сти, участвуя в этой операции вместе  с  вами.  Мы  внимательно
следили за ходом вашей подготовки. Вы прибыли сюда, еще не  зная  о  задаче,
которая будет поставлена перед вами, и я еще никогда не видел, чтобы солдаты
готовились настолько целеустремленно. Вот что вам предстоит.
   Лейтенант  перебросил  первую  страницу  на  планшете,  и   все   увидели
аэрофотоснимок.
   - Джентльмены, название операции - "Зеленый самшит", - продолжил адмирал.
Вам предстоит освободить двадцать человек, двадцать своих соотечественников,
американских офицеров, находящихся сейчас в руках противника.
   Джон Келли стоял рядом с Ирвином и тоже следил за лицами" солдат,  вместо
того чтобы смотреть на адмирала. Большинство были  моложе  его,  хотя  и  не
намного. Их взгляды были устремлены на  аэрофотоснимки  -  самая  прелестная
танцовщица не привлекла  бы  такого  внимания,  как  увеличенные  фотографии
снимков, сделанных камерами с "Буффало хантер".  Сначала  лица  солдат  были
бесстрастными, лишенными всяких эмоций. Морские пехотинцы походили  на  юные
мускулистые скульптуры.  Они  едва  заметно  шевелились,  вдыхая  и  выдыхая
воздух, прислушиваясь к словам адмирала.
   - Человек на этой фотографии  -  полковник  ВВС  США  Робин  Закариас,  -
говорил Максуэлл, поднимая деревянную  указку  в  ярд  длиной.  -  Здесь  вы
видите, что делают с ним вьетнамцы лишь  за  то,  что  он  поднял  голову  и
посмотрел на пролетающий  беспилотный  самолет,  ведущий  аэрофотосъемку.  -
Указка уткнулась в фигуру охранника, готовящегося ударить американца  сзади.
- Только за то, что он поднял голову.
   Келли увидел, как сузились глаза солдат. Это  была  сдержанная,  холодная
ярость, находящаяся под строгим контролем,  но  именно  такая  ярость  самая
беспощадная, подумал Келли, подавляя улыбку, которую понимал он один. То  же
самое относилось к морским пехотинцам, сидящим в зале. Сейчас не  время  для
улыбок. Каждый  солдат  отдавал  себе  отчет  в  том,  какая  опасность  ему
угрожает. Каждый пережил по крайней мере тринадцать месяцев боевых операций.
Каждый видел смерть своих друзей, умиравших так страшно, что ни  один  самый
ужасный кошмар не способен воссоздать это. Но жизнь - это нечто большее, чем
один страх. Может быть, ее смысл заключается в постоянном поиске, в  чувстве
долга, который немногие из них могли выразить, но ощущали все. Представление
о мире, разделяемое всеми солдатами, пусть не способными его видеть.  Каждый
из находящихся в зале уже ощущал дыхание смерти, видел ее во  всем  пугающем
величии, знал, что когда-нибудь жизнь придет к  своему  концу.  Но  все  они
понимали, что жизнь - это не только усилия избежать смерти. У  жизни  должна
быть цель, и одной из таких целей являлась служба другим людям. Хотя ни один
из присутствующих здесь не собирался  по  собственной  воле  расставаться  с
жизнью, каждый готов был рискнуть ею, полагаясь на Бога, на везение  или  на
судьбу, надеясь, что и все остальные поступят точно так же.  На  фотографиях
были неизвестные морским пехотинцам  люди,  но  они  были  американцами,  их
соратниками, и потому солдаты чувствовали себя в долгу перед ними. Раз  так,
они готовы рискнуть ради" них жизнью.
   - Не буду говорить, насколько опасной  будет  эта  операция,  -  закончил
адмирал. - Вы лучше меня понимаете угрожающую вам опасность, но эти  люди  -
американцы, и они надеются, что мы придем им на помощь.
   - Отлично  сказано,  сэр!  -  прогремел  чей-то  голос  из  зала,  удивив
остальных морских пехотинцев.
   Самообладание едва не изменило Максуэллу. Значит, все это правда, подумал
он. Чувство долга  по-прежнему  имеет  значение  для  этих  молодых  парней.
Несмотря на совершенные нами ошибки, мы  все  еще  остаемся  такими  же  как
раньше.
   - Спасибо, Голландец, - произнес генерал Янг, выходя на середину сцены. -
Так вот, морские пехотинцы, теперь вам все известно.  Все  вы  прибыли  сюда
добровольно. Сейчас вам  снова  нужно  выразить  свое  добровольное  желание
принять участие в самой операции. У некоторых из вас есть семья, у некоторых
- невеста. Мы не можем заставить вас рисковать  жизнью.  Не  исключено,  что
кто-нибудь передумал, - продолжал он, глядя  на  лица  солдат  и  зная,  что
намеренно оскорбил их. - У вас есть день для размышлений. Можете разойтись.
   Морские пехотинцы вскочили под скрежет отодвинутых назад стульев, и когда
все встали и вытянулись по стойке "смирно", раздался дружный хор их голосов:
   - РАЗ-ВЕД-КА!
   Тому, кто видел сейчас их лица, ответ на предложение генерала  был  ясен.
Отказаться от участия в операции для них'было так же немыслимо, как лишиться
мужественности.  Теперь  в  зале  появились  улыбки,  солдаты   обменивались
шутками. Они не рассчитывали на славу. Перед  ними  была  поставлена  четкая
задача, они увидели цель, и наградой им станет благодарный взгляд  в  глазах
спасенных ими соотечественников. Мы  -  американцы  и  прибыли  сюда,  чтобы
вернуть вас домой.
   - Ну что ж, мистер Кларк, ваш адмирал умеет выступать. Жаль, что  нам  не
удалось записать его речь на магнитофон.
   - Ты достаточно взрослый, сардж, чтобы воздержаться  от  подобных  шуток.
Операция будет рискованной.
   На лице Ирвина появилась удивительно веселая улыбка:
   - Да, я знаю. Но если, по твоему мнению, она  может  кончиться  неудачей,
какого черта ты отправляешься туда в одиночку?
   - Меня попросил один человек. - Келли покачал головой и пошел к адмиралу,
чтобы обратиться к нему с собственной просьбой.
   Она сама спустилась по лестнице, держась за перила.. Голова у нее  болела
по-прежнему, но этим утром уже меньше. Девушка шла, прислушиваясь  к  звукам
разговора внизу, на доносящийся из кухни запах кофе.
   При виде ее Сэнди радостно улыбнулась:
   - Доброе утро, милая!
   - Привет, - тоже улыбнулась Дорис,  хотя  выглядела  все  еще  бледной  и
слабой и, проходя через дверной проем, оперлась о стенку рукой.  -  Я  очень
проголодалась.
   - Надеюсь, ты любишь яичницу? - Сэнди помогла девушке  сесть  на  стул  и
поставила перед нею стакан апельсинового сока.
   - Готова есть даже яичную скорлупу, - ответила Дорис. Это была ее  первая
попытка пошутить.
   - Начинай вот с этого и не станешь мечтать о скорлупе. - Сара положила на
тарелку яичницу, которая шкварчала на сковородке. Наконец-то девушка  готова
съесть нормальный завтрак, подумала она.
   Дорис начала выздоравливать. Ее движения все еще были  очень  медленными,
координация как у младенца, но за последние двадцать четыре часа перемены  к
лучшему  оказались  поразительными.  Кровь,  взятая   вчера   для   анализа,
свидетельствовала  о  еще  более  благоприятных  переменах.   Большие   дозы
антибиотиков подавили инфекцию в ее теле, а следы барбитуратов почти исчезли
- то, что еще оставалось,  было  вызвало  смягчающими  страдания  инъекциями
наркотика, прописанными и введенными доктором Розен. Больше их не будет.  Но
самым обнадеживающим явилось то,  как  девушка  ест.  Слабыми  и  неуклюжими
движениями она развернула салфетку и положила ее на колени, прикрытые полами
махрового халата. Дорис не стала поспешно запихивать пищу  в  рот.  Она  ела
свой первый за последние несколько  месяцев  настоящий  завтрак  с  чувством
собственного достоинства, насколько это  позволяли  ее  состояние  и  голод.
Девушка снова превращалась в личность.
   Но они все еще ничего не знали о ней - ничего, кроме имени:
   Дорис Браун.
   Сэнди налила себе чашку кофе и села за стол.
   - Откуда ты родом? - спросила она словно невзначай.
   - Из Питтсбурга. - Этот город для ее пациентки  был  так  же  далек,  как
обратная сторона Луны.
   - Есть семья?
   - Только отец. Мама умерла в шестьдесят пятом от рака груди,  -  медленно
произнесла Дорис и машинально сунула  руку  под  халат.  Впервые  за  многие
месяцы ее груди  не  болели  от  ласок  Билли.  Сэнди  заметила  движение  и
догадалась, что оно означает.
   - И больше никого?
   - Брат.., погиб во Вьетнаме.
   - Извини меня, Дорис.
   - Ничего, мисс...
   - Меня зовут Сэнди, помнишь?
   - А меня - Сара, - добавила доктор Розен,  ставя  перед  девушкой  полную
тарелку и забирая пустую.
   - Спасибо, Сара. - На лице Дорис мелькнула слабая улыбка, но главным было
то, что она реагировала на окружающий мир, и это было  намного  важнее,  чем
мог  предположить  сторонний  наблюдатель.   Продвигаться   вперед   следует
маленькими  шагами,  напомнила  себе  Сара.  Совсем  не  обязательно  делать
большие. Главное - это движение в правильном направлении. Доктор и медсестра
обменялись многозначительными взглядами.
   Это трудно с чем-либо сравнить. Трудно  объяснить  происшедшее  человеку,
который не был здесь и не стал свидетелем. Они  с  Сэнди  протянули  руки  в
могилу и выхватили девушку из цепких объятий земли, не желающей расставаться
с ней. Еще три месяца, подумала Сара, даже, пожалуй, меньше,  и  тело  Дорис
ослабло бы до такой степени, что самое тривиальное  внешнее  воздействие  за
несколько часов стало бы причиной ее смерти.  Но  это  осталось  в  прошлом.
Теперь эта девушка будет  жить,  и  обе  женщины  безмолвно  и  одновременно
подумали о том, что Бог, наверно, знал, что делает, когда  вдохнул  жизнь  в
Адама. Они победили Смерть, присвоив себе дар,  который  мог  давать  только
Всевышний. По этой причине они занимались одним и тем же делом,  и  подобные
моменты вознаграждали их за ярость,  печаль  и  разочарование,  которые  они
испытывали из-за тех пациентов, что ускользнули от них в объятия смерти.
   - Не ешь слишком быстро, Дорис.  Когда  какое-то  время  голодаешь,  твой
желудок  становится  как  бы  несколько  меньше,  -  сказала   Сара,   снова
превращаясь во врача. Впрочем, сейчас не время предупреждать девушку о болях
и расстройстве  желудочно-кишечного  тракта,  которые  неизбежно  последуют.
Сейчас ничто не сможет предотвратить  этот  процесс,  да  и  главное,  самое
важное для ее здоровья, заключается в том, чтобы в организм  попали  наконец
питательные вещества.
   - О'кей. Я чувствую, что уже наелась.
   - Тогда немного отдохни. Расскажи нам об отце.
   - Я убежала из дома, - тут же ответила Дорис. -  Сразу  после  того,  как
Дейвид.., сразу после телеграммы, и  у  папы  начались  неприятности,  а  он
обвинил в них меня.

***

   Реймонд Браун был мастером  в  третьем  мартеновском  цехе  сталелитейной
компании Джоунса и Лафлина и теперь думал только о работе. Его дом находился
на Данливи-стрит, на одном из крутых склонов окружающих город гор.  Это  был
стоящий отдельно каркасный дом,  построенный  в  начале  века,  со  стенами,
обшитыми досками, которые ему приходилось красить каждые два или три года  в
зависимости от суровости зимних ветров,  устремляющихся  вниз  вдоль  долины
Мононгахела, Он предпочитал работать в ночную смену, потому что по ночам дом
казался ему особенно пустым. Ему больше не доводилось  слышать  голос  своей
жены, бывать с сыном на матчах Малой бейсбольной лиги или  играть  с  ним  в
неприкосновенности  крошечного  двора,  резко  уходящего   от   дома   вниз,
беспокоиться о свиданиях дочери по уик-эндам.
   Он пытался, сделал все, что мог сделать  мужчина,  но  было  уже  слишком
поздно - как это обычно и происходит. И справиться с этим оказалось  уже  не
под  силу.  Его  жена,  когда  обнаружили  опухоль,  все  еще  была  молодой
привлекательной тридцатишестилетней женщиной, его  лучшим  и  самым  близким
другом. Он  поддерживал  ее,  как  мог,  после  хирургической  операции,  но
появилась вторая опухоль, последовала еще  одна  операция,  химиотерапия,  а
потом соскальзывание вниз, причем до самого конца ему приходилось  проявлять
ради нее силу. Это был бы сокрушительный удар для любого человека, но тут же
последовал другой. Его единственный сын,  Дейвид,  был  призван  на  военную
службу, его послали во Вьетнам, и через две недели он был  убит  в  какой-то
безымянной долине. Поддержка товарищей по работе, то, как все они явились на
похороны Дейви, не предотвратили неизбежного - Браун  начал  пить,  отчаянно
пытаясь сохранить то последнее, что у него осталось. Дорис  тоже  испытывала
горе, Браун не понимал и даже не догадывался  об  этом.  Когда  она  однажды
поздно вечером вернулась домой в помятом и расстегнутом платье,  он  жестоко
обругал ее, с ненавистью обрушившись  на  девушку.  Даже  сейчас  он  помнил
каждое слово и глухой звук захлопнувшейся за ней двери.
   Уже на следующий день он понял, что натворил, со слезами на глазах поехал
в полицию, унижался перед людьми, понимание и сочувствие которых никогда  не
ценил, отчаянно пытаясь вернуть обратно  свою  маленькую  девочку,  мысленно
умоляя ее о прощении, зная, что себе он никогда этого не простит.  Но  Дорис
исчезла. Полиция сделала все, что было в ее силах, но этого оказалось  мало,
и усилия были тщетными. Затем в течение  двух  лет  Браун  не  отрывался  от
бутылки до тех пор, пока двое товарищей по работе,  набравшись  храбрости  и
решимости вторгнуться в его личный мир,  не  отвели  его  в  сторонку  и  не
поговорили с ним как друзья.  Священник  местного  прихода  стал  постоянным
гостем в этом заброшенном доме. Реймонд Браун отвыкал от спиртного - он  все
еще пил, но намного меньше прежнего, и старался  покончить  с  этим  совсем.
Все-таки он оставался мужчиной и понимал, что ему  необходимо  по  мере  сил
достойно справиться с одиночеством, хотя  знал,  что  достоинство  одинокого
человека не имеет особой цены, но больше у него ничего не осталось. Помогали
ему и молитвы, пусть немного - в постоянно повторяющихся словах  он  находил
облегчение, хотя ему не снились счастливые дни, прожитые  с  семьей  в  этом
самом доме. Он ворочался и метался в  постели,  потный  от  жары,  и  в  это
мгновение зазвонил телефон.
   - Алло?
   - Это Реймонд Браун?
   - Да. С кем я говорю? - спросил он, не открывая глаз.
   - Меня зовут Сара Розен. Я врач в Балтиморе, работаю  в  больнице  Джонса
Хопкинса.
   - Слушаю вас. - Тон ее голоса заставил Брауна открыть глаза. Он уставился
на потолок, пустое белое пространство которого так  походило  на  пустоту  и
однообразие его жизни. И тут он почувствовал страх. Почему ему  звонит  врач
из Балтимора? Его мозг стремительно мчался к последнему кошмару, когда голос
продолжил:
   - У меня здесь есть кое-кто, кто очень хочет поговорить  с  вами,  мистер
Браун.
   - Что? - Затем  он  услышал  приглушенные  звуки,  которые  вполне  могли
оказаться помехами на телефонной линии, но на самом деле были чем-то другим.
***

   - Нет, я не могу.
   - Но ведь ты ничего не потеряешь,  милочка,  -  сказала  Сара,  передавая
девушке телефонную трубку. - Он - твой отец. Доверься ему.
   Дорис взяла трубку, держа ее обеими руками у самого лица, и  нерешительно
прошептала:
   - Папа?
   Через сотни миль это слово,  произнесенное  шепотом,  прозвучало  ясно  и
отчетливо,  словно  звон  церковного  колокола.  Ему  пришлось  сделать  три
глубоких вдоха, прежде чем он смог ответить, и его ответ походил на рыдание.
   - Дор?
   - Да. Папа, я так виновата перед тобой.
   - С тобой все в порядке, бэби?
   - Да, папа, со мной все в  полном  порядке.  -  И  каким  невероятным  ни
казалось это заявление, оно не было ложью.
   - Где ты сейчас?
   - Подожди минутку. - И в трубке послышался другой голос:
   - Мистер Браун, это говорит доктор Розен.
   - Но она у вас?
   - Да, мистер Браун, ваша дочь здесь. Мы лечили ее в течение  недели.  Она
все еще больна, но выздоравливает. Вы меня понимаете? Она выздоравливает.
   Он схватился за грудь. Его сердце превратилось в стальной  кулак,  воздух
вырывался из его груди болезненными вздохами, и врач мог бы  принять  их  за
что-то другое, а не то, что они означали.
   - Но она в порядке? - В его голосе звучала тревога.
   - Скоро она полностью выздоровеет, - заверила его Сара. - В этом можно не
сомневаться, мистер Браун. Прошу вас, положитесь на меня, ладно?
   - Господи, Боже милосердный! Где, где вы сейчас?
   - Мистер Браун, пока еще ее нельзя видеть. Мы  привезем  ее  к  вам,  как
только она полностью оправится. Я не была уверена, что нужно звонить вам  до
того, как вы сможете встретиться со своей дочерью лицом к лицу, но.., но  мы
просто не могли не сообщить вам о ней. Надеюсь, вы меня понимаете.
   Саре пришлось подождать  пару  минут,  прежде  чем  она  услышала  что-то
внятное, но звуки, доносящиеся из телефонной  трубки,  глубоко  тронули  ее.
Протянув руки в глубокую могилу, она спасла две жизни.
   - Она действительно выздоровеет?
   - Ей пришлось многое пережить, мистер Браун, но я обещаю вам, что  с  нею
все будет в полном порядке. Видите ли, я хороший врач, ясно? Я не сказала бы
этого, если бы не была уверена в благополучном исходе.
   - Умоляю вас, умоляю, позвольте мне поговорить с ней снова. Прошу вас!
   Сара передала девушке телефонную трубку, и скоро по лицам  всех  четверых
текли слезы. Врач с медсестрой  даже  обнялись,  радуясь  своей  победе  над
жестокостью мира.

***

   Боб Риттер поставил свой автомобиль  на  Уэст-Экзекьютив-драйв  -  бывшей
улице, закрытой теперь для транспорта, которая отделяла Белый дом от здания,
где размещались административные службы  аппарата.  Он  направился  к  этому
зданию - одному из самых безобразных в Вашингтоне,  что  уже  само  по  себе
являлось  немалым  достижением,  -  где  раньше  размещались  исполнительные
департаменты  правительства  -   министерство   иностранных   дел,   военное
министерство и министерство военно-морского флота. В  нем  находилась  также
комната  Индейского  договора,  предназначенная  для  того,  чтобы   внушить
благоговение  наивным  посетителям,  потрясти   их   показным   великолепием
викторианской  архитектуры  и  величием  правительства,  построившего   этот
гигантский "типи". Шаги Риттера эхом отдавались по мраморному  полу  широких
коридоров, пока он искал нужный ему кабинет. Он нашел его на втором этаже  -
кабинет Роберта Макензи,  специального  помощника  президента  по  проблемам
национальной безопасности. Как ни странно, но приставка "специальный" делала
его вторым по старшинству помощником  президента  в  этой  области.  Кабинет
самого советника по национальной безопасности находился в угловом  помещении
Западного крыла Белого дома. Те, кто подчинялся ему, имели свои  кабинеты  в
других местах, и хотя расстояние от резиденции президента  отражало  влияние
того , или иного чиновника, оно не отражало высоту занимаемого положения.  У
Макензи имелся штат  собственных  сотрудников,  что  напоминало  ему  о  его
важности, подлинной или иллюзорной. Вообще-то  он  был  неплохим  человеком,
даже неглупым, подумал Риттер, однако это не мешало Макензи  завидовать  его
положению - в иные времена он был  бы  клерком,  дававшим  советы  канцлеру,
который, в свою очередь, давал советы королю. Вот только сегодня клерку было
необходимо иметь исполнительного секретаря.
   - Привет, Боб. Как дела в Лэнгли? - спросил Макензи в  присутствии  своих
секретарей и помощников, чтобы никто из них не упустил, что он встречается с
новой восходящей звездой ЦРУ и потому сам обладает немалым влиянием - не  ко
всякому приезжают столь высокопоставленные чиновники.
   - Как всегда. - Риттер улыбнулся в  ответ.  Давай  приниматься  за  дело,
подумал он, хватит болтать.
   - Улицы забиты автомобилями? - спросил Макензи, давая понять Риттеру, что
тот едва не опоздал на встречу.
   - Да, что-то случилось на шоссе Джорджа Вашингтона. - Риттер сделал  жест
в сторону кабинета специального помощника. Макензи кивнул.
   - Уолли, нам понадобится кто-то для ведения записей.
   - Иду, сэр. - Его исполнительный помощник встал из-за стола,  захватив  с
собой блокнот.
   - Боб, это Уолли Хикс. По-моему, вы еще не встречались.
   - Рад познакомиться, сэр. - Хикс протянул руку. Риттер пожал  ее,  поняв,
что перед ним еще один  восторженный  сотрудник  Белого  дома.  Произношение
жителя Новой Англии, умное