я. - Как же  это?  Вроде  съели...  Нет,
как-то  иначе...  Съели?  Нет,  не   съели...   Сальери!   Вот!   Сальери,
представляешь? И нет Моцарта. Ну, и в других снах не лучше... В одном  сне
перед самой войной всех великих полководцев съели... Нет, что  это  я?  Не
съели, а так, как этого Моцарта. Ну да, Сальери, именно  Сальери...  Перед
самой войной...
   Туча приближалась, и теперь уже можно было ее рассмотреть.
   - Это не туча, - сказал Миша  Коркин.  -  Это  татаро-монголы  идут  на
древний Новгород. Сейчас они его сожгут, разорят. Эх, жаль, мы у  фашистов
не прихватили оружия.
   - У серости свое оружие, - продолжал прежнюю мысль Сократ. - Ее  оружие
- подозрительность. Взять под сомнение древний Новгород - и тогда делай  с
ним, что хочешь. Можно даже внушить, что  под  именем  древнего  Новгорода
скрывается какая-нибудь Аддис-Абеба. Помню, как-то я видел сон...
   - Опять вы со своими снами! Ну прямо как Обломов какой-нибудь!
   - Это какой Обломов?
   - Из литературы. Мы в школе учили "Сон Обломова".
   - Сон Обломова? Не бывал. В этом сне я не бывал... Вернее, он во мне не
бывал... То есть, мне не снился.
   - Как же он мог сниться вам, когда он снился Обломову?
   - А ты-то как о нем знаешь? Сидишь в моем  сне  и  знаешь?..  -  Сократ
вздохнул. - Ну и дети пошли. Заткнут за пояс любого взрослого.
   Татаро-монгольская туча приближалась.
   - Примем бой или пропустим и ударим с тыла?
   - Какой бой? С какого тыла? Сейчас  я  возьму  тебя  за  руку  и  ка-ак
проснусь! И тогда - не завидую я этим татаро-монголам.
   - С тыла бы ударить, - вздохнул Миша.  -  Только  нечем.  Нам  бы  один
пулемет, и мы бы спасли древний Новгород.
   - Держись за меня крепче, - сказал Сократ. - Раз, два... Три!


   Их хорошенько тряхнуло на стыке двух снов, и опять они на опушке  леса.
Только другого. И город перед ними. Только  другой.  И  туча  -  только  с
другой стороны - несется на город.
   - Сколько всюду пыли, - сказал Сократ. - Нет нигде спасенья от серости.
   - Далась вам эта серость!
   - А что ты думаешь? Она же отовсюду  наступает  на  человека!  И  разве
только на человека? Надвинется туча  -  и  сразу  серым  становится  день,
закроет посредственность белый свет - и сразу мир поглупеет.
   - Это вандалы, - сказал Миша. - Это они несутся на Древний Рим.  Сейчас
от него останутся только развалины.
   - Ну что ты скажешь? Не дают человеку  поспать.  Такое  делают  в  этих
снах, почище, чем в действительности.
   - Был бы у нас пулемет, мы  бы  им  показали.  С  этими  вандалами  без
пулемета нельзя.
   - Интересно ты рассуждаешь! Туда пулемет, сюда пулемет... Всех  сначала
перекосить, а потом жить в мире и согласии?
   - Я же не всех, я только вандалов...
   - А он разбирается? Он же глупый, он сам не знает, куда палит.  Поверни
его туда - он туда палит, поверни сюда - он сюда... Нет, брат Миша, с ними
нужно не так. С ними нужно по-моему: раз - и...


   Их опять тряхнуло - и исчезло  войско  вандальское.  А  город  остался.
Только уже в другом веке. За четыре века до исторического нашествия.
   Хорошо, что Миша так здорово знал историю. Иначе ни Риму, ни  Новгороду
несдобровать.
   Но Сократ, конечно, думал, что это все из-за его  снов.  Перескочил  из
сна в сон - и конец вандальскому нашествию.
   - А ты говоришь - пулемет. Разве под пулемет поспишь? Помню я, в  одном
сне... Человек плывет по реке, а по нему палят из пулеметов.  Раненый  он,
еле плывет... Хорошо, что я подоспел, подхватил его...
   - Чапаева?
   - Ну да. Чапаева. Проснулся  с  ним  в  другой  сон.  Отдохни,  говорю,
подлечись. Так что ты думаешь? Он сразу  собрал  народ,  вышел  с  ним  на
Сенатскую площадь...
   - Это Чапаев?
   - А кто ж еще? Я еле подоспел, а то б его там повесили. Ну,  думаю,  от
греха подальше - проснулся с ним сюда, в Древний Рим. Так он - что  бы  ты
думал? Поднял восстание рабов...
   - Чапаев?
   - Ясно, что не Деникин. Деникин на такое дело не пойдет.
   Ну и каша была в голове у него по истории... Все  исторические  события
перепутались, не поймешь, что, где, когда...
   - А что же дальше было с Чапаевым?
   - Проснулся я с ним в  какие-то  далекие  будущие  времена.  Пусть  там
посидит,  подождет.  Чем  в  прошлых  временах  погибать,  лучше  спокойно
дождаться будущего.
   - Ну и философия у вас, - сказал Миша.
   - Философия. Если хочешь  знать,  философия  всегда  спасала  человека.
Политика его губила, а философия выносила из огня. Вот как сюда, например.
Слышишь, как тихо? Можно какое-то время спокойно поспать.
   Разговорился  Сократ.  Пришлось   Мише   внести   предложение:   может,
посмотреть город? Все же как-никак Древний Рим...
   Небо  было  ясное,  нигде  не  было  видно   туч.   Ни   вандалов,   ни
татаро-монголов.  Старый  философ  из  древних  времен  шел  по  дороге  с
мальчиком из новейшего времени, и кто-то кому-то явно снился.  Только  вот
кто? И кому?
   У входа в город им повстречался человек,  тоже  в  белом  балахоне,  но
сшитом несколько на другой манер.
   - Сенека!
   - Сократ!
   Два великих философа обнялись, как родные.
   - Это Миша, - представил Сократ мальчика. - Из другого моего сна.
   - А ты все такой же, -  засмеялся  Сенека.  -  И  по-прежнему  говоришь
загадками. Что значит - из сна? И что значит - Миша?
   Настроение у Сенеки было хорошее, хотя сегодня ему предстояло  умереть.
Его собственный ученик приговорил его к смерти.
   - Разве бывают такие ученики? - удивился Миша. Он и сам был ученик,  но
никогда не поступил бы так с учителем. Конечно, и учителя  бывают  разные,
но приговорить к смерти - это уже слишком.
   - А какая смерть? - спросил Сократ. Он знал в этом деле толк, поскольку
сам был приговорен к смерти.
   - Надо вскрыть вены, но никто не  хочет  брать  это  дело  на  себя.  Я
приговорен стать жертвой и убийцей одновременно.
   - У меня тот же случай. Только я должен принять яд.
   Они говорили об  этом  спокойно,  и  оба  были  в  хорошем  настроении.
Истинные философы не меняют настроения.  У  них  одно  настроение  на  всю
жизнь.
   Заговорили о том, что никак  не  удается  искоренить  в  жизни  плохое,
потому что многие научились из плохого  делать  хорошее.  Из  плохого  для
общества - хорошее для себя лично. И если не останется в жизни плохого, то
им просто не из чего будет делать хорошее. И им уже не будет  так  хорошо,
как прежде. Какой-нибудь бездельник, занимавший крупный пост и  получавший
кучу благ от своей подлости, - что он будет делать, если подлость упадет в
цене? Поднимется в цене порядочность, а у него ее нет, что же ему  -  идти
по миру? Вот положение!
   Все это взрослые разговоры. Не только для Миши взрослые,  но  даже  для
многих взрослых людей. Когда сойдутся два философа, у них такие разговоры,
что только в учебниках можно читать, а просто так и слушать не хочется.  У
себя дома, когда такое начинали говорить, Миша просто  старался  выйти  из
комнаты, а здесь, в Древнем Риме,  не  знаешь,  куда  выйти,  куда  войти.
Вместо  того,   чтобы   город   смотреть,   только   теряешь   драгоценное
древнеримское время.
   Ну, партизаны!  Каждый  из  них  партизан  в  своем  времени,  проводит
диверсии в пользу будущих времен.
   Заговорили об учениках. Сократ был доволен своими учениками,  а  Сенека
недоволен, хотя у него был всего один ученик. Может, все дело в  том,  что
он был императором? Хочешь испытать ученика, дай ему власть.
   - Представляешь: поджег Рим, чтоб  полюбоваться  пожаром.  А  замечания
делать не смей. Больше всего он не любит замечаний.
   - Кто ж их любит? - улыбнулся Сократ.
   - Вот сейчас приду домой  и  вскрою  себе  вены.  Хватит  с  меня  этой
педагогической деятельности.
   Мише стало неловко. Он тоже был ученик, а значит, был частично  повинен
в том, что некоторые учителя вынуждены вскрывать себе вены.
   - Вы его на педсовет вызовите, - предложил он наиболее  суровый  способ
воздействия.
   - Какой там педсовет! Из педсовета никого в живых  не  осталось.  И  из
родительского комитета тоже: этот мой воспитанник  убил  свою  собственную
мать.
   Да, дисциплинка у них... У  Миши  в  школе  тоже  с  этим  неважно,  но
педсовет и родительский комитет пока действуют.
   - Если б не то, что он император, - вздохнул Сенека. - Он ведь и умный,
и способный. Не был бы императором, был бы просто замечательный человек.
   Сократ сказал:
   - Считай, что он последний день император. Стоит мне проснуться,  и  он
исчезнет, как дурной сон. Вы ведь мне снитесь,  и  хоть  в  жизни  у  меня
никакой власти нет, но над своими снами я властен.
   Но Сенека был умный человек. И не такая у него была  жизнь,  чтобы  она
могла кому-то присниться.
   - А может, это ты мне снишься, Сократ? Ты ведь  жил  раньше,  откуда  ж
тебе меня знать? А я о тебе слыхал, значит, ты мне можешь присниться.
   - А Миша? Мы с ним прошли не один сон. Значит, и он тебе снится?
   - И Миша снится. А почему бы и нет?
   Миша совсем растерялся. Значит, все эти события и вообще вся его  жизнь
снилась не Сократу, а Сенеке?
   - Э, нет, - сказал  Сократ.  -  Мы  с  Мишей  столько  прошли,  столько
повидали. И фашистов, и вандалов, и татарское нашествие. И вот теперь  еще
ваш император... Как его?
   - Нерон.
   - Ну, вот, и о Нероне услышали. Тоже во сне. Чего только не увидишь, не
услышишь во сне. Мне однажды, вы  не  поверите,  Наполеон  приснился.  Как
будто был такой император, захватил всю Европу и тоже напал на страну, где
мы с Мишей партизанили. Ты партизанил с Мишей? А я партизанил. Так кому же
он снится, я тебя спрашиваю?
   - Вы говорили о  Наполеоне,  -  сказал  Миша,  не  желая  быть  яблоком
раздора.
   - Да, не поздоровилось этому Наполеону! Так же, как потом этому...  Как
его звали, Миша?
   - Гитлер.
   - Вот-вот, Гитлер. Ему бы тоже не поздоровилось, если б я не проснулся.
Но я проснулся только для того, чтоб Мишу спасти. А  так  бы  я  подождал,
когда бы его разделали. Вроде тевтонских рыцарей. Как их в  Чудском  озере
топили! Я  специально  не  просыпался,  пока  их  не  прикончили  всех  до
одного...
   Сократ рассказывал свои сны, а  Миша  рассматривал  город.  Что-то  его
заинтересовало чуть дальше, и он отошел чуть дальше...  Потом  еще  и  еще
дальше... И потерял из виду великих философов.
   Они  этого  не  заметили.  Наконец-то  у  них   появилась   возможность
поговорить друг с другом.
   Между тем Миша, разглядывая древние здания,  дошел  до  самого  дворца.
Тут-то его схватили и привели к императору.
   - Этот мальчишка, - доложил начальник  стражи,  -  утверждает,  что  он
здесь не живет, что он только снится...
   - Кому же? - насторожился Нерон.
   - Он говорит: либо Сократу, либо Сенеке. Одному из этих  философов.  Но
Сократ отпадает: покойники не видят снов. Остается Сенека.
   Нерон подошел к Мише, потрепал его по щеке.
   - Такой хороший мальчик, а снится врагу престола. Почему ты не  снишься
своему императору?
   Миша молчал.
   - Как зовут тебя, мальчик?
   Миша поднял глаза на Нерона и твердо сказал:
   - Вы от меня ничего не узнаете.
   - О, ты грубиян! Когда знакомятся, говорят имя. Вот меня зовут Нерон, а
тебя?
   Миша молчал.
   - Значит, снишься Сенеке, врагу империи. А ведь за это  дело...  Что  у
нас за это дело? - спросил он у начальника стражи и, не дожидаясь  ответа,
продолжал: - Да, за это дело у нас... В общем, строго. Так как тебя зовут?
   - Миша...
   Нет, это сказал не Миша. Миша молчал. Если он не испугался фашистов, то
испугается он какого-то императора!
   Миша молчал. Это сказал кто-то рядом. Сначала тихо, потом громче:
   - Миша!
   И еще громче:
   - Миша! Миша, проснись!
   И Миша проснулся.
   Он сидел за столом, положив голову на десятитомник "Всемирной истории".
За его спиной стояла мама и строго спрашивала:
   - Это ты  так  учишь  историю?  Ой,  смотри,  не  видать  тебе  деревни
Старокопытовки, бабушке двоечники не нужны.
   Вот и выяснилось, кто кому снился. Все-таки неправ был Сократ. И неправ
был Сенека. Ошибались великие философы. Это они снились  Мише,  и  вандалы
снились, и татары, и фашисты, - вся эта история зависела сейчас  от  того,
будет он дальше спать или проснется.
   Он бы,  конечно,  спал  дальше,  хотя  бы  ради  истории.  Но  пришлось
просыпаться. И сразу все ушло далеко-далеко. И Древний  Рим,  и  татарское
нашествие,  и  даже  Отечественная  война,  которая  уже  сорок  лет   как
окончилась.
   - Так-то, товарищ Сократ,  -  сказал  Миша,  раскрывая  том  "Всемирной
истории". Со страницы на него смотрел Сократ.
   - Так-то, Миша, - сказал Сократ.  -  Получишь  по  истории  двойку,  не
видать тебе деревни Старокопытовки...
   Нет, наверно, это сказал не Сократ. Это опять сказала Мишина мама.

   1985



    Феликс Кривин.
    Рыженбах из Мозжечка

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Я угнал Машину Времени". Изд. "Карпаты", Ужгород, 1992.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 16 January 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   Директор института Мозга отдыхал от своих  мозговых  забот  над  книгой
"Уроки печени". Остроумное, слегка ироничное, хотя и  не  вполне  понятное
исследование  искрилось  выдумкой,  неожиданными  поворотами,   внезапными
озарениями и столь же внезапными погружениями во тьму.
   "У нас в мозгу так не умеют", - с завистью думал директор.
   Дверь отворилась, и вошел Рыженбах из Мозжечка.
   Собственно, теперь уже не из Мозжечка, поскольку четыре года  назад  он
был уволен по сокращению штатов. Вместе с ним  были  уволены  Пузенбах  из
Подкорки и просто Бах из Левого  Полушария.  Впоследствии  кто-то  из  них
затерялся на бескрайних просторах Родины, кто-то уехал в другую страну, но
кто именно уехал, а кто затерялся, директор не  знал,  поэтому  на  всякий
случай приветствовал вошедшего так:
   - Хэлло, мистер Рыженбах! Как поживаете?
   Последняя фраза тоже была задумана по-английски, но прозвучала ближе  к
отечественному: "Как поживайт?".
   - Все в порядке, - сказал Рыженбах.  -  Вот,  зашел  навестить  родного
заведующего.
   Смысл этого ответа заключался в том, что директор прежде был заведующим
сектором  Мозжечка,  именно  он  и  выдвинул  кандидатуру   Рыженбаха   на
увольнение по сокращению штатов. Сверху ему, конечно,  подсказали,  но  он
снизу  выдвинул.  Слишком  широки  для  Мозжечка  были  научные   интересы
Рыженбаха, он постоянно околачивался в Больших Полушариях  и  даже  ставил
эксперименты  на  коре,  как  он  сам  говорил,  по  выпрямлению  извилин.
Выпрямление извилин! Какая чушь! Только у нас в Мозжечке  могут  до  этого
додуматься. Между прочим, Пузенбах из Подкорки  и  просто  Бах  из  Левого
Полушария считали, что Рыженбах  на  пороге  великих  открытий.  Возможно,
многое бы сегодня и виделось, и осмысливалось не так, если б Рыженбаха  не
уволили по сокращению штатов. Вот она, утечка мозгов! Здесь их  увольняют,
а там берут, и там они вдруг начинают хорошо работать. А мы одно заладили:
кадры решают все. У них решают, это да, а у нас ничего решать не могут.
   - Садитесь, Рыженбах, - сказал директор, целиком  переходя  на  русский
язык. - Небось, приехали подводить итоги эксперимента?
   Рыженбах не понял. Или сделал вид, что не понял.  Какого  эксперимента,
товарищ заведующий?
   - Не скромничайте, Рыженбах.  Разве  не  вы  говорили,  что  отсутствие
извилин помогает человеку  делать  карьеру?  На  Эвклида  ссылались.  Мол,
прямая - кратчайшее расстояние между двумя точками.
   Рыженбах только улыбнулся в ответ. Директор  тоже  улыбнулся  -  весьма
понимающе. Конечно, Рыженбаху нельзя  раскрываться.  Он  теперь  гражданин
другой страны, его секреты - ее секреты. Кратчайшее  расстояние...  Они  у
себя в Америке идут к цели кратчайшим путем, а мы все петляем,  петляем...
Сами ставим себе препятствия, а потом начинаем  их  обходить.  Препятствий
столько, что на них не напасешься извилин.
   Если  он  действительно  здесь  поставил  эксперимент,   то   интересно
посмотреть на объект эксперимента. Прямо спросить  -  он  не  ответит,  но
можно и самому вычислить. Нужно только припомнить, кто  у  нас  за  четыре
года сделал карьеру.
   Далеко ходить не нужно: бывший заведующий сектором Спинного Мозга  стал
президентом ассоциации невропатологов. Теперь в его распоряжении не только
центральная нервная система, но и периферическая. Когда его  выдвигали,  у
них в Головном Мозгу шутили, что спина в этом имеет большие  заслуги,  чем
голова. А что если не спина? Что если прямые извилины?
   - Пардон, мистер Рыженбах, - сказал директор, для убедительности  опять
переходя на английский.  -  Как  вы  представляете  эту  прямую  извилину?
Начертите ее вот на этом листке.
   Рыженбах взял линейку и прочертил прямую линию.
   - Какая же это извилина? - улыбнулся директор. -  Это  прямая,  обычная
прямая.
   Рыженбах согласился: по природе она прямая, но может выполнять  функции
извилины.  Так  и   в   жизни   бывает:   человек   выполняет   совершенно
несвойственные ему функции. Вот, например, Пузенбах. Вы помните Пузенбаха?
   - Ну как же, кто же  не  помнит  Пузенбаха!  -  воскликнул  директор  и
добавил на всякий случай: - Замечательный был ученый! Если б не  сократили
штаты, он бы очень далеко пошел!
   - А он, кстати, и пошел. И именно в Штатах. Штаты  сократили,  а  он  в
Штатах  дальше  пошел!  -  засмеялся  Рыженбах.  -  Вот   какой   каламбур
получается.
   Значит, это Пузенбах уехал в Америку. А Рыженбах затерялся на просторах
нашей великой страны. И при этом ставит эксперименты. Директор вздохнул  с
облегчением: значит, может, может собственных  Платонов  земля  Российская
рождать!
   Он расстегнул пиджак и сказал собеседнику как своему человеку:
   - Между нами говоря, те, которые далеко идут, это обычно люди с прямыми
извилинами. Им это не кажется далеко, потому что они  недалекие  по  своим
извилинам. Вот,  например,  президент  ассоциации  невропатологов,  бывший
заведующий сектором Спинного Мозга, что вы  о  нем  скажете,  Рыженбах?  -
директор подмигнул Рыженбаху. - Говорили, что ему  спина  помогла  сделать
карьеру, а может быть, голова? Но какая голова!
   Рыженбах не  ответил.  Он  стал  просматривать  книгу  "Уроки  печени",
вытащив ее из-под "Центральной нервной системы".
   Не хочет говорить, - зафиксировал про себя директор и спросил как можно
нейтральней: - А что Пузенбах? Как он там, в Америке?
   - Ничего особенного. Миллионер. А какие подавал надежды!
   Миллионер,  который  не  оправдал   надежд...   Каких   надежд?   Стать
миллиардером? Видимо, в данном случае речь шла о его научных возможностях.
У него были большие научные возможности, а материальных - никаких. И вдруг
осуществились материальные. Видно, что-то с Пузенбахом  произошло.  Уж  не
был ли он объектом эксперимента?
   Но это если б один Пузенбах. А то ведь есть  и  другие  примеры.  Живет
человек в своем отечестве, с трудом сводит концы  с  концами,  а  уедет  в
Америку - и уже миллионер. Неужели всем выпрямляют мозги? В  таком  случае
трудно себе представить масштабы эксперимента.
   У директора заныло сердце. Не оттого, что  масштабы  эксперимента  были
широки, а скорее оттого, что по отношению  к  нему  они  оказались  широки
недостаточно. Извинившись перед гостем, он набрал номер своего кардиолога.
Для приличия спросил о здоровье - прежде, чем жаловаться на свое.
   - Какое там здоровье! - живо откликнулся лекарь, словно только и  ждал,
кому бы пожаловаться. - Сердце барахлит. Я уже все перепробовал  -  ничего
не помогает. Что вы хотите, четыре года  без  отпуска.  Как  стал  главным
кардиологом, так с тех пор ни разу не отдыхал.
   Выслушал его директор, как больному положено выслушивать врача,  что-то
посоветовал и повесил трубку. Если врач жалуется на здоровье, то  больному
и вовсе некому жаловаться.
   Четыре года... Что  это,  случайное  с