гаретой, взятой у Кэрол. Пахнуло дымком. Они беседовали С к ночи, мол,
холодает, а вообще осень как осень.
 
   С Кем работаешь?
 
   Я молчал.
 
   њубик пришел на помощь. СтоЯ рядом с тем  милиционером,  он  С  через
расстояние в три шага С крикнул этому:
 
   С Сократили его. СтесняетсЯ сказать... Их полтыщи сразу выгнали!
 
   Мент криво улыбнулся:
 
   С ПерестраРаиваемся! НРдааРа.  Запросто  работенку  теперь  не  поды-
щешь...
 
   И милиционер вдруг нейтральноРдружески взял под козырек. (Еще  минуту
назад намеревавшийсЯ двинуть менЯ в ухо.) њудо. Двинуть в ухо  он  соби-
ралсЯ просто так, чтоб согреться. И чтоб на его вопросы человек (я)  от-
вечал побыстрее, пошустрее. Я чувствовал, что он целит, и  переступал  с
ноги на ногу, меняЯ меж нами расстояние. Уха всегда жаль. Пусть  ударит,
но не прицелившись, С такаЯ вот пантомима разыгрывалась у нас с ним  ми-
нутуРдве в блеклой полутьме. Но теперь он передумал.  Купюру  вернул;  и
под козырек взял. Бывает. Не ищи логики. (Ищи, как от логики уйти.)
 
   Остались вновь вдвоем, два пьяноватых верных попутчика. Шли. њуб, до-
вольный, насвистывал.
 
   В темноте возникали, слева и справа, слабо освещенные  старые  пятиэ-
тажки. њто за район?
 
   С Дай выпить, С сказал Я њубику. У него, в запас, оказалась  еще  бу-
тылка.
 
   С Успеешь.
 
   С Жлоб. Не тяни душу... Дай!
 
   Я только теперь и захотел выпить. Нож не нашли (и менЯ вместе с ножом
не забрали), что было чудом, а может быть, неким знаком. С той,  однако,
оговоркой, что с этим чудом и знаком Я не ловчил и не  впутывал  небо  в
свои мирские агэшные дела С Бог это Бог, он высоко. Бог менЯ любит,  ка-
ким бы Я ни был. Но знаков не подает, зачем ему мелочиться. Знаки и нет-
вердое умение их читать С человечьи проблемы. (Всего лишь  знак,  что  Я
иду в своем русле. Я как Я.)
 
   Я стал вырывать у њубика бутылку, обычнаЯ сцена, двое пьяных  посреди
улицы, мои руки покрепче его рук С њуб не отдавал, посмеивался. Он, вид-
но, уже хотел (надумал) гдеРлибо сесть, остановиться: сесть и  тихо  обо
всем выспросить и дать, наконец, вылакать мне, бедному, бутылку до  дна.
После чего Я, поРвидимому, отключусь, идти не смогу. Разумеется,  он  не
собиралсЯ тащить пьяного через весь город. (Но и бросить менЯ где попало
не мог.) В таких случаях выбирают не перекресток и не подворотню, а мес-
то потише, поглуше. ИзбавитьсЯ от собутыльника, но чтобы тот не стал та-
щитьсЯ улицей, кричать с матом вслед, шуметь. Нет, нет,  в  какомРнибудь
тихом месте.
 
   Я шел за ним, угадываЯ его ищущую мысль и ничуть не противясь, потому
что и менЯ такое уединенное место С тихое, пригретое С устраивало. (Тоже
собиралсЯ оставить его уснувшим.)
 
   Душа заныла: Я почувствовал, минута близка. Но стремительно нарастав-
шее теперь возбуждение (готовность к удару) Я как мог скрывал, припряты-
вал в нетерпеливом порыве, в алкашеской тяге к бутылке С  мол,  дай  вы-
пить, жмот, жлоб!..
 
 
Я, и правда, хотел выпить. 
 
   С Дай хоть глоток сделать.
 
   С Обойдешься!
 
   С Жмот сучий. Дай же глоток.
 
   С Не стану на ходу открывать бутылку... Открою,  когда  найдем  место
получше. Когда присядем.
 
   С Скот. Стукач.
 
   С Заткнись. Ты и без бутылки уже сколько выжрал! Это мои, между  про-
чим, друзьЯ поили тебЯ весь вечер С или нет?.. В каждом доме  подносили.
А он еще недоволен!
 
   С Сука! Не зрЯ говорят, ты гебэшник!.. њтоРто давно  у  вас  не  было
чистки С выгонят и будешь бегать искать работенку, а? С  Я  хохотнул.  С
Небось, ты искусствоведом захочешь. А знаешь, куда стукачей  берут  зап-
росто и безо всякого блата? С в истопники! Потому что колоть дрова С это
все времЯ стучать! С иронизировал Я заплетающимисЯ губами,  исходЯ  жаж-
дой. Губы ссохлись, слушались плохо, но в руки свои Я верил.
 
   Он смеялся:
 
   С Давай, давай!.. Болтай!
 
   С Сука. Жлоб. Глотка водки пожалел...
 
   С Болтай!
 
   У дома, возле слабо освещенного и захламленного подъезда С ночнаЯ ма-
шина. Мужчина и женщина. Она в нелепой шляпке. В  хрущобах  люди  бедны.
Ага, прощаются! С женщина садилась в  такси.  (РасстающаясЯ  потрепаннаЯ
жизнью пара?)
 
   Огоньки такси закачались С темень, урчал мотор. Поехали... К этой ми-
нуте Я понял, что мы с њубиком среди тесно  стоящих  пятиэтажек.  њубику
дома были так же незнакомы, как и мне. Куда он вел?
 
   Меж пятиэтажек лежали вповал шпалы.  Если  бы  хоть  закуток,  ржаваЯ
стенка, чтоб прислониться.
 
   С На шпалы? С вяло дернулсЯ Я.
 
   С Еще чего! Я ж сказал С выпьем в уютном месте. И  чтоб  не  ветрено.
Домишки всЮ какиеРто сраные, хрущевские, мать его бабку! С он  ругнулся,
споткнувшись о первую же шпалу. Тоже устал.
 
   А Я занервничал.
 
   С Я хоть покурю здесь. (На шпале.)
 
   С Погоди.
 
   њубисов нацелилсЯ шагом в ближайший дом. Замысел был прост  и  читаем
всяким, кому ночью случалось, спотыкаясь, искать приют. В таких домах (в
хрущобах) на верхнем пятом этаже (точнее сказать, над  пятым)  есть  еще
один полуэтаж, надстройка, где вверх уже  хода  нет,  лишь  тонкаЯ  ржа-
венькаЯ железнаЯ лестница упираетсЯ в запертую крышу. Там, возле лестни-
цы, действительно можно обрести С найти, где сидеть и расслабленно пить.

   Мы поднимались этаж за этажом. Пьянь знает свои гнездышки. Идти тяже-
ло, ноги не слушались.
 
   С Ну вот. Пришли.
 
   Я тяжело дышал.
 
   С НапьееРоомся! С несколько преувеличенно сказал он.  С  Смотри,  как
славно, как здесь хорошо.
 
   Место выпало еще и лучше (и теплее), чем Я предполагал,  пока  тяжело
топал за њубиком наверх. Этот подкрышный полуэтаж, над пятым,  был  зах-
ламлен и как бы весь длЯ нас. Заставлен разобранными  старыми  кроватями
(сетки тихоРтихо позвенькивали). КакиеРто Ящики. Паутина. ДетскаЯ коляс-
ка. И, конечно, среди ночи сюда никто не заглянет. Дом спит.
 
   Свет (на весь подъезд одна хилаЯ лампочка) горел на третьем, а сюда С
к нам С проникали лишь отсветы. Мы могли говорить не шепчась. Выбрать  и
угадать такое местечко ночью гебэшники умеют, умение и опыт,  кто,  если
не они! Тут Я не удержался: вздохнул в темноте. Вот. Уже рядом.
 
   Сели на гладко фанерованную поверхность. Могла быть  дверца  большого
старинного шкафа. (Как половина пингРпонгового стола.)
 
   Пора. Я отпустил, выпустил наконецРто мою зажатую боль и мой гнев, но
вместо Ярости (ожидаемой) высвободилось некое неопределенное и, увы, вя-
лое чувство. Как слабость. Как пшик. (Слишком долго шли.)  Я  с  натугой
повторял себе: пора, уже пора, нож складной, нож вынь... А њубик, опере-
жаЯ меня, проверял магнитофон (заботливый, он прежде всего сделал  ухо).
Мы оба готовились. Он тихо щелкнул перемотку тудаРсюда. Он  не  включил,
на кой ему тратить пленку в пустоту. Но он проверил С работает  ли?  Ту-
даРсюда. Не заело ли, не вышло ли что из строя, пока шли темными  двора-
ми, пока брели и спотыкались о шпалы (он и Я С мы упали по разу).
 
   Сидели рядом. Я тупо и пьяно свесил голову книзу; и также свои руки С
книзу, к носкам, к ботинкам С в расслабленном ожидании алкогольного пой-
ла (все равно какого, лучше водку, открой же скорей). МоЯ опущеннаЯ пра-
ваЯ рука взяла нож. Но Я не раскрыл. Настороженно подождал.
 
   С Ладно, С њубик вынул бутылку из кармана; стал  сдергивать  металли-
ческую пробку.
 
   Он поддевал ее ногтем. Не сумев, он поискал в кармане ключи на  связ-
ке, приладил один из ключей, рРраз С и сорвал скорым движением  водочную
белую шапочку. Он держал бутылку наготове. А Я уже раскрыл нож. И  завел
правую руку в его сторону. Оставалось приблизиться. Я потянулсЯ как бы к
бутылке:
 
   С Погоди...С сказал он.
 
   С њего ждать?
 
   С Расскажи. О писателях расскажи. Ты интересно рассказываешь... С Он,
видно, уже включил магнитофон. В темноте каждый мог делать, что хочет.
 
   Он хотел, чтобы Я пил теперь глоток за глотком, неторопливо  дурел  и
рассказывал. (Опасался, что Я выпью полбутылки сразу.)
 
   Я потянулся.
 
   С Да подожди же!.. С Он отвел бутылку в темноту.
 
   Но Я уже достаточно сблизился, прижалсЯ  (оттолкнуть  не  успеет).  И
сразу, простым движением (за его лопаткой, как в знакомое место) Я  вог-
нал нож, ощутив острием  провальную  пустоту  человеческого  сердца.  Он
пискнул, как крыска в углу. ТМаРммаРаа...У С еще протянул он. Потом бил-
сЯ сколькоРто, но уже беззвучно. Просто содрогалсЯ телом. Я вынул кассе-
ты, переложил в свой карман. Такой маленький магнитофончик. Я  все  заб-
рал, проверил. Посидел в темноте. Бутылка кудаРто укатилась, под  Ящики,
за детскую коляску. Я не стал ее искать. Я ведь  к  ней  не  прикасался.
Водки Я не хотел.
 
   Не хотелось и глотка сделать. Все произошло разом. (Как упавшее  спе-
лое Яблоко.) њувство сделанного дела, ничего больше. Тихо  спустилсЯ  по
лестнице.
 
   Пустые ночные улицы. На какомРто углу Я вспомнил, как вогнал  нож,  и
сам звук хлюпающей крови (возможно, мнимый) вызвал  мгновенный  позыв  и
рвоту. У крови под ножом был звук.
 
   Но прошел еще сто шагов, стало легче. Вырвало еще раз, уже до  конца.
До дна. Я опять был человек. МоЯ жизнь, какоеРникакое мое бытие, а с ним
и мое ТяУ, а также мои былые тексты (что еще?..) возвращались  теперь  к
себе домой, шли вместе сереньким асфальтом, шли рядом и как  бы  держась
за руки С как шли бы домой сбереженные в чистоте дети.
 
   Я избавилсЯ от ножа. (Конечно, там не оставил, а завернул в  платок.)
Я выбросил нож в канализационный люк, в шумящий на дне ручей нечистот  С
выбросил уже в другом районе. Я долго нес. Я понимал, что рискую.
 
   В квартире Соболевых С Японский магнитофон; Я курил и крутил  пленки,
прежде чем их уничтожить.
 
   Я много чего услышал записанного: и моего, и разного прочего. Толкот-
нЯ у художников. Кэрол, катающая, как горошину, свое американское ТрРрУ.
Смех Василька и Гоши. МоЯ ночнаЯ хрипатаЯ мольба о глотке водки. Послед-
ним звучал голос самого стукача С в конце:
 
 
С Да подожди же! С Это когда Я потянулсЯ к его бутылке и 
когда он, готовясь к долгой записи, пробовал фон. 
 
   Его голос придирчиво повторил мне:
 
   С Погоди.
 
   Получилось с неким значением.  Я  выключил  магнитофон.  Ответил  ему
мертвому:
 
   С Хорошо. Подожду.
 
   Заспанный, помятый долгой лежкой,  встал,  чтобы  открыть  на  звонок
дверь С звонят с настроением! С входит родственник Соболевых (доверенное
лицо), улыбчивый.
 
   Соболевы в отъезде, у него все права. Я квартиру лишь стерегу,  пасу.
За ним, за родственником, вваливаютсЯ людишки из БТИ: новехонькое  слово
С Бюро технической инвентаризации. Все трое при галстуках,  Явно  важни-
чая, они замеряют жилье: перемножают длину на ширину и, комната за  ком-
натой, переносят на бумагу эти кв метры (плодоносные, свежие, еще и при-
пахивающие персидским ковром). Соболевы  одними  из  первых  приобретали
жилье в собственность.
 
   КтоРто заглядывал, засовываЯ башку в дверь.
 
   С Ну и что дальше?.. Петрович, ну и как?
 
   С Закрой дверь! С Я изгоняю любопытных. Общажный люд живо интересует-
ся. Не столько из жажды приобрести, сколько из  вечной  боязни  потерять
пригретый с годами угол.
 
   Люди БТИ как раз и мерили в углах, в дверях, в простенках, а Я  стоял
у окна. Смотрел. (Но им мешают и стоЯ у окна.)
 
   С Кто вы такой?
 
   Я не успел шевельнуть губами, как родственник Соболевых,  доверенный,
вбежал с кухни и суетно, льстЯ им и почемуРто подхихикивая, спешил  ска-
зать:
 
   С Да так. Он так. Он просто так. Вы меряйте, мужики. Вы меряйте...
 
   Сказал и как бы поощрил их менЯ не замечать,  не  видеть.  Нормально.
(Оценивалось жилье С оценивалсЯ и жильЯ не имеющий.)
 
   С А кто же Соболев?.. Соболев и Соболева С кто они? С Их,  замерявших
метры, всеРтаки волновало, что хозяина нет. Возможно, они  теряли.  (Как
взять мзду, когда хозяин в отсутствии?)
 
   Думаю, родственник им чтоРто сунул. Они ушли. УходЯ за ними последним
С бегом, бегом, С шустрый родственник, все так же лебезЯ (перед обычными
замеряльщиками!), тараторил, вот и жизнь, вот и жизнь  наша  идетРпрохо-
дит...
 
   А на этажах и в коридорах потревоженный  инстинкт  собственности  дал
себЯ знать прежде всего у женщин: женщины обрели  подчеркнуто  агрессив-
ные, резкие, вдруг визгливые голоса.
 
   С оттягивающими руку авоськами они, чтобы  общаться,  останавливались
теперь у самого входа. Возле вахтера. Их было далеко слышно:
 
   С ... ХрымакоРоовы?! Будут делиться?
 
   С А как, если из двух комнат С одна проходная! Эти Хрымаковы (такие и
разэтакие) бранятсЯ втихую по ночам, едва детей спать уложат...
 
   С А днем?! Днем тоже грызутся, как собаки! С Женщины судили  Хрымако-
вых, Петровых, Сидоровых, кого угодно, и тем заметнее было, что  их  оз-
лобленность С это их собственный страх перед завтрашним днем.
 
   Едва одна замолкала, другаЯ женщина должна была тотчас  вступить,  не
то успеет влезть со своим злым захлебом третья. На какойРто миг  женскаЯ
Ярость захватывала и меня.  (Изысканный  словарь  их  нацеленного  зла.)
Здесь же С и вахтер. Встречи женщин как раз у входа, и вахтер, как  при-
вязанный, был вынужден слушать, Одиссей и сирены. Их исподтишковое  зло,
их гнуснаЯ и поРсвоему талантливаЯ ожесточенность вогнали старого служа-
ку в транс. Он все ниже опускал голову, словно бы клевал  лежащую  перед
ним на столе связку белых ключей.
 
   И вдруг как заорет (Я вздрогнул, услышав немыслимой тональности  свое
имя):
 
   С ПетроРооРвиРччч! Гони их на ... . Я их поубиваю!
 
   И на той же высокой ноте:
 
   С СуРуууРуки!..
 
   њерез день его уволили. Формально: за коротенькое слово в три буквы.
 
   Обычное дело: когда люди занервничали, когоРто  уже  надо,  уже  пора
выгнать С изгнать. (ХотЯ бы когоРто.) Общага потеряла честнейшего на мо-
ем веку вахтераРслужаку. Он не был со мной дружен. И ни с кем другим. Он
просто следил за входомРвыходом.
 
   Если женщины, припозднившись, возвращались с работы,  а  Я  (вечерний
обход) еще не лег и слонялсЯ коридором С им становилось не по душе.  Мое
коридорное бдение, руки в карманы, теперь тоже выводило женщин из  себя.
А Я всегоРто и шел в сортир покурить. Сортиры, как и положено, в кварти-
рах, но на этаже есть и оставшийсЯ от старых времен, общий. (ДлЯ курениЯ
в конце коридора. Тихо, чисто; жаль, всегда темно.)
 
   Приблизилась. Поджала в нитку губы:
 
   С Иди работать. Иди трудиться, бездельник, С шипит ни с  того,  ни  с
сего мне в лицо, проходЯ мимо и не ждЯ ответа.
 
   Мощна, толста С из тех, кто полагает, что они  сильны  духом  (сильны
жизнью) только потому, что запросто дают оплеухи своим мужьям.
 
   Науськала еще и мужа: ТПоди. Поди, вправь ему мозги...У С и  тот  уже
идет, вышагивает коридором, тоже сунув руки в карманы, С идет в  сторону
сортира, где Я курю и откуда (из темноты) выползает облако моего дыма.
 
   Но муж, понятное дело, разговаривает со мной куда мягче, чем жена,  а
то и сам, солидарный со мной, честит свою бабу. Мужики знают, что  Я  не
зол. И что взрывной, знают. И что в этих тусклых  коридорах  Я  не  имею
своего жилого угла, но тем трепетнее защищаю свое ТяУ; оно  и  есть  мое
жилье, пахучий жилой угол.
 
   С Иди работай! њто ты здесь слонов слоняешь! С всеРтаки напустилсЯ на
менЯ один из них, науськанный.
 
   Я стоял и молчал. Ни слова.
 
   С Тунеядец. Седой, а не заработал и рваного  рубля?  на  что  ты  жи-
вешь?!.
 
   Кричал, накручивал сам себя.
 
   Он ушел, так и не поняв, какое чувство на менЯ нагнал: страха в  моих
глазах он какРникак не увидел. А может, и увидел? (Не уверен,  не  знаю,
как мимикрировало мое лицо, когда Я так сдерживалсЯ и старалсЯ  не  дать
ему в лоб.) Он уходил, топоча ногами и даже рыкаЯ (довольно громко) С  и
сплевываЯ свое остаточное зло под ноги. Он тоже не зол. Он просто хотел,
чтобы Я отсюда ушел и рыл траншею от Урала до Байкала.
 
   Я стерпел. Я многое в те дни потому и стерпел, что  њубисов  С  њубик
живьем С еще стоял перед моими глазами. НетРнет и возникало: живой њубик
и та ночь. Особенно когда остановила милиция. Мент. њубисов с ним  заку-
рил: оба в полутьме. (А другой мент менЯ обыскал.  Я  помнил  телом  его
жесткие руки в скорый миг обыскивания.)
 
   И ведь не десять, не двадцать минут С час за часом нацеленных  ночных
хожений, шли с ним рядом, друзьЯ навек. Терпеливо  же  таскался,  ходил,
обивал ноги вместе со мной настырный гебэшник њубик, С нет, не их  клич-
ка, там он какойРнибудь Алексеев или Иван Иваныч, совсем просто, не уце-
пить. Но Я уцепил. Я ходил с ним и за ним, тоже  терпелив,  С  ходил  из
сборища в сборище и из дома в дом, словно бы добавлявший там  и  тут  по
полстакана алкаш, который все больше проговаривался. Есть, мол, знакомый
(кто?) С а тот самый, один мой знакомый, разве не слышал, за мзду подде-
лывает длЯ литераторов визы, С њубик слушал вполуха, а все же он был  на
крючке, онРто думал, что Я на крючке (бутылка водки,  непочатая,  в  его
кармане)...
 
 
Годуновские мальчики, дети у гроба њубисова (восьми и 
пяти лет) С первое, что должно бы подсовывать русскому 
писателю чувство вины, а с ним и малоРпомалу выползающаЯ 
из норы совесть. Писатель слаб против детишек, против 
испуганных и примолкших (тетка их подтолкнула на шаг 
вперед, ближе к отцовскому гробу. Два мальчика...). Но Я 
не давался: Я сказал себе, что у њуба, скорее всего, уже 
взрослые дети. Я их повзрослил: двадцать и семнадцать. 
Парни снесут. Зарастет травой. И уж во всяком случае не 
узнают однажды со стыдом и с негромким эхом позора, что 
они дети стукача, взрослеющие и кормящиесЯ на доносы. 
Так думалось той стороной моего ТяУ, котораЯ не 
разъедалась ни при какой рефлексии и только твердела. 
 
   Но у ТяУ была и оборотнаЯ сторона, другой его бок помягче, бочок, как
говаривала моЯ мама. Стукач сгинул, обнаружили по вони, не  смогут  даже
опознать, С думалось о настырном и говорливом гебэшнике њубисове, о  њу-
бике, о трупе воочию. О том, что он все еще лежит там неприбранный...
 
   Кавказец в конце концов понятен и простим, какРникак ножи  мы  вынули
почти одновременно. Столь мгновенную развязку на скамейке в сквере можно
и впрямь счесть разборкой и видом поединка в наши дни.  (Соотносилось  с
дуэльными выстрелами на заснеженной опушке.)  Но  за  гебэшника  совесть
настаивала на моей вине С зарезал бедолагу! Мол, тутРто  никакой  засне-
женной дуэли и ренессансности. Просто взял и зарезал. И оставил валятьсЯ
труп. Ведь человек.
 
   С той же, совестливой стороны еще и подсказывалось,  гебэшники,  мол,
предусмотрены современным обществом: необходимы. Как  необходимы  менты.
Как необходимы пожарники, разве нет?..
 
   Более того: подползала нехорошаЯ и почти подлаЯ мысль (подлая, потому
что нечестно, в обход причин и следствий) С мысль, что даже эта нынешняЯ
и всеобщаЯ ко мне перемена (общажников, их жен, женщин), их  вспыхнувшаЯ
нелюбовь инстинктивно связана у людей как раз с тем, что Я сам собой вы-
пал из их общинного гнезда. Сказать проще С Я опасен, чинил самосуд, за-
резал человека, оставил детей без отца...
 
   Не пустили менЯ на поминки старичка Неялова.
 
   С А чо тебеРто здесь делать? Мы тут сами отлично сидимРпоминаем, С  И
беззубый наш гигантРпохоронщик (с первого этажа)  плечом  преградил  мне
вход.
 
   Я не ожидал. Старичок Неялов, глуховатый алкаш и чистюля, был  уже  в
земле сырой, а Я даже не выпью за столом стопку ему в память? С  как  же
так! (Или опасаются, что мечу на освободившеесЯ жилье?)
 
   Но похоронщика поддержал и слесарь Кимясов. Вышел С  дымит  беломори-
ной. Не пускает... Возможно, будь у менЯ водка с собой, Я бы и  в  узкую
дверь прошел. Они бы не посмели. Но не было в тот день на водку.
 
   Всю жизнь, как известно, люди ходят на поминки и пьют от души и зада-
ром. Однако беззубый похоронщик тотчас использовал  мое  замешательство.
Сука. Он Ядовито (и уже прикрываЯ дверь) заметил мне:
 
   С Ничо. Выпьешь какРнибудь в другой раз