- У тебя мозги работают лишь в одном направлении, - сказала она, -  но  я
все равно, так и быть, прощу тебя.
   - Спасибо. Если бы это не сработало, у меня все равно  было  еще  кое-что
запланировано.
   - Ого, неужели Санта Клаус что-то и для меня принес?
   - Я не уверен. Надо будет проверить.
   - Ты не так уж и плохо справился, принимая во внимание... - сказала  она,
привинчивая оранжевую крышу. - Ну вот, все, кажется.
   - Спасибо за помощь, детка, - сказал Джек.
   - Рассказывала я тебе... Нет, не рассказывала. Одна фрейлина, графиня...
   Ну, прямо из "Унесенных ветром", -  хохотнула  Кэти.  Этим  эпитетом  она
обозначала женщин, от которых нет  никакой  пользы.  -  Она  спросила  меня,
вышиваю ли я по канве.
   "Таких вопросов нельзя задавать моей жене", - ухмыльнулся Джек.
   - Ну, и что ты ей ответила?
   - Вышиваю, но только на глазных яблоках.
   - И, конечно, с такой же, как сейчас, милой и дерзкой улыбкой... Надеюсь,
хотя бы не за столом ты ее поддела?
   - Джек! Ты же меня знаешь. Она была вполне мила и хорошо играла на рояле.
   - Так же хорошо, как ты?
   - Нет, - улыбнулась Кэти.
   Ухватив ее за кончик носа, он продекламировал:
   - Каролина Райан, доктор, женщина свободных  нравов,  хирург-офтальмолог,
пианистка с мировой известностью, жена и мать, спуску никому не дает.
   - Кроме мужа.
   - Когда это я в последний раз тягался с тобой?
   - Но мы не соревнуемся. У нас с тобой любовь, - она прижалась к нему.
   - Это верно, - сказал он, целуя ее.  -  Многие  ли,  по-твоему,  способны
пребывать в любви после стольких, как у нас, лет семейной жизни?
   - Не многие, а только везунчики вроде тебя, старый ты болтун. Подумаешь:
   "После стольких лет семейной жизни". И не стыдно?
   Поцеловав ее, он встал с пола. С оглядкой миновав всю груду  игрушек,  он
извлек из-под елки маленькую коробочку, завернутую в зеленую  бумагу.  Снова
усевшись возле жены, он бросил коробку ей на колени.
   - С Рождеством, Кэти.
   Она набросилась на подарок с нетерпением ребенка и разорвала обертку. Там
оказалась бархатная коробочка, а в ней золотое ожерелье - судя по всему,  из
дорогих. Джек затаил дыхание. Он не был силен в умении выбрать  подарок.  Но
тут ему помогала Сисси Джексон.
   - Да, - сказала она восхищенно. - В бассейне, я буду его снимать.
   - Давай я застегну, - Джек с легкостью справился с замочком одной рукой.
   - Ты, я вижу, тренировался... Чтобы самому надеть мне его на шею, да?
   - Целую неделю. На работе.
   - Оно просто великолепно, Джек! - воскликнула Кэти и поцеловала его.
   - Оно попалось мне на глаза случайно, - соврал он. На самом деле он искал
его не меньше девяти часов и обошел семь магазинов.
   - Джек, а я с подарком оказалась не на уровне...
   - Брось. Ты мой самый лучший подарок.
   - Ты сентиментальный чудак, прямо из какой-то  старой  книжки.  Но  я  не
возражаю.
   - Так тебе оно нравится"? - осторожно спросил он.
   - Ты тупица! Я от него без ума! Они снова  поцеловались.  Родителей  Джек
потерял, сестра его жила в Сиэтле, прочие родичи - в  Чикаго.  Все,  что  он
любил, было сосредоточено здесь, в этом доме:  жена,  ребенок  и  еще  один,
будущий. Ему удалось обрадовать жену на Рождество, - значит, в  их  семейной
летописи этот год будет значиться как счастливый.

***

   Примерно в то время, когда Райан  принялся  за  сборку  кукольного  дома,
четыре одинаковых голубых фургона выехали - с интервалом в пять минут  -  из
ворот брикстонской тюрьмы. Все четыре полчаса кружили  по  окраинным  улицам
Лондона, а двое полицейских -  в  каждом  из  них  -  не  отрывали  глаз  от
маленького окошечка сзади, высматривая, не пристроится ли к ним какая-нибудь
машина.
   Для этапирования день был во всех смыслах  удачный.  Типичное  английское
зимнее утро. Фургоны продирались сквозь завесу тумана и дождя.  На  Ла-Манше
был шторм, и даже здесь, у Лондоне, это чувствовалось.  Но  главное  -  было
темно.
   Солнце должно было взойти лишь через несколько  часов,  а  пока  голубого
цвета фургоны были почти не видны в сумерках раннего утра.
   Меры безопасности были настолько строгими, что  сержант  Боб  Хайленд  из
Си-13 заранее даже не знал, что его фургон выедет из тюремных ворот  третьим
по счету. Не знал он и того, что будет всего в метре сидеть от Сина  Миллера
и что отправятся они в небольшой порт Лаймингтон. До острова Уайт они  могли
добраться из трех портов, причем на одном из трех видов паромов: обычном, на
воздушной  подушке  или  на  подводных  крыльях.  Не  исключено,   что   они
воспользуются вертолетом... Но Хайленд только глянул на беззвездное  небо  и
тут же отмел последний вариант.
   "Это не то", - сказал он себе.  А  кроме  того,  меры  безопасности  были
приняты чрезвычайные. Не более тридцати человек знали  о  том,  что  Миллера
будут этим утром этапировать. Сам Миллер узнал  об  этапе  только  три  часа
назад. И он понятия не имеет, в какую тюрьму его везут. Об  этом  он  узнает
лишь когда окажется на острове.
   С годами становилось все яснее, что британская тюремная система далеко не
идеальна. Оказалось, что бежать из этих расположенных  в  уединенных  местах
Дортмуре или Корнуолле  -  старинных,  внушающих  страх  стен,  поразительно
легко. И в результате, на острове Уайт  воздвигли  две  новые  тюрьмы  особо
строгого режима - Олбани и Паркхерст. В этом был свой смысл.  Во-первых,  на
острове легче организовать охрану. А во-вторых, и это было важнее, Уайт  был
довольно малонаселенным островом и любой незнакомец тут же привлек бы к себе
внимание.
   Новые тюрьмы в известном смысле были даже  комфортабельнее,  чем  старые,
вековой  давности.  Но  зато  вместе   с   улучшением   условий   содержания
заключенных,  здесь  использовались  все  достижения  современной   техники,
затрудняющие побег. Конечно, нет ничего в  жизни  невозможного,  однако  тут
были установлены  телевизионные  камеры,  благодаря  которым  просматривался
каждый сантиметр тюремной стены, была введена в действие система электронной
сигнализации, и охрана вооружена автоматами.
   Хайленд потягивался и позевывал. Если повезет, он вернется  домой  где-то
после обеда и проведет с семьей хотя бы часть Рождества.
   - Пока не видать ничего, что могло  бы  нам  помешать,  -  сказал  другой
констебль, уткнувшийся носом в дверное окошко. - На улицах машин - раз-два и
обчелся, и ни одна не следует за нами.
   - Тем лучше, - заметил Хайленд. Он обернулся - взглянуть, как там Миллер.
   Тот сидел на левой скамейке.  Его  руки  были  в  наручниках,  и  от  них
тянулась цепь к ножным кандалам. Если скованному так человеку помочь, то  он
мог бы не отстать от  ползунка,  но  маловероятно,  чтобы  он  был  способен
догнать двухгодовалого малыша. Миллер сидел, откинув голову к стене и закрыв
глаза.
   Голова  его  моталась  туда-сюда,  когда  фургон  подбрасывало  на  ходу.
Казалось, он спал, но Хайленд знал, что это не так. Миллер просто снова ушел
в себя.
   "О чем ты думаешь, мистер Миллер?" - хотелось спросить Хайленду.  Желание
это вовсе не  означало,  что  он  был  лишен  возможности  задавать  вопросы
Миллеру.
   Чуть ли не каждый день после инцидента на Молу Хайленд  и  еще  несколько
детективов проводили по несколько часов  за  грубым  деревянным  столом,  на
Другом конце которого сидел вот этот молодой человек. Разговорить  его  было
трудно.
   Парень был крепким, признался  самому  себе  Хайленд.  За  все  время  он
произнес всего одно слово, и было это девять дней тому назад. Надзиратель, у
которого эмоции возобладали над соображениями долга, под  предлогом,  что  в
камере Миллера испортился водопровод, временно перевел  его  в  камеру,  где
сидели два "ОПП", то бишь "обычные порядочные преступники", как их  звали  в
тюрьме в противовес политическим, с которыми имели  дело  сотрудники  Си-13.
Один из них ждал приговора по делу о серии уличных  грабежей,  другой  -  за
убийство владельца магазина в Кенсингтоне. Оба знали,  кем  был  Миллер,  и,
ненавидя  его,  усмотрели  в  нем  возможность   загладить   содеянные   ими
преступления, в которых они на самом  деле  ничуть  не  раскаивались.  Когда
Хайленд пришел за ним, чтобы отвести на  очередной  бесполезный  допрос,  он
увидел, что Миллер лежит на полу лицом вниз штаны его были спущены, а на нем
возлежал грабитель. Зрелище было настолько ужасным, что Хайленд,  по  правде
говоря, посочувствовал террористу. По команде Хайленда "ОПП" отошли  в  угол
камеры, и, когда дверь была открыта, Хайленд помог Миллеру подняться с  пола
и отвел его в медпункт. И только там Миллер впервые заговорил с ним,  словно
вдруг усмотрев в  нем  человеческое  существо.  "Спасибо",  -  выговорил  он
разбитыми, кровоточащими губами.
   "Полицейский спасает террориста! Какой заголовочек для  газет",  -  думал
Хайленд. Надзиратель, конечно, заявил, что вины его тут  нет.  Водопровод  в
камере Миллера действительно  был  испорчен,  а  водопроводчик  по  каким-то
причинам не спешил, самого же надзирателя  в  тот  момент  вызвали  наводить
порядок в какой-то  другой  камере.  Он  не  слышал,  чтобы  из  того  блока
доносился какой-либо шум. Ни звука.  Лицо  Миллера  было  сплошной  кровавой
массой.  И  хотя  сочувствие  к  нему  недолго  жило  в  душе  Хайленда,  на
надзирателя он был все еще зол.  Содеянное  тем  было  оскорблением  чувства
профессионализма Хайленда. Мало того, что это было  нарушением  правил,  это
потенциально было первым шагом назад - к дыбе и  раскаленным  щипцам.  Закон
ведь нацелен не столько на  защиту  общества  от  преступников,  сколько  на
защиту  общества  от  самого  себя.  Эту  истину  понимали  далеко  не   все
полицейские, но Хайленд хорошо усвоил ее за пять лет работы в Отделе  борьбы
с терроризмом. Истина была из трудных, особенно когда ты видишь, что  творят
террористы.
   На лице Миллера еще были видны следы побоев, но он был молод,  и  все  на
нем заживало быстро. Только на несколько минут он предстал в  облике  жертвы
человека, ставшего  жертвой.  Теперь  он  снова  был  всего  лишь  животным.
Хайленду трудно было заставить себя смотреть на него как на  человека,  хотя
именно этого требовала от него его профессия. "Считать человеком даже таких,
как ты". Он отвернулся от Миллера, снова уставясь в заднее окошко.
   Скучное это было дело - ни тебе радио, ни поболтать, знай  лишь  проявляй
бдительность, хотя ясней ясного, что опасаться нечего. Хайленд пожалел,  что
налил в термос чай, а не кофе. Вот они миновали  Уокинг,  потом  Олдершот  и
Фарнхэм. Теперь они были в Южной Англии, повсюду импоэатные дома  владельцев
скаковых лошадей и менее солидные дома тех, кто на них  работал.  Жаль,  что
было темно, иначе можно было бы поглазеть по сторонам - все не так скучно. В
долинах лежал туман, дождь молотил по крыше фургона,  а  извилистая  дорога,
характерная для сельских местностей Англии, была узка, так что  шоферу  надо
было быть внимательным. Одно хорошо - дорога была почти  пуста.  Тут  и  там
порой виднелся свет в каком-нибудь окне, но не более того.
   Часом позже фургон, дабы объехать Саутгемптон, вышел  на  шоссе  М-25,  а
потом свернул на проселочную  дорогу  -  класса  "А",  -  по  направлению  к
Лаймингтону. Небольшие деревни встречались им каждые несколько миль. Уже тут
и там видны были признаки жизни. Возле булочных  стояли  фургоны  -  из  них
выгружали свежий, горячий еще хлеб. Уже шла в церквах заутреня, но настоящее
движение начнется только с восходом солнца, до которого было еще  часа  два.
Чем ближе к морю, тем хуже была погода, ветер все  усиливался.  Он  разогнал
туман, но зато пелена дождя стала плотней и порывы ветра неистовей -  фургон
раскачивало.
   - Хреновый денек для морских путешествий, - сказал второй полицейский.
   - Всего полчаса, - ответил Хайленд, но уже при одной лишь мысли о морской
качке желудок его сжался. Несмотря на принадлежность  к  нации  моряков,  он
терпеть не мог морской болтанки.
   - В такой день? Не менее часа, - сказал тот и  замурлыкал  себе  под  нос
"Жизнь на качающейся волне".
   Хайленду заранее  стало  жаль  того  обильного  завтрака,  с  которым  он
управился сегодня дома перед поездкой. -  "Ничего,  -  уговаривал  он  себя.
Доставим мистера Миллера - и домой. Два дня  отпуска.  Я,  черт  побери,  их
заслужил". Через полчаса они прибыли в Лаймингтон.
   Хайленду уже приходилось бывать тут, и хотя ничего почти не  было  видно,
он более или менее помнил, как там все выглядит. Ветер с моря дул теперь  со
скоростью не менее сорока миль в час - настоящий шторм. Паром  "Сенлэк"  уже
ждал их в доке. Только за полчаса до того капитану сообщили,  что  на  борту
будет  "особый  пассажир".  Это  объясняло  наличие   четверых   вооруженных
полицейских, разместившихся в разных концах парома. Операция эта  не  должна
была привлекать к себе излишнего внимания, и уж ни в коем  случае  осложнять
жизнь прочих пассажиров.
   Паром отчалил ровно в половине  девятого.  Хайленд  с  другим  констеблем
остались в фургоне, тогда как шофер с офицером стояли снаружи.  "Еще  часок,
сказал себе Хайленд, - потом еще минут  десять  до  тюрьмы  -  а  затем  уже
спокойненько назад, в Лондон. Можно будет даже  вздремнуть".  Рождественский
обед планировался на четыре часа дня, и он представил себе...
   Вдруг его мечтания были прерваны.
   "Сенлэк" вошел в Солент, пролив, отделяющий английский материк от острова
Уайт. Считалось, что  это  спокойные  воды...  Хайленду  даже  и  думать  не
хотелось о том, что же тогда творится в открытом море. Паром был  небольшой,
так что его кренило теперь в обе стороны градусов на пятнадцать.
   "Черт  побери",  -  пробормотал  сержант  и  бросил  взгляд  на  Миллера.
Выражение его лица не изменилось ни на йоту. Он сидел как истукан  -  голова
откинута к стенке, глаза  закрыты,  руки  на  коленях.  Хайленд  решил  тоже
расслабиться. За дорогой теперь все равно ведь не надо  было  наблюдать.  Он
откинулся назад и вытянул ноги, пристроив их на скамью напротив.  Где-то  он
вычитал, что с закрытыми  глазамиле  так  укачивает.  Миллера  опасаться  не
приходилось. Оружия у Хайленда, конечно, не было, а  ключ  от  наручников  и
кандалов находился в кармане у шофера. Он закрыл глаза. И правда  -  немного
вроде бы полегчало. Желудок хотя и давал о себе знать, но  терпимо.  Хайленд
лишь уповал, что не будет хуже, когда они выйдут в открытое море.
   И тут голова его дернулась  при  звуке  автоматных  очередей.  Заверещали
голоса женщин и детей, им вторили хриплые мужские  выкрики.  Где-то  заревел
гудок машины, да так и не переставал реветь. Опять стрельба.  Хайленд  узнал
отрывистый лай пистолетов, которыми были вооружены детективы, - в  ответ  им
раздалось стаккато автомата. Вряд ли это длилось более минуты.  Паром  начал
издавать короткие, громкие гудки, но потом замолк, и только  та  машина  все
гудела и гудела. Крики стихли. Уже  не  было  взвизгов,  теперь  это  скорее
напоминало стон ужаса. Еще несколько автоматных очередей вспороли воздух,  и
наступило молчание.
   Это молчание испугало Хайленда больше всего. Он выглянул в окно -  только
машина да темное море за ней. Это еще не все, он знал это. Рука его  нырнула
в карман, но пистолета там не было.
   "Как они узнали... как эти гады узнали, что мы тут?" - спрашивал он себя.
   Опять  громкие  выкрики,  на  этот  раз  в  тоне  приказов,  которым   не
воспротивится никто, кто хочет пережить этот  рождественский  день.  Хайленд
сжал кулаки. Он взглянул на Миллера. Террорист смотрел на него.  Лучше  было
бы увидеть выражение жестокости, чем ту пустоту, что была на  этом  молодом,
безжалостном лице.
   Металлическая дверь затряслать от толчка чьей-то руки.
   - Открой или мы ее взорвем к чертовой матери!
   - Что делать? - спросил второй полицейский.
   - Придется открыть.
   - Но...
   - Что "но"? Ждать, когда они приставят револьвер к  голове  какого-нибудь
ребенка? Они выиграли, - с этими словами  Хайленд  нажал  на  ручку,  и  обе
дверцы распахнулись.
   Их было трое. В лыжных масках и с автоматами.
   - Оружие! - приказал высокий.
   Хайленд отметил, что у него  ирландский  акцент,  и  это  его  ничуть  не
удивило.
   - Мы не вооружены, - сказал сержант и поднял руки вверх.
   - Выходи. По одному и - ничком на палубу. - Приказы  отдавались  властно,
но голосом, в котором не было и тени угрозы. Он не утруждал себя ими.
   Хайленд вылез из фургона и опустился на колени, но тут его пнули в спину,
и он упал лицом вниз. Через секунду второй полицейский оказался рядом с ним.
   - Привет, Син, - послышался голос. - Ты ведь не  думал,  что  мы  забудем
тебя, а?
   Миллер молчал, к удивлению Хайленда. Он услышал позвякиванье цепи,  потом
увидел ноги того, кто подошел к фургону помочь Миллеру спуститься на палубу.
   "Шофер, видно, убит", - подумал Хайленд. Ключи  были  у  террористов.  Он
услышал позвякиванье кандалов, потом пара рук подхватила Миллера  и  помогла
ему подняться на ноги. Миллер начал растирать запястья и наконец  улыбнулся,
оглядывая палубу. Затем он посмотрел на Хайленда.
   Ему го не  было  особого  смысла  таращиться  на  террориста.  На  палубе
валялась по меньшей мере трое убитых. Одетый в черное бандит столкнул голову
мертвого с руля машины, и гудок наконец смолк. В стороне,  метрах  в  шести,
стонал, схватившись за простреленный  живот  какой-то  человек,  а  над  ним
склонилась женщина - видно, его жена. Остальные пассажиры сидели группами на
палубе - у всех руки на  затылке.  Возле  каждой  группы  стоял  вооруженный
террорист. Хайленд отметил, что  террористы  лишнего  шума  не  производили.
Тренированные парни. Шум исходил  только  от  пассажиров.  Дети  плакали.  И
характерно, что их родители вели себя лучше, чем те, у кого не  было  детей.
Родителям надо было проявлять выдержку, чтобы как-то защитить  своих  детей,
тогда как одинокие дрожали лишь  за  свою  жизнь.  Кое-кто  из  них  плакал,
всхлипывая.
   - Вы Роберт Хайленд, - спокойно сказал  высокий.  -  Сержант  Хайленд  из
знаменитого Си-13?
   - Так точно, - ответил сержант. Он знал, что смерть близко. Жутко умирать
в день Рождества. Но коли так, ему нечего терять. Просить  о  пощаде  он  не
будет.
   - А вы кто такие?
   - Друзья Сина, конечно. Неужели вы думали, мы его оставим в ваших  руках?
Судя по голосу, это был образованный  человек.  -  Есть  у  вас  что-то  еще
сказать?
   - спросил он.
   У Хайленда было что сказать, но он знал, что это уже никакого значения не
имеет. Он даже не будет  развлекать  их  проклятьями.  Ему  вдруг  пришло  в
голову, что сейчас он отчасти понимает Миллера. И мысль  эта  пронзила  его,
вытеснив страх. Теперь он знал, почему Миллер молчал. "Что за чушь у меня  в
голове в такой момент!" - подумал он.
   - Кончайте и - к делу, - раздался приказ.
   Ему были видны только глаза высокого, а что тот делал, он не видел.
   Хайленда это разозлило. Теперь, когда смерть  была  рядом,  он  почему-то
злился на всякую ерунду. Высокий отстегнул  от  пояса  пистолет  и  протянул
Миллеру.
   - Эта работка для тебя, Син.
   Син сжал пистолет в левой руке и в последний раз взглянул на Хайленда.
   "Этому пидару что меня убить, что кролика", - подумал Хайленд.
   - Мне бы оставить тебя там, в той камере, - сказал  Хайленд  без  всякого
выражения.
   Миллер подумал секунду, подыскивая подходящий ответ. Наконец он  вспомнил
слова Сталина и поднял пистолет.
   - Благодарность, мистер Хайленд... это собачья  болезнь.  -  И  выстрелил
дважды.
   - Пошли, - сказал О'Доннелл.
   Еще один человек в черном появился  на  палубе  для  машин  и  вприпрыжку
подбежал к О'Доннеллу.
   - Оба двигателя выведены из строя.
   О'Доннелл посмотрел на часы. Все шло почти без сучка без задоринки.  План
был что надо, только вот погода подвела. Видимость была меньше мили и...
   - Вот он, заходит с кормы, - крикнул кто-то.
   - Терпение, ребята.
   - Кто вы, черт побери? - спросил лежа