сь  скорей
заговорить с Анной Афанасьевной.
   - Я вас прекрасно понимаю, Николай Васильевич!.. Хорошо. Бу  сделано!
- Анна Афанасьевна пришла в мелкое движение - засмеялась беззвучно.- Я в
долгу не останусь. До свиданья! Нет, не у нас, не у нас...  Что  вы  все
боитесь нас, как... не знаю... До свиданья -  на  нейтральной  почве!  В
ресторане? - Анфас опять вся заколебалась.-  Ну,  посмотрим.  Ну,  лады!
Всего,
   "Господи-весь юмор: "бу сделано", "лады", - удивился Солодовников.  -
И не жалко времени - болтать! Тут теперь каждая минута дорога".
   - Ну-с, Георгий Николаевич...- Анна Афанасьевна весело и  значительно
посмотрела на Солодовникова.
   - Да здравствует листовое железо! - тоже весело  сказал  Солодовников
без всякого смущения, даже притворного. Он прямо смотрел Анне Афанасьев-
не в глаза.
   - В смысле? - спросила та.
   - В смысле: у нас будет самодельный холодильник.- Солодовников встал,
подошел к окну, постоял, руки в карманы, чувствуя  за  собой  удивленный
взгляд главврача... Качнулся с носков на пятки. И соврал. Крупно. Неожи-
данно.
   - Начал писать работу, Анна Афанасьевна. "Письма из глубинки. Записки
врача". Это как-то случилось само собой-эти "Письма из глубинки". И  Со-
лодовникова опять поразило: это же ведь то, что нужно! С этого же и надо
начинать. Неужели начался неосознанный акт  творчества?  Если,  конечно,
это не "удар-закон". Нет, это реально, умно, точно: это  описание  инте-
ресных случаев операционной практики в  условиях  сельской  больницы.  В
форме писем к Другу "Н". Тут и легкая ирония по поводу этих самых  усло-
вий, описание самодельного холодильника - глубокой землянки, обшитой из-
нутри листовым железом,- и легко, вскользь  -  весна...  Но  конечно  же
главным образом работа, работа, работа. Изнуряющая.  Радостная.  Смелая.
Подвижническая. Любовь населения...  Уважение.  Ночные  поездки.  Аутот-
рансплантация. Прободная в условиях полевого стана.  Благодарность  ста-
рушки, ее смешная, искренняя молитва за  молоденького  неверующего  вра-
ча... Все это сообразилось в один миг, вдруг, отчетливо, с радостью. Со-
лодовников повернулся к Анне Афанасьевне... Да, тут, конечно, и заботли-
вая, недалекая хлопотунья Анна Афанасьевна, главврач... Которая,  прочи-
тав "Записки" в рукописи, скажет, удивленная: "Прямо как роман!" - "Лад-
но, а как врачу вам это интересно?" - "Очень! Тут же  есть  просто  уни-
кальные случаи!" - "А за себя... не в обиде на автора?" - "Да нет,  чего
обижаться? Все правда".
   - Что, Анна Афанасьевна?
   - Уже начали писать? - спросила Анна Афанасьевна.- Записки-то. Поэто-
му и опоздали?
   - Поэтому и опоздал,- Солодовников обиделся на главврача: солдафон  в
юбке, одно листовое железо  в  голове.-  Извините,-  сухо  добавил  он,-
больше этого не случится.- Смотреть на часы и огорчаться притворно он не
стал. "Все,- подумал он.- Хватит. Пора кончать эти... ужимки и  прыжки".
Вспомнил свое стихотворение.
   - Какой-то вы сегодня странный.
   - Что с этим язвенником, с трактористом? - спросил Солодовников.- Бу-
дем оперировать?
   Анна Афанасьевна больше того удивилась:
   - Зубова? Здрасте, я ваша тетя: я его два дня назад в район  отправи-
ла. Вы что?
   - Почему?
   - Потому что вы сами просили об этом, поэтому. Что с вами?
   - Да, да,- вспомнил Солодовников.- А эта девушка с мениском?
   - С мениском лежит... Хотите оперировать?
   - Да,- твердо сказал Солодовников.- Сегодня же.
   Анна Афанасьевна посмотрела на своего помощника долгим взглядом.  Со-
лодовников тоже посмотрел на нее - как-то несколько задумчиво, чуть при-
щурив глаза.
   - Так,- молвила Анна Афанасьевна.- Ну, что же... Только вот какое де-
ло, Георгий Николаевич: сегодня операцию отложим. Сегодня вы мне поможе-
те, Георгий Николаевич. Меня вызывают в райздрав, а я договорилась с ди-
ректором совхоза насчет железа... Причем, это такой человек, что его на-
до ловить на слове: завтра железа у него не будет, надо брать, пока оно,
так сказать, горячо. Я прошу вас получить  сегодня  это  железо.  Завхоз
наш, как вам известно, в отпуске. Солодовников было огорчился, но, поду-
мав, легко согласился:
   - Хорошо.
   Первая глава в "Записках" будет... о листовом железе. Это сразу  вве-
дет в обстоятельства и условия, в каких  приходилось  работать  молодому
врачу.
   - Что все-таки с вами такое? - опять не выдержала  Анна  Афанасьевна.
Ей чисто по-женски интересно было узнать, отчего молодые люди  могут  за
одну ночь так измениться.- Серьезная любовь?
   Солодовников в свою очередь с любопытством посмотрел на главврача:
   - Вы ничего не замечаете? Что происходит на земле...
   Анна Афанасьевна даже выглянула в окно.
   - Что происходит? Не понимаю...
   - Не во дворе у нас, вообще на земле.
   - Война во Вьетнаме...
   - Нет, я не про то. Лады, Анна Афанасьевна, иду добывать железо! Куда
надо идти?
   - Надо ехать в Образцовку к директору совхоза. Ненароков Николай  Ва-
сильевич. Но раньше надо взять у нас в сельсовете подводу и одного рабо-
чего, там дадут, я договорилась. Скажите Ненарокову, что мы, я  или  вы,
на днях прочитаем у них в клубе лекцию о вреде  алкоголя.  Это  действи-
тельно надо сделать, я давно обещала. Вы мне сегодня положительно нрави-
тесь, Георгий Николаевич. Любовь, да?
   - Разрешите идти? - Солодовников прищелкнул каблуками, улыбнулся сво-
ей доверчивой, как он ее сам называл, улыбкой.
   - Разрешаю.
   Солодовников вышел к коридор... Пятно  света  наполовину  сползло  со
стены на пол. Солодовников нарочно наступил на пятно, постоял...  "Время
идет",подумал он. Без сожаления, однако, подумал, а с радостью, как если
бы это обозначало: "Началось мое время. Сдвинулось!"
   В кабинетике он опять достал записную книжку и записал:
   "Сегодня утром я спросил мою уважаемую Анфас: "Что происходит на зем-
ле?" Анфас честно выглянула в окно...  Подумала  и  сказала:  "Война  во
Вьетнаме"."А еще?" Она не знала. А на земле была Весна".
   Это-начало первой главы "Записок". Солодовникову оно  понравилось.  С
прозой он, очевидно, в лучших отношениях. Да, с этого дня, с этого  утра
время работает на него. На книге, которую он подарит  Анне  Афанасьевне,
он напишет: "Фоме неверующему-за добро и науку. Автор".
   Вот и все. Ну, а теперь-листовое железо!
   В сельсовете Солодовникову дали подводу,  но  того,  кто  должен  был
ехать с ним, там не было.
   - Вы, это, заехайте за ним, он живет... вот так вот улица повернет от
сельпо в горку, а вы...
   Солодовников поехал один в Образцовку. "Черт с ним, с  рабочим,  один
погружу". Ехать до Образцовки не так уж долго, но конек  попался  груст-
ный, не спешил, да Солодовников и не торопил его. Санная езда кончалась;
как выехали на тракт, так потащились совсем тихо и тяжело. Полозья омер-
зительно скрежетали по камням; от копыт лошади, когда она пробовала  бе-
жать рысью, летели ошметья талого грязного снега. В санях было голо, Со-
лодовников не догадался попросить охапку сена, чтоб раскинуть ее и  раз-
валиться бы на ней, как, он видел, делают мужики.
   На выезде из села, у крайних домов, Солодовников увидел початый  сто-
жок сена. Стожок был огорожен пряслом, но к нему вела утоптанная тропка.
Солодовников остановил коня и побежал к стожку. Перелез через  прясло  и
уже запустил руки в пахучую хрустящую благодать, стараясь захватить  по-
больше... И тут услышал сзади злой окрик:
   - Эт-то что за елкина мать?! Кто разрешил?
   Солодовников вздрогнул испуганно и. выдернул руки из сена. К нему  по
тропке быстро шел здоровый молодой мужик в синей рубахе, без шапки.  Нес
в руке березовый колышек.
   - Я хотел под бок себе...- поспешно сказал  Солодовников  и  сам  по-
чувствовал, что говорит трусливо и униженно.- Немного -  вот  столько  -
под бок хотел положить...
   - А по бокам не хотел? Стяжком вот этим вот... Под бок он хотел! Опо-
яшу вот разок-другой...
   - Я врач ваш! - совсем испуганно воскликнул Солодовников.- Мне немно-
го надо-то было... Господи, из-за чего шум?
   - Врач...- Мужик присмотрелся к Солодовникову и, должно  быть,  узнал
врача.- Надо же спросить сперва. Если каждый будет по охапке под бок се-
бе дергать, мне и коровенку докормить нечем будет. Спросить же надо. Тут
много всяких ездиют...
   Мужик явно теперь узнал врача, но оттого, что он тем не менее отчитал
его, как школяра, Солодовников очень обиделся.
   - Да не надо мне вашего сена, господи! Я немного  и  хотел-то...  под
бок немного... Не надо мне его! - Солодовников повернулся и пошел по це-
лику прямо, проваливаясь по колена в жесткий  ноздреватый  снег,  больно
царапая лодыжки. Он понимал, что - со стороны посмотреть - вовсе  глупо:
шагать целиком, когда есть тропинка. Но на тропинке стоял мужик,  и  его
надо было бы обойти.
   - Возьми сена-то! - крикнул мужик.- Чего же пустой пошел?
   - Да не надо мне вашего сена! - чуть не со слезами крикнул Солодовни-
ков, резко оглянувшись.- Вы же убьете, чего доброго, из-за охапки сена!
   Мужик молча глядел на него.
   Солодовников дошел до саней, больно стегнул вожжами кобылу и  поехал,
В какойто статье он прочитал у какого-то писателя, что "идиотизма  дере-
венской жизни" никогда не было и конечно же нет и  теперь.  "Сам  идиот,
поэтому и идиотизма нет и не было", - зло подумал он про писателя.
   Ноги Солодовников поцарапал сильно, теперь саднило, и он  решил  вер-
нуться в больницу и на всякий случай обезвредить ссадины. Но  остановил-
ся, постоял и раздумал, решил, что в совхозе попросит спирту  и  протрет
ноги.
   Он потихоньку ехал дальше и успокоился. Вообще  неплохое  продолжение
первой главы "Записок". Только с юмором надо как-то...  осторожнее,  что
ли. При чем тут юмор и ирония? Это должна быть  трезвая,  деловая  вещь,
без всяких этих штучек. В том-то и дело, что не развлекать он  собрался,
а поведать о  трудной,  повседневной,  нормальной,  если  хотите,  жизни
сельского врача. Солодовников совсем успокоился, только  очень  неуютно,
неудобно было в жестких, холодных санях.
   Николай Васильевич Ненароков, человек нестарый, сорокалетний, но мед-
лительный (нарочно, показалось Солодовникову),  рассудительный...  Долго
беседовал с Солодовниковым, присматривался. Узнал,  где  учился  молодой
человек, как попал в эти края (по распределению?), собирается  ли  оста-
ваться здесь после обязательных трех лет... Солодовникову директор очень
не понравился. Под конец он прямо и невежливо спросил:
   - Вы дадите железо?
   - А как же? Вы что, обиделись, что расспрашиваю вас? Мне просто инте-
ресно... У меня сынишка подрастает, тоже хочет в медицинский,  вот  я  и
прощупываю, так сказать, почву. Конкурс большой?
   - Да, с каждым годом больше.
   - Вот,- решил директор.- Нечего и соваться. Есть сельскохозяйственный
- прямая дорога. Верно? Специалисты позарез нужны, без работы не будет.
   Солодовников пожал плечами:
   - Но если человек хочет...
   - Мало ли чего мы хочем! Я, может, хочу... -  Директор  посмотрел  на
молодого врача, не стал говорить, чего он, "может,  хочет".  Написал  на
листке бумаги записку кладовщику, подал Солодовникову:
   - Вот - на складе Морозову отдайте. Лупоглазый такой, узнаете. Он не-
бось с похмелья.
   - Насчет лекции... Анна Афанасьевна просила передать...
   Директор махнул рукой:
   - Толку-то от этих лекций! Приезжайте, поговорите.  Вот  картину  ка-
кую-нибудь интересную привезут, я позвоню - приезжайте.
   - Зачем? - не понял Солодовников.
   - Ну, лекцию-то читать.
   - А при чем тут картина?
   - А как людей собрать? Перед картиной и прочитаете. Иначе  же  их  не
соберешь, Что?
   - Ничего. Я думал, соберутся специально на лекцию.
   - Не соберутся,- просто, без всякого выражения сказал директор.- Зна-
чит, Морозова спросите, завскладом.
   Морозов внимательно прочитал записку директора и  вдруг  заявил  про-
тест:
   - Пятнадцать листов?! А где? У меня их нету. - Он вернул  записку.  И
при этом пытливо посмотрел на врача. - Откуда они у меня?
   - Как же?-растерялся Солодовников.-Они же договорились...
   - Кто?
   - Главврач и ваш директор.
   - Так вот, если они договорились, пусть они вам и выдают. У меня  же-
леза нет.- Морозов сунул руки в карманы и отвернулся. Но не отходил. Че-
го-то он ждал от врача, а чего, Солодовников никак не мог понять.- А  то
они шибко скорые: Морозов, выдай, Морозов отпусти...  А  у  Морозова  на
складе - шаром покати. Тоже мне, понимаешь...
   - Как же быть? - спросил Солодовников.
   - Не знаю, не знаю, дорогой товарищ. У меня железо  приготовлено  для
колхоза "Заря", они приедут за ним.- Морозов простуженно, со свистом по-
кашлял в кулак... И опять глянул на  врача.-  Простыл,  к  черту,довери-
тельно, совсем не сердито сказал он.- Крутишься  день-деньской  на  ули-
це... Впору к вам ехать - лечиться. Только теперь  сообразил  Солодовни-
ков, что Морозов хочет опохмелиться,
   - Нет железа?
   - Есть. Для других. Для вас - нету.
   - А телефон тут есть где-нибудь?
   - Зачем?
   - Я позвоню директору. Что  это  такое,  в  конце  концов:  я  бросил
больных, еду сюда, а тут стоит... некий субъект и корчит  из  себя  черт
знает что! Где телефон?
   Морозов вынул руки из карманов, нехорошо сузил глаза на врача-молоко-
соса:
   - А полегче, например,- это как, можно? Без гонора. Мм?
   - Где телефон?! - крикнул Солодовников, сам удивляясь своей нахрапис-
тости.- Я вам покажу гонор. И кое-что еще! Мы найдем железо... Я  сейчас
не директору, а в райком буду звонить. Где телефон?
   Морозов пошел под навес, сдернул со штабеля толь - там было  листовое
железо.
   - Отсчитывайте пятнадцать листов,- спокойно сказал Морозов,-  а  мне,
пожалуйста, сообщите вашу фамилию.
   - Солодовников Георгий Николаевич.
   Морозов записал.
   - За субъекта... как вы выразились, придется ответить.
   - Отвечу,
   - Если всякие молокососы будут приезжать и обзываться...
   - За молокососа тоже придется ответить. Вы на что  намекаете?  Что  у
нас молокососам жизни человеческие доверяют?
   - Ничего, ничего,- сказал Морозов. Но такой поворот дела его явно  не
устраивал. Солодовников подъехал с санями к штабелю и стал кидать  листы
в сани. Морозов стоял рядом, считал.
   - Привет тете,- сказал Солодовников, отсчитав  пятнадцать  листов.  И
поехал. Морозов закрывал штабель. На Солодовникова не оглянулся,
   Солодовников поехал с хорошим настроением... Только опять  было  неу-
добно в санях. Теперь еще железо мешало. Он пристроился сидеть на  отво-
дине саней, на железе - совсем холодно.
   Дорога, когда поехал обратно, вовсе раскисла, и лошадь всерьез напря-
галась, волоча тяжелые сани по чавкающей мешанине из снега, земли и кам-
ней,
   "Вот так и надо! - удовлетворенно думал Солодовников. - В  дальнейшем
будет только так". Неприятно кольнуло воспоминание о мужике с  колышком,
но он постарался больше не думать об этом.
   Но - то ли сани очень уж медленно волоклись, то ли малость  сегодняш-
них дел и каких-то глупых стычек - радость  и  удовлетворение  почему-то
оставили Солодовникова. Стал безразличен хороший  солнечный  день,  даль
неоглядная, где распахнулась во всю красу мокрая весна,-  стали  безраз-
личны все эти запахи, звуки, пятна... Ну, весна, ну,  что  же  теперь  -
козлом, что ли, прыгать? Куда как приятнее и  веселее  вечером.  Вечером
они уговорились - компанией в пять-шесть человек - играть  в  фантики  и
целоваться. Будет музыка, винишко... Будет там эта курносенькая хохотуш-
ка, учительница немецкого языка... Она хохотушка-то хохотушка, но  умна,
черт бы ее побрал, читала много, друзей интересных  оставила  в  городе.
Тут что-то такое... сердчишко у  врача  вздрагивает.  Вздрагивает,  чего
там. Малость она, правда, вульгаритэ: носик. К тридцати годам носик этот
самый на лоб полезет. Курносые предрасположены к  полноте.  Но  где  они
еще, эти ее тридцать пять - сорок лет! Солодовников подстегнул кобылку.
   Пока он сгрузил в больнице железо и пока отвел лошадь в  сельсовет  и
опять вернулся в больницу, прошло много времени.  Солодовников  чувство-
вал, что устал. Руки тряслись. Он умылся в кабинетике, хотел пойти  пос-
мотреть девушку с мениском, но решил, что завтра с утра. Вошла  уборщица
и сказала, что там названивают без конца, а Анны Афанасьевны нету,
   - Ну и что? Скажите, что ее нету.
   - Может, вы послушаете. Они там говорят: кто есть, мол.
   Солодовников пошел в кабинет главврача, посидел у телефона, дождался,
когда он затрещал, снял трубку.
   - Больница. Солодовников... Она в районе... А-а, это вы? Получил, по-
лучил. Пятнадцать листов, все в порядке. Спасибо... Лекцию?..  Нет,  се-
годня не получится. Нет. Я не смогу... занят, а Анна  Афанасьевна...  не
знаю, когда она приедет. Нет,  я  занят.  Я  оставлю  ей  записку...  Во
сколько сеанс-то? Я напишу ей. До свиданья.
   Солодовников положил трубку, посидел... И все-таки пошел в  палату  к
девушке с мениском. Посмотрел ее ногу,  поговорил  с  девушкой,  с  удо-
вольствием похлопал ее по румяной щеке,  пошутил.  Поговорил  с  другими
больными, послушал их справедливые, скучные слова. Сказал, что на  дворе
- весна. И ушел. Вошел опять в свой кабинетик, посмотрел на часы  -  без
пятнадцати три, можно отчаливать. Он снял халат, поправил перед зеркалом
галстук... Закурил, Нащупал в кармане записную книжку, хмыкнул, вспомнив
про стихи, не стал их перечитывать, бросил книжечку в стол, подальше.  И
пошел из больницы.
   Шел опять той дорогой, какой шел утром, старательно  обходил  лужи...
Здоровался со встречными - вежливо, с достоинством (он поразительно ско-
ро и незаметно как-то научился достоинству), но ни с кем не заговаривал.
   "Нет, в курносенькой что-то есть,- думал  Солодовников.-  Определенно
что-то есть. Но пожалуй, слишком уж серьезно к себе относится - это  при
том, что неутомимая хохотушка. Бережет себя... Так - раззадорить  можно,
но не больше того. Нет, не больше".


   Василий Шукшин. Мастер

   Жил-был в селе Чебровка Семка  Рысь,  забулдыга,  но  непревзойденный
столяр. Длинный, худой, носатый - совсем не богатырь на вид. Но вот Сем-
ка снимает рубаху, остается в одной майке,  выгоревшей  на  солнце...  И
тогда-то, когда он, поигрывая топориком,  весело  лается  с  бригадиром,
тогда-то видна вся устрашающая сила и мощь Семки. Она - в руках...  Руки
у Семки не комкастые, не бугристые, они ровные от плеча до кисти,  толс-
тые, словно литые. Красивые руки. Топорик в них -  игрушечный.  Кажется,
не знать таким рукам усталости, и Семка так, для куража, орет:
   - Что мы тебе, машины? Тогда иди заведи меня - я заглох.  Но  подходи
осторожней - лягаюсь!
   Семка не злой человек. Но ему, как он говорит,  "остолбенело  все  на
свете", и он транжирит свои "лошадиные силы" на что угодно: поорать, по-
зубоскалить, нашкодить где-нибудь,-  милое  дело.  Временами  он  крепко
пьет. Правда, полтора года в рот не брал, потом заскучал  и  снова  стал
поддавать.
   - Зачем же, Семка? - спрашивали.
   - Затем, что так - хоть какой-то смысл есть, Я вот нарежусь,  так?  И
неделю хожу - вроде виноватый перед вами. Меня не тянет как-нибудь насо-
лить вам, я тогда лучше про вас про всех думаю. Думаю, что вы лучше  ме-
ня. А вот не пил полтора года, так насмотрелся на вас... Тьфу! И  потом:
я же не валяюсь каждый день под бочкой.
   Пьяным он безобразен не бывал, не оскорблял жену - просто не  замечал
ее.
   - Погоди, Семка, на запой наладишься,- стращали его.-  Они  все  так,
запойники-то: месяц не пьют, два, три, а потом все до нитки с себя спус-
кают. Дождешься.
   - Ну так, ладно,- рассуждал Семка,- я пью, вы - нет.  Что  вы  такого
особенного сделали, что вам честь и хвала? Работаю я наравне с вами, де-
ти у меня обуты-одеты, я не ворую, как некоторые...
   - У тебя же золотые руки! Ты бы мог знаешь как жить!.. Ты бы как  сыр
в масле катался, если бы не пил-то.
   - А я не хочу как сыр в масле. Склизко.
   Он, правда, из дома ничего не пропивал, всю зарплату  отдавал  семье