и  является  орга­низатором  и  вдохновителем руководящей  идеи,
которая заложена в основе. За вас, товарищ профессор!
     Дружно опять захлопали.
     -- Трепачи, -- сказал Владимир Семеныч Изольде Вик­торовне.
     Изольда Викторовна тоскливо опять покивала головой.
     Со всех сторон налегали на закуски и продолжали актив­но разговаривать.
     Пожилой  человек и  человек  с  золотыми  зубами налади­ли  через  стол
дружеские пререкания.  А  так как было шумно и гремела музыка, то и они тоже
говорили очень громко.
     -- Что не звонишь?! -- кричал пожилой.
     -- А?
     -- Не звонишь, мол, почему?!
     -- А ты?
     -- Я звонил! Тебя же на месте никогда нету!
     -- А-а, тут я не виноват! "Не виновата я!"
     -- Так взял бы да позвонил! Я-то всегда на месте!
     -- А  я  звонил  вам, Кузьма Егорыч!  --  хотел  влезть в этот разговор
Владимир Семеныч, обращаясь к пожилому,  к  Кузьме Егорычу. -- Вас  тоже  не
было на месте.
     -- А? -- не расслышал Кузьма Егорыч.
     -- Я говорю, я вам звонил!
     -- Ну и что? А чего звонил-то?
     -- Хотел... это... Нам "Роджерсы" хотят забросить...
     -- Кузьма! А, Кузьма!.. -- кричал золотозубый. Кузьма Егорыч повернулся
к нему. -- Ты Протопопова встречаешь?
     -- Кого?
     -- Протопопова!
     -- Каждый день!
     -- Ну как? -- спросил Владимир Семеныч Изольду Вик­торовну. -- Скучно?
     -- Ничего, -- сказала она.
     -- Видите,  какой разгул мещанства!  Взял  бы  всех и облил шампанским.
Здесь живут более или менее только вот эти два, которые кричат друг другу...
Остальные больше пока­зуху разводят.
     -- А я уж  думал, тебя перевели  куда-нибудь!  -- кри­чал Кузьма Егорыч
золотозубому. -- Куда он, думаю, про­пал-то?!
     -- Куда перевели?
     -- Может, думаю, повысили его там!
     -- Дожидайся -- повысят! Скорей -- повесят!
     -- Ха-ха-ха!.. -- густо, гулко засмеялся Кузьма Егорыч.
     -- Ну  что, Софья Ивановна? -- обратился Владимир Се­меныч  к женщине в
голубом. Его злило, что ни его, ни его подругу как-то не замечают, не  хотят
замечать. -- Все воюе­те там, с малышами-то.
     Софья Ивановна мельком глянула на него и постучала вилкой по графину.
     -- Товарищи!.. Товарищи, давайте предложим им нор­мальный вальс! Ну что
они... честное слово, неприятно же смотреть!
     -- В чужой монастырь, Софья Ивановна, со своим уста­вом...
     -- Да почему?! Мы же в своей стране, верно же! Давайте попросим сыграть
вальс. Молодежь!..
     -- Не надо, -- остановил Кузьма Егорыч. -- Не наше де­ло:  пусть с  ума
сходят.
     -- А вот это в корне неправильное решение! -- восстала Софья Ивановна.
     -- Да хорошо танцуют, чего вы! -- сказал человек с золо­тыми зубами. --
Был бы помоложе, сам пошел бы... подрыгался.
     -- Именно -- подрыгался! Разве в этом смысл танца?
     -- Ну, еще тут смысла искать! А в чем же?
     -- В кра-соте! -- объяснила Софья Ивановна.
     -- А  смысл  красоты  в  чем?  --  все  хотел тоже  поговорить Владимир
Семеныч. -- А, Софья  Ивановна? Если вы, допус­тим, находите,  что  вот этот
виноград...
     -- Одну минуточку,  Алексей Павлыч, вы  что, не соглас­ны  со  мной? --
требовательно спрашивала Софья Ивановна золотозубого.
     --  Согласен,  согласен,  Софья  Ивановна,  --  сказал Алек­сей  Павлыч
недовольно. -- Конечно, в красоте. В чем же еще!
     -- Да, но в чем смысл красоты?! -- вылетел опять Влади­мир Семеныч.
     --  Так в  чем же дело?  -- Софья Ивановна упорно не  хоте­ла  замечать
Владимира Семеныча. -- Алексей Павлыч!
     -- Ау?
     -- В чем же дело?!
     Владимир Семеныч помрачнел.
     -- Пойдемте домой, -- предложила Изольда Викторовна.
     -- Подождите. А то поймут, как позу... Ну, кретины! Кро­хоборы.
     -- Саша, Саш! -- громко говорили за столом. -- У тебя Хламов бывает?
     -- Вчера был.
     -- Как он?
     -- В порядке.
     -- Да? Устроился?
     -- Да.
     -- Довольный?
     -- Ничего, говорит. А чего ты о нем?
     -- Пойдемте  домой,  --  опять  сказала  Изольда Викторов­на.  Владимир
Семеныч вместо ответа постучал вилкой по графину.
     -- Друзья!  -- обратился он ко  всем. -- Минуточку, дру­зья!..  Давайте
организуем летку-енку! В пику этим...
     --  Да что  они вам?!  --  рассердился Алексей  Павлыч, золотозубый. --
Танцуют люди, нет, надо помешать.
     Владимир Семеныч сел.
     Помолчал и сказал негромко:
     -- Ох, какие  мы  нервные! Ах ты, батюшки!.. -- взял фу­жер с  вином  и
выпил один.
     -- Что это вы? -- удивленно спросила Изольда Викто­ровна.
     --  Какие  ведь  мы  все...  культурные,  но слегка нервные! -- не  мог
успокоиться Владимир Семеныч. -- Да? Зубы даже из-за этого потеряли.
     Никто не слышал Владимира  Семеныча, только Изольда Викторовна слышала.
Она со  страхом смотрела на  него.  Владимир Семеныч еще  набухал в фужер  и
выпил.
     --  Какие мы все  нервные!  Да,  Софья  Ивановна?!  --  повы­сил  голос
Владимир Семеныч, обращаясь  к  Софье Иванов­не.  -- Культурные,  но  слегка
нервные. Да?
     Софья Ивановна внимательно посмотрела на Владими­ра Семеныча.
     -- Нервные, говорю, все! -- зло сказал Владимир Семе­ныч, глядя в глаза
строгой  женщины. -- Все прямо изнерв­ничались  на  общественной работе!  --
Владимир Семеныч искусственно -- недобро -- посмеялся.
     -- Что, опять? -- спросила Софья Ивановна значительно и строго.
     --  Да  вы  только  это... не смотрите  на  меня, не смотрите  таким...
крокодилом-то, --  сказал Владимир Семеныч. -- Не  смотрите  -- мы  же  не в
детсадике. Верно? Имел я вас всех в виду!
     К  Владимиру Семенычу  повернулись, кто был  ближе  и  слышали, как  он
заговорил. Повернулись и смотрели.
     --  Имел,  говорю,  я вас всех  в  виду!  -- повторил для всех Владимир
Семеныч. -- Очень уж вы умные все, как я погля­жу! Крохоборы...
     -- Володька! -- предостерегающе сказал курносый Сер­гей.
     -- Что -- "Володька"? Я тридцать четыре года Володька. Я вас  всех имел
в  виду, --  Владимир Семеныч еще налил  в фужер и выпил. --  Вот так, -- он
оглянулся  -- Изольды Викторовны рядом не было. Сбежала. Владимира  Семеныча
пуще  того злость взяла. --  Я вам  популярно объясняю: вы все крохоборы. Во
главе с Софьей Ивановной.  А  она просто дура набитая.  Мне жалко ребятишек,
которыми она там командует... Вы все дураки!
     Теперь все за столом молчали.
     -- Ду-ра-ки! -- повторил Владимир Семеныч. И встал. -- Мещане! Если вас
всех... все ваши  данные заложить в кибер­нетическую машину и прокрутить, то
выйдет  огромный  нуль!  Нет,   вы  сидите  и  изображаете   из  себя  поток
информа­ции. Боже мой!.. -- Владимир Семеныч  скорбно всех огля­дел. -- Нет,
-- сказал он, -- я под такой работой не подпи­сываюсь. Адью! Мне грустно.
     Он вышел на улицу и стал звать:
     -- Изольда Викторовна! Изольдушка!.. -- он думал, она где-нибудь близко
-- ждет  его.  Но  никто  не  отзывался.  --  Изольдушка!.. --  еще покричал
Владимир  Семеныч.  И за­плакал. Выпитое вино как-то  очень  ослабило его. В
голове было ясно, но  так вдруг  стало грустно, так  одиноко! Он хо­тел даже
двинуть к подруге жены, чтобы поговорить с же­ной... Но одумался.
     --  Нет, -- говорил он сам с  собой, -- нет, только не это. Этого вы от
меня не дождетесь, крохоборы. Нули. Этой ра­дости я вам не сделаю.
     Он  шел по  неосвещенной улице,  как  по темной  реке плыл,  --  вольно
загребал руками, и его куда-то несло. От го­ря и одиночества хотелось орать,
но он знал и помнил, что это нельзя, это, как  выражаются кандидаты, чревато
послед­ствиями.
     Принесло  его как раз  к  дому. Он вошел в опостылевшую квартиру и,  не
раздеваясь, стал ломать  "Россарио". Откры­вал дверцы и заламывал их ногой в
обратную сторону: двер­цы  с  хрустом  и  треском  безжизненно повисали  или
отвали­вались вовсе. И этот  хруст успокаивал  растревоженную  душу, это как
раз было то, что усладило вдруг его злое, мсти­тельное чувство.
     --  Вот  так вот...  крохоборы  несчастные,  --  приговаривал  Владимир
Семеныч. --  Пр-рошу!..--  хр-р-ресть  -- еще одна дверца  отвалилась  и  со
стуком упала  на пол. --  Пр-рошу!..  Мещане! -- и  еще одна  гладкая, умело
сработанная доска валяется на полу. -- Нулики! Пр-рошу!..
     Но что удивительно:  Владимир Семеныч ломал "Россарио" и видел, как это
можно  восстановить. В мебельном ма­газине,  где  работал  Владимир Семеныч,
работал  же  золотой  краснодеревщик,  дядя  Гриша,   он  делал   чудеса   с
изуро­дованной мебелью. И опытный глаз Владимира  Семеныча отмечал, где надо
будет  поставить  латку   и  пустить  под  мо­рилку,  где,  видно,  придется
привернуть  металлические   по­лоски,  чтобы  было  куда  крепить  шарнирные
устройства. Но все же дверцы Владимир Семеныч выломил все. И после этого лег
спать.


     OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского





Внутреннее содержание

     В  село Красный Яр из  города  (из  городского  Дома моде­лей) приехала
группа молодых людей. Демонстрировать моды.
     Было  начало  лета.  По   сельской  улице  пропылил   красный  автобус,
остановился возле клуба,  и из него  стали выходить яркие  девушки и молодые
парни с музыкальными инструментами.
     Около  автобуса  уже  крутился  завклубом  Николай  Дегтя­рев,  большой
прохиндей  и  лодырь.  Встретил.  И  повел  устра­ивать   молодых  людей  по
квартирам.
     На щите у клуба --  ДК,  как его упорно называл Дегтя­рев, -- появилось
объявление:


ОБЪЯВЛЕНИЕ!
     Сегодня   в   ДК   будет   произведена   демонстрация    молодежи   мод
весенне-летнего сезона. Нач. в 9 час. Потом кинофильм. Плата за демонстрацию
не берется.

     Народу в клуб  пришло много. Большинство -- молодежь, девушки. Дегтярев
толкнул речь.
     -- В наш век, -- сказал он, -- в век потрясающих  по свое­му восхищению
достижений, мы, товарищи, должны оде­ваться! А ведь не секрет, товарищи, что
мы  еще  иногда пуска­ем  это дело  на самотек.  И  вот  сегодня  сотрудники
городского  Дома  моделей  продемонстрируют  перед  вами  ряд  достиже­ний в
области легкой промышленности.
     Закончил Дегтярев так:
     -- И если  когда-то  отдельные  остряки с недоверием  гово­рили: "Русь,
культуришь?",  то  сегодня  мы смело  можем ска­зать: "Да,  товарищи,  мы за
высокую культуру села!"
     Потом на сцену вышли парни с инструментами, стали полукругом и заиграли
что-то  веселое,  легкое.  На  сцену  вы­шла  девушка,  одетая  в  красивое,
отливающее серебром белое платье... Прошлась  легкой  поступью, повернулась,
улыбну­лась в зал и еще прошлась.
     --  Это   вечернее   строгое   платье,  --  стала  объяснять   пожи­лая
неинтересная  женщина, которую  сперва никто не заме­тил на  сцене. -- Фасон
его довольно простой, но, как видите, платье производит впечатление.
     Девушка в платье все ходила и  ходила, поворачивалась, улыбалась в зал.
Музыканты играли. Особенно старался ударник: подкидывал палочки, пристукивал
ногой.  Аккордеонист  тоже  пристукивал ногой.  И гитарист тоже  пристукивая
ногой.
     Девушка  в серебристом платье ушла.  Тотчас на сцену вышла другая --  в
другом платье.  Это  была совсем еще моло­денькая, стройненькая,  с красньми
губками.  Она  тоже  прошлась по сцене мелкими шажками, повернулась...  Да с
таким изяществом повернулась, что в зале одобрительно загудели.
     -- Это платье на  каждый день. Оно очень удобно и недо­рогое. Его можно
надеть и вечером...
     Братья Винокуровы сидели в первом ряду и все хорошо видели.
     Иван,  старший,  сидел,  облокотившись  на  спинку  стула,  и  поначалу
снисходительно  смотрел на  сцену. Но все веселее играли музыканты, выходили
другие девушки, в других платьях, улыбались... Иван сел прямо.
     Младший,  Сергей,  как  сел, так ни разу не  шевельнулся --  смотрел на
девушек.
     Вышла полненькая беленькая девушка в синем простень­ком платьице. Стала
ходить.
     -- Это платье удобно для купания. Оно легко снимается...
     Полненькая  девушка  остановилась  как  раз  против  бра­тьев  и  стала
расстегивать платье. Иван толкнул коленом Сер­гея; тот не шевельнулся.
     Девушка сняла платье,  осталась в  одном  купальнике  и так прошлась по
сцене.
     В зале стало тихо.
     Девушка улыбнулась и стала надевать платье. Надела и ушла.
     Завклубом  (он сидел  в  первом ряду,  у  прохода)  обернулся и  строго
посмотрел  на  всех. Отвернулся, подумал немного и захлопал. Его поддержали,
но неуверенно: многие считали, что аплодисменты тут ни к чему.
     Потом  выходили  молодые   люди  в   костюмах,  тоже  проха­живались  и
улыбались...
     Потом было кино.

     Когда вышли из клуба, Иван стал обсуждать манекенщиц.
     --  Вообще я тебе так скажу: ничего в них хорошего не­ту, -- заявил он.
Иван  жил в городе, и  когда  приезжал в  от­пуск в деревню, смотрел  на все
свысока,  судил обо всем легко и скоро -- вообще делал вид,  что он отвык от
деревни. -- У них же внешность одна, а нутра на пятак нету.
     -- Брось, -- недовольно заметил Сергей. Он не любил, когда брат начинал
умничать. -- Сам сейчас мечтать бу­дешь...
     -- Я?
     -- Ты, кто же.
     --  Во-первых, они  не в моем вкусе  -- худые,  --  сказал  Иван. --  А
главное, у них внутреннего содержания нету.
     -- А на кой черт мне ихнее содержание? -- спросил Сер­гей.
     -- Здорово живешь! --  удивился старший.  -- Серьга, ты  какой-то... Ты
что?
     -- Ну что?
     --  Содержание  -- это  все! --  убежденно сказал Иван.  -- Женщина без
внутреннего содержания -- это ж... я не знаю... кошмар!..
     -- Пошел ты, -- отмахнулся Сергей.
     Дома  Винокуровых  ждал сюрприз:  к  ним  определили на  квартиру  двух
девушек-манекенщиц. Сказал  им об этом отец, Кузьма Винокуров. Кузьма  сидел
на крыльце, курил.
     -- К нам двух девах на фатеру поставили, -- сказал он. -- До завтрева.
     Братья переглянулись.
     -- Которые в клуб приехали? Из города? -- спросил Иван.
     -- Но.
     -- Ничего себе!.. -- Иван даже слегка растерялся. -- А где они сейчас?
     -- В горнице.
     Сергей сел на приступку крыльца, закурил.
     -- Пойдем к ним, Серьга? -- предложил Иван.
     Сергей промолчал.
     -- А?
     -- Зачем?
     -- Так... Пойдем?
     -- Постучитесь сперва -- они там переодеваются, одна­ко, -- предупредил
отец. -- А то вломитесь.
     Сергей погасил окурок, поднялся.
     -- А что скажем?
     -- Добрый вечер, мол... Вообще, потрепемся.
     Сергей вошел в  дом, в прихожую избу,  нашел  в сундуке  новую  рубаху,
надел.
     -- Ты только... это... не шибко там, -- посоветовал брату.
     Иван снисходительно поморщился.
     -- Спокойно, Сережа, -- не таких видели.
     Сергей кивнул на горничную дверь.
     -- Ну...
     Иван постучал.
     -- Да! -- сказали в горнице.
     Братья вошли.
     --  Добрый  вечер!  --  громко  сказал  Иван,  не успев  оглядеться.  И
остановился в дверях.  Сергей оказался в дурацком  положении:  ему и  пройти
вперед нельзя -- Иван загородил дорогу, --  и  назад поворачивать неловко --
показался уже. Он тоже  негромко сказал "добрый вечер" и ткнул кулаком Ивана
в спину. Иван не двигался.
     Девушки ответили на приветствие и вопросительно смотрели на парней.
     -- Мы здесь живем, -- счел нужным пояснить Иван.
     -- Да? Ну и что?.. Мы не стеснили вас?
     -- Вы что! -- воскликнул Иван и двинулся вперед.
     Сергей пошел за ним. Он чувствовал себя скверно -- стыдно было.
     Одна   девушка,  та  самая,  что   ходила  по   сцене  в   купальни­ке,
причесывала