рситетов  не
кончали. Покопайся там в своих книгах, вычитай - что оно такое: антимир!
   Пока антиквар копался, антипапа времени не терял.  Выпросил  у  Антиоха
престол, сел на него и задумался.
   "Антимир... Ан-тимир... Анти-мир... Есть! Надоумил антихрист! Антимир -
значит война! Война во славу антихриста!"
   - Война? - помрачнел Антиох. - Ох, что ж это будет?
   - Не говорите "ох"! - одернул его антипапа. - Вы что,  забыли,  где  вы
находитесь?
   - На седьмом небе, - спохватился король. - Ох!.. простите, я  хотел  не
ох... Ох, я совсем запутался...
   - Выпутывайтесь сами, - сказал антипапа, - а  я  иду  объявлять  войну.
Некогда разводить антимонии.
   И он объявил войну, которая  вошла  в  историю  под  названием  Великих
Антихристовых походов. Одни умирали за антихриста, другие  умирали  против
него, но все умирали совершенно одинаково, и последним словом каждого было
привычное слово "ох".
   - Не говорите "ох", - наставлял умирающих антипапа, но  они  все  равно
говорили.
   В конце концов на седьмом небе остался  только  сам  антипапа,  Антиох,
антиквар и дворник Антип, для которого война была дело десятое.
   - Что-то я в последнее время мало радуюсь, - корил себя король  Антиох.
- Я сам себе становлюсь антипатичным.
   А антиквар сидел в своих книгах, сидел да вдруг как выскочит!
   - Докопался! - кричит. - Я уже докопался!
   - Докопались без тебя, - осадил его антипапа. - Антимир - значит война,
поскольку мир - это мир, а анти - это анти...
   - Да нет же, не война! Здесь мир совсем в другом смысле. Мир  -  земля,
антимир - небо! Мы ведь на небе!
   - Что же ты раньше не сказал? - просиял антипапа и  потрепал  антиквара
по щеке. - Чудак человек, надо было сказать раньше!
   - А мы тут воюем, - сообщил невоевавший дворник АНТИП. - Столько народу
перевели... Мое, конечно, дело десятое...
   - Блаженны павшие во славу антихриста, - сказал антипапа и  воздел  очи
горе. - Они теперь там, на восьмом небе!
   И было так приятно  чувствовать  себя  в  антимире,  который  вовсе  не
означает войну,  а  означает  нечто  совсем  другое,  что  все  облегченно
вздохнули:
   - Ох!
   Но тут же зажали рты и радостно улыбнулись.

   1964



   ПРАЗДНИК НА УЛИЦЕ ВАРФОЛОМЕЯ

   В жизни каждого Варфоломея есть своя Варфоломеевская ночь.  Была  такая
ночь и у святого Варфоломея.
   Она пришла с большим опозданием, где-то в середине средних веков, когда
о самом апостоле уже почти забыли. Но он не унывал, он знал, что и на  его
улице будет когда-нибудь праздник.
   И вот наконец...
   Варфоломей побрился, надел свой лучший костюм  и  вышел  на  улицу.  На
улице была ночь. Варфоломеевская ночь.
   - Спасибо, родные, порадовали старика, - бормотал Варфоломей, глядя  на
бурные события этой ночи. - Господь не забудет святых ваших дел!
   К нему подошли двое.
   - Именем Варфоломея! - сказали они и взяли святого за шиворот...
   Была ночь. Варфоломеевская ночь.
   Варфоломеевская ночь, но уже без Варфоломея.

   1964



   ПРОСТАЯ СТАРУШКА

   Старушка подошла к костру, на котором горел Ян Гус,  и  сунула  в  него
вязанку хвороста.
   - О святая простота! - воскликнул Ян Гус.
   Старушка была растрогана.
   - Спасибо на добром слове, - сказала она и сунула в костер еще вязанку.
   Ян Гус молчал. Старушка стояла в ожидании. Потом она спросила:
   - Что же ты молчишь? Почему не скажешь: "О святая простота"?
   Ян Гус поднял глаза. Перед ним стояла старушка. Простая старушка.
   Не просто простая старушка, а старушка, гордая своей простотой.

   1964



   ПАМЯТНИК МИГЕЛЮ СЕРВЕТУ

   Кальвин сжег Мигеля Сервета. Кальвинисты воздвигли ему памятник.
   - Вот здесь, - говорили кальвинисты, - на этом самом месте, безвременно
сгорел великий Сервет. Как жаль, что он не дожил до своего памятника! Если
б он так безвременно не сгорел, он бы сейчас порадовался вместе с нами!
   - Но, - говорили кальвинисты, - он  недаром  сгорел.  Да,  да,  друзья,
великий Сервет сгорел не напрасно! Ведь если б он здесь не сгорел,  откуда
б мы знали, где ему ставить памятник?

   1964



   ОТРЕЧЕНИЕ ГАЛИЛЕЯ

   - Между нами говоря, дорогой Галилей, я и сам думаю, что она  вертится.
- Отец инквизитор покрутил пальцем, показывая, как вертится  Земля.  -  Но
одно дело - думаю, а другое - говорю. Вы ученый человек, неужели вы до сих
пор не поняли разницы?
   - Нет, я понял, - сказал Галилей, - и именно поэтому  я  говорю,  а  не
только думаю.
   - В таком случае говорите так, чтобы вас никто не слышал. А то ведь - я
не хочу вас пугать -  у  вас  могут  произойти  неприятности...  Вспомните
Джордано Бруно.
   Галилей вспомнил. "Я уже стар, - подумал он, - и у меня впереди большая
работа. Это очень большая работа, и не хочется умереть, не закончив ее..."
   Святая церковь пышно праздновала отречение Галилея. Рекой лилось  вино,
приготовленное из крови спасителя. А когда был провозглашен тост за дружбу
науки и религии, отец инквизитор подмигнул Галилею и шепнул:
   - А все-таки она вертится!

   1964



   НЬЮТОНОВО ЯБЛОКО

   - Послушайте, Ньютон, как вы  сделали  это  свое  открытие,  о  котором
теперь столько разговору?
   - Сам не знаю, как... Просто стукнуло в голову...
   - Яблоко стукнуло? А ведь признайтесь, это яблоко было из моего сада...
   Они стояли  каждый  в  своем  дворе  и  переговаривались  через  забор,
по-соседски.
   - Вот видите, моя ветка свешивается к вам во двор, а вы имеете привычку
здесь сидеть, я это давно приметил.
   Ньютон смутился.
   - Честное слово, не помню, что это было за яблоко.
   На другой день, когда Ньютон пришел на свое  излюбленное  место,  ветка
была спилена. За забором под своей яблоней сидел сосед.
   - Отдыхаете? - кивнул соседу Ньютон.
   - Угу...
   Так сидели они каждый день - Ньютон и сосед за забором. Ветки не  было,
солнце обжигало Ньютону голову, и ему ничего не оставалось,  как  заняться
изучением световых явлений.
   А сосед сидел и ждал, пока ему на голову упадет яблоко.
   Может, оно и упало, потому что яблок было много и все они были свои. Но
сейчас это трудно установить. Имени соседа не сохранила история.

   1965



   СПЕКТРАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ

   На вкус и на цвет товарищей нет, и когда Ньютон заговорил сразу о  семи
цветах, у него стало в семь раз меньше товарищей.
   - Он и прежде любил утверждать, что белое - это черное,  -  припоминали
бывшие товарищи. - А теперь выходит, что белое - это  красное,  оранжевое,
желтое, зеленое, голубое, синее  и  фиолетовое?  Так,  что  ли,  надо  его
понимать?
   Все знали, как надо понимать, и все ничего не понимали. И тогда,  чтобы
им объяснить, Ньютон взял семь цветов и соединил в один белый цвет.
   - Ну, знаете! Семь цветов - в один! - зашептались вокруг.
   И у Ньютона стало еще в семь раз меньше товарищей.

   1965



   ИЗВОЗЧИКИ ГОРОДА ГЛАЗГО

   Извозчики города Глазго съезжались на свой очередной сбор...
   Стояла зябкая, слякотная погода. В такую погоду хорошо иметь за  спиной
веселого седока, потому что ничто так не согревает, как  разговор,  -  это
отлично знают извозчики.
   Но веселые седоки брели в  этот  день  пешком,  возложив  на  транспорт
только свои надежды. На  городской  транспорт  возлагались  сегодня  очень
большие надежды, и, возможно, поэтому он подвигался так тяжело.
   Слет проходил на центральной торговой  площади.  Первые  ряды  занимали
многоконные дилижансы, за ними шли двуконные кареты, одноконные  пролетки,
а в самом конце толпилась безлошадная публика.
   Среди этой публики находился и Джемс Уатт.
   Разговор шел на уровне дилижансов. Там, наверху, говорилось о том,  что
лошади - наше будущее, что если мы хотим быстрее прийти к нашему будущему,
то, конечно, лучше к нему приехать на лошадях.
   Одноконные пролетки подавали унылые реплики. Дескать, не в  коня  корм.
Дескать, конь о четырех ногах и то спотыкается.
   Но эти реплики не достигали высокого уровня дилижансов.
   - Дайте мне сказать! - крикнул безлошадный Уатт. - У меня идея!
   - Где ваша лошадь, сэр?
   - У меня нет лошади. У меня идея.
   На него прищурились десятки насмешливых глаз. Десятки ртов скривились в
брезгливой гримасе:
   - Нам не нужны идеи, сэр. Нам нужны лошади.
   Потому что лошади - наше будущее, и если  мы  хотим  быстрее  прийти  к
нашему будущему, то, конечно, лучше к нему приехать на лошадях.
   Собрание проходило успешно. Отмечалось, что за истекший  год  городской
транспорт увеличился на несколько лошадиных  сил,  а  за  текущий  год  он
увеличится еще на несколько лошадиных сил...
   Потому что лошади - наше будущее, и если  мы  хотим  быстрее  прийти  к
нашему будущему, то, конечно, лучше к нему приехать на лошадях.
   - Дайте мне сказать!
   Стояла зябкая, слякотная погода.  Моросил  дождь,  и  Уатт  прятал  под
плащом модель своего паровоза. Он  прятал  ее  не  от  дождя,  а  от  этих
десятков глаз, которым ни к  чему  паровоз,  когда  идет  такой  серьезный
разговор о транспорте.
   Настоящий, большой разговор о транспорте.
   О будущем нашего транспорта.
   Об огромных его перспективах.


   ...Разъезжались на лошадях.

   1966



   ОСТРОВ ЛИЛИПУТОВ

   Если бы у лилипутов не было Гулливера, то как бы лилипуты  писали  свою
историю?
   Но у лилипутов был Гулливер...
   "Лемюэль Гулливер, лилипут по рождению, воспитанию  и  вероисповеданию.
Происходил из довольно низкого рода,  но  сумел  подняться  до  невиданных
высот и высоко поднять знамя нашей великой, славной Лилипутии..."
   Лилипуты читают эти строки и вырастают в собственных глазах.

   1966



   ТРИ МОНАХА

   Три нищих монаха входили в богатый город.
   - Сейчас посмотрим, крепка ли вера у здешних жителей!
   Вышел один из них на базарную площадь, где обычно  собирался  народ,  и
провозгласил:
   - Братия, я пришел, чтобы научить вас надевать штаны через голову!
   Вера у жителей была крепка: "Ну, слава богу!",  "Справедливая  мысль!",
"И как мы сами до этого не додумались?"
   Монаха щедро наградили, и жители стали осваивать новый метод.
   Нелегкое это дело - надевать штаны через голову, да в получается как-то
не так... Но жители не видели, как получается, потому  что  глаза  у  всех
были закрыты штанами.
   Прошло какое-то время, и решил второй монах посмотреть, крепка ли  вера
у жителей города. Вышел на базарную площадь и возгласил:
   - Братия, надевая штаны через голову, не следует забывать о ногах!
   Вера у жителей была крепка: "Ну, слава богу!",  "Справедливая  мысль!",
"И как мы сами до этого не додумались?"
   Это уже и вовсе трудно: надевать штаны и через ноги,  и  через  голову.
Жители забросили все дела и с утра до вечера возились со своими штанами. А
монах вернулся к товарищам - он свое получил.
   Прошло еще время, и выходит на площадь третий монах:
   - Братия, я знаю, как надевать штаны!
   Вера у жителей была крепка  по-прежнему:  "Как?",  "Как?"  "Расскажи!",
"Научи!", "Посоветуй!"
   И сказал им этот третий:
   - У кого голова на плечах, тот не станет тянуть штаны через  голову,  а
будет надевать их непосредственно на ноги.
   Переглянулись жители - у всех  вроде  головы  на  плечах.  Как  же  это
получилось?
   И тут каждый вспомнил, какие муки пришлось ему пережить, надевая  штаны
через голову. "Ну, слава богу!", "Справедливая мысль!", "И как мы сами  до
этого не додумались?"
   Наградили и этого монаха, и уж хотели надевать  штаны  по-новому,  а  в
сущности, по старому доброму методу, да только в городе не нашлось штанов.
   ...Три богатых монаха уходили из нищего города...

   1956



   ДУЛЬСИНЕЯ ТОБОССКАЯ

   Семейная хроника

   Действие происходит в доме Дульсинеи, у очага.

   В глубине сцены большой портрет Дон-Кихота. Под ним кресло, в кресле  -
Санчо Панса, толстый мужчина лет 60. Рядом с ним, на низенькой  скамеечке,
Дульсинея, толстая женщина лет 45, вяжет кофту.

   Санчо Панса (заключая рассказ). А потом я закрыл ему глаза...
   Дульсинея. Ах, Санчо, вы опять разрываете мне сердце! Вот  уже  сколько
лет вы разрываете мне  сердце,  а  я  все  не  могу  прийти  в  себя.  Но,
пожалуйста, вернитесь к тому месту, где вы встретились с  этим  рыцарем  и
ваш господин сказал...
   Санчо Панса (возвращается к тому месту). Он сказал: "Сеньор, если вы не
разделяете мнение, что Дульсинея Тобосская - самая  красивая  дама,  то  я
всажу в вас это мнение вместе с моим копьем!"
   Дульсинея (ликуя и сочувствуя). Бедный рыцарь! Он  был  на  волосок  от
смерти!
   Санчо Панса. Определенно. Но он не  захотел  спорить,  он  сказал,  что
лично ему не попадалось ни одной приличной  женщины  и  что,  быть  может,
такой и является Дульсинея Тобосская. Он сказал, что наш сеньор счастливее
его.
   Дульсинея. Бедный рыцарь!
   Санчо Панса. Да, он оказался неплохим человеком. И  знаете,  Дульсинея,
ведь мы чуть не убили его. А сколько бывает, что человека сначала убьют, а
потом уже выясняют, какой он был хороший...
   Дульсинея (погрустнев). Я была глупой девчонкой,  Санчо,  я  ничего  не
понимала. Когда ваш сеньор назвал меня дамой своего сердца, я решила,  что
он спятил... И вот прошло двадцать лет... У меня  выросли  дети.  Старший,
Алонсо, служит в армии короля, средний, Алонсо, работает с отцом  в  поле,
младший, Алонсо, пасет овец. У меня трое детей, и  всех  их  я  назвала  в
память о нем.
   Санчо Панса. Да... (Обращаясь к портрету.)  Алонсо  Кехана,  Дон-Кихот,
славный рыцарь  Печального  Образа.  Лежите  вы,  сеньор,  в  земле  и  не
подозреваете, что делается с вашим именем. А оно,  имя  ваше,  живет,  его
дают маленьким детям, чтобы они  вырастали  такими  же,  как  и  вы.  Нет,
сеньор, вы не должны были умирать.
   Дульсинея. И подумать только, что все это из-за меня,  что  я,  я  одна
виновата в его смерти!
   Санчо Панса. Ну нет, это вы уже говорите лишнее. Он умер от болезни.  Я
сам закрыл ему глаза.
   Дульсинея (на самой высокой ноте). Санчо,  не  спорьте  с  женщиной,  у
которой трое детей и которая знает толк в этом деле. Он умер от любви.
   Санчо Панса (с сомнением). От любви рождаются, а не умирают.
   Дульсинея. И рождаются, и умирают. Все, Санчо, все, что  происходит  на
свете, - все это от любви.
   Санчо Панса (не убежден, но не желает продолжать спор).  Да,  отчаянный
был человек. Не могу забыть, как он воевал с этой  мельницей.  "Сеньор,  -
говорю ему, - не связывайтесь вы о ней!" И знаете,  что  он  мне  ответил?
"Санчо, - говорит, - мой верный Санчо! Если я не захочу связываться, и  ты
не захочешь связываться, и никто не захочет связываться, то что  же  тогда
будет? Сколько нехорошего совершается на земле, и все оттого, что люди  не
хотят связываться". - "Сеньор, - говорю я ему, - но зачем же нам воевать с
мельницами?" - "Санчо,  -  отвечает  он  и  смотрит  на  меня  близорукими
глазами, - верный мой Санчо, если я не стану воевать с мельницами, и ты не
станешь воевать с мельницами, и никто не станет воевать с  мельницами,  то
кто же будет с ними воевать? Настоящий рыцарь не гнушается черной работы".
   Дульсинея. Я это мужу всегда говорю.
   Санчо Панса. Да, поездили мы с ним.  Бывало,  не  только  поспать  -  и
поесть некогда. Только пристроишься, а тут: "Где  ты,  мой  верный  Санчо?
Погляди, не пылится ли дорога!" - "А что ж, - говорю, -  дорога  на  то  и
дорога, ей пылиться положено". - "Нет, добрый  мой  Санчо,  дороги  бывают
разные, и люди по ним ездят разные, так что ты,  пожалуйста,  погляди!"  -
"Сеньор, - говорю, - это и не люди вовсе,  это  стадо  какое-то".  -  "Тем
более, Санчо, тем более! На хорошего человека у меня рука не поднимется, а
это... Так что вперед, храбрый Санчо, пришпорь своего осла!"
   Дульсинея (восхищенно). Страшно-то как!
   Санчо Панса. Еще бы не страшно! Их, этих свиней, сотни три, а нас двое.
После этого он полдня в себя приходил, а как пришел,  первым  делом:  "Где
ты, мой верный Санчо? Погляди, не пылится ли дорога!" Близорукий  он  был,
за два шага ничего не видел.

   Оба задумываются.
   Дульсинея вяжет кофту. С охапкой дров входит  муж  Дульсинеи,  высокий,
тощий мужчина лет 50. Хочет пройти  тихо,  чтоб  не  помешать,  но  роняет
полено.

   Санчо Панса (привстав). Здравствуйте, сосед. Как поживаете?
   Муж. Да так... (нерешительно смотрит на жену).
   Дульсинея. Он хорошо поживает.
   Муж. Спасибо... Я хорошо...
   Дульсинея (мужу). А мы тут говорили  о  покойном  сеньоре.  Ты  помнишь
покойного сеньора? (Санчо.) Он помнит покойного сеньора.  (Мужу.)  Он  был
настоящим рыцарем и никогда не брезговал черной работой. Он был смелым.  И
он любил... Ты понимаешь, что значит - любить? (Санчо.)  Он  не  понимает,
что значит - любить. (Мужу.) А как он воевал! Он дрался как лев!
   Муж (нерешительно.) Совсем, как наш старший Алонсо.
   Дульсинея. А? Ну да, ты прав. (Санчо.) Он  прав.  Наш  старший  весь  в
сеньора.
   Санчо Панса. Я рад за вас, потому что мои дети пошли бог знает в  кого.
Ведь теперь какие дети? Хорошие примеры на них не действуют.

   Муж подбирает полено и роняет второе. Подбирает второе и роняет третье.
Дульсинея и Санчо следят за его работой.

   Дульсинея (Санчо). Он у меня ничего. (Мужу.) Правда, ты у меня  ничего?
(Санчо.) Он  согласен...  Между  прочим,  вы  ничего  не  заметили?  Ну-ка
присмотритесь к нему! А? Особенно в профиль...

   Муж в смущении роняет дрова.

   Дульсинея. Ладно,  не  будем  ему  мешать.  Расскажете  еще,  сосед,  о
сеньоре.
   Санчо Панса (задумывается). Мы с ним были два сапога пара. Я тоже любил
разные приключения. Куда он, туда, бывало, и  я.  Сколько  раз  после  боя
лежим мы с ним рядом - ни двинуть рукой, ни ногой, а он  говорит:  "Санчо,
знаешь ли ты, сколько в мире  звезд?"  -  "Тьма",  -  говорю.  "Правильно,
Санчо, тьма - и еще одна. И эта одна - моя Дульсинея!"

   Муж Дульсинеи с поленом в руке улыбается и с гордостью смотрит на жену.
Он очень внимательно слушает рассказ Санчо Пансы.

   Санчо Панса. Ох и любил он вас, соседка. Уж так любил,  так  любил,  ну
просто - никакого терпения. Извините, сосед.
   Дульсинея. Он извиняет.
   Санчо Панса. Настоящий рыцарь. Иной раз так поколотят, лежит - ну  хоть
сейчас на кладбище. "Санчо, -  шепчет,  -  послушай,  как  у  меня  бьется
сердце!" А сердце - еле-еле: тик-так,  как  дамские  часики...  "Санчо,  -
говорит, - оно  бьется  любовью  к  ней!"  Это  значит,  к  вам,  соседка.
Извините, сосед.

   Дульсинея прикладывает к глазам кофту, встает.

   Дульсинея. Извините, я пойду... Я больше не могу... У меня столько  дел
на кухне... (Быстро уходит.)
   Муж (после ухода жены сразу обретает дар речи).  Вот  так  она  всегда:
чуть вспомнит - тут же расстроится. Никак не  может  забыть.  Я,  конечно,
понимаю: разве можно так просто забыть человека? Тем более, такой человек.
(Говорит быстро, словно спеша  выложить  все,  что  накопилось  за  многие
годы.) Между нами говоря,  я  сам  не  могу  забыть  -  все  время  что-то
напоминает. А она тем более женщина. Разве ж  я  не  понимаю?  Ваш  сеньор
замечательный  был  человек,  хотя  сам  я  его  не  знал,  но  жена   мне
рассказывала. Ну просто удивительно, какой это был человек...  Между  нами
говоря, я стараюсь быть на него  похожим.  Вы  слышали  сегодня:  она  уже
замечает. Пока это только так, чисто внешнее сходство, но  я  стараюсь.  И
детей своих воспитываю. В общем, между  нами  говоря,  в  нашем  доме  ваш
сеньор пользуется большим уважением. Мой младший  Алонсо  сказал  недавно:
"Когда я вырасту, я буду таким, как мамин сеньор!"
   Санчо Панса. Мне приятно это слышать. Пожалуй, вы действительно немного
похожи на рыцаря Печального Образа. Он был такой же худой...
   Муж (доверительно). Между нами говоря, я расположен  к  полноте.  Но  я
стараюсь. Я ем через день и почти ничего не пью, потому что от этого  дела
полнеют. Кроме того, я совершенно не ем мучного, молочного  и  мясного,  а
также жирного, сладкого и острого. Хотел еще отказаться от  овоще