Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
Сверху что-то отвечали.
-- Слезь у меня, слезь... Я тут с тобой потолкую! -- проворчал Иван.
-- Вы Громов?
-- А?
-- Громов Иван Николаич?
-- Ну.
-- Телеграмма...
Иван взял телеграмму, прочитал... Посмотрел на девушку, сел на груду
кирпичей, вытер рукавом лоб. (Девушка, видно, знает содержание телеграммы,
понимающе смотрит на бригадира, ждет с карандашиком и квитанцией, где Иван
должен расписаться.) Иван еще раз прочитал телеграмму... Склонил голову на
руки.
Подошли двое рабочих из бригады.
-- Что, Иван?
-- Отец помирает, -- сказал Иван, не поднимая головы.
-- Распишитесь, -- попросила девушка.
-- А?
-- За телеграмму...
Иван машинально чиркнул, куда ему показали. Девушка ушла.
-- Наука. -- Один из рабочих взял телеграмму; прочитал.
-- Семен-то... кто это?
-- Брат.
-- Нда...
Подошли еще рабочие.
-- Что?
-- Отец у Ивана помирает.
...Взвыл с надсадной тоской паровоз.
Иван в тамбуре вагона. Курит. Смотрит в окно.
...Сеня Громов, маленький, худой парень, сидел один в пустой избе,
грустно и растерянно смотрел перед собой. Еще недавно на столе стоял гроб.
Потом была печальная застолица... Повздыхали. Утешили как могли. Выпили за
упокой души Громова Николая Сергеевича... И разошлись. Сеня остался один.
...Вошел Иван.
Сеня, увидев его, скривил рот, заморгал, поднялся навстречу...
-- Все уж... отнесли.
Иван обнял щуплого Сеню, неумело приласкал. Тот, уткнувшись в грудь
старшего брата, молча плакал, хотел остановиться и не мог... Досадливо
морщился, вытирал рукавом глаза.
-- Ладно, перестань. Ладно, Сеня...
-- Он все ждал... кхэх... На дверь все смотрел...
-- Ладно, Сеня.
Братья не были похожи. Сеня -- поджарый, вихрастый, обычно непоседа и
говорун -- выглядел сейчас много моложе своих двадцати пяти лет. Ивану -- за
тридцать, среднего роста, но широк и надежен в плечах, с открытым крепким
лицом, взгляд спокойный, твердый, несколько угрюмый...
-- Ладно, Сеня, ничего не сделаешь.
Сеня высморкался, вытер слезы, пошел к столу.
Иван огляделся.
-- Что же один-то?
-- А кому тут?.. Были. Посидели маленько, помянули и ушли. Вечером
тетка Анисья придет, приберется.
Иван закурил, присел к столу, отодвинул локтем тарелку с кутьей. Еще
раз оглянулся.
Сеня тоже сел.
-- Поглядел бы, какой он сделался последнее время -- аж просвечивал.
Килограмм двадцать, наверно, осталось... А до конца в памяти был.
Иван глубоко затянулся сигаретой.
-- Может, поешь с дороги?
-- Пошли на могилу сходим.
Когда вышли из ограды, Иван оглянулся на родительскую избу. Она
потемнела, слегка присела на один угол... Как будто и ее придавило горе.
Скорбно смотрели в улицу два маленьких оконца... Тот, кто когда-то срубил
ее, ушел из нее навсегда.
-- Завалится скоро, -- сказал Сеня, догадавшись, о чем думает брат. --
Перебрать бы -- никак руки не доходят.
-- Тут, я погляжу, все-то не лучше.
-- А кому строиться-то? Разъехались строители... города строить.
Некоторое время шли молча.
-- Почему так пусто в деревне-то? -- спросил Иван. -- Как Мамай прошел.
-- Я ж тебе говорю...
-- Да ну, все, что ли, разъехались?
-- Много. А кто есть -- все на уборке.
-- У вас совхоз, что ли?
-- Теперь совхоз... Отделение, а центральная усадьба в Завьялове. Когда
колхоз был, поживее было. И район был в Завьялове -- рядом совсем.
-- А сейчас где?
-- В Березовском.
-- А ты шоферишь все?
-- Шоферю. У нас в отделении шесть машин, я -- главный.
-- Механик, что ли?
-- Старший шофер, какой механик.
Пришли на кладбище.
Остановились над свежей могилой, обнажили головы... Мир и покой царства
мертвых, нездешняя какая-то тишина кладбища, руки-кресты, безмолвно воздетые
к небу в неведомой мольбе, -- все это действует на живых извечно
одинаково: больно.
Иван стиснул зубы, стараясь побороть подступившие к горлу слезы. Сеня
шаркнул ладонью по глазам.
-- Давай помянем, -- сказал он.
Он, оказывается, прихватил бутылку красного вина и рюмку. Налил
брату...
Иван выпил... Помолчал. Склонился, взял горсть влажной земли с могилы,
размял в руке, сказал:
-- Прости, отец.
-- Уберемся с хлебом -- оградку сделаю, -- пообещал Сеня. -- И березу
посажу.
Налил себе, тоже выпил.
-- Пошли, Сеня. Тяжело. Хоть по деревне пройдемся.
Обратно шли медленно.
-- У тебя в семье-то все хорошо? -- расспрашивал Сеня.
-- Нету семьи, -- неохотно ответил Иван. -- Разошлись.
-- Почему?
-- Потом...
Сеня качнул головой, но больше об этом говорить не решился.
-- Поживешь здесь хоть маленько-то?
-- Некогда, Сеня.
-- Поживи, братка. А то мне одному... Хоть с недельку. А?
Иван переменил тему разговора:
-- Ты-то почему не женишься?
Сеня горестно оживился.
-- Женись... когда они, паразитки, не хочут за меня. У меня душа кипит,
-- он стукнул себя в грудь сухим крепким кулачком, -- а им -- хаханьки.
Пулей прозвали -- и довольны. А я просто энергичный. И не виноват, что не
могу на месте усидеть. Вон она -- недалеко живет, Валька-то Ковалева...
Помнишь, нет?
-- Ефима Ковалева?
-- Но.
-- Так она же вот такая была...
-- А счас под потолок вымахала. Вот люблю ее, как эту... как не знаю...
Прямо задушил бы, гадину! -- Сеня говорил скоро, беспрестанно размахивая
руками. -- Но я ее допеку, душа с меня вон.
-- Красивая девка?
-- На тридцать семь сантиметров выше меня. Вот здесь -- во, полна
пазуха! Глаза горят, вся гладкая... Я как увижу, так полдня хвораю.
-- Выбрал бы поменьше. Куда она тебе такая?
-- Тут на принцип дело пошло. Вот тут оглобля одна рядом поселилась, на
сорок три сантиметра выше меня...
-- Кто?
-- Ты не знаешь, они с Украины приехали. Мыкола. Он тоже в нее
втюрился. Так тот хочет измором взять. Как увидит, что я к ней пошел,
надевает, бендеровец, бостоновый костюм, приходит и сидит. Веришь -- нет,
может два часа сидеть и ни слова не скажет. Сидит и все -- специально
мешает мне. Мне уж давно надо от слов к делу переходить, а он сидит.
-- Поговорил бы с ним.
-- Говорил! Он только мычит. Я говорю: если ты -- бык, оглобля, верста
коломенская, так в этом все? Тут вот что требуется! -- Сеня постучал себе
по лбу. -- Я говорю, я -- талантливый человек, могу сутки подряд говорить, и
то у меня ничего не получается. Куда ты лезешь? Ничего не понимает!
Иван узнавал младшего брата. Как только не называли его в деревне:
"пулемет", "трещотка", "сорока на колу", "корсак" -- все подходило Сене,
все он оправдывал. Но сейчас ему действительно, видно, горько было.
Взъерошенный, курносый, со сверкающими круглыми глазками, он смахивал на
подстреленного воробья (Сеня слегка прихрамывал), возбужденно крутил
головой; показывал руками, какого роста "оглобля" Валька Ковалева и как
много у нее всего.
-- А она?
-- Что?..
-- Она-то как к нему?
-- Она не переваривает его! Но он упрямый, хохол. Я опасаюсь, что он
-- сидит и чего-нибудь высидит. Парней-то в деревне -- я... да еще
несколько.
-- Трепешься много, Сеня, поэтому к тебе серьезно не относятся.
-- А что же мне остается делать? -- остановился Сеня. -- Что я, витязь
в тигровой шкуре? Мне больше нечем брать. -- Сеня вдруг внимательно
посмотрел на брата. -- Пойдем сейчас к ней, а?
-- Зачем?
-- Ты объяснишь ей, что внешность -- это нуль! Ты сумеешь, она
послушает тебя. Ты ей докажи, что главное -- это внутреннее содержание. А
форма -- это вон, оглобля. Пойдем, братка. Ты хоть поглядишь на нее. Я ведь
весь уж высох из-за нее. А ей хоть бы что! Я сохну, а она поперек себя шире
делается. Это не девка, а Малахов курган какой-то...
-- Ты не захмелел?
-- Да ничего! Что я? Я редко пью. Это счас уже... Пойдем.
-- Ну пошли.
Уже вечерело. На улице появились люди -- шли с работы. Возле соседнего
с домом Ковалевых двора Сеня остановился, спросил белоголового карапуза,
который таскал на веревочке грузовик и гудел:
-- Жираф дома?
-- Ой, -- сказал карапуз, -- он тебя мизинчиком поднимет.
-- Скажи ему, чтоб он вышел. Иди, скажи. А я тебе завтра петушка
привезу.
-- Не обманешь?
-- Нет. Счас посмотришь эту оглоблю. Иди, Васька, скажи: пошли, мол,
крепость брать.
Карапуз побежал в дом.
-- Зачем ты? -- спросил Иван.
-- Счас увидишь...
-- Ко-олька, иди клепость блать, Сенька-пуля зовет! -- закричал еще на
крыльце карапуз.
-- Пойдем, ни к чему это, -- опять сказал Иван.
-- Подожди, подожди... Счас увидишь...
На крыльцо из дома вышел огромный парень, еще в рабочей одежде.
-- Здорово, Микола! -- вежливо поприветствовал Сеня. -- Иди познакомься
с братом.
Микола вытер тряпкой грязные огромные ладони, подошел к воротцам,
протянул Ивану руку.
-- Микола.
-- Иван.
-- Костюм погладил? -- спросил Сеня.
-- Он у меня всегда глаженный, -- ответствовал Микола, не удостоив
взглядом Сеню.
-- Все, Микола. -- Сеня высморкался на дорогу. -- Больше он тебе не
понадобится: идем договариваться насчет свадьбы.
Простодушный Микола беспокойно и вопросительно посмотрел на Ивана.
Иван, чтоб скрыть неловкость, стал закуривать.
-- Мели, Емеля... -- сказал Микола.
-- В общем, мы пошли. -- Сеня первый деловито пошагал к дому
Ковалевых.
...Валя только пришла с работы, умывалась во дворе под рукомойником.
Увидев входящих Ивана и Сеню, ойкнула и, накинув полотенце, побежала в дом.
-- Куда вы?! Я же без кофты!
-- Видал? -- спросил Сеня, грустно глядя вслед девушке.
-- Это Валька? -- удивился Иван.
-- Она.
-- Ну, Сеня... тут, по-моему, тебе нечего делать. Господи, растут-то
как!..
-- Пошли в дом.
-- Она же не одетая.
-- Она в горнице, а мы пока в прихожей посидим.
Ковалевы -- отец, мать, молодая женщина с ребенком (невестка), младшая
сестра Вали, школьница, тоже не по годам рослая, очень похожая на нее, --
ужинали. Поздоровались.
-- Подсаживайтесь с нами, -- пригласил хозяин.
-- Спасибо, мы только из-за стола.
Братья присели на лавку у порога. Ели хозяева молча, с крестьянской
сосредоточенностью. Натруженные за день руки аккуратно, неторопливо носили
из общей большой чашки наваристую похлебку. Один хозяин позволил себе
поговорить во время еды.
-- Не захватил отца-то, Иван.
-- Нет.
-- Чо же, долго ехать шибко?
-- Четверо суток почти.
Хозяин качнул головой.
-- Эка... занесло тебя.
Из горницы выглянула Валя.
-- Заходите.
Сеня с готовностью поднялся, ушел в горницу, Иван остался поговорить с
хозяином.
-- Где робишь там?
-- На стройке.
-- Ничто получаешь-то, хорошо?
-- Да ничего, хватает. А Петро-то ваш где?
-- А тоже вроде твоего, в город подался, судьбу искать. Вы ить какие
нонче: хочу крестьянствую, хочу хвост дудкой и... Наоставляют вот, с такими,
горя мало. -- Старик кивнул в сторону невестки.
-- Да уеду я, уеду, Господи! -- в сердцах сказала та. -- Устроится он
там маленько -- уеду, лишнего куска не съем.
-- Мне куска не жалко, -- все так же спокойно, ровно продолжал старик.
-- Меня вот на их зло берет. -- Он посмотрел на Ивана. -- Уехать -- дело
нехитрое. А на кого землю-то оставили? Они уехали, ты уедешь, эти (в
сторону младшей дочери) тоже уедут -- им надо нивирситеты кончать. Кто же
тут-то останется? Вот такие, как мы со старухой? А нам веку осталось -- год
да ишо неделя. Вон он, Сергеич-то... раз-два и сковырнулся. Так и все уйдем
помаленьку. Что же тогда будет-то?
Из горницы выглянул Сеня.
-- Иван, зайди к нам.
Иван бросил окурок в шайку, пошел в горницу. Слова старика нежданно
вызвали в нем чувство вины; когда шел по улице и поразился пустотой в
деревне, почему-то не подумал о себе.
Сеня ходил по горнице, засунув руки в карманы брюк. Видно, он только
что что-то горячо доказывал.
-- Здравствуй, Валя.
-- Здравствуйте. -- Навстречу Ивану поднялась рослая, крепкая,
действительно очень красивая девушка. Круглолицая, с большими серыми
глазами... Высокую грудь туго облегала белая простенькая кофта. Здоровье,
сила чувствовались в каждом ее движении, в повороте опрятной, гладко
причесанной головы, во взгляде даже.
-- Валя!.. -- невольно сказал Иван, пожимая ей руку. -- Ты когда успела
так вырасти?
-- Годы, Иван... Вы уж сколько не были дома-то?
-- Да ну, сколько?.. Ну, может, много. Только ты все равно не "выкай",
я не привык как-то. Ты... ну Валя, Валя...
Валя засмеялась довольная.
-- Что "Валя"?
-- Красавица ты прямо.
-- Да ну уж...
-- Вот так мы ее тут и испортили, -- встрял Сеня. -- Каждый, кто
увидит: "Красавица! Красавица!" А ей на руку.
-- Сеня, ты же первый так начал, -- с улыбкой сказала Валя.
-- Когда?
-- Когда из армии-то пришел. Ты что, забыл?
-- Так то я один, а то вся деревня, языки вот такие распустили...
-- Нет, Сеня, тут распускай, не распускай, а факт остается фактом. --
Иван сел на стул. -- Как живешь-то, Валя?
-- Хорошо. -- Валя внимательно посмотрела на Ивана, усмехнулась. --
Надолго к нам?
-- Да не знаю, -- неопределенно ответил Иван. Вспомнились слова
старика Ковалева, и он невольно опять подумал о них. -- Курить здесь можно?
-- Пожалуйста. Я сейчас принесу чего-нибудь... -- Валя вышла из
горницы.
-- Видал, что делается? -- спросил Сеня.
-- Видал. Неважные твои дела.
-- Просто пройдет по горнице, а у меня вот здесь, как ножами... Видал,
как счас прошла?
Иван не успел ответить. Вошла Валя, поставила на стол блюдце.
-- Вот сюда пепел.
-- Ты вот послушай его, если мне не веришь. Он больше нашего повидал,
-- начал Сеня.
-- Ну? -- Валя опять весело посмотрела на Ивана.
-- Как было при царизме? -- рассуждал Сеня.
-- Как? -- спросила Валя.
-- Ручной труд. Эксплуатация человека человеком. -- Сеня не мог сидеть,
когда говорил. -- Тогда, конечно, надо было, чтобы мужик был здоровый. Кого
лучше эксплуатировать? Миколу или меня? Миколу. На него можно два куля
навалить, и он понесет. Со мной хуже: где сядешь, там и слезешь. Теперь:
наше время -- атомный век. Спрашивается, для чего мне надо расти с
колокольню? Я нажимаю стартер, завожу машину и везу три тонны. Сейчас даже
модно маленьким быть. Японцы, например, все маленькие, и ведь живут --
ничего! У нас же как вымахает какая-нибудь жердь -- так все рады-радешеньки,
без ума прямо! -- Сеня не на шутку расходился. -- Вырос детинушка. Ладно,
он, допустим, один восемьдесят. А вот этот фактор у него работает? -- Сеня
постучал себя по лбу.
-- Пулемет ты, Сеня, -- сказала Валя. -- Наговорил сорок бочек... Ну, к
чему ты все? Ведь по твоей теории выходит, что я... какая же я модная?
-- Я про мужиков говорю.
-- Так если мужикам не надо быть здоровыми, то уж бабам-то и подавно.
А я вон какая...
Иван засмотрелся на девушку. Валя перехватила его взгляд, усмехнулась и
покраснела.
-- Куда же мне деваться-то такой? -- спросила обоих. -- Эксплуатации
нет, кули не надо таскать. Что же мне, закрывать глаза да головой в
прорубь?
Сеня беспомощно, с надеждой посмотрел на старшего брата. Тот пожал
плечами.
-- Иван, хорошо в городе? -- спросила Валя, как-то излишне пристально
глядя на него. Ей хотелось говорить с ним.
-- По-разному, Валя. Как везде.
-- Ну, с нами-то не сравнишь.
-- Сами виноваты! -- опять встрял Сеня. -- Умоляют людей:
записывайтесь в самодеятельность -- нет, понимаешь...
-- Пошли вы со своей самодеятельностью! Что я, дура, что ли, вылезу на
сцену ногами дрыгать. Я ее проломлю там у них.
-- Ты можешь любую роль играть, не обязательно ногами дрыгать. Дрыгают
в танцевальном кружке, а есть -- драматический.
В дверь горницы постучали.
-- Внимание. -- Сеня поднял палец кверху. -- Счас будет -- акт!
-- Да, -- сказала Валя.
Вошел Микола в бостоновом костюме.
-- Здрассте.
-- Здравствуй, Коля. Садись.
Микола сел на стул, поддернул на коленях наглаженные брюки. Видно, что
это его привычная поза.
-- Рассказал бы нам чего-нибудь про город, Иван, -- попросила Валя
серьезно. -- Как там живут?
-- Живут... Лучше расскажите, как вы живете? Мне тоже интересно.
-- Микола, расскажи, -- попросил Сеня.
-- На провокации не идем, -- ответствовал Микола.
-- Иной раз посмотришь в кино, душа заболит, -- заговорила Валя. --
Вот, думаешь, живут люди! Все нарядные ходят, чистенькие... В комнатах все
блестит, все под руками... Господи. Правда, что ли, так живут? -- Валя
смотрела на Ивана. Сеня и Микола тоже смотрели на него. Ждали.
Иван долго молчал, задумчиво глядя на кончик сигареты. Опять некстати
припомнились слова старика. Поднял голову, увидел, что его с интересом
ждут, усмехнулся.
-- Я вам не скажу за всю Одессу... По-разному живут, ребята. Бывает,
как в кино, бывает, похуже. Мне вот ночами часто деревня снится. Покос...
Изба родительская. А давеча глянул на нее -- и больно стало: то ли она
постарела, то ли я...
-- Ну вот у тебя сколько комнат в квартире? -- Сене неприятно было
упоминать об избе: его совести дело, что она заваливается, так он
чувствовал. -- Комнаты три?
-- Перестань, Сеня. Что вы взялись допрашивать меня?
-- Кого же нам допрашивать больше? -- спросила Валя. -- Друг друга,
что ли?.. Мы и так все знаем.
-- Мне расскажите.
-- Я могу за всех ответить: середка на половинке живем, -- сказал
Сеня.
-- Скучновато живем, -- добавила Валя.
-- Выходи за Миколу, -- посоветовал Сеня, -- каждый день будешь со
смеху умирать.
Микола спокойно посмотрел на Сеню, хотел что-то сказать, но решил,
видно, не стоит.
-- Замуж надо, действительно, -- согласился Иван.
-- Замуж -- не напасть... -- непонятно сказала Валя. И, глядя на Ивана,
спросила прямо: -- А за кого замуж-то? Сене не подхожу -- высокая, говорит,
Микола -- молчит. Не станешь же сама навязываться.
Обоих женихов слова эти ударили по сердцу.
-- Минуточку!.. -- взвился Сеня...
Микола пошевелился на стуле, так что стул угрожающе скрипнул.
-- Легкая провокация.
Валя запрокинула назад голову, громко, искренне расхохоталась. Все
трое невольно засмотрелись на девушку, открыто любуясь ею.
-- Все хаханьки, -- заметил Сеня.
Микола пожирал Валю влюбленными глазами.
Иван смотрел внимательно, несколько удивленно.
Валя досмеялась до слез, вытерла воротничком кофты глаза, сказала:
-- Не обижайтесь, ребята. Меня что-то смех разобрал. Бывает...
-- Ну что, Сеня?.. Пойдем? -- Иван поднялся.
-- Посидите, -- с просительной ноткой в голосе сказала Валя, глядя на
Ивана. И такой это был взгляд -- необычный, что Микола, например, обратил на
него внимание.
-- Устал я, Валя. Вы сидите, а я пойду прилягу немного.
-- Ну уж...
-- Правда. До свиданья.
Сеня посмотрел на Миколу. Микола -- на Сеню... Оба остались сидеть.
Валя встала и пошла провожать Ивана.
-- У нас в сенцах темно...
В прихожей о