нуля. Плещись на здоровье, благословляй судьбу, что ты не
в таком положении, как другие. Так нет же.
   - Могу  ли  я  спокойно  плескаться,  когда  на  земле  эпоха  Великого
оледенения? - спросил себя Ледовитый, а в то время Неледовитый океан.
   На этот вопрос можно ответить по-разному. Можно ответить просто:
   - Оледенение? Какое оледенение? Лично я не вижу никакого оледенения...
   Можно ответить иначе:
   - Эпоха эпохой, но ведь один раз живем. И почему  б  не  пожить,  когда
тебе созданы все условия?
   А можно и так ответить:
   - Великое оледенение? Ну и пусть о нем думают великие океаны. А я океан
маленький:  в  шесть  раз   меньше   Индийского,   в   семь   раз   меньше
Атлантического, в четырнадцать раз меньше Тихого - какой с меня спрос?
   Можно было ответить. Но он ответил не так. Нет, сказал он себе, в такое
время я не  имею  права  плескаться,  хотя  имею  возможность  плескаться.
Возможность - это одно, а право - это другое.
   И он заковал себя во льды.
   Он, самый маленький из океанов, принял на себя льды  всей  земли,  хотя
его, казалось бы, дело маленькое...
   С тех  пор  на  земле  прекрасная  погода:  плещутся  океаны,  зеленеют
материки. Но не плещется Ледовитый океан, он стоит, закованный  в  ледяные
латы. У Северного Полюса, на своем неизменном посту...
   И пока он так стоит, земле не страшны ледники, ей  не  страшны  никакие
великие оледенения.



   АНТАРКТИДА

   Когда-то Антарктида была такой же, как все, землей, теплой и  открытой.
Ее согревало солнце и орошали дожди, и она цвела не  хуже  других  земель,
добрая земля Антарктида. А потом...
   Неизвестное тело ворвалось на Землю из  космоса,  огромное  раскаленное
тело насквозь прожгло материк и оставило на  нем  глубокую  рану.  Пятьсот
километров в диаметре - такая рана вряд ли когда-нибудь зарастет.
   Раны, которые не зарастают, иногда покрываются льдом. Чтобы не вызывать
сочувствия, не бросаться в глаза, они покрываются льдом  равнодушия...  Но
они болят. Там, подо льдом, они болят, эти раны.
   Их бы исцелили лучи и дожди, как исцеляют они все на  земле,  -  но  не
пробиться сквозь толщу льда, ни дождям, ни лучам не пробиться.
   Давным-давно не цветет древняя земля Антарктида. Потому что на теле  ее
рана и рана эта покрыта льдом.
   Раны, которые не зарастают, иногда покрываются льдом, а раны,  покрытые
льдом, никогда не зарастают.



   МНОГО ЛИ РАСТЕНИЮ НУЖНО СВЕТА?

   Когда живешь в хороших условиях, когда все у тебя есть  -  и  тепло,  и
пища, - зачем тебе свет?
   Конечно,  немного  света  не  помешает:  чтобы  лучше  зеленеть,  чтобы
листьям, как говорится, была работа. Небольшая работа. Потому что зачем же
большая работа, когда есть и пища, и тепло?
   Когда все есть, много ли растению нужно света?
   Опыт показывает, что немного. Ведь хорошие условия можно  создать  и  в
тени, и даже в полумраке. Света нет, а условия есть.
   Опыт показывает, что лишь те растения, которым чего-нибудь не хватает -
пищи не хватает или просто  тепла,  -  только  те  растения  по-настоящему
тянутся к свету.



   ЭНЕРГИЯ СОЛНЦА

   Океан потребляет восемьдесят процентов поступающей на  землю  солнечной
энергии.
   Не за особые заслуги, не по чрезмерным потребностям, а  по  безразличию
Солнца,  которое  одинаково   светит   всем,   выдавая   это   за   высшую
справедливость.



   ЕСЛИ ЗАГЛЯНУТЬ НА ДНО ОКЕАНА...

   Океан дал земле жизнь, он первый  превратил  неорганическую  материю  в
органическую, за что органическая материя ему благодарна. Но если поглубже
в него заглянуть...
   Если поглубже заглянуть,  можно  увидеть  то,  что  происходит  на  дне
океана. А там происходит такое, что даже страшно вообразить...
   На дне океан превращает органическую материю в неорганическую.
   Прямо, непосредственно,  минуя  все  переходные  формы,  он  превращает
органическую материю в неорганическую...
   - Я вас всех породил! - басит океан.
   Породил,  породил,  и  за  это  тебе  благодарны.  Три  миллиарда   лет
благодарны. Ты  дал  земле  жизнь,  так  зачем  же  ее  отнимать?  Заслуги
заслугами, но зачем  разрушать,  убивать?  Зачем  превращать  органическую
материю в неорганическую?



   ЕСЛИ САХАРУ ПОГЛУБЖЕ КОПНУТЬ...

   Если Сахару поглубже копнуть (примерно до двух с половиной километров),
то под ней обнаружится море. Такое большое, как Черное,  Белое  и  Красное
моря, вместе взятые. И все  это  зарыто  на  такой  глубине  -  для  чего,
спрашивается? Зачем эта внешняя сухость, когда внутри у тебя  моря?  Чтобы
казаться неприступней?
   Но зачем?
   Ведь даже те, у кого в глубине пустыня, стараются этого не  показывать.
А у Сахары такое богатство, и она его прячет от глаз.
   Недавно в науке прошел  слух,  что  Сахара  движется  к  Атлантическому
океану. То ли для того, чтобы самой  ороситься,  то  ли  для  того,  чтобы
осушить океан? Чем грандиознее замыслы, тем их труднее понять, и пока  еще
трудно понять: зачем Сахара движется к океану?
   Может, если ее поглубже копнуть... Пора уже, пора ее поглубже  копнуть,
чтобы сразу получить ответ на все вопросы.



   ОБЫКНОВЕННОЕ ОЗЕРО ТИТИКАКА

   Три тысячи восемьсот двенадцать метров над общепринятым уровнем  -  вот
на какую высоту поднялось озеро Титикака. А когда  поднимаешься  на  такую
высоту...
   Конечно, о тебе начинают поговаривать.
   А собственно -  почему  не  поговорить?  Если  маленькое  озеро  сумело
подняться над своей водной стихией... Может быть, у  него  глубина?  Может
быть, несметные внутренние богатства?.. Тихий океан внизу. Атлантический -
внизу. А кто вверху? Озеро Титикака.
   Легенды, легенды...
   Титикака плавает в облаках легенд...
   Вернее, плавало раньше, потому что со временем облака рассеиваются.
   Прошло время, рассеялись облака, и мир увидел озеро Титикака.
   Обыкновенное озеро Титикака на необыкновенной для озера высоте.



   ПОТЕРПЕВШИЕ НА ЗЕМЛЕ

   Облака рождаются в океане и терпят бедствие на земле, осыпаясь дождями,
расшибаясь  о  камни  и  сухую  земную  твердь.  И  они   высаживаются   в
какой-нибудь луже, как Робинзон на необитаемом острове, и  плывут  посреди
грозной стихии, земли, попутным ручейком или попутной речушкой  в  большие
попутные реки, а там - на родину, в океан.
   А за ними вырастают леса, расцветают  сады,  оживает  земля,  напоенная
влагой.
   Если ж нет ничего попутного - ни рек, ни ручейков,  -  они  уходят  под
землю. Они проходят сквозь землю, сквозь эту  сухую  твердь,  и  ничто  не
может их остановить: ведь они идут к своему океану. В  подземной  темноте,
натыкаясь на камни и руды,  они  идут  к  своему  океану  -  через  многие
километры, через суглинки, известняки и пески...
   А над ними зеленеют поля и созревают колосья. И живет, и дышит над ними
земля...
   И они возвращаются в  океан.  Чтобы  вторично  родиться  облаком,  и  в
десятый, и в сотый раз родиться облаком в океане.  И  всякий  раз  терпеть
бедствие на земле.
   А она зеленеет, земля, расцветает и хорошеет, и плывут над ней  облака,
идущие с океана...
   И все, что она имеет, все, чем земля хороша, сделали  те,  кто  на  ней
потерпел бедствие...



   ДВА ГОЛЬФСТРИМА

   Гольфстрим, текущий с юга на север, и Гольфстрим, текущий с  севера  на
юг, - это, по сути, два разных Гольфстрима.
   Один из них, молодой и горячий, мчится с  юга  на  север  со  скоростью
девяти километров в час.
   - Какой темперамент! - удивляются воды  северных  морей  и  теплеют  от
удивления, что вот, оказывается,  и  в  наших  широтах  не  все  промерзло
насквозь, есть еще у нас свои Гольфстримы!
   А Гольфстрим течет. Сначала у  самой  поверхности,  как  это  бывает  у
молодых и горячих, а потом все глубже и глубже... глубже и глубже...
   И вот уже над ним два километра воды.
   Течет Гольфстрим, а соседние воды его охлаждают:
   - Куда ты спешишь, Гольфстрим? Чего горячишься? Пора бы тебе  поостыть.
Там, наверху, знаешь, какие льды? Их, Гольфстрим, не согреешь...
   Гольфстрим уже и сам понимает,  что  их  не  согреешь.  Теперь  он  все
понимает - на такой глубине.
   И он остывает. И поворачивает назад. Потому что когда остынешь,  всегда
поворачиваешь назад.
   Теперь ему спешить некуда, и он движется с прохладцей.  Полкилометра  в
час. На глубине почти в три километра.
   А над ним, текущим с севера на юг,  течет  он,  Гольфстрим,  с  юга  на
север. Молодой и горячий, со скоростью девяти километров в час.
   И северные моря теплеют от удивления, что  вот,  оказывается,  и  в  их
широтах не все промерзло насквозь, есть еще у них свои Гольфстримы.



   ВУЛКАНЫ

   У вулканов много тепла, которое они спешат  поскорей  отдать  и  потому
извергают его, обжигая, но не согревая...
   Теплоту ведь тоже нужно уметь отдать.  Чтобы  благие  порывы  не  стали
стихийными бедствиями.



   ПОДЗЕМНОЕ НЕБО

   Подземные руды по-своему видят мир и рисуют его,  не  выходя  из  своих
подземелий. На каждой травинке,  на  каждом  цветке,  до  которого  смогут
из-под земли дотянуться. Это большое искусство - раскрасить лепестки  так,
чтобы они потом зацвели и заиграли на  солнце,  особенно  если  не  видишь
солнца и не видишь самих лепестков, да и красок своих - тоже не видишь...
   У каждого металла свои краски и свои излюбленные цветы. Железо  золотит
листья полыни, молибден разрисовывает лепестки мака...
   И, может быть, потому краски мира так хороши, что они созданы в  недрах
земли, и самое яркое небо - то, которое создано воображением подземелья.



   ПОТОМКИ ПЕРВЫХ

   Первый солнечный луч,  открывший  необитаемую  планету  Земля,  оставил
здесь большое потомство.
   Огненный луч - от первых костров... Газовый луч... Электрический луч...
   И наконец, луч лазера.  Всесильный  луч,  который,  по  примеру  своего
далекого предка, может быть, проникнет на другие планеты.
   И что оставит он там?
   Хотелось бы - чтоб тоже лучи.
   Лучи должны рождать  только  лучи,  а  не  мрак,  которого  и  без  них
достаточно в космосе.



   РОЖДЕНИЕ СИЛЫ

   Мягкое олово приобретает твердость в  соединении  с  еще  более  мягким
графитом.
   Потому что когда видишь еще более слабого...
   Часто силу рождает слабость. Слабость, которую хочется защитить.
   Может быть, с этого началась история нашей планеты.



   ВОЗРАСТ ЗЕМЛИ

   Легкий гелий улетает с Земли, и  легкий  водород  улетает  с  Земли,  а
оседает на Землю все тяжелое.
   Тяжелый кремний. Железо. Тысячи, миллионы  тонн.  Вся  тяжесть  космоса
ложится на плечи Земли - с каждым днем все больше и больше...
   Да, возраст - это не годы и  даже  не  века.  Возраст  -  это  то,  что
происходит с Землею. Когда все легкое улетает, исчезает неизвестно куда. А
на плечи ложится тяжелое - неизвестно откуда...



   КОСМОС

   Падает космос на Землю. Дождями метеоритов, космической пылью,  потоком
частиц... Оседает космос на Землю. Приживается на Земле.
   Со своим  космическим  холодом  и  безразличием  ко  всему.  Со  своими
вспышками, взрывами и космическими катастрофами. С черной ночью  и  такими
далекими звездами, что до них невозможно когда-нибудь долететь.
   Оседает космос на Землю. С каждым веком все больше...  С  каждым  годом
все больше... С каждым днем...
   И уже не знаешь, чего на Земле больше: Земли  или  космоса?  Тепла  или
света? Ночи или дня?
   В каждом растении - космос.
   В каждом строении - космос.
   В каждом движении, в каждом брошенном взгляде.
   Чего на Земле больше: Земли или космоса?
   Трудно сказать.
   Поэтому так дорого нам все земное.



   ВСЮДУ - СРЕДИ СВОИХ

   Как будто некуда насекомым спешить, но по земле они не ходят, а бегают.
На свиданье - бегом. Со свиданья - бегом. Всюду бегом. Только бегом.
   Потому что мир вокруг них большой, а они в этом  мире  маленькие.  А  в
большом мире маленьким приходится хорошенько побегать.
   Но зато как бегают насекомые! Лошадь бегает прекрасно, по по стене  она
не побежит. И по потолку не побежит. А насекомые вот - бегают.
   Какие силы их держат, когда они бегают по потолку?
   Их держат молекулярные силы. Силы тех  молекул,  которые  составляют  и
стены, и потолок, и вообще любую поверхность.
   Молекулы маленькие, но есть у них силы,  способные  поддержать.  Лошадь
они не поддержат. Слона не поддержат. А насекомых поддерживают.
   Потому что насекомых больше некому поддержать.
   Потому что маленькие должны поддерживать маленьких.



   СЕМЕЙСТВО ТОЛКУНЧИКОВ

   Сказать по  правде,  какой  из  Толкунчика  жених?  Нос  длинный,  ноги
длинные, а голова такая маленькая, что даже закрадывается сомнение: сможет
ли Толкунчик подумать о семье? Да, на такого поглядишь -  не  обрадуешься.
Муха он или не муха? Ножищи кривые, лохматые, а по всему телу  плешь.  Как
будто, когда засевали Толкунчика, начали с его  ног,  а  на  остальное  не
хватило посевного материала. А нос у Толкунчика -  что  портновская  игла.
Такой  бы  нос  Муравью-Портному,  Муравей-Портной  сколотил  бы  на   нем
состояние. А Долгоносик-Фрачник уж такой бы сшил себе фрак!  Но  Толкунчик
не портной, и никакой он не фрачник. На него  хоть  шей,  хоть  не  шей  -
главное снаружи останется.
   Такой он, Толкунчик. Не подарок. Тем более не свадебный подарок,  и  уж
конечно, не в качестве жениха. Поэтому, чтобы как-то поднять это качество,
Толкунчик является к своей невесте с подарком. Он приходит с  мешком,  как
какая-нибудь Бабочка-Мешочница, а в  мешке  у  него  мошка  или  мушка,  -
словом, приданое. При другой внешности можно приданое взять с невесты,  но
при такой внешности спасибо, что хоть от тебя соглашаются взять.
   Впрочем, тут дело не только во внешности. Тут дело в характере невесты,
вернее, жены. Потому что как только невеста становится женой,  она  готова
съесть своего мужа Толкунчика.
   Пока она невеста, она готова его любить (хотя любить Толкунчика -  это,
можно сказать, подвиг). Но едва став женой, она готова съесть своего  мужа
Толкунчика...
   Что имеем, не храним... Бабочка-Мешочница вообще без мужа живет, вот бы
она, наверно, любила своего мужа! Но она живет без мужа, да и жизни  ее  -
каких-нибудь  несколько  минут.  Без  мужа  долго   не   проживешь.   Дать
Бабочке-Мешочнице мужа, она бы, конечно, пожила, да еще бы благодарила.  А
жене Толкунчика этого  не  понять,  она  считает,  что  без  мужа  она  не
останется. Разве на свете один Толкунчик? На свете  много  толкунчиков.  С
таким носом.
   Следила бы за своим носом, это было бы самое правильное. У  самой  нос,
что твой шприц, что твой заступ. Дали б такой шприц Жуку-Пилюльщику, он бы
весь мир вылечил без пилюль, а Жук-Могильщик с таким заступом всех  уложил
бы в могилу. И в общем, если честно сказать, у Толкунчика жена  ничуть  не
лучше Толкунчика.
   Но это если честно сказать. А вы пробовали ей  честно  сказать?  Ну-ка,
ну-ка, попробуйте! Вот когда вам пригодятся ваши длинные ноги!



   ЧЕТЫРЕ ПРАВИЛА ПРОСТЕЙШИХ

   Каждый  простейший  знает  свою  клетку,  и  его  не  интересует,   что
происходит в клетке, где обитает его сосед.
   Первое правило простейших: _мой дом - моя клетка_.
   Нападение - тот единственный случай, когда одноклеточные  объединяются,
чтобы одолеть многоклеточного врага. И тут вступает в силу второе  правило
простейших: _много одноклеточных сильней одного многоклеточного_.
   Конечно, можно было бы объединиться  на  другой  основе,  например,  на
основе любви. Но у простейших нет любви. Даже потомство они производят без
любви. Третье правило простейших: _для того, чтоб продолжить род, нужно не
соединиться, а разделиться_. И они делятся, каждый делится сам по  себе  и
сам по себе производит потомство. Родители не  умирают,  они  переходят  в
детей. И дети не умирают, они переходят во внуков.
   Четвертое правило простейших: _ни один простейший не смертен_.  Иллюзия
бессмертия, без которой простейшие не могут существовать. Для того,  чтобы
простейший существовал, он должен верить,  что  тело  его  бессмертно.  Не
душа, а именно  тело.  Потому  что  не  могут  в  одной  маленькой  клетке
поместиться и тело, и душа.



   КАРАПУЗИК

   Жук Карапузик только и делает, что  притворяется  мертвым.  Чуть  какой
шум, чуть какой стук или треск,  а  Карапузик  уже  мертвый.  Это  он  так
притворяется.
   Мертвому не так  страшно,  да  и  вообще  как-то  спокойнее.  Лучше  уж
притворяться мертвым, чтоб не умереть от страха, чем умирать от страха,  а
притворяться живым.



   ОПЫТ ЖИЗНИ

   Опоссум так ловко притворяется мертвым, что даже падает с дерева и  уже
сам не может сказать, мертвый он или живой.
   А что вы думаете - в этом  так  просто  разобраться?  Когда  всю  жизнь
притворяешься, только и знаешь,  что  притворяешься,  как  тут  сказать  с
уверенностью - опоссум ты или уже не опоссум?



   ЛЮБОВЬ К ЖИЗНИ

   Тритон - большой  жизнелюб.  Его  можно  заморозить,  задушить  и  даже
засушить на несколько лет - и все равно он оживет:
   - Вот он я! С того света вернулся...
   И опять он живет, и опять жизни радуется -  той  самой  жизни,  которая
сушила его и морозила, так что не поймешь, была это жизнь или смерть.  Ну,
а если не поймешь, будем считать это жизнью. Надо же как-то жить!  Тритону
обязательно надо жить, иначе он себе жизни не представляет.
   У него, земноводного, две стихии, земля и вода,  и  он  лавирует  между
этими двумя стихиями. Он смотрит, где какие условия жизни. Конечно, бывают
такие условия... Но для него любые условия  -  это  прежде  всего  условия
жизни. Потому что Тритон любит жизнь.
   Если бы тарпаны и странствующие голуби по-настоящему любили жизнь,  они
бы не рвались в небеса, не скакали бы по бескрайним степям, а научились бы
жить в любом состоянии. В засушенном, задушенном, замороженном  состоянии,
Тогда бы они, может, и выжили...
   Но все говорят о тарпанах, о странствующих  голубях,  о  том,  как  они
замечательно жили и как печально кончили свою жизнь... Все им сочувствуют,
восхищаются ими... Тритоном никто не  восхищается,  и  слава  богу:  когда
тобой начинают восхищаться, это значит, долго на свете не проживешь.
   А Тритон любит жизнь. Не эту - громкую, поднебесную и степную, а тихую,
незаметную, земноводную жизнь... И когда в нем все высыхает, когда  в  нем
все вымерзает, так, что, кажется, ничего больше нет, в нем остается, живет
твердое убеждение, что любые условия - это прежде всего условия жизни.



   КВАРТИРА СЛЕПЫША

   Слепыш  устроился  под  землей,  но  с  комфортом.  Сыровато,   правда,
темновато, зато все удобства. Есть где развернуть семейную жизнь.
   Залетит какой-нибудь воробей, стукнет у входа, а Слепыш снизу:
   - Кто там?
   Если волк - не откроет, если лиса - не откроет. А если воробей - почему
не открыть?
   Выглянет  Слепыш,  насколько  глаза   позволяют,   и   сразу   квартиру
показывать, будто воробей просится к нему на постой.
   - Вот это у меня галерея, это -  кладовые  для  хранения  зерна,  здесь
туалет - в общем, подсобные помещения. А здесь у нас детская, а здесь наша
с женой, мы ее называем свадебной.
   Свадебная комната - придумают же такое! Раз в год свадьба, а комната  -
круглый год! Да, живут слепыши, устраиваются. И наверх не  лезут,  не  то,
что мы, воробьи.
   - Мы наверх не лезем, нам и тут, внизу, хорошо...
   - Да, вам хорошо, - позавидует воробей. - Мы у себя наверху что  видим?
Это вы видите, слепыши.
   И полетит воробей к себе вверх. А что  делать?  Такая  уж  наша  участь
воробьиная: и ничего там не видим, и никакой от этого радости, а все равно
лезем вверх.



   КЕНЕНИЯ УДИВИТЕЛЬНАЯ ИЗ ПЛЕМЕНИ АРАХНИД

   Кенения Удивительная и сама удивляется, что живет. При выходе на  сушу,
когда все меняли жабры на легкие, Кенения  совершила  неудачный  обмен:  и
жабры у нее отобрали, и без легких  оставили.  Возникает  вопрос:  как  же
жить? Неизвестно как, но Кенения приспособилась.  Она  дышит  кожей,  хотя
это, конечно, уж