остели. 
Вокруг нас толькоРтолько кончившаясЯ брежневскаЯ эра и 
наступившаЯ новаЯ пора. Новые, во всяком случае свежие 
слова бубнит репродуктор. Свежа музыка. Мы на хорошо 
застланной постели, простынь не сбита, и легкую эту 
опрятность, с чистотой и с подогнанными краями, Я не то 
чтобы ценю, но, как той же свежести, ей радуюсь и ее 
помню (удерживаю в себе). У нас есть портвейн, дешевый, 
конечно; колбаса, хлеб и чай. И кипятильник, чтобы не 
бегать на кухню. Любовь в суровой общажной комнате, 
придаваЯ которой обновленное значение (значение любви С 
но и комнате тоже), Вероничка говорит: 
 
   С Никогда б не подумала, что в гадюшнике (в крыле К)  такое  со  мной
может быть!
 
   То есть такое хорошее С ей хорошо. ДлЯ нее уже значит и место.  Само-
обнаружение женщины, удивление женщины месту, в котором она себЯ  нашла,
С это как первое оседание ее переменчивой пыльцы на стенах  комнаты,  на
стекле окна, на подоконнике. И конечно, на постели, где опрятные просты-
ни. У самой женщины тоже, казалось, засверкали белизной хорошо подогнан-
ные уголки и в линию край. ВсЯ на своих семи холмах. БольшеглазаЯ худыш-
ка.
 
   Вероника читает вслух неизданное. (У нее все неизданное. Ни строки.)
 
 
 
   На лужах <...> пузыри С
 
 
 
   Веселые дети дождя.
 
 
 
   Коротка и полна мгновеньем
 
 
 
   ГениальнаЯ их жизнь...
 
 
 
   С помню, увы, приблизительно. Но зато отчетливо помню,  что  как  раз
закипала в стаканах (в граненых) вода под чай. Мельчайше вспененные, бе-
лые, а затем крупно взрывающиесЯ пузыри (с их мгновенной жизнью) образу-
ют чудо совпадения. Кипящий стих. Опершись на локоть, лежа,  не  отрываю
глаз от бурлящей воды, пока Вероничка не одергивает:
 
   С Стакан лопнет... Заваривай, Петрович!
 
   И учит менЯ самоварной мудрости:
 
   С њай надо заваривать в белом кипятке. Ты не знал?
 
   Звала, конечно, Петровичем С разница в двадцать  лет  (с  лишним)  не
шутка. МенЯ все теперь звали так. Старея, Я почти с удовольствием  утра-
тил, а затем и подзабыл свое имЯ (Напрасно! Самый раз длЯ поэтаРдекаден-
та! С смеялась Вероничка.)
 
   С Петрович. Позовем какРнибудь Свешниковых?
 
   Все хотела зазвать к нам на долгий, с конфетами,  чай  Свешниковых  С
молодую пару, что соседствовала, проживаЯ через две комнаты от нас.  По-
мимо сменяющих друг друга командировочных, в крыле  К  жили  также  люди
приезжие по найму: лимита . Готовые вкалывать где угодно (в  метрошахтах
по колено в воде), они теснятсЯ по двоеРтрое в комнате. (Со  слабой  на-
деждой на жилье.) Бедны. И слишком часто неоправданно злы. Прописки  нет
С и, стало быть (зато!), в этих коридорах их не найти. Затаились.  Угрю-
мые люди. Но Свешниковы С исключение, чудеснаЯ молодаЯ пара, так и  све-
тящаясЯ сиянием первой влюбленности и  доверчивости  (и  такого  легкого
земного счастья). С ребеночком. Они охотно разговаривают со мной. Улыба-
ются. А меж тем и над ними витает беда. И вина. Как Я  узнал  (поРтихому
сказали), они оба удрали с Волги, где жили и где провинились в маленьком
городишке. Она была там женой, и не чьейРто, а его  же  старшего  брата,
которого взяли в армию. Сошлась с младшим, когда прошел год. Жили скрыт-
но. Каждый час вместе С на тайном счастливом счету. Не дожидаясь возвра-
щениЯ старшего брата, дали деру. С пузом на седьмом месяце. Их устраива-
ет, что у них нет прописки. њто никто их не отыщет, не спросит.  ТриРче-
тыре года проживут, а там видно будет.
 
   С Позовем на чай Свешниковых, а?
 
   С Позовем. С Я был согласен. Такое светлое пятнышко на этаже, эта мо-
лодаЯ пара среди шатающихсЯ алкашей. Среди рож, среди изнуренных занудР-
работяг да еще привезенных откудаРто старух, их тещ, снующих по этажам и
хрипато ворчащих, чтобы скрыть попердывание на неровной лестничной  сту-
пеньке.
 
   С...ОттолкнутьсЯ от дна и начать всплывать! С был ее тост.  (Петрович
С как глинное дно? или песчаное?) Но Вероника не расслышала моего шутли-
воРсамолюбивого намека, торопилась чокнуться. Мы держим стаканы с  нашим
всегдашним портвейном, там уж на донышке, Я отставляю на минутку  стакан
и режу вареную колбасу (деликатесов  не  держим),  а  Вероника  торопит:
ТПетрович!.. Ну, давай же!У С беру наконец стакан. Тогда она свой стакан
отставляет, мой вновь забирает из моих рук С зачем? С а чтоб видеть,  не
отвлекаясь! С и смотрит глаза в глаза. Плачет. С таких, мол, минут  (по-
мимо счастливых постельных дел) и начинаешь ценить время, чтоРто  в  нем
отсчитывать, а чтоРто уже оставлять себе на память.
 
   Когда уходила, к ней пришла помочь собратьсЯ ее подружка  (тоже,  ка-
жется, поэтесса и тоже молодой демократический лидер) С пришла почемуРто
с цветами. Словно бы Вероника выписывалась наконец  из  больницы.  Цветы
отложила в сторону. Со мной  молчком.  Закусив  губу,  собирала  два  ее
платьишка, куртку и пару свежих ночных рубашек. Еще и мятый платок С она
пыталась платок зачемРто завязать узлом; потом стала заворачивать в  бу-
магу. Да, погодите, говорю Я, С платок уложите на куртку! а в бумагу за-
вернитеРка лучше свои цветы, заберите, не мне же вы их принесли, хорошие
еще гвоздики, не все оборваны. Тут она на менЯ как окрысилась.  А  Веро-
ничка сидит на стуле, обхватив голову, раскачиваетсЯ и воет:
 
   С УуРуу...УуСууу...
 
   Я смотрю, как ее подружка швыряет в сумку тряпку за  тряпкой,  молчу,
думаю, не забрали бы мою машинку! (Вероничка привыкла  на  ней  печатать
стихи.) Машинка С моЯ всегдашняЯ (первая) мысль при переменах.  Не  вижу
ее. Где?.. Разволновался, а вспомнить где не могу, полез в собранный ими
картонный Ящик (было не нужно, лишнее С но получилось  машинально,  руки
сами искали!). Магазинный Ящик изРпод печенья, который они собрали,  уже
почти увязываЯ веревкой. Полез С а там, внутри, чтоРто упало.
 
   С Ну вот! С вскрикнула подружка. (Обаятельная, но все нервничала.) Но
Я там не разбил, только загремело, упало,  хрусталь.  Вероничка  купила,
ваза (принесла, помню, сказала С под цветы).
 
   Тут Вероничка говорит (со смехом вдруг) С отерла слезы  рукавом,  пе-
рестала раскачиваться, как убивающаясЯ интеллектуалка, и кричит:
 
   С Правильно. Правильно, Петрович! Давай, давай сюда С там вина бутыл-
ка. А хрусталь ерунда, не настоящий! Вино давай...
 
   С Нет там вина. Хрусталь только, С говорю.
 
   С Есть, есть. Ищи поглубже.
 
   Я нашел, стал откупоривать припасенную бутылку.  Подружка  уж  заодно
вынула небольшой тот хрустальный вазон. (Вероника велела С  вынь,  вынь,
пусть нашему старенькому Петровичу останетсЯ как память.) Налила в вазон
воды, поставила гвоздики, еще не все оборваны, а Я стал выкладывать кол-
басу и хлеб; сыра не было, сыр так хорош к вину. Я и  подружкаРпоэтесса,
мы оба напоследок накрывали стол, а Вероничка умывалась в  ванной.  Умы-
лась, навела на лице порядок. ТЯ только чутьУ. Лицо, мол,  не  будет  ни
слишком намазанным, ни нарисованным, не волнуйся.
 
 
За прощальным столом смеялись, Вероника мило шутила: она 
все, все, все понимает С Я, мол, положил глаз на ее 
подружкуРпоэтессу, новизну любит всякий художник! А, 
мол, она, Вероника, уже поняла, что ей дана отставка. 
Все, все, все поняла, но дружбы ради позволяет поэтессе 
(кстати, Петрович, она очень талантлива) прийти ко мне, 
нетРнет, Вероника сама ее приведет в следующий раз, если 
уж Я так сильно хочу! С обычный и милый вздор, треп 
женщины, когда она без ссоры уходит. И когда она на 
волне перемен. (Когда ее призвали!) А волна, 
подхватившаЯ Веронику, уже вздымалась С там и тут 
нарождавшаясЯ, скораЯ и поначалу мощнаЯ волна демократов 
первого призыва. 
 
   И теперь Вероника занималась чемРто важным и нужным.  њеловек  обяза-
тельно занимаетсЯ чемРто важным, если он наверху. Я тотчас разлюбил  ее.
Возможно, потому, что Я не умею дышать тем высокогорным воздухом. (Пото-
му, что она ушла, а Я вслед не захотел.) Очень даже  хорошо  представляю
этот неминуемый наш семейный гротеск. Квартира. Наша квартира. И телефон
беспрерывно. А сколько  дел!  (Два  рьяных  демократа.)  Вероника  ходит
взадРвперед, говорит, жестикулирует, улыбаетсЯ С  все  правильно,  умно,
замечательно С она собирает ужин, хлеб режет, по телефону  откровеннича-
ет. Все замечательно, а Я смотрю на нее и ловлю себЯ на том, что Я ее не
хочу: ни в одном глазу. И такаЯ смешнаЯ времЯ от времени мыслишка С  за-
чем это Я буду сейчас ее, Веронику, раздевать? или ложитьсЯ  в  постель?
как только представлю, что Я снимаю свои разбитые  ботинки  С  и  (тихо)
подпихиваю их в незаметный угол под кровать, менЯ  одолевает  смех.  Мне
хочетсЯ самому там остаться. Под кроватью. Где ботинки. Лежать и  оттуда
этак ее к себе в закуток подзывать, подпольный, мол, Я: ТАу?.. Ау?..У  С
а она пусть себе там в постели лежит и недоуменно спрашивает:
 
   С Где ты?.. В чем дело?
 
   А Я и объяснять бы ей не захотел С в чем. Да в том именно, что Я  лю-
бил ее только в ту пору (О ту пору, как говаривали наши  предки),  когда
она была никому не нужнаЯ пьянчужка и, знай, скатывалась вниз С  ниже  и
ниже, в смрадный мой закуток.
 
   Как бы итожащий обмен взглядами на социумном перекрестке. И  С  пошли
дальше. Разлюбив ее, Я тотчас перестал давать ей мои слова,  мое  сущее,
менЯ самого, а она (именно что в ответ) перестала давать мне, С  Я  даже
усмехнулсЯ получавшейсЯ двусмысленности, так простецки  претендующей  на
правду наших отношений (и знаково, дашь на дашь, ее выражающей). На  со-
циумном перекрестке нас разделило большее, чем расстояние от  района  до
района (где ее уже выбирали в представители), большее, чем от города  до
города. Страна С вот слово, которое подходит. Ей был уже не нужен ни  Я,
ни мой щадящий душу портвейн. Были в разных  странах.  Могли  позвонить.
Могли встретиться. Мы могли вяло переспать, соблюдаЯ условную верность и
инерцию. Отношение исчерпалось. И если бы Я все еще навязчиво разговари-
вал с ней по телефону, нетРнет встречался, видел ее или  даже  спал,  то
все равно не с ней (не с Вероникой, хотЯ бы и слышал щекой ее  дыхание),
а с памятью о ней, с остаточным образом, с ее фантомом С как  иногда  мы
встречаемся, говорим, спим с женщиной, котораЯ год как умерла.
 
   Когда были вместе, она случаем проговорилась: написала, мол, стихи  о
краткой любви на дне. Изящные верлибры, схожие стилистикой  и  формой  с
Японскими пятиР и трехстишиями. Обрусевшие танки , говорила она с  улыб-
кой. ДлЯ Вероники дно, сколь ни выкручивайсЯ в поэтическом  слове,  было
теперь Ямой, С Яма, а вовсе не ее прежний старенький  экзистенциональный
образ дна и сна. Несуетный и чуть сонный, ты лежишь на  дне  водоема,  в
голубой воде и на песчаном дне, а верхом воды, то есть поверху, плывут и
плывут крупные и мелкие кучки. СомнительнаЯ поэзия, но зримо.
 
 
 
   Болит голова, болит душа,
 
 
 
   <не помню...>
 
 
 
   Но выражен звук,
 
 
 
   Но падают капли,
 
 
 
   С нет, не помню. Поэтесса и общественный деятель Вероника  Васильевна
А. никак не могла теперь сделатьсЯ длЯ менЯ просто  Вероничкой.  Я  знал
(уже не от нее, а слухами), что  ей  дали  квартиру,  демократический  и
честный начальничек в районном отделе культуры, чтоРто скромное  и  дос-
тойное С Я был рад за нее. Рад за культуру. Рад и за квартиру. Восприни-
малось как жизнь. Вроде как надо же чтоРто и нам переполучить за  двуде-
сятилетние страдания. Вроде как все  мы  суть  брежневские  инвалиды,  и
сколько же еще ютитьсЯ молодой женщине в  крохотной  квартирке  со  ста-
ренькими родителями!
 
   Помню один из плакатов, призывавший за нее голосовать (в новом районе
Москвы), ее эффектный портрет и  чьяРто  грязнаЯ  подпись  куском  угля:
блядь... С Изошел желчью (возможно,  по  подсказке);  мог  прослышать  и
знать о ее былом пьянстве и об общажной кровати,  о  курчавом  пепельном
хохолке. Но мог и не знать. Просто злоба. Однако вряд ли все  это  могло
теперь догнать ее вслед. А спустЯ времЯ и  уже  после  выборов  Вероника
вдруг вновь появилась в нашей многоквартирной общаге. Появилась всего на
пять минут, нервничала, С пометалась по этажам, менЯ не нашла (Я уже пас
квартиры на северной стороне). Не имеЯ времени, она оставила мне записку
у вахтера С очень, очень прошу, просила прийти к ней, на  ее  работу  (а
почему бы не домой? и вообще, почему написано дрожащей  рукой?..  Я  все
пошучивал: глянул, нет  ли  слез  капнувших,  не  было).  Я  не  отнессЯ
всерьез.
 
   Но отправился. Подровнял усы. Еще раз осмотрел  ботинки  (мое  слабое
место). Однако день у Вероники Васильевны оказалсЯ неприемный.  Я  самую
чуть не перехватил ее. Красивая. В платье и в жакете, стройная, с  худо-
бой. (њто, вероятно, подчеркнуто контрастировало с райкомовскими шишками
недавних времен из этого же кабинета.) Мужчина шел рядом с  ней,  горячо
клял коррумпированность начальства С  мол,  обманут  вас,  Вероника  Ва-
сильевна, вот увидите. Я расслышал, как Вероника нервно и коротко броси-
ла: ТПусть. Это еще не удар!..У С и улыбнулась в сторону.  (Но  не  мне.
МенЯ она не видела. Я толькоРтолько поднялсЯ по лестнице. Я  весь  запы-
хался. А реплика, между тем, была моя.)
 
   Горячечный разговор Вероники (с кемРто из к ней пришедших)  доносилсЯ
теперь из ее кабинета. Они говорили о справедливости, котораЯ запаздыва-
ет. СудЯ по отдельным их громким словам, Вероника и эти люди, что с ней,
опять хотели (уже в который раз) переделать мир.  Бог  в  помощь,  вдруг
удастся?!. В предприемной тем часом сидели дохлые старцы. Дохлые, хилые,
жалующиеся, но пробивные. Монстры. Сорный люд из числа типичных московс-
ких попрошаек жалостноРнаглого вида С чего они хотели от  ответственного
по культуре С денег? Зато мне понравились огромные старые кожаные  крес-
ла, которые ожидаючи (пока переделают мир) вновь величественно  застыли.
Индия. Спящие слоны.
   14
 
Веронику стерегли два ее секретаря. Один юн, льняные 
волосы и лицо ангела, Я к нему не захотел. Уж очень 
чист. С ним не поладить. Второй оказалсЯ карлик (пока он 
сидел за столом, было не так заметно) С карлик со 
скорбными глазами и фамилией Виссарионов. Он тут же 
отфутболил меня, поскольку Я пришел Тпо личномуУ. 
Никаких личных вопросов. ДлЯ личных С пятница. Но 
говорил карлик приятно, самолюбиЯ не задевал С и Я 
тотчас расположилсЯ к нему. Я охотно кивнул на 
собственный промах: мол, как это Я не угадал (забыл!) 
приемный Вероникин день?.. Виссарионов уже шел обедать, 
Я потащилсЯ за ним (мог же и Я захотеть поесть!). В 
обычной столовке съели мы с ним по отвратному борщу, по 
котлете. Ему хотелось пива, но Я его смущал. Переборов 
условность, Виссарионов пивко все же взял, чем еще 
больше мне понравился. Я взял тоже (хотЯ уже опасливо 
прикидывал, сколько там у менЯ шелестит в кармане). Я 
сел рядом и спросил С под пиво С как бы узнать новый 
нынешний адресок Вероники Васильевны? мол, ждать пятницу 
сил нет! С на что печальноглазый карлик опять ответил 
отказом, но опять же дружелюбно. Мол, такова служба. 
Если посетитель (или проситель) пойдет валом к Веронике 
Васильевне домой, что ж за жизнь у нее будет С разве не 
так? 
 
   И Я опять кивнул С так.
 
   С Мы были с ней дружны. Да вот следы потерялись! С осторожно  настаи-
вал Я. Но тут карлик разглядел мои ботинки. Пауза. Он, правда,  попросил
назваться, но моЯ фамилиЯ ему не говорила. Карлик  вежливо  промямлил  С
мол, Вероника Васильевна вас, кажется, упоминала.
 
   С В связи с чем?
 
   С В связи с чем С не помню.
 
   И не дал адреса. Приободрил С да не смущайтесь! И приходите  на  при-
ем... Я согласился: разумно! Не мог же Я ему прямо сказать, что  не  она
мне нужна С Я ей.
 
   После пива Я уже не хотел подниматьсЯ к тем  огромным  и  в  прохладе
застывшим (спящие слоны) кожаным креслам. Иссяк. ПустьРка сама менЯ оты-
щет. Раз уж у нее своЯ жизнь, свои заботы, свои адреса и  свои  карлики.
Не дергайся, пусть поищет, сказал Я себе. Она знает,  где  ты.  Отдыхай.
Лежи на дне и гляди, как над тобой (вверху) в голубой воде плывут кучки.
Кучки покрупнее С  кучки  помельче.  Вода  прозрачна,  солнышко  светит,
дерьмо плывет.
 
   Казалось, Я так легко ее (ее лицо) забываю.
 
 
 
   Жатва.
 
 
 
   Все ближе к гнезду
   сенокос.
 
 
 
   ТаРтаРта...
 
 
 
   С повторял Я по памяти слова Вероники. (Плохо помню, меняю слова,  но
дорого само присутствие ее интонации С ее опосредованное участие в  моем
сегодняшнем чувстве.) Как раз в те дни мне впервые  предложили  посторо-
жить квартиру богатые люди. Нет, не Соболевы. Жильцы с югоРзападной сто-
роны дома С как писателю предложили, прослышали. (Как  говорится,  слава
его ширилась и росла.) И, конечно, коеРкто из общажников и лимита  крыла
К хотели, чтобы на радостях Я поставил им выпивку. (Обмывон.) Весело по-
лучилось. Я забавно рассказывал, как поехал к Веронике и как вместо  нее
пообщалсЯ за пивом с карликом, нетРнет и косившимсЯ на мой  левый  боти-
нок.
 
   Я ее помнил, но не более того; и никакаЯ боль уже не болела.
 
 
 
   Жатва.
 
 
 
   Все ближе к гнезду человек.
 
 
 
   И кружат, и кружат... <над срезом?>
   пшеницы
 
 
 
   С две птицы.
 
 
 
   Кажется, так. Хоть чтоРто помню.
 
   Оказывается, ее обругали в какойРто газетенке,  мол,  демократка,  по
телевизору выступает, а сама обеими руками хапает! С и  деньги,  мол,  и
квартира, и мебель прямиком из Финляндии. ДругаЯ газетенка тут же  пере-
печатала. (Кто ни лает, а ветер носит.) АхиРохи! Вот дурочка. На что  ты
годна, моЯ девочка, если изРза такой мелочевки срыв?.. Она стояла  прямо
передо мной. (НашлаРтаки, постучала, Я ей открыл, как раз сторожил у Ля-
линых, перваЯ из югоРзападных доверенных мне  квартир.)  Мутно  на  менЯ
глядЯ (уже выпила), буркнула:
 
   С Дай денег.
 
   Я чуть не рехнулся. Онемел. Как в былые времена.  Она,  Вероника  А.,
толькоРтолько с телеэкрана, говорит мне, люмпену, агэшному писателю  без
копейки:
 
   С Дай денег. Мне надо на бутылку.
 
   А если промедлю или не так скажу, в миг рванетсЯ и убежит  к  комуРто
еще. ОкажетсЯ на виду. (И на слуху.) Я полез в карман (и сделал  полшага
вперед, не поднимаЯ на нее глаз). Полез в другой карман (тоже будто бы в
поисках денег) и сотворил еще полшага; расстояние сократилось С хвать за
руку. Втащил в комнату. Все в порядке, отсюда ни на волос! В холодильни-
ке нашлась бутылка, не моя, Лялиных (вдруг увидел водку С Я к водке могу
месяц не притронуться, если чужая; могу просто забыть). Но тут Я влил  в
Вероничку чуть ли не всю бутылку. (Не всю, Я тоже, конечно, пил.)  Напо-
ил. Еще и пива плеснул, чтобы ее сморить. Уснула...
 
   њетыре днЯ и четыре ночи жила она у меня, никуда не  показываясь.  На
второй день было полегче, мы уже пили бормотный портвейн,  мой,  дешевый
(на водку, честно сказать, и денег не было). Пили помаленьку и С говори-
ли, говорили С удивлялись тому, как долго не виделись, кипятильник,  наш
чаек, в стаканах заваривали, она нетРнет и принималась плакать.
 
   Я выполнил в те дни несколько ее суетных дел.
 
   В основном, ездил в тихо умиравший (но не враждебный демократам)  Со-
вет и отвозилРпривозил бумаги. Копеечные разрешениЯ на типовых  бланках.
Я передавал их Виссарионову, от каждой бумаги карлик был в  полном  вос-
торге. Все это, он считал, были победы!.. Кроме того, Я должен был  пое-
хать с тем же Виссарионовым, чтобы обследовать как  сторонний  свидетель
новую Вероникину квартиру (в связи с газетенкой?!). Тоже, вероятно, одна
из побед. Подумать только, как и  чем  заканчиваютсЯ  споры  о  переуст-
ройстве мира.
 
   Печальноглазый карлик подготовил акт, после чего мы  выпили  по  пиву
(он поставил!) Он сказал, что ждет комиссию с минуты  на  минуту:  запер
дверь, поторопил, и мы мигом, дружно обе бутылки опустошили.  Заодно  он
мне порассказал, с какой Вероничка теперь нравственной пробоиной.
 
   С Как ранение, С пояснял карлик. (Это все о газетенке. Он  сочувство-
вал.) С Как проникающее ранение.
 
   Но на