асыпая?..У С спросила. (На 
ТтыУ, разумеется, хотЯ Я с запасом годилсЯ ей в отцы, 
если не в деды.) 
 
   С Разве Я бормочу?
 
   С Еще как!..
 
   Сказала, что Я в общем ей нравлюсь (ТМожешь трахнуть меня, совсем за-
даромУ. С Раньше уверяла, что она длЯ менЯ Тслишком дорогаяУ). Да, да, Я
в общем ей нравлюсь и симпатичен, но ей неспокойно, что  Я  так  нервно,
дерганно сплю. Своим скромным умишком она какРто слишком быстро смекнула
(вдруг почувствовала), что Я ниже ее, если мерить меркой грубо, то  бишь
социально. ПадшаЯ (в классическом смысле), она всегоРто пала  на  землю,
низко, у самых ног. Я же, если сравнивать, был андеграунд, был под  зем-
лей , был слишком сам в себе С вот что ее, с ее недоопытом, насторажива-
ло. Пусть бы и пострашнее С но пусть попонятнее!..  КакойРнибудь  перва-
чокРуголовничек, решивший навек завязать и сколотить семью, возможно,  и
мог бы сейчас составить ей пару. Экзистенциальную, гожую длЯ любви и се-
мейных забот, взаимно цепкую пару. Он и она С они бы разожгли свой грею-
щий огонек (трением друг о друга). Возможно, он бы ее поколачивал.  Воз-
можно, она бы ему лгала. Но, глаза в глаза, они бы все  больше  проясня-
лись, отражаясь друг в друге. И по сути им  будет  хорошо.  Им  чудесно.
(Пусть поищут друг друга в сутолоке жизни.)
 
   Она бы бросала в него тарелками, орала бы, визжала, устраивала  сцены
и крикливо матюкалась, менЯ же она тихо побаивалась. Она косилась на ме-
нЯ С не работающего, не запойного, но вдруг собравшегосЯ пойти в  метро,
чтобы почитать книгу под стук колес. Или встающего среди ночи, чтобы за-
писать две фразы и, погасив свет, снова лечь спать. Она  даже  посмеива-
лась надо мной и моей краткой депрессией тех дней: мол, нам, какие мы ни
есть, все по фигу, живем! а вот живешь ли ты?..
 
   ЖеланиЯ ее еще даже не импульсивны, они у  нее  умозрительны,  как  у
школьницы. (Еще не вполне проснулась, юна.) Она сидит в  постели:  сидит
неподалеку от меня, скрестив ноги, и, как на  нескромном  рисунке,  про-
мельк меж ее ног нетРнет и попадает в мое поле зрения. Она после  ванны.
Она поглядывает. Уже сообразившаЯ про мою изгойность (чувствуЯ себЯ выше
меня), думает: может, кинуть ему задаром сладкую косточку?.. Ей в  общем
хочетсЯ со мной ладить. Но она опять хихикает. Лицо нет, а тело ее  тря-
сетсЯ от попавшей смешинки, груди трясутся, коленки трясутся, пушок  пе-
пельный, прикрывающий лоно, прыгает, трясется.
 
   Нет, нет, Я ей не подходил. (Она не подходила.) Обычный наш, отечест-
венный молодой полугангстер, придушив (или замочив) своего дружка,  сей-
час, на этой разобранной чистой постели, призналсЯ бы ей в свой первый в
жизни раз. Он призналсЯ бы как на духу С покаялсЯ ей, растер бы  кулаком
грязную слезу и выговорилсЯ от души, добиваясь в ответ  жалости  от  ма-
ленькой бляди (от Женщины!); после чего, вероятно, ожил, воспрял  бы,  и
все с тем же слезливым надрывом приступил к ее телу, к пушку, к жопке...
Он, может, и ударил бы ее через деньРдругой, но ведь после  опять  бы  с
ней же поплакал (что там поплакал С порыдал!). његоРто подобного  она  и
ждала от мужчины. От всякого мужчины. Постель и раскаяние рядом, в одном
слое души. И от меня, возможно, какоеРто времЯ ждала.
 
   Но каятьсЯ было не в чем. Убийство на той скамейке (в  общем  случай-
ное) менЯ не тяготило. Вот только с совсем юной  женщиной  Я  чувствовал
себЯ усталым С непонятно усталым. Или эта пробнаЯ  подавленность  чувств
была как предупреждение самому себе, словно Я уже готовил себЯ  к  более
сложному и уже набегавшему будущему С впрок ли урок?..
 
   Прошла и спокойнаЯ мысль: человек, мол, примитивен и изначально  уст-
роен с оглядкой С и может статься, это правильно, что неслучившеесЯ рас-
каяние так нас изматывает?..
 
   Проверил квартиру Лялиных, вернулся, курил, пил чай, а она все  сиде-
ла, голая, нежась после ванны. ДлЯ чегоРто же Я ее привел. Оставил.  Хо-
тел контакта. Я подумал про ее лифчик, который менЯ  отталкивал  (голая,
но в какомРто жеваном лифчике). Затем решил, что  отталкивающаЯ  суть  в
шраме, в двух или даже трех. Когда она сняла  лифчик,  тонкие  лезвийные
полоски под грудью стали виднее, понятнее.
 
   И, значит, вот какаЯ реальность (вполне обнаженнаЯ и  слегка  опасли-
вая) окружала менЯ сейчас С такой Я ее увидел после ванны. Так ее и  по-
нял. Голая, но в лифчике. И никому не судья.
 
   Метафора уже жила, можно толковать. Сам наш мир С это всегоРто  моло-
денькаЯ блядь. Совсем молоденькаЯ и еще мало чувствующая. Всеядная,  она
ведь и сейчас целитсЯ на любовь с милой и откровенной примитивностью.  И
не хочетсЯ ей твоего раскаяния, живи проще. Сидит и смотрит. После  ван-
ны. С шрамами. Со смешным пушком меж ног. И не прочь тебЯ полюбить, даже
и без денег, но сколькоРто побаивается.
 
   С њто это у тебя? С спросил Я, показав глазами на ее кривенькие  шра-
мы, что тремЯ полосками с выходом на правую грудь.
 
   Она хмыкнула:
 
   С Побили.
 
   Неприятие молоденькой потаскушки, при Ясной человеческой к ней симпа-
тии, так и осталось мне тогда непонятным С невнятное или, лучше сказать,
непрочитанное приложение к той кровавой стычке на скамейке. К ночи стало
холодно, мы спали с ней в постели, как дети. Без желаний. Только  ранним
утром, чувствуЯ известный долг перед приютившим и покормившим ее  мужчи-
ной, она ручонкой поиграла в паху, но менЯ не проняло. Она  и  без  того
знала, что Я к ней чужд (чувствовала). Но попытку сделала. Просто вежли-
вость.
 
 
Мне предстоял разговор с высоколобым Анатолием, встали 
рано С чай с утра и в путь. Получилось, уходили с ней 
вместе. њто называетсЯ С своими путями. Она тотчас 
похорошела и защебетала. Пташка поутру. Смеялась, легко 
заигрываЯ с мужиками там и тут. Девчушка (как же ее 
звали?) шла по улице, как по своей жизни. 
 
   Даже в тесноте троллейбуса, по пути к метро, она выставляла  коленки,
округляла глаза. Или вдруг придавливала своими  грудками  спину  дядьки,
греЯ ему лопатки и ожидая, когда, прожаренный  до  нужного  градуса,  он
встрепенется, оглянетсЯ и окажетсЯ не слишком занудным.  Все  верно.  Ей
все хороши.
 
ьЯ 
 
   Андеграунд
 
   Эксперта Уманского (с некими рисунками) нет. ВотРвот будет.
 
   С Ждем, С говорит Василек Пятов.
 
   И добавляет:
 
   С Надеюсь, ты не зрЯ пришел.
 
   Я тоже готов был ждать: Я голоден, а Василек Пятов всегда при еде,  с
полным и легко открывающимсЯ (с легкой дверцей) холодильником.
 
   В нынешние перебойные времена его подкармливает мать, донскаЯ  казач-
ка: присылает по сотне Яиц, копченую конину на ребрах, постное  масло  и
даже вяленого донского леща, тает во рту, от запаха можно сойти  с  ума.
Но все это мимо : всем этим Василек прикармливает  натурщиц,  позирующих
ему девиц. ТНе про вашу честь!У С говорит он нагло и  отодвигает  снедь.
Сидишь, глотаешь слюну. (Но к чаю хлеб с маслом он, конечно, даст, поба-
лует.) В выборе девиц Василек пародийным образом похож на меня: подыски-
вает обиженных или просто бедных женщин, выхватываЯ их из толпы наметан-
ным глазом рисовальщика. Василек их рисует. Они жалки, убоги, тощи.  Жи-
вут и греются. И как все полуголодные, отъедаютсЯ слишком быстро. Уже на
третьей неделе натурщица (на его харчах) стремительно  полнеет,  добреет
телом, ее словно бы разносит, и Василек С чертыхаясь!  С  гонит  ее:  не
жалкая, она ему не нужна.
 
   Я пришел рано утром, когда он разводил краски. Девиц две С обе спали.
Два небольших тела, два бугорка, покрытые общим одеялом.
 
   Не бросаЯ кистей и красок, Василек велит мне  угощатьсЯ  чаем  с  ва-
реньем (а значит, и хлеб, масло). Но С не больше. Он сурово оговаривает,
мол, в холодильник не лезть.
 
   Я (пока поспеет чай) подошел к девицам. Обе скрючились  от  утреннего
сна, но уже не мерзли и не жались друг к другу; их  посапывающие  носики
торчали в разные стороны.
 
   С њто ты на них смотришь?
 
   С Просто смотрю.
 
   СидЯ на старом табурете, Я не отрывал глаз: оба живых холмика дышали,
оба (обе) до такой степени жалкие, мои, обе задавлены (одеялом), но  тем
более выразительны контуры их маленьких тел. ВенЯ в былые годы  (его  бы
тронуло) нарисовал бы их именно спящими. Вот как есть. Не надо им  вста-
вать и позировать. Я вспомнил легкое и размашистое, летящее движение ру-
ки Вени; рисовал быстро! С с лету коснулсЯ бы сейчас невидимой кистью их
выпирающих плеч, их тощих шей, их оголенных ключиц... Василек, Я  думаю,
подобрал их на улице толькоРтолько вчера. Голодные, мелкие личики. Носи-
ки, шмыгающие даже во сне.
 
   њайник закипел. Василек велел мне к хлебу взять из холодильника донс-
кого масла.
 
   С Там два куска. Тот, который большой, С не бери.
 
   С Василек! Но здесь так много крупных Яичек! С с воодушевлением сооб-
щил Я.
 
   С Обойдешься. Мне уже второй месяц не присылают.
 
   Пили чай, говорили об эксперте, который так и  не  пришел  С  причина
проста: Василек эксперту только пообещал заплатить. Не заплатил ему впе-
ред. Нет денег.
 
   С Потому и не пришел, сукин сын! С Василек, как оказалось, сильно  на
мели, даже курить нечего. (А если бы не мать и не ее донские дары!) Ока-
залось С курит чужие бычки. Я был потрясен не меньше, чем видом спаренно
голодных девиц. њтобы сын донской казачки был способен перевернуть  урну
возле метро и выискивать там окурки торопящихсЯ (недокуривших) людей.  Я
не поверил. Нет и нет. ТПерваЯ затяжка настолько мерзкая,  можно  просто
свихнуться!У С рассказывал он.
 
   С А что КолЯ Сокол? С поинтересовалсЯ Я.
 
   С Живет... ВыставилсЯ в Питере.
 
   С А ты?
 
   С А Я сижу. Денег нет, чтобы ехать.
 
   КолЯ Соколов С его сосед; мастерскаЯ рядом. ПроходЯ  мимо,  Я  видел,
что она заколочена.
 
   С Слушай, слушай! С вскрикивает вдруг радостно Василек. С А  ты  зна-
ешь, что сделал этот Тделатель ведерУ?!
 
   Василек смеется, обыгрываЯ фамилию немца из Бохума: немецкий  профес-
сор выпустил в Германии прекрасную книгу о Яковлеве, об одном из  худож-
никовРандеграундистов брежневской поры. И с  какими  иллюстрациями!..  С
восторгаетсЯ Василек.
 
   Я примолк С Яковлев уже не оценит. Как и Веня, он безвылазно сидит  в
психушке. (Сошел с ума сам. Без залечиванья.) Ему, Я думаю,  шестьдесят.
ТрясутсЯ руки, падает изо рта пища, и, если спросить, Яковлев охотно го-
ворит о себе в третьем лице...
 
   В дверь стучали. Уже кулаком.
 
   С Опять звонок не работает, мать его! С ругнулсЯ Василек.
 
   Боялся, что разбудят усталых и полуголодных натурщиц. (У них нет сил,
пусть хоть поспят.)
 
   Но и Я ругнулся: поди и открой!
 
   С Или волнуешься, что Я полезу в холодиБВГДЕЖЗИЙКЛМНО П
РСТУФХЦњШЩЪЫЬЭЮяабвгдежз‚їклмноЉ ‹
ЊЌЋЏ„‘’“”•–—АБВГДЕЖЗИЙКЛМНОПРСТУФХЦ Ч
ШЩЪЫЬЭЮяабвгдежзийклмнопрстуфхцчшщъ ы
ьюэяяяяльник, пока ты дойдешь до двери?
 
   Василек засмеялсЯ С волнуюсь!
 
   Пришел њубик, или, более полно, њубисов, человек острый на Язык  и  в
кругах известный С любил живопись, прекрасно в ней разбирался, а в  наши
дни пыталсЯ заработать критикой. њубик даже выпустил (в соавторстве, сам
писать ленив) две неглупые обзорные статьи, их  прочли,  их  знали.  При
всем этом њубик был обычный стукач. (Тоже знали.)
 
   С ПривеРет! њто пьеРеоом? С закричал њубик весело и с  очевидной  на-
деждой примкнуть к нам и, глядишь, быть у стола третьим. Тоже ведь  бед-
ный. (Стучал он, понятное дело, на своих же, на художников. Но заодно  и
на пишущих постукивал. Злые Языки говорили и про музыкантов; и что вооб-
ще њубик принципиально не стучал только на скульпторов, мол, руки у этих
господ тяжелые, как у их статуй в парках.)
 
   С Господин њубисов, стоп, стоп! Пьянки здесь не предвидится, С строго
сказал Василек, собиравшийсЯ работать.
 
   Но Василек Пятов человек милый и весь свойский, то есть в такой  день
нечаянных встреч ему и работа по фигу. њерез пять минут он же и  дал  из
последних денег на водку.
 
   С њубик. НуРка слетай!
 
   А тот (сорокалетний; может, и сорок пять, крепкий, брутальный) с  го-
товностью выскочил из мастерской. И вскоре вернулсЯ с бутылкой.
 
   Пили, и знающий њубисов нам объяснил, что эксперт Уманский непредска-
зуем и затащить его на какуюРто дохлую бутылку, то бишь на водку, не так
просто. Но вот что наверняка С это то, что старичок Уманский демократ из
активных и пойдет, Ясное дело, на демонстрацию. Все достойные  художники
туда пойдут. Ему, њубику, быть там тоже интересно. Идем, а?..
 
   А Василек с улыбкой мне мигнул. њто равносильно постукиванью по столу
костяшкой пальца.
 
   С Так мы идем? С уже настаивал њубик.
 
   Разговаривали мы за круглым столиком (украденным  Васильком  с  улицы
возле пивной палатки, изРпод грибка). Смеялись. А на  плоскости  столика
Василек, балуясь, рисовал мелками широкую улицу  и  толпу  на  ней.  Де-
монстрацию демократов. Конную милицию. Даже танк. (Кто  знает!)  Знамена
(в три колера). Мелки крошились.  ИзРпод  мелков  выскакивали  туловища,
шляпы, поднятые руки.
 
   Решили так: сойдемсЯ на демонстрации, а потом часть художников завер-
нет ко мне в общагу (иногда  заглядывали,  особенно  с  женщинами).  Оба
вдруг разгорячились, так сильно хотели дружеской  встречи.  Я  сказал  С
согласен. Но, конечно, предупредил: без эксперта вы мне неинтересны;  не
пущу.2
 
С Но мы же к тебе не на пять минут! С вроде как обиделсЯ 
њубисов. 
 
   Василек Пятов уговаривал:
 
   С Придем к тебе с Уманским... ДемонстрациЯ С это  праздник  и  только
как повод. А тебе С как личное знакомство со знаменитым  экспертом.  По-
верь, Петрович, это надо, надо! Немного водки. Немножко лести.  Уманский
С такой же нормальный человечишка, как все мы, вот разве  что  одряхлел.
Но длЯ лести его уши еще вполне приоткрыты и свежи...
 
   Этот молодой Василек менЯ еще и учил.
 
   С ... Надо, надо отметить. Будет как встреча в  праздник.  Будет  как
День художника.
 
   С День кого? С Я засмеялся.
 
   Но он хорошо мне врезал. Молодой, а умеет.
 
   С День твоего брата Вени.
 
   И Я тут же ощутил комок в горле.
 
   Поговорили: эксперт Уманский сможет, пожалуй,  подключить  и  немцев,
заинтересовать Веней того же Аймермахера, С два  известных  рисунка  как
начало? А њубик развел руками, мол, о Венедикте Петровиче пора и  статью
писать!..
 
   Василек: С Придем с выпивкой. Но водку и ты сколькоРто поставишь...
 
   С њем ЯРто смогу заинтересовать Уманского?
 
   Я мало верил в добрые дела за просто так. А водку  старичок  пить  не
станет С выпьют они.
 
   С Как чем?.. Ты С брат Венедикта Петровича.
 
   Мы, видно, шумели; два жалких холмика под одеялами стали  ворочаться.
Одна громко охнула. И выдала долгийРдолгий стон (выстонала боль голодно-
го сновидения). ТсРс. Василек погрозил нам пальцем.
 
   Мы решили перейти из собственно мастерской в комнатуРбоковушку.
 
   Встали и С взяв разом в руки (с трех сторон) С понесли круглый разри-
сованный мелками столик с покачивающейсЯ на нем  бутылкой  и  стаканами.
Шаткий столик с впрок нарисованной толпой (с будущей демонстрацией!),  и
как же бережно и чутко мы в ту минуту его несли, минуЯ узкое  место  при
выходе, С андеграундный художник, андеграундный писатель и, если  верить
слухам, стукач С все трое. Миг единения. Символ тишины с  покачивающейсЯ
бутылкой. ТсРс.
 
   њубик расхваливал воронежские портреты, сделанные недавно Васильком С
три лица как три лика (почемуРто безглазые). Заговорили  о  глубинке,  о
жалких там нынче выставках и о малых ценах. Я примолк. Я смотрел. Лица с
полотен источали суровость, их безглазье отдавало страшным нераспаханным
черноземом. Беды. Бездорожье. Безденежье. Вурдалаки с кротким  и  чистым
взглядом. В таких портретах Я не любил свою давнюю провинциальную укоре-
ненность, вой души, который так и не спряталсЯ в истончившуюсЯ боль.
 
   На северной стороне общаги (смотреть из окна Конобеевых) тянулась не-
ухоженнаЯ серенькаЯ московскаЯ улочка С по ней, словно бы ей в контраст,
ходили тудаРсюда веселые и красивые люди. Там светилсЯ окнами  известный
спортзал, тренировались прыгуны, гимнасты  на  батуте,  разъезжавшие  по
всему миру.
 
   Имевшие возможность Ярко одетьсЯ и просты душой, они были  совсем  не
против (им нравилось), чтобы их красота и их достаток били в глаза  дру-
гим. Особенно в дождь, в слякоть эти броско,  богато  одетые  женщины  и
мужчины казались на спуске улочки не людьми, а внезапным десантом с  не-
ба. Сравнение с небесным десантом только усиливалось, когда Я видел их в
окнах громадного высокого зала: мужчины в спортивных костюмах и  женщины
(иногда в купальниках) совершали там свои прыжки, эффектные  и  тягучие,
как пригретаЯ в зубах молочнаЯ жвачка. Переворачиваясь в воздухе, женщи-
ны в купальниках вдруг кланялись друг другу. Раскланявшись С разлетались
в стороны. Они бились о пружинящую ткань спиной и рельефной задницей, но
тут же вновь мягкоРмягко взлетали, бескостные инопланетяне. Михаил и  Я,
застывшие на десятилетиЯ в андеграунде, казались вблизи  них  издержками
природы, просто червячками  С  ссутулившийся,  постаревший,  копошащийсЯ
червячок сидит и перебирает буквы (на пишущей машинке), а совсем  рядом,
в доме напротив, красивые люди взлетают и падают С с каждым аховым паде-
нием не только не погибая, но еще более взлетаЯ и сближаясь с небом.  Не
птицы еще, но уже и не люди.
 
   С Там женщины. Там С настоящие! С Михаил, появившись (с рукописью)  в
тот вечер у меня, застыл у окна. Он жевал бутерброд с колбасой, не отры-
ваЯ взгляда от полуптиц.
 
   Я засмеялся:
 
   С Не то что твои! С Женские образы Михаилу сколькоРто удавались, спо-
ру нет, но настораживало, что вокруг и рядом с автором (мне ли не знать)
жили женщины почемуРто совсемРсовсем иные. Жесткие и цепкие. И чуть  что
дававшие ему пинка (начинаЯ с его решительной жены, удравшей от  Михаила
за границу, едва ей там засветило).
 
   Михаил тоже понимал несоответствие. И как только в очередной  повести
возникала сентиментальнаЯ женщина, приносил мне почитать,  устраиваЯ  ей
(и себе) проверку. Знал, что ждет разнос. Так уж  сложилось.  Потеряй  Я
боевые клыки и подобрей вдруг к своим ли, к чужим, не важно чьим,  текс-
там, длЯ Михаила (длЯ нас обоих) рухнуло бы одно из измерений вербально-
го мира.
 
   Но с некоторых пор Я уже не в состоянии читать с начала; тяготят уси-
лия. Возможно, не хочу иметь дела с замыслом,  который  скоро  угадываю.
(Возможно, просто старею.) Зато произвольные куски из середины, из  чет-
вертой главы, любые десять шелестящих страниц  подряд  С  вот  мое  удо-
вольствие. Лучшие тексты в моей жизни Я прочитал урывками в  метро.  Под
пристук колес. Вот и Михаил вновь описывал  своих  плачущих,  плаксивых,
слезокапающих, слезовыжимающих женщин С а что? а почему нет? С писали же
вновь и вновь живописцы пухлых, пухленьких,  пухлоемких,  пухлодразнящих
мадонн. њитал, и малоРпомалу менЯ захватывало. Ах, как он стал писать! С
думалось с завистью. На сереньком, на  дешевом  бумажном  листе,  дважды
кряду, текст довел менЯ до сердцебиения: снисхождение к женщине было Яв-
лено в строчках с такой болью и с такой  бессмысленной  силой  прощения,
что какоеРто времЯ Я не смог читать, закрыл глаза. Станцию  за  станцией
ехал, тихо сглатываЯ волнение.
 
   ПровожаЯ немощную старуху, Михаил слетал в Израиль (по просьбе  и  на
деньги ее родственников). Заодно повидалсЯ там с братом. С братом не ви-
делись десять лет! Они общались, не расставаясь, все три дня. Брат  сле-
дил за событиями в России, сопереживал. Но как только  Михаил,  воодуше-
вясь, стал рассказывать, как он вместе с другими во времЯ  августовского
путча строил заграждениЯ у Белого дома и спешил защищать шаткую демокра-
тию, брат, выслушав, грустно ему заметил:
 
   С Когда вы наконец оставите эту несчастную страну в покое?
 
   С Эта страна С моя, С сказал Михаил.
 
   Б