Едва на воздухе отдышавшись, Зыков отвез на машине  менЯ  до  общаги.
Куда тебе руль? Ты еле стоишь! С на что Зыков отвечал: ТНо  сидетьРто  Я
могу!У С и еще фыркнул, мол, у него достаточно теперь денег, чтобы отку-
питьсЯ от самых алчных ночных гаишников.
   25
 
Он вел машину хорошо, спокойно. Правда, и встречных 
машин в четыре утра почти не было. 
 
   Я не направилсЯ ни в одну, ни в другую из тех  двух  квартир,  что  Я
сторожил. (Это чтобы с Зыковым нам уже долго не засиживаться. њтобы  без
запятых.) Мы поднялись на этаж в крыле К, где Я жить  не  жил,  но  имел
угол в запас, койку. Делил  там  комнату  с  командировочным  из  Архан-
гельска. Северный мужичок поднял всклокоченную башку и щурился, когда  Я
включил свет. Я извинился, мол, на пять минут. Он матюкнулся. Спал.
 
   Грязно. Постель на моей койке смята,  еще  и  слегка  заблевана.  Ис-
пользуЯ многодневное мое отсутствие, ктоРто из ловкачей здесь нетРнет  и
бывал. Небось, с женщиной.
 
   Зыков, в комнате оглядевшись, вынул из кейса на этот раз четвертинку:

   С њто ж. Давай посошок.
 
   Выпили, и тут Зыков спросил менЯ  еще  одно,  что  его  интересовало.
Спросил легко, быстро, но так и спрашивают то, что,  возможно,  занимало
мысли в течение всего долгого вечера.  (И  что  вообще,  возможно,  было
главным в его нынешнем заигрывании со мной.) Зыкову было мало слыть  хо-
рошим длЯ андеграунда. Ему хотелось  знать  о  полузабытом  прошлом:  он
спросил С там (в андеграунде) все еще повторяют этот вздор о  его  Якобы
приятельстве с гебистомРмайором? неужели все еще болтают?..
 
   С Болтать не болтают, С осторожно ответил Я. И тотчас вспомнил: Зыков
ведь тоже не миновал: ему тоже предстали в злую минуту и ухаб, и  горка.
(Которые Я проехал кровавым следом.)
 
   Разумеется, Зыков презирал гебистов. Как и Я, он был от них достаточ-
но далеко. (На сто процентов.) Но у его сердца слева тоже был мягкий бо-
чок. Зыкова тогда, Я  думаю,  просто  понесло,  пооткровенничал.  Просто
треп. Все мы люди, все мы человеки С и как, мол, под настроение не пого-
ворить с человеком по душам, кто бы он ни был!..
 
   С њаю поставить?
 
   С њай трезвит. Не надо, С Зыков засмеялся. Мол, не  волнуйся;  сейчас
уйду.
 
   Как только мытарства кончились и писатель Зыков  стал  издаватьсЯ  на
Западе, а потом и широко здесь, этот самый майор, или кто он там  чином,
пустилсЯ в разговоры, толкаемый, скорее всего, своим тщеславием (а то  и
по чьейРто подсказке, как знать!). С охотой и где  только  мог  гебэшный
майор трепался, мол, приятельствовал с самим Зыковым, пили не раз  вмес-
те, рыбалка, и вообще, хорошо, что вы позвонили.  Шутливый  этот  майор,
или кто он там, укусил, как скорпион. Жизнь Зыкова на времЯ стала отрав-
ленная: все вокруг болтали именно что взахлеб С Зыков, мол, Зыков и КГБ,
разве вы не знаете?!. Услышав такое, Я  едва  сдерживаюсь:  Я  свирепею.
(Еще со времени Вени.) Но слух трудно пресечь. Есть те, что дуют  именно
что на малый огонек. И умело дуют. ЗнаЯ в те дни Зыкова, как самого  се-
бя, Я тогда же повторял всем, что вздор, что дурной слух  С  слух  и  не
больше. На что один из наших известных  поэтов  (притом  же  порядочный,
честный) мягко улыбнулся:
 
   С Слух?.. или след? С Никогда не забуду выражение его  лица.  Вот  во
что обошлись Зыкову одинРдва пустеньких как бы  приятельских  разговора.
Каким боком вылезли. Ему, правда, не пришлось кровавить руки.  Счастлив-
чик.
 
   Зато теперь он, писатель с европейским именем, интересовался, что ду-
мает о нем обросший сторожРагэшник, сидящий на грязной, заблеванной пос-
тели. (В обшарпанной общежитской комнате крыла К.) И не просто интересо-
валсЯ С его заботило.
 
   Он зависел. Не любопытство и не оглядка писателя, а его  опаснаЯ  ре-
альность: его болото, когда вдруг надо идти по камешкам.  В  подсознании
таитсЯ огромный и особый мир. Андеграунд С подсознание общества. И  мне-
ние андеграунда так или иначе сосредоточено. Так или иначе  оно  значит.
Влияет. Даже если никогда (даже проговорками) не выходит на белый свет.
 
   С Скажи. Неужели они (вы, вы все) там, в своем подземелье, не забыли?

   Небось, в солнечный денек. Небось, с пивком. ТакаЯ застольнаЯ минута!
Покурить и поболтать с майором, сидЯ на воздухе, на ветерке, С это ж ка-
кое удовольствие расслабиться, еще и посмеяться, пошутить с  ним  и  над
ним: мол, тоже ведь человек, хотЯ и майор.
 
   Я покачал головой: нет, не забыли.
 
   Зыков сглотнул ком. И сам же с окончательностью пожал  плечами.  Мол,
что поделать.
 
   С Но тыРто знаешь, что Я чист.
 
   С Знаю.
 
   Словно боясь ошибитьсЯ (может, в первый раз он не так расслышал), Зы-
ков снова менЯ спросил С слова те же, но интонациЯ с повтором была иная:

   С Скажи. Неужели не забыли? (Неужели не простили?)
 
   Я покачал головой: нет.
 
 
 
Один день Венедикта Петровича 
 
   ... На спор! С открыть, откупорить взболтанную крепкой рукой  бутылку
шампанского, но так, чтобы ни единой капли вина (ни даже  пенной  капли)
не упало на стол. Не наследи как заповедь. Брыскин похож на фокусника, и
какие уверенные движения! С пальцами, ловко и нарочито  замедленно  (иг-
рок) он стаскивает витую проволоку с бутылочного горла. Смеется.
 
   Затем смелым рывком он выдергивает звучно хлопнувшую пробку  и  мгно-
венно, поРгусарски сует бутылку себе в рот. Ни капли и  не  упало.  Ска-
терть суха. Однако взболтанное игристое вино обмануть трудно: в ту самую
секунду, когда Гриша Брыскин плотно,  алчно  захватил  бутылочное  горло
ртом и уверен, что он уже пьет и что спор  выигран,  шампанское  из  его
ноздрей ударило двумЯ великолепными струями прямо на  стол.  ПетЯ  Гугин
(думаю, знал эффект заранее) кричит на все застолье,  что  он  выспорил,
что десять свидетелей и что завтра же он забирает у  Брыскина  натурщицу
Лялю... Брыскин, продолжаЯ глотать, давясь и кашляЯ, хрипит в ответ, хер
ему лысый, а не Лялю, вино и пена на столе уже не из бутылки ,  пена  из
него, из Брыскина, можно считать, отчасти  им  уже  потребленная,  выиг-
рал!.. С и тут (общий гогот) из его ноздрей ударил  остаток,  слабовато,
но опять в две пенные струи. Голоса встревоженно закричали:
 
   С Альбом! Альбом!.. Осторожнее! (Мол,  Брыскин,  гусар  недоделанный,
едва не залил пеной.)
 
   С Альбом! С вскрикнул и Я.
 
   Из рук в руки альбом, с красными конями на суперобложке, уже двигалсЯ
на нашу половину стола.
 
   Альбом передали Турову, агэшник, второй год как избалованный  выстав-
ками за границей, он ласково отер глянец альбома салфеткой. (Салфетки им
купил Я.) От Турова красные кони скакнули в молодые руки Коли  Соколика,
а далее уже Василек Пятов, тамада,  не  без  торжественности  вскрикнув:
ТВнимание!..У С  выложил  альбом  перед  старичком  Уманским.  (Старичок
дряхл, сомлел с первой же рюмки.) Я настоял, чтобы его привели.
 
   Великого эксперта пришлось толкнуть, чтобы он открыл глаза.  Уманский
ожил и даже встал, но только он взял тяжелый роскошный немецкий альбом в
руки, как тут же сам опять рухнул на стул.
   26
 
Но сообразил: вновь встал, оставив теперь альбом лежать 
на столе. 
 
   С Речь, С подсказали ему.
 
   Уманский уже встрепенулсЯ С он оглядел застолье быстрыми  бесцветными
глазками:
 
   С Дорогой Венедикт Петрович... Я стар, и Я могу вам говорить  просто:
дорогой Венедикт!.. Веня!..
 
   Старый эксперт давно уже не умел пить, не умел стоять  с  альбомом  в
руках, он и сидетьРто в хорошем застолье уже не умел, засыпаЯ и  завали-
ваясь на сторону. Но говорить он умел. Альбом прекрасен! СотнЯ  репроду-
цированных картин (сотнЯ с лишним) русского андеграунда 60-х и 70-х  го-
дов, из них две картины Венины. Полторы , потому что втораЯ не наверняка
принадлежала его кисти, шла с знаком вопроса. Ни немцы, ни Уманский,  ни
сам ВенЯ идентифицировать работу точнее уже не смогли. Увы!..
 
   Венедикт Петрович был бледен С он не  вполне  понимал,  но,  конечно,
вполне чувствовал (внимание к нему и всЯ речь о нем!). ВъевшиесЯ морщины
его щек мелкоРмелко тряслись. Заплясали и губы, подбородок, ВенЯ раскрыл
переданный ему наконец альбом. (Я быстро расчистил место на краю стола.)
Альбом он смотрел не на той, не на своей странице. Но это не важно.  Ве-
недикт Петрович не понимал и не все даже видел, но несомненно  же  он  и
видел, и понимал (и вбирал сейчас из Времени свою запоздалую частицу ир-
рационального счастья). Вот он частоРчасто заморгал, вызываЯ себе в  по-
мощь влажную слезную пелену на глазах. Со страниц альбома струились тон-
чайшие запахи свежей полиграфии.
 
   С Ура! УраРа художнику! С вскричали все разом.
 
   С УраРаааРа...
 
   С Ура и здоровье Венедикту Петровичу! Здоровье Венедикту Петровичу!..
С дружно кричали они, с пьяным, но безусловно искренним восторгом.
 
   Эти гуляки художники уже повылазили из подполья, ожили, имели выстав-
ки, первый успех на Западе  и  успех  здесь,  но  возрастом  и,  значит,
судьбой все они были моложе Венедикта Петровича на добрый  десяток  лет,
на поколение. Они на взлете, у них впереди весь горизонт признания,  од-
нако мой брат ВенЯ уже принадлежал  искусству:  принадлежал  бесспорному
прошлому и был легендой. Без единой выставки. Без картин. Без  здоровья.
(За которое они так шумно пили.) Большинство увидели его впервые в  жиз-
ни.
 
   Седой, с дрожащими щеками, улыбаясь и совсем не держа взгляда, он уже
не смотрел в альбом, сидел, опустив глаза. Все же Венедикт Петрович  по-
чувствовал минуту и встал. Поблагодарил. Поклонился. А затем и  Я  встал
изРза стола: нам, друзья, пора, нам с Венедиктом Петровичем уже пора!..
 
   Художники шумно и пьяно кричали вслед. Я уверен, что в ту  счастливую
минуту ВенЯ все понимал: он уходил, как уходят навсегда. Его времЯ  кон-
чилось. В дверях Венедикт Петрович оглянулсЯ и, разведЯ руки в  стороны,
шутка, помахал ими, как машет вялаЯ птица. Мол, до свиданья. Улетаю. Все
восторженно захохотали, и ктоРто сказал про Веню, журавль, отставший  от
стаи, от своей осени. Я тоже махнул им  рукой:  счастливо  гулять!  Было
предварительное джентльменское соглашение: Я не  стану  их,  художников,
мучить Веней долго. Вручат альбом, чокнемсЯ С и  хватит.  Они  Венедикта
Петровича уважают, любят, но им невыносимо видеть его рядом.  Они  хотят
быть сами по себе. (КтоРто уже шел к телефону звонить женщинам.)  Худож-
ники хотели пить как художники, пить от души и до утра, от и до, длЯ то-
го ведь и дал Я им соответствующую квартиру. Я им  квартиру  С  они  мне
альбом и полчаса торжества.
 
   В дверях, прощаясь с художниками (вслед за Веней), Я тоже  оглянулся.
Я поманил Василька Пятова С поди сюда.
 
   Он тут же подскочил:
 
   С Да, Петрович... Конечно, Петрович... Само собой, Петрович.
 
   Да, да, Василек согласен и он помнит мое главное условие:  мебель!  Я
ему повторил: меРбель!..
 
   Я предоставил им квартиру уехавших в отпуск Бересцовых, бывшую комму-
налку, старенькую и вечную, с пахучими углами и с потеками на потолке  С
все, как просили. Квартира чистый кайф. ДлЯ полноценного пьянства им те-
перь подавай колорит, пыль веков, оборванные обои полунищей эпохи С  по-
жалста, получите! Единственное условие: не крушить эти засранные  старо-
московские мебеля, поскольку и убыток, и разор мне ни к чему.
 
   С ... И еще одно, последнее: если бабы, этаж здесь третий, не  выбра-
сывать их из окон.
 
   С Брось, Петрович! Это уж ты загнул, Петрович! С  шепотом  возмущалсЯ
Василек.
 
   Однако же взгляд его привередливо скользнул по окнам,  мол,  квартиру
ты, Петрович, подобрал честь честью, обои бахромой и пыль в кайф, но  уж
мог бы и насчет окон расстараться! То есть чтобы с решетками, на  всякий
наш случай.
 
   Альбом под мышкой, Я ухожу. Мы в коридоре.
 
   С Сюда, С показываю Я Вене путь.
 
   А Веня, выйдя, застыл посреди тянущихсЯ стен. Коридор волнует, чтоРто
ему напоминает (мне уже ничего, только жизнь). ВспомнилсЯ ли ему  давний
коридор студенческого общежития, развилка, когда мы оба, 22  и  19,  там
приостановились?
 
   В больших коридорных окнах торчат, заострившись,  верхушки  деревьев.
(Этаж уже четвертый.)
 
   С ... Квартира. Одна из моих, С машу Я рукой в сторону квартиры Коно-
беевых (по ходу коридора). С Тоже моя! Да, брат. Сейчас другие  времена,
можно иметь много квартир!..
 
   Я привираю не из хвастовства в этих длинныхРдлинных коридорах. Я при-
вираю, потому что Я С Кот в сапогах, показывающий весь  коридорный  мир,
принадлежащий сеньору. Потому что мое С значит Венино. Квартиры, друзья,
коридор и все мои окна, и в окнах мое приватизированное небо С все наше,
Веня. Я готов, впрочем, днем позже раздарить весь этот мир  людям,  кому
ни попадя, С Я хотел бы раздавать и дарить. Счастлив. Душа поет. Шаг уп-
руг (как у милиционера перед разгоном толпы, шутка, шутка, Веня!).
 
   С Почему мы не зайдем? С робко спрашивает мой  брат,  оглядываясь  на
квартиру Конобеевых.
 
   С Зайдем, Веня. Мы зайдем. Но попозже!.. Сейчас нам следует навестить
еще одних моих друзей.
 
   Венедикт Петрович тихо тускнеет (ему  хватило  застольЯ  художников).
Ему непросто, ему напряженно среди шумного люда С Я это понимаю. Но Я не
могу отказать себе в удовольствии зайти на новоселье к Курнеевым  и  там
откушать (а заодно найти там Зинаиду).
 
   Объясняю: так или иначе, Веня, день долгий, нам с тобой надо же гдеР-
то капитально поесть. У художников было много бутылок, но  немного  еды,
мелки тарелки. (Да и засидетьсЯ за тарелкой творцы нам не дали.)
 
   С ... Надо, надо зайти. На пятом этаже. Иначе они обидятся,  Веня!  С
смеюсь Я.
 
   С Обидятся?
 
   С новосельем Курнеевых (с их сытным столом) Я простоРнапросто заранее
совместил, назначив художникам именно эту субботу, день в  день,  почему
бы и нет? њто дает теперь мне и моему брату Вене гулять широко, из  зас-
тольЯ в застолье.
 
   Курнеевы позвали Зинаиду, Анастасию, позвали Акулова, Замятова,  зас-
толье человек двадцать, когда Я вошел, все двадцать уже жевали. Курнеевы
щедры и стол хорош, ешьте, пейте, нас не  убудет!  С  но,  завидев  менЯ
(бомж), мадам Вера слегка скривила рот. Не любит она таких мужчин. Одна-
ко же себЯ пересилила. Умница. Улыбается. Люблю таких  женщин.  Я  ведь,
если честно, приглашен на новоселье не был,  да  и  незваный  пришел  не
один, с Веней С а мадам, уж разумеется, коеРчто слышала о нем, о  посто-
янном обитателе психушки.
   27
 
Шепотком Вера все же спрашивает у сидящей неподалеку 
Зинаиды С тот ли брат? или у него (у меня) их 
несколько?.. Зинаида вместо ответа хохочет, лицо 
багровое С уже несколько раз приложилась к винцу. Я 
накладываю Вене красной рыбы. Хорошо накладываю и себе. 
После чего в первую же паузу встаю и вторгаюсь с тостом: 
внимание!.. Мой бокал полон вином. Мой рот полон 
энергичных слов. 
 
   С ... Все эти люди вокруг, Веня, С мои друзья! Их радость С  моЯ  ра-
дость, их новоселье С мое торжество!..
 
   Венедикт Петрович робеет; едва скользнул взглядом по красным физионо-
миям.
 
   С Выше бокалы! Мой тост, господа,  обращен  непосредственно  к  моему
брату, его день сегодня, его час. День Венедикта Петровича С мы все соб-
рались здесь выпить за него и (пауза)... за новоселье! За новоселье и за
него!
 
   Им казалось, что Я слегка шучу, бомжовые приколы Петровича С и  тогда
Я обобщил:
 
   С За перемены, господа!
 
   Перемены, ничего другого Я ведь и не мог обещать Курнеевым С перемены
и, пожалуй, новую грандиозную волну успехов, удач, потрясений, да, да, а
Я, это известно, умею увидеть вперед и чувствовать вперед.  (Особенно  с
выпивкой, с бокалом в руке.) Будущее само набегает на меня, господа, мне
только не поленитьсЯ С прочесть!
 
   Ради Курнеева и его жены Веры Я зрел  теперь  сквозь  десятилетия,  Я
раздвигал зябкие кусты прогнозов, а с ними заодно и горы, а если горы не
двигались, Я спешно и не чинясь сам шел к горам шагами нежмотистого про-
рока, Я взбиралсЯ наверх, Я далеко видел С и как же  эти  люди  слушали!
Где еще, кроме российской общаги, есть столь затаившаясЯ  склонность,  а
то и жажда (склонность С слабенькое словцо), жажда  к  тревожным  проро-
чествам, к восторженноРчестной и вдохновенной моей ахинее?!  С  Всех  до
единого, всех их тотчас разобрало, ах, как он сказал, ах, Петрович,  ух,
этот Петрович, писатель!.. После экспромта (и после вскриков  одобрения)
Я просто обязан был приложитьсЯ к бокалу водки, и ведь как пошла!
 
   Все пили взволнованные, даже мадам Вера подобрела. Женщина милая,  но
вот бонтонная. Держит расстояние. Когда мадам (поблагодарить) подошла ко
мне, от нее заструились легчайшие духи; одежда,  тонкое  белье  источали
тепло ухоженного тела. Вера улыбалась: она мерцала, как законченнаЯ  но-
велла. В похвалу за мою речь, чуть круче склонившись, спросила, взял  ли
Я себе холодца? С очень сегоднЯ вкусен, люди хвалят! А как на мой взгляд
ее расширившаясЯ квартира С эти большие и светлые, эти три соединившиесЯ
комнаты?!.
 
   Мне (гад) захотелось ее смутить, и, приманив еще ближе, Я  сказал  на
ушко шепотом С мол, ах, эти ее три комнаты. Сколько места! Я все  думаю,
не оставить ли здесь на ночь моего брата Венедикта Петровича С  его  от-
пустили на сутки...
 
   Она и глазом не моргнула. Умеет.
 
   С Пожалуйста.
 
   Мол, Курнеевы всегда на высоте, милейший! (Понимала, что шучу.)
 
   Но Я продолжал С Венедикт Петрович отпущен лишь на одну ночь. Так что
ночлег, теплоеРто место Я ему устрою, вопроса нет, но вот с кем  бы  ему
переспать, как вы думаете? Врач посоветовал. С женщиной, желательно  не-
замужней. Должно пойти ему на пользу. Врач сказал, что брата это  должно
здорово встряхнуть...
 
   Мадам Вера посмотрела мне глаза в глаза, у нее хороший взгляд.  (Нра-
вилась мне.) Кругом нас застольно шумели, кричали, даже вопили,  переби-
ваЯ тостами друг друга.
 
   С Ваш брат красив. С Мадам призадумалась. Не спеша  потрогав  пальцем
тонкую свою переносицу, она спокойно ответила, что проблема длЯ нее  но-
ва. Женщины не мятные леденцы, и, как брат, Я должен бы лучше знать вку-
сы Венедикта Петровича.
 
   С Он красив. Давайте Я положу ему еще рыбы. С И улыбнулась; ничем  не
проймешь.
 
   Сам Курнеев, Петр Алексеевич, во главе стола, С сытые  щеки,  высокие
залысины. Потолстел. Давненько он не пил у менЯ чаю, кофе.
 
   Бывший конструктор, робея, поРпрежнему заискивает перед общагой. (Да-
же ходит на субботники, честно, через раз.) И вот ведь новоселье  устро-
ил, надо чтить: с мелкотой этажной особенно следует ладить и жить в  ми-
ре, иначе тебе зальют потолки, наблюют возле порога.  Общажному  демосу,
как и всяким богам, времЯ от времени следует бросить (поставить) на стол
бражную гекатомбу, пейте; именно, именно так, не брать у них,  не  клян-
чить С богам надо давать.
 
   С ... Песню! Ну, песню, что ли?! С говорит Петр  Алексеевич  Курнеев,
поРхозяйски то ли их всех упрашивая, то ли им велЯ (надо вовремЯ дать им
петь).
 
   А ВенЯ ел. Молодец. СедаЯ голова увлеченно склонилась к тарелке  и  к
бокалу (с минералкой), который он крепко, не разбить, удерживает  в  ру-
ках.
 
   Не пьян, но хорош, Я выбралсЯ изРза стола, обход по  квартире.  Прой-
тись да посмотреть,  оценить,  складно  ли  две  комнаты  соединились  с
третьей (прикупленной Петром Алексеевичем и Верой у когоРто).
 
   Разделяла стена С ага, теперь дверь. Пробили Курнеевы (проткнули ли),
как водится, ломом эту нейтральную стену, чтобы застолбить?..  Вряд  ли.
Вряд ли сами. Но лом торчал С лом торчааРал, тоже ведь под ритуал затея!
Попросили бывалого общажника, и тот принес на  плече  ржавый  ритуальный
лом, ударом  пробил  (в  прикупленную  комнату)  стену  насквозь,  ломом
девственность С наРаааша! И тут же, на рысях, чохом  заплатили  Курнеевы
за комнату, за ее ремонт и за местную (чтоб денежка капнула демосу)  ре-
монтную бригаду. Молодцы!
 
   Я расслышу запах проломленной стены уже на ходу, из коридора. Случай-
ный да