Увы,  чтобы  отразить  действительность,  от  нее   приходится   отойти
подальше.



   КОРОЛЬ И ШУТ

   В  "Короле  Лире"  шут  -  антипод  королю.  Здравый  смысл,  прикрытый
безумием, антипод безумию под прикрытием здравого смысла.
   Но когда безумие короля выходит наружу, шут  оказывается  лишним.  И  в
двух последних актах его нет.
   Шекспироведы исчезновение шута считают загадкой. А он просто не  нужен.
Зачем в трагедии два шута?
   Впрочем, это только кажется, что шут  исчезает.  Это  король  исчезает.
Хоть он на сцене присутствует, но продолжает линию не короля, а шута.
   Линию безумия, исполненного здравого смысла.



   ПУТЬ ОТ ШУТКИ К ИСТИНЕ

   Человек, окончивший  жизнь  на  костре,  начинал  ее  веселой  комедией
"Подсвечник". Путь от шутки к истине нередко путь от подсвечника к костру.
   Что же делать? Отказаться от шутки?
   Большинство предпочитает отказаться от истины.
   Меньшинство проходит путь Джордано Бруно.



   ПУСТЬ СВЕТИТСЯ!

   Все радовались свету.
   Все говорили: да будет свет!
   Но прибор для включения света на всякий случай назвали _выключателем_.



   В ЛАБОРАТОРИИ РЕДАКТОРА

   Когда средство самосохранения становится главным средством редакторской
деятельности, хранить уже нечего: испортился продукт.



   ОКРУЖЕНИЕ ФОНТЕНЕЛЯ

   Французский писатель Фонтенель, по свидетельству современников, никогда
не смеялся. Он только улыбался - и в результате прожил сто лет.
   Впрочем, не так важно, что говорят о Фонтенеле  современники,  как  то,
что говорит о современниках Фонтенель. "Фонтенель, посещавший литературные
салоны на полвека дольше всех прочих сочинителей  XVII  столетия,  получил
тем  самым  возможность  отомстить  напоследок   многим   недругам   своей
молодости".
   Сент-Бев прав: прожить сто лет - это действительно редкое везение.  Тут
можно отомстить не только недругам, но и  друзьям,  которые  уже  достигли
бессмертия, тогда как ты - по-прежнему смертный. Столетний, но смертный.
   А какие люди тебя окружали в молодости! Мольер - сегодня его все хорошо
знают, - баснописец Лафонтен, сказочник Перро... А  Корнель?  А  Расин?  А
Буало? Не говоря уже о Ларошфуко и Лабрюйере... Какое блестящее окружение!
Какой алмазный венец!



   СОВЕТЫ НАЧИНАЮЩИМ

   Начинающего писателя Жан-Жака Руссо принимал у  себя  сам  господин  де
Боз,  секретарь  Академии  надписей  и  хранитель  королевской   коллекции
медалей.
   Какие были должности, какие ответственные посты!
   Где они сейчас, хранители коллекций, академики надписей?
   Вероятно, на прежних местах и по-прежнему дают советы  начинающим:  как
писать и о чем писать, чтоб к старости собрать солидную коллекцию медалей.



   ИСКУССТВО И КОММЕРЦИЯ

   - Искусство и коммерция несовместимы!
   - За тем исключением, когда искусство торгует собой.



   ОБВИНЕНИЕ И ЗАЩИТА

   На всех процессах жизни литература выступает в роли обвинителя и в роли
защитника. Обвинителя зла и защитника добра.
   Вторая роль особенно трудная.
   Особенно если думать не о том, чтобы оправдать подзащитного, а  о  том,
чтобы оправдать доверие начальства.



   ВЕК ГОГОЛЯ

   Век Мольера еще смеялся над веком Рабле, а в России  уже  рождался  век
Гоголя.
   - Смешно пишешь, -  говорил  неизвестный  читатель  великому,  но  тоже
неизвестному писателю. - Я над твоим Ершом Ершовичем  неделю  хохотал.  Ну
прямо Мольер! Лафонтен! Только фамилии  не  ставь,  пусть  тебя  лучше  не
знают.
   Через  двести  лет  грядущий   писатель   Бальзак   назовет   Лафонтена
единственным, не заплатившим  за  свой  гений  несчастьем.  А  современник
Лафонтена,  всю  жизнь  плативший  одними  несчастьями,  бредет  со  своим
семейством по бескрайней промерзлой земле...
   - Долго ли муки сея, протопоп, будет?
   - Марковна, до самыя смерти...
   - Добро, Петрович, ино еще побредем...
   Два века брести Аввакуму, чтоб добрести до века Гоголя.  Он  и  бредет.
Бредет и  бредет...  "...полежал  маленько,  с  совестью  собрался...  Ох,
времени тому..."
   В это время, которому ох, начинался век Гоголя.
   И начался он с того, что с совестью собрался.



   ПОДАРОК СЛЕДУЮЩЕМУ ВЕКУ

   В конце каждого века аврал: опять недодали миру  великих  сатириков!  А
ну-ка поднатужились! Пятнадцатый век!
   - Будет сатирик... В  конце  века  дадим.  Франсуа  Рабле,  грандиозный
сатирик!
   - Опять до конца века тянете? Боитесь, чтоб сатирик собственный век  не
покритиковал?
   - Так они же... вы их знаете... всегда своих критикуют...
   Шестнадцатый век недоволен: зачем ему Рабле из  пятнадцатого,  когда  у
него свой Сервантес?
   - Ну, Сервантес - это для нас, - смекает семнадцатый.  -  Будто  у  нас
своих нет. Один Мольер да Свифт чего стоят. И еще Вольтер будет. Но это  в
конце.
   В конце - это значит: подарок восемнадцатому веку. Каждый старается  на
другой век спихнуть. Не любят критики, потому и придерживают сатириков, не
пускают прежде времени в свет.
   Сервантес  появился  раньше,  так  его  потом  сколько  мытарили!  И  в
солдатах, и по тюрьмам, и даже в рабство продали - только бы не  допустить
до критики своего собственного века!



   А СВИФТ СОКРУШАЛСЯ

   Свифт сокрушался: "Вот уже семь месяцев  прошло  после  появления  моей
книги, а я не вижу конца злоупотреблениям и порокам".
   Прекрасно сказано!
   Особенно если учесть, что прошло двести  лет  после  книги  Рабле,  две
тысячи лет после комедий Аристофана...
   И всего сто лет до Гоголя. Полтораста до  Чехова.  И  ничему  не  видно
конца.
   А Свифт сокрушался!



   ЖИЗНЬ С ПРЕПЯТСТВИЯМИ

   Жизнь - это бег с препятствиями.
   Потом - шаг с препятствиями.
   Потом - медленный шаг с препятствиями.
   Меняется темп движения, но препятствия остаются.



   САМЫЙ ВЫСОКИЙ ГОНОРАР

   Свифт никогда не гонялся за славой, но слава гонялась за ним,  зачастую
призывая на помощь полицию. За сатиры Свифта платили не  Свифту,  а  тому,
кто поможет раскрыть имя автора.
   И хоть бы один человек явился, чтоб получить гонорар. Все знали автора,
но желающих получить гонорар не находилось.
   Хотя гонорар был солидный: триста фунтов за одно имя автора.
   Небывалый гонорар для сатиры!



   ДВА УМА

   "К уму своему" - это еще Кантемир, а "Горе от ума" - это уже Грибоедов.
Расстояние между ними  -  век,  но  никуда  им  не  уйти  от  общей  своей
биографии.  Обоим  тратить  жизнь  на  дипломатической  службе,  обоим  не
напечатать при жизни своих  сатир  и  умереть  обоим  вдали  от  родины  в
тридцать четыре года...



   ЛИТЕРАТУРНОЕ НАСЛЕДСТВО

   Булгарину принадлежали все права на  комедию  Грибоедова.  Так  нередко
бездарности принадлежат права на талант, реакции - права  на  прогресс,  а
пороку - права на добродетель.



   ЖИЗНЬ В ПАМЯТИ

   Грибоедов дружил с Булгариным, Чехов - с Сувориным...
   Люди при жизни легче между собой уживаются, чем после смерти, в  памяти
потомков.



   СТО МОЛЬЕРОВ

   Болея  душой  за  отечественную   комедиографию,   Александр   Петрович
Сумароков высказал опасение, что после  него  в  России  сто  лет  никаких
комедий не будет.
   Но комедия такой жанр: она и сама любит заключать в себе неожиданность,
и появляется там, где ее меньше всего ожидают.
   В эти-то сто лет после Сумарокова появились "Недоросль", "Горе от ума",
"Ревизор"...  Видно,  услышан  был  скорбный  глас  Александра   Петровича
Сумарокова: "Ста Молиеров требует Москва, а я при  других  делах  по  моим
упражнениям один только..."



   ПРАВО НА НЕДОВОЛЬСТВО

   Только  тот,  кто  недоволен  собой,  имеет   право   на   все   прочие
недовольства.



   СМЕХ И СЛЕЗЫ

   Людей объединяет то, что они любят смеяться и не любят плакать, - хотя,
как известно, слезы приносят облегчение, а смех нередко доводит до слез.
   Разъединяет их то, что они смеются и плачут по разным поводам.
   Чем мельче повод, тем резче грань между слезами и смехом. А  чем  повод
значительней...
   У великих сатириков смех - заменитель слез. Но, в отличие от  слез,  он
не приносит облегчения.



   ОТДЫХ ОТ ВЕЛИКИХ ПРОБЛЕМ

   Особенно популярна литература, которая будит маленькие мысли и чувства,
а большим позволяет спокойно спать.
   Маленькие  мысли  и  чувства  выскакивают,  застегивают  мундирчики   и
начинают добросовестно чувствовать и мыслить.
   А большие - спят. Крепко спят. Но без храпа - чтоб их, чего доброго, не
услышали.



   СКУПОЙ ЯЗЫК СЛАВЫ

   Всякое определение сужает понятие, а иногда и просто оскорбляет его.
   - Слово имеет псковский поэт Александр Пушкин!
   Разве это не оскорбительно для Пушкина?
   - Слово имеет поэт Александр Пушкин!
   Тоже оскорбительно, но не так.
   Язык славы скуп, он не терпит ничего лишнего.
   - Слово имеет Пушкин!
   И сразу все затаили дыхание. Только так и нужно Пушкина объявлять.
   А Ерофеев обижается, когда его объявляют по-пушкински:
   - Слово имеет Ерофеев.
   Он предпочитает, чтобы его объявляли так:
   - Слово имеет Николай Ерофеев, поэт, член Союза писателей,  заслуженный
работник культуры.



   ЗАГАДКИ СЛУЧАЙНОСТИ

   Случайность любит выдавать себя за закономерность, обнаруживать в  себе
какой-то скрытый, таинственный смысл.
   - Назови-ка мне трех самых крупных русских сатириков.
   - Гоголь, Салтыков-Щедрин... Пожалуй, еще Чехов.
   - Правильно. А когда они родились? Назови их годы рождения.
   Я называю.
   - А теперь раздели  каждый  год  на  семнадцать.  Все  они  делятся  на
семнадцать с остатком семь.
   - Но если с остатком, зачем их  делить  на  семнадцать?  Почему  не  на
пятнадцать, не на восемнадцать?
   - Такое это число.  На  семнадцать  делятся  годы  рождения  величайших
писателей - Сервантеса и Шекспира.
   - Забавно. Бывают же совпадения!
   - Ты считаешь это совпадением?  А  то,  что  год  рождения  величайшего
французского сатирика Мольера делится на семнадцать с остатком семь? И год
рождения величайшего немецкого сатирика Эразма Роттердамского  делится  на
семнадцать с остатком семь? Это тоже совпадение?
   - Совпадение.
   - А то, что год рождения величайшего...  величайшего...  -  Случайность
исчерпала писателей, но у нее еще был резерв. - Год  рождения  величайшего
Леонардо да Винчи делится  на  семнадцать  с  остатком  семь  -  это  тоже
совпадение?
   - Совпадение.
   - Ну, хорошо. А то,  что  твой  собственный  год  рождения  делится  на
семнадцать с остатком семь?
   Я быстро делю свой год рождения на  семнадцать.  В  остатке  получается
семь.
   Вот это да! Гоголь, Чехов, Салтыков-Щедрин... Мольер, Эразм и  Леонардо
да Винчи... Неплохая компания для такого человека, как я...
   - Да, пожалуй, - соглашаюсь я. - Наверное, это закономерность.



   ИЗ ЧЕГО ДЕЛАЕТСЯ ИМЯ В ЛИТЕРАТУРЕ

   Когда мы говорим: имена Рабле, Свифта, Гоголя, - мы  имеем  в  виду  их
фамилии, а не имена.  Не  Франсуа,  Джонатан,  Николай,  а  Рабле,  Свифт,
Гоголь.
   Вот из чего делается имя в литературе: оно делается из фамилии.
   Из имени фамилию сделать  легко:  из  Ивана  -  Иванова,  из  Андрея  -
Андреева... А вот из фамилии сделать имя... На  это  нужно  потратить  всю
жизнь. Да так потратить, чтобы весь мир оказался в выигрыше.



   ДОСТОЕВСКИЙ

   Достоевский начинался задолго до Достоевского, когда  протопоп  Аввакум
говорил голосом Мармеладова:
   - Курочка у нас черненькая была...
   И позднее Достоевский не раз возникал в книгах различных писателей.
   И когда он наконец появился, он не наследовал  своих  предшественников,
он просто собрал себя.
   Не оттого ли его пробирающая до костей интонация -  что  на  протяжении
долгих веков он собирал себя по крупицам?



   ГОРОДНИЧИЙ ПО ФАМИЛИИ ХЛЕСТАКОВ

   "И тут же в один вечер, кажется,  все  написал,  всех  изумил.  У  меня
легкость необыкновенная в мыслях...  Много,  премного  у  меня  романов  в
голове; да такие бойкие ребятишки эти романы, так и прыгают из головы.  Но
нет, не пущу до время; а после, извольте,  полудюжинами  буду  поставлять!
Извольте! извольте! Ох вы, мои други сердечные! Народец православный!"
   Только первые две фразы  в  этом  монологе  говорит  Хлестаков,  а  все
остальное  -  не  литературный,  а  действительный,  жизненный   персонаж,
преуспевающий  литератор.  Его,  Александра  Орлова,  можно   обвинить   в
хлестаковщине, но скорее Хлестакова можно обвинить в орловщине,  поскольку
слова,  здесь  приведенные,  цитировались  Гоголем  задолго  до   рождения
Хлестакова. Может быть, Хлестаков  и  назван  Иваном  Александровичем  как
законный сын Александра Орлова, а его вранье чиновникам не что  иное,  как
мечты о таком же литературном успехе.
   Каждый из нас в какой-то степени Хлестаков, каждого в чем-то  принимают
за другого. Пусть не за ревизора, а за человека  другой  профессии,  -  за
врача, педагога, ученого, за специалиста в том деле, в котором он  никакой
не специалист. Мы и сами нередко принимаем  себя  за  других,  иногда  век
проживем, да так и не удосужимся с собой познакомиться.
   В широком смысле Хлестаков - это человек не на своем месте,  получающий
блага, которых не заслуживает. А городничий - не  Хлестаков?  А  судья?  А
почтмейстер? Они там все Хлестаковы, потому что все занимают чужие  места,
причем он-то, Иван Александрович, временно, а они - постоянно.



   ПОИСКИ СЕБЯ

   Очень трудно бывает найти себя.
   А где мы ищем?
   Стыдно сказать.
   А иногда страшно подумать.



   ОТВЕТ ШЕРЛОКА ХОЛМСА

   У Шерлока Холмса спросили, как он нашел себя.
   - О, совсем не сложно! -  ответил  великий  сыщик.  -  Я  просто  искал
преступника...



   ЛЕПКА

   Человек - не застывшая  статуя,  его  постоянно  лепят  обстоятельства,
окружение, работа, семья.
   И не знает  он,  сколько  его  еще  лепить,  когда  наконец  он  станет
законченным произведением...
   Потому что, пока жизнь нас лепит, нам процесс дороже, чем результат.



   ЛИТЕРАТУРНЫЙ ТАГАНРОГ

   Великого Кукольника, как он сам себя называл,  всю  жизнь  преследовала
тень Гоголя. Началось это еще на Украине, в Нежинской  гимназии.  Там  они
учились, там начиналась их жизнь.
   Оканчивалась она по-разному и в разное время.
   Умер Кукольник по-царски: в  Таганроге.  Через  сорок  три  года  после
умершего в Таганроге царя, через полную (сорока трехлетнюю) жизнь все того
же Гоголя.
   Гоголя уже не было. Начинался Чехов.
   Чехов, который родился в Таганроге.



   ПОДПОРУЧИК КИЖЕ

   Для продвижения по службе важно не столько наличие  поступков,  сколько
отсутствие проступков. Поэтому так легко дослужился до генерала подпоручик
Киже. Он блистал не только отсутствием проступков, но и своим  собственным
отсутствием, и в этом с ним не мог сравниться даже его благодетель  Павел,
которому удалось блеснуть своим отсутствием лишь в  результате  известного
заговора.
   Император Павел блеснул и исчез,  а  подпоручик  Киже  существует,  под
разными именами и в разных чинах, он существует, продвигается  по  службе,
исповедуя все ту же  старую  истину:  чем  меньше  поступков,  тем  меньше
проступков, а чем меньше проступков, тем больше заслуг.



   НАШ ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬ

   Мудрые мысли рождаются точно так же, как и глупые,  и  даже  нередко  в
одних и тех же  головах.  Но  сквозь  сито  ума  одни  из  нас  просеивают
мудрость, другие - глупость. "Вытапливай воск, но сохраняй мед", -  сказал
мудрец, который сам поступал наоборот,  а  потому  больше  известен  своей
глупостью.
   Как истинно великий писатель,  Козьма  Прутков  не  тратил  времени  на
детские и юношеские годы, он родился - и сразу  стал  печататься.  И  даже
раньше стал печататься, чем родился.
   Это были трудные годы в русской сатирической литературе.  Гоголь  умер,
Чехов не родился, Салтыков-Щедрин сослан  в  Вятку  и,  получив  должность
губернского советника, воздерживается от каких-либо советов в литературе.
   Козьма Прутков, тоже советник, причем действительный статский советник,
от советов не воздерживается, советы - его  излюбленный  жанр.  "Смотри  в
корень", "Козыряй", "Всегда держись начеку".
   Самое замечательное в этом человеке, в этом  _действительном_  статском
советнике, было то, что он совмещал роль сатирика  с  ролью  сатирического
персонажа, был  одновременно  и  субъектом  и  объектом  критики,  и  это,
естественно, удваивало его славу.
   Как истинный сын своей бюрократической эпохи, Козьма Прутков сам ничего
не писал, а только подписывал то,  что  ему  приносили  на  подпись.  "Ваш
доброжелатель" - писал он, но рядом с  этой,  почти  анонимной,  подписью,
смело ставил свою личную: "Козьма Прутков".
   Ставя свою подпись под тем, что писали за него Алексей Толстой и братья
Жемчужниковы, Козьма Прутков не испытывал чувства неловкости, а, напротив,
поднимался над авторами, да и над всей литературой. Когда поэт  становится
чиновником, он поднимается над литературой. А  когда  чиновник  становится
поэтом, он опускает литературу до себя. Козьма Прутков стал одновременно и
тем и другим,  поэтому  он  опускал  литературу  до  себя  и  одновременно
поднимался над литературой.
   Неоднократное сопоставление Козьмы Пруткова с Козьмой Мининым и даже  с
Козимо Медичи уводит читателя от истинного смысла его имени. Скорее  всего
Кузьмой, а впоследствии Козьмой, его назвали, желая читателя  подкузьмить.
А Прутковым, - вероятно, желая читателя высечь. Нет, не высечь в  мраморе,
на что мог рассчитывать только Козьма Прутков, а высечь  насмешкой.  И  не
только  читателя,  но  и  его,  Козьму,  -  ведь  в  том  и  состояло  его
предназначение, его роль сатирического персонажа.
   Умер он, как утверждают его биографы, в  1863  году.  Он  мог  спокойно
умереть: трудные времена для русской сатиры кончились (насколько они могут
кончиться для сатиры). Чехов  уже  родился.  Салтыков-Щедрин  вернулся  из
ссылки и написал свои "Губернские очерки".
   Правда, не было  сатирика,  который  сам  стал  бы  достойным  объектом
сатиры, но в этом не  было  большой  беды:  объектов  сатиры  всегда  было
достаточно.
   В год смерти Козьмы  Пруткова  вышли  "Невинные  рассказы"  Щедрина,  в
которых  впервые  родилось   слово,   применимое   ко   всему   творчеству
скончавшегося писателя.
   Благоглупости. То есть глупости, произносимые с важным видом.  С  таким
видом, словно это великие мудрости.
   Этот факт заставляет усомниться в том, что Козьма  Прутков,  наш  общий
доброжелатель, умер. Возможно, он просто переселился в  книги  Щедрина,  а
затем и в книги других сатириков. Ведь благоглупостей много - пока их  все
изречешь. Тут не хватит ни Щедрина, ни всей сатирической литературы.



   ПЛЮСЫ САТИРЫ

   Перечеркните минус - и он станет плюсом.
   Этим и занимается сатира: все ее плюсы - из наших минусов.



   ПРОВИНЦИЯ

   Ярославский вице-губернатор никак не мог понять, в чем состоит  заслуга
педагога Ушинского. Почему о нем нужно писать в газете? Но,  услыхав,  что
Ушинский начинал свою деятельность в Ярославле, вице-губернатор вздохнул с
облегчением: с этого надо было начинать!
   Именно  с  этого   нужно   начинать,   когда   говоришь   с   псковским
вице-губернатором о Пушкине, с тульским - о Толстом, с архангельским  -  о
Ломоносове.
   Провинция!
   Провинция  гордится  только  своим,  а  все  остальное  оставляет   без
внимания. Это ей помогает не падать в собственных глазах.
   И все же тесно человеку в провинции, хотя провинция намного просторнее,
чем  столица.  Столичных   поэтов   не   называли   ни   московскими,   ни
петербургскими, а  замечательный  поэт  Леонид  Трефолев  и  после  смерти
остался "ярославским поэтом", с трудом пробиваясь в  литературу  из  своей
географии, между тем как песня его  "Когда  я  на  почте  служил  ямщиком"
гуляла по всей России.



   ТРАГЕДИЯ КОМЕДИИ

   Шуточная "История государства Российского..."  Алексея  Константиновича
Толстого была напечатана через восемь