им врежем!..У С и
тотчас, кулаки вперед, пробилсЯ (с восторженным  криком!)  к  последнему
здесь, в России, другу. Как всякий провинциал, Леонтий  подратьсЯ  умел;
они с Викычем дрались спина к спине; но двое, увы, это только двое.
 
   Оба вернулись к сестрам сильно побитые, но какРникак на своих ногах С
и оба какРникак еще пили! Равиля, чтобы замолить драку и чтоб  без  пос-
ледствий, прибежала к Маше и Анастасии плача и держа  в  руках  (какРни-
как!) четыре бутылки водки. Вик Викыч и Леонтий еще пили, когда в  окнах
забрезжило, а снизу нервно засигналило у подъезда заказанное в  аэропорт
такси.
 
   ЛеонтийРХайм был в пластырях и с огромным фингалом под глазом; его не
хотели пустить в самолет. (До такой степени побит.)
 
   Уже на паспортном контроле Леонтию дали понять, что он  неузнаваем  и
что у них нет возможности удостоверить личность отъезжающего. Вертели  в
руках его паспорт так и этак. Предлагали снять с лица пластыри.  На  все
их хитроумные происки Леонтий, держа руку глубоко в кармане, многозначи-
тельно (и сурово) им отвечал: дело сделано. Наконец, велели позвать соп-
ровождающего, чтобы подтвердил личность хотЯ бы словесно.  Вик  Викыч  и
был сопровождающий. Увидев побитого, в  пластырях  Викыча,  пограничники
развеселились: не может, мол, быть, чтобы эти двое, такие схожие, не бы-
ли братьями.
 
   С ... Но все. Уже все. Порядок. Леонтий летит, С заключил Викыч расс-
каз. (Довольный сделанным делом. њесть честью. Проводил.)
 
   Последнее, о чем они (Викыч и Леонтий) говорили в аэропорту, С  русс-
каЯ провинция. Какое это чудо. Они не хотели там, в провинции, жить  (ни
тот, ни другой), но они ее любили. Нет ничего лучше тех улочек. Нет  ни-
чего роднее тех поворачивающих тропинок и тех пыльных, неасфальтовых до-
рог, а ивы в пыли, а эти небольшие речки!.. Оба плакали, подбираЯ  слезы
с разбитых глаз и губ, с посиневших  скул.  Один  из  улетающих  им  со-
чувствовал, решив, что мужиков перед вылетом обворовали.
 
   С Нас обворовали, ты понял?! С кричал мне Вик Викыч.
 
   Когда Викыч пересказывал, Я тоже пустил было слезу, вспоминаЯ пыльные
задрипанные улочки. (Вспомнил и о  Вене  в  больнице,  пора  навестить.)
Улочки и проселки так и стояли перед глазами  С  скорее  идея,  чем  ре-
альность. Но их все еще грело солнце. Они пылили.
 
   Есть у менЯ и другой свитер, более теплый; и более густого цвета.  На
худощавую фигуру в самый раз. На свитере дырка с тыла С прожженнаЯ сига-
ретой (почти на заднице). Но если, входя, держать руки чуть  сзади,  все
отлично, свитер просто блеск. Я окреп, одолевал любые расстояния. К тому
же осень ровная, давление не скачет (молодец!).
 
 
Когда пришел навестить Веню, менЯ принял ХолинРВолин. 
Главный. Я уже знал о переменах (Иван Емельянович парил 
теперь совсем высоко; орел). ХолинРВолин был дружелюбен, 
как и положено ему быть с родственником одного из 
постоянных больных. Ровный разговор. И ни полслова о 
моем недавнем здесь пребывании С ни намеком, ни циничным 
взглядом. Серьезен. 
 
   С К брату пришли?.. Хорошо.
 
   О Вене, о вялом развитии болезни ХолинРВолин говорил достаточно  обс-
тоятельно и с заботой С услышалась в  его  голосе  и  заинтересованность
(профессиональная; как она слышалась и в голосе Ивана в свое время). Бе-
седуем. О том, что появилсЯ новый американский препарат.  О  питании.  О
разном и прочем С о том, как подействовала на Веню нынешняЯ осень  с  ее
холодами. Я не вполне врача понимал: он же совсем недавно считал, что  Я
псих и скрытый уголовник. Зачем ему Я? Откуда этот такт  и  его  желание
общаться, чай со мной пить? (Или господину ХолинуРВолину  задним  числом
слегка неловко?) И конфету к чаю мне дали в точности так же, как в  дав-
ние визиты, одну, но дали. Возможно, инерция: мол, повелось еще при Ива-
не С при прошлом царе, чай, беседа с писателем...
 
   Но могло быть и так, что ХолинРВолин вовсе не думал обо мне, он и  не
пыталсЯ думать. (МенЯ иногда поражает мысль, люди не думают.)  Тотальное
ТнеУ, именно оно ведет людей по жизни день за днем, неделЯ  за  неделей.
Ведет это Тне У и ХолинаРВолина, ведет ровным ходом и само собой,  авто-
пилот; и вот откуда возврат к честной серьезности врача и такт, и  пере-
пад отношениЯ ко мне (в лучшую сторону), вот откуда чай и моЯ конфета.
 
   Сидим, разговариваем:
 
   С ... Венедикт Петрович помнит о вас даже в самые трудные,  в  плохие
свои дни. њто там ни говори, его и ваше детство прошли рядом.  Это  ведь
много. А длЯ него С очень много!
 
   С Да, С киваю Я. С Родители уходили на работу на целый день. Запирали
снаружи нас с Веней вдвоем. В отместку отцу мы однажды ножницами пореза-
ли на полоски свежие газеты!.. Нянек не было.
 
   С А летом?
 
   С Летом у деда в деревне, там и вовсе счастливы.
 
   С Вдвоем?
 
   С Да.
 
   С А друзья?
 
   С Бывали и друзья. Но попозже С в школе. У него как раз и были  всюду
дружки и подружки. ВенЯ к себе притягивал. ВенЯ вообще был Ярче  и,  бе-
зусловно, талантливее, чем Я... Но никакой ревности меж нами не было.
 
   С То есть росли естественно.
 
   С Да. Как трава.
 
   Нам приносят (Адель Семеновна, медсестра с  родинкой)  еще  по  чашке
чаю.
 
   В какуюРто из чайных минут Я попробовал напомнить господину  ХолинуР-
Волину. Я намекнул длЯ начала этак академично (и не без легкого Яда),  а
нет ли, милый доктор, чего общего с научной точки зрениЯ в наших с Веней
бедах (и психиках?) С родные ведь братья. Однако  ХолинРВолин  никак  не
отреагировал. Доктор ХолинРВолин словно бы решил не касатьсЯ тех  недав-
них (и неприятных) дней С мол, что ж смешивать. Мол, если  посетитель  и
родственник, то и будь им.
 
   Слова под ногой заскользили. Я смолк. Нарушивший их условности, Я уже
ожидал (отчасти виноватясь), что ХолинРВолин дружелюбно, но строго  менЯ
одернет, погрозит пальцем: ТНоРно!..У С мол, тех сложностей и того  тем-
ного пятна нам обоим не следует теперь касаться.
 
   С Извините, С сказал Я мягче.
 
   Но уже через три минуты (сука!..) Я опять не  удержалсЯ  и,  варьируЯ
разговор о Вене и далеком детстве, рискнул на своеобразный шутливоРглум-
ливый прыжок (через говорливый наш ручеек) С с берега на берег.
 
   Улыбаясь ему, Я спрашивал:
 
   С ... А скажите: если б в тот день санитары были покруче? если б  за-
били меня?.. Мог бы Я рассчитывать, что окажусь с Веней  в  одной  пала-
те?.. Это ведь трогательно! Мы бы с Веней решили, что детство вернулось.
А Иван Емельянович был бы как отец родной, который ушел на работу и сна-
ружи нас запер...
 
   Я засмеялсЯ шутке, а врач нет. С мягкой улыбкой и с чуть припрятанным
недоумением он только взглянул на меня.
 
   С Да, да, С сказал он. Так говорят и так взглядывают не вполне  расс-
лышавшие, в чем, собственно, шутка. Не всЮ в ней понявшие, но тем не ме-
нее (жизньРто идет) продолжающие из уважениЯ вести разговор. ХолинРВолин
не понимал. Он не понимал, о чем Я.
 
   Он менЯ забыл . Я продолжал ему чтоРто (что?..) говорить, Я уже  доел
конфету и прихлебывал из чашки последнее. Я ему улыбался.  Но  внутри  Я
слегка одеревенел. Вот, оказывается, что такое С мы. Мы, то есть люди.
 
   КакимРто чудом Я умудрилсЯ не застрять у моей старой знакомой  Зинаи-
ды. А ведь был так слаб духом! Мужчина, попавший в уют и в  тепло  после
больницы (после такой больницы), С как гретый воск. Сидишь и с боков об-
таиваешь.
 
   Зинаида все про воск поняла. њуткая. Но колебалась.
 
   С Если ты на один вечер, то чего нам с тобой  сходиться?  С  спросила
она прямо, как солдатскаЯ жена. И как солдатскаЯ вдова,  наскучавшаЯ  за
годы, уступила.
 
   Отчасти еще препаратный, на водянистых чувствах, Я, кажется, не впол-
не понимал, что мы с ней собираемсЯ делать. Именно так. Если бы не  она,
Я, возможно, не сообразил бы известной последовательности наших запарал-
леленных с женщиной действий и мог замереть, сняв ботинки, затем  брюки,
и... мол, что там на очереди дальше?
 
   Так что это она сама колебалась. (Грызла в  раздумье  белые  сухарики
один за одним. Похрустывала.) Сама с собой грандиозно сражалась, и  сама
себе сдалась. Жизнь как жизнь. Я ведь тоже сражался. Солдатские ассоциа-
ции не покидали меня. У Зинаиды два взрослых сына. Оба служат.  Фотогра-
фии бравых парней с значками и лычками.
 
   На другой же день (за постелью вслед) Зинаида уже поторопилась  навя-
зать мне работенку:
 
   С ... Разгружать машины  с  барахлом,  а?  ДлЯ  фирменного  магазина.
Слышь, Петрович. Со вторника. Просили, чтоб мужик не обязательно  посто-
янный, но чтоб обязательно честный. њтоб не  обыскивать  каждый  час  до
трусов!
 
   Случай не упустив, Я у Зинаиды помылся. То есть не побрызгалсЯ  спра-
ваРслева, а полежал, помлел, отмок в горячей  ванне,  растягиваЯ  банное
времЯ до той бесконечности, пока душа не запела. Конечно, с мочалкой,  с
хорошим душистым ее мылом (Зинаида, угадав минуту счастья, еще и бросила
мне новое махровое полотенце). В  таком  вот  замечательном  настроении,
неспешно вытираясь (не растираясь, а только промакиваЯ полотенцем  влагу
с тела), Я глянул в зеркало. Поджарый, можно сказать,  худой,  худощавый
господин, уверенный в движениях  и  уверенный  в  себе,  лишь  несколько
взлохмаченный (Я как раз причесывался) С этот господин с седыми усами, с
седыми висками стоял передо мной. ТВот ведь каков!..У С в  третьем  лице
отозвалсЯ Я о том, кого увидел. МенЯ удивило лицо, столь сильно  опреде-
лившеесЯ в своем желании жить, С лицо, сложившееся, сгруппировавшеесЯ  в
не зависимые уже от менЯ черты житейской энергии и Ярости. Я даже ахнул.
Формула выхода из психбольницы:
 
 
ТяУ С ТпУ = былое ТяУ, 
 
 
 
   где ТпУ это препараты, что должны выветритьсЯ (выйти с  дыханием),  С
эта формула даже опережалась. МенЯ смутила эта показнаЯ Ярость, а с  ней
и твердость чувств на уверенном лице, в то времЯ как уверенности и преж-
ней твердости (как Я знал) пока что не было, ничего не было,  ноль.  Ми-
микрия. њтобы жить. Только и всего, чтобы жить и выжить. Но господин мне
понравился. Уверенный и хорошо стоящий на ногах, знающий и про времЯ  на
дворе, и про свой час.
 
   Сказал себе вслух:
 
   С А что?.. Пусть так.
 
   Я поиграл мыслью в будущую свою закамуфлированность: вот с таким  ли-
цом буду жить. И лишь к ночи, как калека, заваливаясь в постель,  отсте-
гивает свою кожаноРдеревянную ногу, Я тоже, покряхтывая, ремешок  к  ре-
мешку, буду отстегивать в темноте лицо (перед сном, святые минуты) С бу-
ду самим собой. Буду  оглаживать  свое  малоРпомалу  восстанавливающеесЯ
ТяУ, как тот же безногий солдат, оглаживает свой обрубок С мол, даст Бог
и вырастет вновь.
 
   С утра этот вот господин,  пристегнутаЯ  нога,  опять  зашагает  тру-
диться, защищать чужие кв метры, никакой ущербности, вот в чем и  жизнь.
Вот зачем нам так много даетсЯ С чтобы потерять нашу уникальную малость.
њтобы помнить ее, скорбеть по ней. њтобы знать. И  чтобы  возвращать  ее
себе своей же жизнью. Каждый день. Каждый час. МалоРпомалу. њтобы в  ми-
нуты всеобщего врачеваниЯ в нас тем более и тем сильнее возникал  и  жил
этот праведный страх потерять ТяУ.
 
   Я глядел в зеркало. Я заглядывал в жизнь. Жизнь нравилась. Я причесы-
вался.
 
   Зинаида сунулась в дверь ванной и вмиг, женским глазом, увидела,  уз-
нала возродившегосЯ господина (пока что внешне, но ей это и надо) С уви-
дела, как крепко стоит он на ногах здесь и там (в зеркале), С  и  тотчас
запела:
 
   С ... Говорил, торопишься, а сам все  причесываешься!  Значит,  времЯ
есть, а? Слышь, Петрович. Может, останешьсЯ еще на  ночкуРдве,  а  какой
супец с баранинкой у меня! ого!.. и беленькую найдем.
 
   Не прошло и месяца, как Вик Викыч умер, сбитый машиной; он  скончалсЯ
сразу, такой силы был ночной, слепой наезд.
 
   В тот поздний час Викыч перебиралсЯ со своими малыми вещичками на но-
вое место С уходил от женщины к женщине (из уюта в уют). В районе Вешня-
ков на темном, экономящем свет шоссе Викыч шел по самой кромке, близко к
проезжей части. Шофер сбил его и помчал дальше. Мертвый Викыч лежал  там
всю ночь, в середине ночи был раздет мародерами; он шел  в  единственном
своем прекрасном костюме (переносил его на себе, чтобы не мять). Ни  его
большой вечной сумки с надписью Эверест, ни рукописей. Забрав сумку, ру-
кописи, разумеется, гдеРто выбросили. Ни даже одежды. С него сняли  все,
разули. Такие времена. Он лежал в трусах и  майке;  с  пробитым  виском.
Женщина, к которой он шел, обнаружила Вик Викыча только утром (но все же
успела!), когда его, безымянного, уже было забирала труповозка.
 
   Женщина ждала его всю ночь, он обещал. Утром, с сердцебиеньем и,  что
называется, через не могу, она позвонила той,  от  которой  ушел;  после
пререканий и взаимных колкостей (не слишком болезненных, так как женщины
не знали друг друга) выяснилось, что Виктор Викторович уже ушел. Ушел на
ночь глядЯ. Он всегда так уходил. Собрал рукописи, да, да,  и  все  свои
вещи тоже в одну сумку С и ушел. Нет, такси не вызывал, пешком, он и  ко
мне пришел пешком, не знаю, голубушка, не знаю... ищи.
 
   Женщине сорок с небольшим, скромная, а сын двадцати лет  (к  ним  Вик
Викыч и направлялся). Сын понял мать в трудную минуту и шуметь не  стал,
помог привезти тело; сын помог и кремировать. Женщина,  как  выяснилось,
видела Викыча ровно три раза, скораЯ любовь, три встречи. В  сущности  С
незнакомые. Вот кто его проводил. Женщина знала (от  Викыча,  на  всякий
случай) мой телефон, но пока в  многоквартирной  общаге  менЯ  отыскали,
времЯ ушло. Я примчалсЯ на кремирование, но Викыча не увидел. ТакаЯ  не-
лепость. Мне не хватило минутыРдвух. Я вбежал, весь мокрый,  с  открытым
ртом (дядЯ, где твои зубы,С сказал мне один из тех, кого Я  расталкивал)
С Я успел, Я почти успел, было еще их время, женщина и ее сын находились
в зале прощания. Но тело Викыча уже уплыло в огонь, уехало,  укатило,  Я
не увидел его мертвого профиля. Ну, минуты, буквально минуты не хватило.

   Я вернулсЯ в общагу. Приехал Михаил. Рыдал, как ребенок.
 
   Стояли пьяные на улице (зима!..).
 
   Выпивший Вик Викыч важничал. Говорил, киваЯ в сторону Михаила; а  тот
снегом растирал себе щеки:
 
   С ... Он С бедный русский еврей. А Я бедный русский русский. Мы нико-
му не нужны. Зато мы С пишем! Зато нам С нужен весь мир.
 
   С И женщины? С пьяно смеялсЯ Я.
 
   Викыч еще больше приосанилсЯ (и принял с поправкой):
 
   С Да, и они. Если, конечно, с квартирой.
 
   Женщина без квартиры была длЯ Вик Викыча существом милым,  но  беспо-
лым.
 
   Я познакомилсЯ с Вик Викычем давнымРдавно С на офицерских сборах  за-
паса. Стреляли по фанерным  танкам.  Стрельбы  были  через  день,  пушка
100-миллиметровая, сейчас уже списанная. В грохоте и в сизом влажном ды-
му С моросил дождь С Я каждый раз видел на лице Викыча плавающую улыбку.
Счастливое ожидание выстрела...
 
   Он заряжал пушку, заряжающий. Два подносчика, один на прицеле,  итого
четверо С мы все оглохли. Прежде, чем командовать пушками, мы должны бы-
ли пострелять как солдаты, изначальнаЯ офицерскаЯ  практика  артиллерис-
тов, С Викыч заряжал, задвигал поднесенный снаряд, а Я кричал:
 
   С Давай, давай!..
 
   Менявший женщин раз в годРполтора, он эти полтора года жил  с  одной,
жил в ее квартире и уже принципиально не заводил романов на стороне,  не
изменял. Он был с ними поРсвоему честен. (Это жены. Это жены,  Я  просто
не оформляю свои браки, С интеллигентно объяснял Вик Викыч.) Он  шел  от
женщины к женщине всегда пешком.
 
   С ... Я приближаюсь к ней постепенно. Шаг за шагом.
 
   Заметив во тьме зеленый глазок, Викыч мог разве что крикнуть с дороги
проезжающему ночному таксисту, остановить,  купить  втридорога  барышную
водку. И идти дальше.
 
   Мы поговорили о его рукописях, погибших на обочине дороги в той  чер-
ной ночи. ВсЮ до листочка. ВсЮ свое носил с собой.
 
   И как быстро подытожилась жизнь! Тоненький томик новелл Вик Викыч ус-
пелРтаки снести в издательство. Надо проследить. Этим займетсЯ Михаил.
 
   Нашлись еще две (довольно ранние) новеллки Вик Викыча. Михаил обнару-
жил их в одном из Ящиков своего стола. Он показал их мне. Странички, на-
писанные от руки, ровными буквами. Первый листок пожелтел.
 
   Михаил протянул мне:
 
 
С Возьми. 
 
   С Я?..
 
   Оказывается, есть издательство, издающее сейчас коллективные  сборни-
ки. Всех и всякого. Это без проблем. Но там заправляет известный  Зыков,
которого Михаил не хочет видеть.
 
   Но Я тоже не хотел Зыкова видеть. И что, собственно, в этих двух  но-
веллках? С разве что наша остывающаЯ память. Я повторил Михаилу мое мне-
ние. Я люблю повторять. Зачем, собственно, России столько талантов, если
она их рассыпает, как козий горох по дороге.
 
   ТогдашняЯ женщина Вик Викыча собиралась в дальнюю командировку С аж в
Сибирь. Он познакомил. ГромаднаЯ женщина Варя, вероятно, лет сорока; его
любимый возраст. Я приехал к ним простуженный и усталый, гость с пустыми
руками. Но ВарЯ отнеслась с уважением. Поужинали. Она ушла спать. А мы с
Викычем продолжали сидеть и покуривать, тихо, с чайкомРчифирком,  запол-
ночь на кухоньке С по обычаю говорливых.
 
   Варя, или Варвара Борисовна, так звали  гигантшу,  несмотрЯ  на  свой
рост, стать, крутые бедра, была, как козочка, пуглива и совершенно поме-
шана на том, что ее могут изнасиловать в тихом переулке. Всюду  (в  осо-
бенности на кухне С смотри и помни!) висели вырезки из доморощенных кре-
тинских газет. Как  стопроцентно  избежать  изнасилования.  Самооборона.
Удар по Яйцам. В пальто, в кофте, в  сумочке  С  всюду  у  Вари  таились
свистки с милицейской трелью, чтобы на улице чуть что  свистеть  и  взы-
вать. У трусихи были руки Геракла; можно только гадать, что  было  бы  с
расторопным Ярославским мужичком, врежь она и в самом деле ему по Яйцам.
Общаясь с такой Варей и день за днем убеждаясь в ее нелепой беспомощнос-
ти (совершенно искренней), человек вдруг Ясно понимает, почему настоящий
двуногий хищник непременно мал. Мал, невелик  и  нацелен  на  добычу.  И
главное С с хищника нечего взять, ничтожен.
 
   С МоЯ крошка, С сказал ей в тот вечер Вик Викыч, а ВарЯ в ответ, тоже
с улыбкой, шлепнула его по спине, после чего Викыч минуты три кашлял.  И
не без юмора его Варя. Спрашивает: ТкрошкойУ подавился?
 
   Викыч восхищался: расстегиваю ей молнию на спине, тяну и тяну, змейка
молнии скользит, как по маслу. И концаРкраю нет. Спина  не  кончаетсЯ  С
это как открытие континента!.. Я раз летел в АлмаРАту в самолете С летел
с музыкантами, с ансамблем, в аэропорту менЯ попросили помочь вынуть  из
чехла арфу. У нее сбоку тоже молниЯ во всю длину. Ты никогда не  вынимал
из чехла арфу?..
 
   Надо признать, Вик Викыч осторожничал и лишний раз побаивалсЯ  знако-
мить нас со своей женщиной (меня; и мужчин вообще) С женщина с квартирой
значила длЯ него слишком много. Жилье греетсЯ женщиной.  Женщина  лепит,
как ласточка, С говорил он, загадочно улыбаясь.
 
   Со смертью Вик Викыча стал сдавать Михаил. Он какРто разом сник,  по-
терял друга и дружбу. Конечно, Я слышал стороной, что  в  их  отношениях
был этот новомодный и особый интим. Но не верю. Давно знаю обоих.  Я  бы
приметил. Скорее, как раз старомоднаЯ дружба С в  совсем  уже  старом  и
почти забытом у мужчин значении слова.
 
   Сердечные приступы долбали теперь Михаила один  за  одним.  Скоро  он
умер. Он полетел во Францию к своей разведенной жене  и  сыну,  но  жена
оказалась в те дни в Израиле (отправилась погостить). Заняв у  сына  де-
нег, Михаил рванул в солнечный Израиль, как в былые времена в  солнечный
Узбекистан, в солнечную Грузию, чтобы только повидаться. И  чтобы  вновь
поуговаривать вполне счастливую женщину  вернутьсЯ  в  Россию  к  нищему
агэшнику, у менЯ есть несколько очень серьезных аргументов ... С  кричал
Михаил мне в телефонную трубку перед самым отлетом. Как Я  узнал  после,
он даже не успел свои аргументы высказат