р, утонченные ноздри приживала, когда мне уже под шестьдесят,  за-
чем этот нюх? (њтобы навеки заделать менЯ сторожем?) Стоп...  Я  сообра-
зил, что стою на переходе из двух комнат в третью. Как раз в  прорублен-
ных дверях. Когда не было дверного проема, здесь (на уровне  моих  глаз)
торчал лом, пробивший стенную перегородку насквозь С ржавый иероглиф.  Я
видел этот лом, повисший в воздухе, как видят иногда зигзаг молнии, хотЯ
она погасла.
 
   За столом любимый общажный спор: почему живем так скудно и бедно, ес-
ли такаЯ богатая, можно сказать, чудовищно  богатаЯ  страна.  Старенький
вопросец, Василий Замятов уже встал, чтобы всех перекричать С  на  вилке
огурец, Замятов Явно не успел закусить и орет на нас (прораб  на  строй-
ке):
 
   С ... Надо работать! РаРбоРтаРаать!
 
   Так кричал, что Я даже не видел, были ли  у  Замятова  руки  и  ноги.
Только рот. И огурец на вилке.
 
   И вдруг Зинаида стопку с водкой к небу и весело кричит:
 
   С ... Мужик должен все времЯ пиРиить!
 
   Кричит звонче:
 
   С Вино! њай! Кофе! Водку помаленьку! Пиво! Мужик без дела и  питьЯ  С
свихивается. њто угодно, но пиРиРиить!
 
   Все в восторге, подхватывают С  пить,  ах,  как  важно!  Пить,  чтобы
жить!.. С Орут, вопят, воздаваЯ должное здравому женскому уму, ура, жен-
щине! ура!.. Какой дикий ор. Они чокаются: пьем, все пьем!..
   28
 
Даже Венедикт Петрович чтоРто призывное уловил: он 
пристально смотрит на Зинаиду, подсознательное 
сработало, и ВенЯ (ребенок), почмокав губами, делает 
горлом глотательные движения: пьет, сосет грудь. 
 
   Я принимаю решение: пора. Попили, поели, пора и честь знать.
 
   Делаю знак Зинаиде: а что, дорогая, если минут на пять мы отсюда  уй-
дем, а? И чтоб ей совсем понятно, махнул рукой С мол, на выход!..
 
   Выходит с улыбкой. Женщина! Она идет за мной,  принаряженная,  жилис-
тая, пахнущаЯ столетними гиацинтами, и как же звучно ставит она  ногу  к
ноге в модных своих туфлях. (Да и коридор здесь гулок.)  Я  сбавил  шаг,
пьян, а Зинаида вышагивает рядом, высоко держа голову. Она с мужчиной.
 
   К тому же сегоднЯ ей телефон поставили. Приятно. Гордость за удавшую-
сЯ жизнь. Новенький неспаренный аппарат.  (ДуховнаЯ  обновка.)  Но  едва
приходим к ней, Я уже с порога, быстроРбыстро сбиваю с нее внешнюю  гор-
деливость и эту вечную женскую спесь. Говорю С  ты  ведь,  Зинаида,  мне
жить помогаешь, а значит, должна помочь Вене , год за годом в  больнице,
ты же сама ему сочувствовала! А вот и помоги, говорю, человеку по малос-
ти. Да нет, не сошел Я с ума! Я пьян, но вовсе не спятил. Пожалей бедно-
го. Ему, Зина, уже завтра опять возвращатьсЯ в больничные стены...
 
   С Ему нужна женщина. Врач сказал. И ты, Зина, тоже  это  понимаешь...
Ты обещала.
 
   С Я не обещала, С твердит.
 
   С Обещала.
 
   С Если обещала, то за рюмкой и только шутейно.
 
   С Вот шутейно и сделай.
 
   Я еще на нее нажал, надавил С ответь: тебе жаль его  или  нет?..  Она
кивала: жаль, жаль. А вот уже и слезы. њего это?  С  спрашиваю.  Зинаида
всхлипывает, плачет С мол, как же ты так. Мол, она этого никак не  суме-
ет, не сможет; да, да, помогать дело святое, но такимРто образом и  ведь
с твоим братом!..
 
   Глупости! С говорю. Именно с братом. Именно с моим братом, зачем мне,
чтоб ты была с братом дяди Коли?.. С моим братом все равно что со мной.
 
   Она кивает. (Жалостливая: Я же знаю!) И плачет. Ну,  пожалуйста,  ну,
Петрович... Но Я суров: ты обещала. (њестно признаться, Я не помню, что-
бы она обещала. Но Я пьян и настаиваю на своем.) Зинаида не в силах  от-
ветить С ни да, ни нет, побаиваетсЯ меня.
 
   Но вот, всхлипывая, привстала и начала медленно стелить постель;  по-
душку сняла, одеяло скатывает. Я спохватился. Ах, эта женщина. Ах, Зина-
ида. (ВеличиЯ или покорности, чего тут больше?)  Ладно,  говорю,  отста-
вить!.. Стоит, прижала подушку к груди. Старая, принарядившаясЯ баба.
 
   Застыла в глуповатом остолбенении. СтатуЯ в парке, не женщина с  вес-
лом, а баба с подушкой. На века.
 
   С Отставить, С Я повторил. С Сядь. Сиди спокойно и слушай...
 
   С просьбой Я, разумеется, перегнул, но это входило в  пьяный  и  нес-
колько неожиданный (длЯ менЯ самого) замысел. Ведь психология. Тонкость.
Я, видно, научилсЯ этому пируэту у Ловянникова. (Тоже хочу в  ХХI  век.)
Скажи Я ей сразу, попроси поРдоброму и честно, мол, сходиРка за  подруж-
кой, за Асей Игоревной (за той самой, за улыбчивой, с которой вместе на-
вещали менЯ в психушке), слетай и кликни, мол, ее длЯ Вени. На часокРдва
позови, С скажи Я так, Зинаида бы возмутилась. Она бы плюнула мне в  ро-
жу.
 
   Могла бы и ударить. Она бы вопила, что она не  сводня!  Наверняка  не
пошла бы звать С и мне час за часом, полднЯ пришлось бы уламывать и уле-
щивать. Пришлось бы, разумеется, и поспать с ней. (Может, еще и  с  Асей
Игоревной. Помню ласточку.) А тут никаких уговоров С уже результат!  Зи-
наида согласилась: за десять минут созрела. За суровых, по  правде  ска-
зать, десять минут.
 
   Дело сговорено, С Я, говорит, сейчас. Я, говорит, мигом за Асей...
 
   С Да позвони ей, С говорю. С У тебЯ же теперь телефон.
 
   Даже рот разинула:
 
   С Откуда ты знаешь?!
 
   Смеюсь С Я, мол, мыслечтец. Да и загадка невелика. Звони.
 
   Но звонить Зинаида не стала, тоже психология, свой  телефон  длЯ  нее
еще слишком тонкаЯ штучка. Интимен. Да ведь и тема деликатна. Она,  мол,
не способна говорить с  Асей  о  такой  просьбе  в  присутствии  когоРто
третьего. (Это Я С третий!) Сейчас... Мигом... и побежала.
 
   Вернулись вдвоем. Здрасте, здрасте, давненько не виделись. У Аси Иго-
ревны тоже гиацинты, но какие! С потоньше, посвежее.  Затейница,  хорошо
пахнет! Однако вот в лице у Аси Игоревны нет прежней ее веселой  наглин-
ки, нет стиля, а взамен этакаЯ философскаЯ задумчивость С с чего бы?
 
   Вошел Веня, вернулсЯ из застолья. (Его сюда проводили, Я оставил  но-
мер Зинаидиной квартиры.) Сел ВенЯ тихо и сидит. Счастливый. Ну,  говорю
женщинам, смотрите на него С не жалко? одинокий и тихий, и красивый  ка-
кой, не жаль вам его С ведь двадцать лет в больничных стенах!
 
   Венедикт Петрович, счастливый, кивает. Просиял лицом С да,  двадцать,
это верно, в этом году ровно двадцать...
 
   Зинаида поманила менЯ пальцем, чтобы Я подошел к  ней  ближе,  шуршит
мне на ухо (не могу разобрать, что). Мямлит. Шепчет.
 
   С њто еще такое? С говорю. ШепчущаЯ Зинаида вроде как обещает Асю, но
всЮ какиеРто слова, слова, слова, скользкие, как уж в воде. Я рассердил-
ся. Говорю, сейчас с Веней уйдем, хлопнем дверью.
 
   Тут только милейшаЯ АсЯ Игоревна заулыбалась наконец своей  фамильной
улыбкой. Мол, так и быть: вот она Я.
 
   Я шагнул к ней. Спрашиваю просто и прямо. (Но негромко.)
 
   С А справишься?
 
   С Не волнуйся.
 
   С Ой ли?
 
   Улыбается.
 
   С Да ты не улыбайся. С Я сделал голос строже. С Ты отвечай. Тут  дело
душевное, дело совестливое. Тут тебе не просто на спинке лежать, руки за
голову.
 
   Она длЯ убедительности провела Языком по губкам своим тудаРсюда. Миг-
нула. Отвечает спокойно:
 
   С Все умеем.
 
   И тут же АсЯ Игоревна поворачивает разговор С мол,  игры  в  сторону,
мужчина должен ценить взаимовыручку и тем более женскую доброту. Я  дол-
жен буду сводить ее, Асю, в ресторан. (Именно Я. И в ближайшие дни.)
 
   Я колеблюсь.
 
   С ... Да ты знаешь ли, подруга, какие нынче там цены?!
 
   С НоРно, Петрович. Не жмись.
 
   С А ты не жлобься!
 
   ВмешиваетсЯ Зинаида (испугалась): торопливо мигает мне С мол,  согла-
шайсЯ с Асей Игоревной на ресторан и на что угодно, мол,  она,  Зинаида,
сейчас с деньгами, она поможет. СколькоРто поможет.
 
   Но Я не уступаю. Торг значит торг С что значит (во  что  оценивается)
ее деликатное сколькоРто?
 
   С Зина. У твоей подруги нет сердца.
 
   АсЯ Игоревна вопит:
 
   С А твоему брату нужно мое сердце?!
 
   Зинаида вновь спешно встревает С ладно, ладно, она, Зинаида,  добавит
больше. Она все добавит и все оплатит, соглашайся!..
 
   Мы пререкаемся, и только Веня, ангел, улыбаетсЯ С что Веня?  что  та-
кое? С все трое, словно вспомнив, мы обернулись к нему. ВенЯ  робко  от-
кашлялся.
   29
 
Робко (но ведь ему интересно) Венедикт Петрович 
спрашивает меня: неужели и эта квартира тоже твоя? и 
может ли в таком случае он, мой брат, здесь полежать, 
если устал? он ведь привык к больничной койке С в 
больнице нетРнет и приляжешь. Очень кстати спросил. Глас 
свыше. Разумеется, Веня, можешь прилечь. Можешь 
раздеться: ложись. Ложись и отдохни! Здесь все мое. (А 
значит, и твое, Веня.) 
 
   С ... В хороший ресторан. Не во вьетнамский, С торопитсЯ АсЯ  Игорев-
на.
 
   Но Я только машу рукой: там посмотрим! Жлобы.  њто  делает  с  людьми
возраст.
 
   Знак Зинаиде. Я и она, мы уходим, оставляЯ молодых наедине.  Таинство
С всегда тайна.
 
   В длинном общажном коридоре, едва за угол, Зинаида начинает пахнуть в
мою сторону гиацинтами неопределенного возраста. Стучит модными  туфлями
по полу и голову несет гордо. Она стала обрастать жирком, но  все  равно
главное в ней С костяк. Добра, но костиста, не могу,  не  лежит  сердце.
Слишком светло в коридорных окнах.
 
   С Может, прогуляемся? С робко предлагает Зинаида.
 
   Думает о ласках Аси Игоревны (возможно, уже начались) и в  параллель,
разумеется, о нас.
 
   Но менЯ заворачивает в сторону новосельЯ и длящейсЯ там выпивки.
 
   С Нет, Зина, С говорю ей. С Мы возвращаемся.  Мы  идем  к  Курнеевым.
Мужчина должен все времЯ пить. Не ты ли изрекала за столом?
 
   С Я не имела в виду одну только водку.
 
   С Разве?
 
   Вхожу и С тут же крик:
 
   С О! О!.. ПетрооРович!
 
   Здесь, у Курнеевых, еще переживают, помнят и даже  переповторяют  мой
тост о переменах и о потрясениях С о полосе грядущих удач  и  о  суровой
уникальности нашего общажного человека. (Я уж забыл, помню  только,  что
разобрало, что разгорячилсЯ С не ради них, ради Вени.)
 
   С Выпьем, Петрович, за нас! за всех нас! С кричит Замятов,  чокается,
с полнэяяяВ Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц њ Ш Щ Ъ Ы Ь Э Ю Я  а
б в г д е ж з ‚ ї к л м н о п € ‰ Љ ‹ Њ Ќ Ћ Џ „ ‘ ’ “ ” • – — А Б В Г  Д
Е Ж З И Й К Л Н эяяяО П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Ъ Ы Ь Э Ю Я а б в г д е ж  з
и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ ъ ы ь э ю я
  ыми стопками, с бокалами 
тянутсЯ ко мне и все остальные. За общажную жизнь! С 
орет многоликое краснорожее застолье. За времЯ перемен и 
за нашу неменяющуюсЯ уникальность! (Кричат, вопят, а Я в 
запоздалом недоумении С неужели Я изрекал эти 
залихватские, звонкие глупости? С ну, молодец!) њерез 
час, однако, надо забирать Веню. Не дольше. њаса им 
будет довольно. Не знаю, как там АсЯ Игоревна и ее 
таланты С важно, чтобы в радостный этот день ВенЯ побыл 
вместе с ней, побыл с женщиной: наедине с запахом ее 
гиацинтов. Мой вклад в терапию. 
 
   С Петрович!..
 
   С ПетроРоович, выпьем, друг ты наш этажный! (Многоэтажный! С шучу  Я.
Разумеется, выпьем.) С Акулов, Замятов и  басистый  Красавин,  повторяЯ,
вновь и вновь выкрикивают запомнившиесЯ слова, обрывки  моей  импровиза-
ции, так удачно подверставшейсЯ им под водку: да, да, за наше кончающее-
сЯ уникальное совместное бытие, за наш остров, за нашу погружающуюсЯ Ат-
лантиду, в этом суть перемен, как же ты умен, как ты прав, Петрович!  (В
словах Петровича они теперь каждый раз находят все больше смысла.) ОРоо,
Петрович! наш Петрович со словом  накоротке...  когда  говорил,  у  менЯ
сердце ухало, умеет, ах, как ты сказал, дорогой ты  наш,  сукин  ты  наш
сын!..
 
   Мне отчасти неловко (совестно?), что  взрослые  люди  столь  искренне
раскрылись и обнаружились: с какой страстью, с болью вжились они  в  по-
лупьяные мои слова! Никто нам лучше не сказал, Петрович! (Как  мало  вам
говорили.) С Им сейчас кажется, что наша,  то  бишь  их,  коридорноРзас-
тольнаЯ общажность и впрямь немыслимо высока, духовна и что именно здесь
и сейчас мы, то бишь они, последние в мире С  последние  из  людей,  кто
вместе. И кому дано некое последнее на земле общее счастье.  Пусть  даже
ни за что дано. Пусть случайно. (Пусть даже по ошибке.)  Но  ведь  дано,
это мы, это наша жизнь, и мы ее еще застали: мы успели!
 
   Однако менЯ уже раздражали мои же слова. И, как бывает ближе к  вече-
ру, на спаде, неприятно кольнуло, а ну как и впрямь это лучшее, что Я за
свою долгую жизнь им, то бишь нам, сказал.
 
   В первые минуты Венедикт Петрович огляделся. И фотографию  в  книжном
шкафу (Я поставил ее за стекло С мы маленькие, рядом отец  и  мама)  он,
конечно, заметил. Улыбнулся.
 
   С У тебЯ неплохаЯ мебель, С произнес он. Голос  тих.  Так  произносят
оставшиесЯ наконец наедине родственники.
 
   Мы вдвоем, так и есть. В квартире  Конобеевых.  Но  книги  Конобеевых
разглядывать Я долго не дал: у них со вкусом не ах. (Книги будут у Собо-
левых, потерпи, Веня.) њитать ВенЯ не читает, но ему, Я  думаю,  хочетсЯ
видеть Яркие корешки книг.
 
   С Пойдем на кухню, С предложил Я.
 
   С Подожди.
 
   ВенЯ рассматривал люстру в большой комнате (а Я только теперь ее  за-
метил).
 
   СветоноснаЯ стекляннаЯ раскоряка струила не только свет,  но  и  уют:
мерцающаЯ визитнаЯ карточка семейного угла и  какогоРникакого  достатка.
Скромны Конобеевы С скромно их жилье. Квартира обставлена на скорую  ру-
ку, Веня. Все некогда. Недосуг. У менЯ здесь скромно, ты  слышишь?..  Но
Венедикту Петровичу после больничных палат с кроватями в ряд, после про-
цедурных кабинетов и голых коридоров обыкновеннаЯ люстра казалась  прек-
расной частью прекрасного мира. Он не отрывал взгляда от играющих мелких
стекляшек. Он сел в кресло. Поза получилась длЯ него вдруг удобной, дав-
но желанной, он откинулся. Голова отдыхала на спинке кресла. Счастлив.
 
   С утра была проблема чистой майки, дать Вене, когда помоетсЯ (трусы Я
прикупил ему еще неделю назад). Майка как майка, молодежь  не  носит,  в
продаже нет, но мыРто привычны, так что Я бегал и бегал вдоль  лотков  у
метро, С купил. Белая, ослепительно чистая, могу Я  или  не  могу  майку
брату в подарок, не прихоть же, а вот пожалуй что и прихоть, хочу! С хо-
чу, чтоб завтра (послезавтра) разделсЯ в палате, и санитары про Веню,  а
этотРто у брата родного был, сразу, мол, видно. Не в честь и не в  лесть
их слова, в гробешнике Я их процеженные похвалы видел, а вот Вене в плюс
(мол, больной, за которым следят!). њерез ноские вещи внедряетсЯ в  бед-
ный Венин мозг моЯ редкаЯ о нем забота, через обновку. Маечки в детстве,
мама нам протягивала в банный день, мне пятьдесят пять,  Вене  пятьдесят
два, где же наши белые маечки, брат? С А в памяти они, сказал  Веня.  Он
их там нашел, и Я поверил, как в миф: мама была, банЯ была, рубашки при-
поминаю, а вот маечки мерцают в слишком глубокой глубине; не помню.
 
   Общажник, страж, и нюх уникальный на кв метры, мог бы наводом промыш-
лять, а вот чистого полотенца брату в шкафу не отыскал!..  Но  замер.  У
Конобеевых и с бельем скромно, не ах. њутко повел  ноздрями.  И  говорю:
ТВеня. Минутку!.. ЗахватимРка с собой коеРчтоУ, С и прямиком иду к  шка-
фу. њужой шкаф, что  там  ни  говори.  Как  Ясновидящий  вытаскиваю  ему
большое махровое и как раз белое полотенце, прямо изРпод горы  простыней
(тоже белых, вот что мешало). Белое под белым нашел.
 
 
Идем не спеша. 
 
   С Какой долгий коридор, С вздыхает Веня, уже устал.
 
   Смеюсь:
 
   С Но не длинней, чем жизнь, а, Веня?!
 
   Не отвечает, а коридор повернул и, спрямляЯсь, опять  рванул  вперед,
мы идем теперь в квартиру Соболевых (идем мыться).  55  и  52,  мы  идем
вместе, и коридоры безусловно не длиннее, чем жизнь. Коридоры  сходятся,
а, Веня? С ВенЯ только пожимает плечами, устал. (Интеллект не  включает-
ся.) Зато ему Явно нравитсЯ идти из моей квартиры опять в  мою.  Разбро-
санность жилых кв метров по этажам он понимает как своеобразный вид мое-
го, наконецРто, признаниЯ в мире, род богатства. Ах,  красота!  С  охает
(ахает) Венедикт Петрович С и это мы уже у Соболевых.
 
   И у них ВенЯ прежде всего отмечает домашние добротные  кресла.  Вене-
дикта Петровича тянет не просто повалятьсЯ в кресельных подушках, а чтоб
еще и торшер высокий С за спиной, карманное солнце С и чтоб мягко оттуда
ему светил, грел. Почувствовать (прочувствовать) через мягкий  свет  до-
машнее бытие. Да, говорю С квартира, тоже мой дом... располагайся, Вене-
дикт. В кресло и полистай книжонку. Какую захочешь и  полистай,  пока  Я
сварю поесть.
 
   Но он замер у полки, книги!.. Книги и краски  суперобложек,  Венедикт
Петрович не в силах протянуть руку, переплеты рябЯт ему в глаза  золотом
тиснения. (Он не читает, говорил мне его лечащий С  он  листает,  но  не
прочитывает.) њто ж: самое времЯ мне на кухню. Еще одно  ах:  ах,  какаЯ
плита у Соболевых! Врубить газ. Открыть воду...
 
   С Я сготовлю поесть, Веня.
 
   Молчит.
 
   С Веня. Ты можешь взять, потрогать книги С слышишь?
 
   Молчит. Перед тем, как на весь день отдать мне брата, лечащий врач  и
с ним вместе ХолинРВолин (стоял рядом) объясняли родственнику (мне)  как
и что, вплоть до подробностей. ТРемиссии как таковой сейчас  нет.  Вене-
дикт Петрович временами горько плачет...У С ТПонимаюУ, С кивал Я. В  за-
пас врач дал мне одноразовый шприц и темную ампулу на  серьезный  случай
(срыв, истерика). Дал и большую светлую таблетку на случай более легкий:
на случай слез и угрюмого упрямства. Затолкнуть в рот. ТНе понадобитсяУ,
С уверенно пообещал Я. Но ХолинРВолин еще раз  поостерег,  Венины  слезы
мне будут не в радость, а врач повторил,  что  таблетка  в  облатке,  не
горька, можно не запивать, а после таблетки слезы высыхают как в майский
ветер.С ТТаблетка надежна. Но учтите: может спровоцироватьсЯ дефекацияУ.
С ТПонимаю...У
 
   СлышалсЯ (через кухонные шумы) мелкий скребущийсЯ  звук,  поскреб:  Я
подумал, что за мышьи звуки? С подумал С и скорым шагом вернулсЯ в  гро-
мадный кабинет Соболевых. Мой седой, ссутулившийсЯ брат  вжал  голову  в
плечи, как провинившийсЯ школьник.
 
   С њто с тобой, Веня?
 
   Смущен. Молчит.
 
   С њто?.. С Но Я уже догадался: он обнаружил живопись. ЦелаЯ  полка  с
альбомами! Ближе других красовалсЯ одноухий ВанРГог, еще и подсолнухи на
суперобложке. Венедикт Петрович,  вероятно,  захотел  потрогать.  Однако
подсолнухи (альбом) были  за  стеклом,  и  ВенЯ  тихонько  скреб  стекло
пальцами, ногтями, попытка прикосновения.
 
   С НуРну, С сказал Я. С Глупости, Веня. Не надо тебе  это,  Веня,  за-
чем?..
 
   Я обнял его за плечо и повел к окнам. (Я пыталсЯ  вспомнить,  где,  в
какой из квартир Я оставил тот, немецкий альбом с двумЯ картинами Вени?)

   С Просторно здесь, а?
 
   С Очень! С восхитилсЯ Веня.
 
   В этой моей квартире настолько просторно, что можно ходить  взадРвпе-
ред и не чувствовать  достаточно  далеко  отнесенных  стен,  ходить,  не
чувствуЯ стен, а, Веня?..
 
   На кухне тем часом варилась картошка. Мы затеяли в шахматы. (Активный
контакт.) Меж одним ходом на доске и другим Я  возвращалсЯ  к  кастрюле,
пробовал, тыкал ножом, следя, чтобы картошка не переварилась (не набрала
внутрь воды, водяного безвкусиЯ С еще отец научил  когдаРто  меня,  Веню
тоже). ПартиЯ закончилась вничью (Я так хотел), картошка тоже была гото-
ва. Но когда, крупно порубив картофелины ножом, Я приступил к луку,  по-
рубил, помаслил и С готово! С позвал Веню, он не откликнулся. Я метнулсЯ
к брату: он спал. Лежал, свернувшись в кресле, поджав ноги.
 
   Венедикт Петрович спал, а Я слонялсЯ тудаРсюда по квартире с  улыбкой
и с легкой озабоченностью: спит!.. Было мало столь одностороннего,  сон-
ного его счастья; что за счастье без слов? Но и будить Веню Я не смел.
 
   Он проснулсЯ только к десяти вечера.
 
   С Хорошо у тебя! С были первые его слова, и Я, тоже  в  дреме,  мигом
скатилсЯ с соболевского дивана, встал.
 
   Мигом же разогрел на сковородке, и вот, обретенное время,