а  Калерии,  второй
наклонявшейсЯ ко мне, стареющей медсестры. Руки со шприцем. Окрики.  Ле-
чащий врач Зюзин. МенЯ развязали. Оглядевшись, Я вдруг легко осознал се-
бЯ среди десяти больничных коек. А улыбающаясЯ МарусЯ подала пить... Мой
лечащий Зюзин звезд не хватал ни с неба, ни у начальства: из недалеких и
слишком честных. Славный тугодумный мужичок. При обходе молча стоял воз-
ле моей кровати. С лекарствами не усердствовал. Когда Я бурно и сбивчиво
исходил в крике, Зюзин (принимал менЯ из рук ТскоройУ) все повторял:  мы
вас понимаем! прекрасно вас понимаем!.. Зато теперь,  в  палате,  Я  уже
свысока рассуждал, мол, надо же, этот мышонок, этот жеваный белый халат,
он может менЯ понимать да еще прекрасно. (Он может понимать Калерию, ко-
тораЯ клянчит увеличить ей зарплату на мизер.)
 
   Молодой дебил Алик, ближайший ко мне, к кровати не  привязан.  Просто
лежит. Забывший свои буйства, он как большаЯ собака. Слушает. Но ни сло-
ва в ответ, хотЯ к нему пришли матьРотец, сидЯ рядышком, поругивают  его
за слюну изо рта.
 
   С Совсем не следишь за собой С как ты такое можешь, Алик! С Они нака-
чивают сынка светской мудростью. Не роняй изо рта. Люди видят. Не  выти-
рай сопли об одеяло. (Дебил кивает.) Не кивай по нескольку раз...
 
   За Аликом С один к одному С еще два молодых дебила на койках.  Лежат.
Можно представить, как они страшноваты в минуты буйства. Оба.  Огромные.
В нашей шизоидной палате заметен возрастной разброс. (Старики полоумные.
И молодые дебилы.) Но в коридоре среди шастающих  тудаРсюда  (из  других
палат) найдешь кого угодно. Есть и контактные, то  есть  не  умолкающие.
Есть молчуны. Есть даже и ТблатныеУ С их устроили, положили сюда (почему
не к тихим?), чтобы дать кому группу, кому освобождение от армии. Они  и
не очень скрывали. Иногда, правда, словно спохватившись, делали задумчи-
вые лица.
 
   Я на недолго сдружилсЯ с пугливым, уже седеющим Лешей из пятой  пала-
ты. Он подкармливал менЯ приносимыми ему фруктами. Этот Леша уверял, что
кровь в минуты приступов горит, жжет его сосуды изнутри.  Едва  заслышав
(едва ощутив) жгучую минуту, седой Леша бросалсЯ ко мне С к кому попало:
ТФиксируйте меня! Фиксируйте!У С умолял, потому  что  медсестра,  обычно
занятая, отвечала погодиРнеРспеши . Я его охотно  привязывал.  На  почве
сумасшествиЯ люди готовы объединяться, как и на всякой другой. Я чуть ли
не бежал с Лешей вместе в их палату, привязывал его там крепко и  тотчас
спрашивал, не пора ли мне приступить (угоститься) к его  Яблокам,  бана-
нам, что в тумбочке. Леша отвечал: ТКонечно! конечно!..У С Связать хозя-
ина Яблок и потом есть его Яблоки одно за одним, в этом было  чтоРто  от
Хаджи Насреддина; забавно.
 
 
Иван Емельянович менЯ к себе так и не вызвал, ничем не 
отличив от других. Не скажу, что задело, но, кажется, Я 
всеРтаки ожидал большего. Увы. Просто больной, так 
называемый бумажный больной. То есть движущийсЯ в 
бумажном шелесте переворачиваемых страничек С в своей 
собственной истории болезни, только и всего. 
 
   Лишь однажды Иван Емельянович присутствовал, когда лечащий Зюзин при-
вел менЯ к себе в кабинет, где вел эти свои  бумажные  записи  о  каждом
больном. Присутствовал еще и завотделением ХолинРВолин, Ядовитый и моло-
дой. Они оба (начальники) в общем молчали, а скучный Зюзин скучно же про
менЯ им объяснял, мол, все хорошо. Мол, даже не  тянет  на  классическое
кратковременное буйство. ВсегоРто нервный срыв. Много болтал в немотиви-
рованной горячке.
 
   С А не связан ли ваш нервный срыв с общими переменами? Статус писате-
лЯ упал в наши дни, С сочувственно произнес Иван Емельянович.
 
   С Зато, извините, длЯ молодых какой простор!  С  усмехнулсЯ  Ядовитый
ХолинРВолин.
 
   Иван (озабоченно и серьезно): С Простор, но не длЯ  всех.  Простор  С
тоже проблема выживания...
 
   Так они кратенько высказались, обмен мнениями С пообщались; Я молчал.
(Со спятившими слесарями они говорят о кранах, с бизнесменом С об акциях
МММ.) Оба тотчас и ушли.
 
   Со времени этого визита Иван Емельянович сделалсЯ ко мне на чуть вни-
мательнее. (ХотЯ Я мог и преувеличивать.)  На  редких  утренних  обходах
Иван Емельянович иной раз сам (и заметно строго) спрашивал  с  больного:
вдруг придиралсЯ к неумытому лицу, к невнятной жалобе. А менЯ не трогал,
ни разу. ПроходЯ мимо моей кровати, Иван только делал  рукой  жест:  все
знаю, все помню.
 
   Или даже кивал Зюзину:
 
   С Хорошо, хорошо С глаза Ясные.
 
   Этим определялось. И проходил мимо. И вообще, как судачили меж  собой
больные, Иван живет выше, то бишь что ему до наших каш, если он живет  в
собственных мыслях. Поговаривали, что скоро его и впрямь переведут в са-
мые верха, в большие шишки. Зато тем азартнее больные следили за его уже
наметившимсЯ (и непростым) романом с медсестрой Инной. Его  побаивались.
Иван Емельянович, массивный, большой, шел по коридору и  всегда  смотрел
прямо перед собой. Он крупно шагал. Внушал уважение. В озабоченных  гла-
зах стоял туман, довольно светлый, но без искорок счастья.
 
   Едва обжился, Я уже подумывал навестить Веню, мы ведь рядом  (вход  к
нему с другой стороны больницы). Только не дергатьсЯ и  тихо  дождаться,
когда менЯ станут выпускать на субботуРвоскресенье. Понятно, что все  мы
здесь были за запертой дверью, и самый крепкий, крепчайший замок и засов
плавал, растворенный в нашей крови: нейролептики.
 
   њто касаетсЯ улыбающейсЯ сорокалетней медсестры Маруси, Я представил-
сЯ ей старым холостяком (наивным и озабоченным своим  здоровьишком).  Я,
будто бы от волнения, никак не мог запомнить  препарат,  которым  МарусЯ
набила мне уже обе Ягодицы. Шутил С не пора ли мне на будущее  (то  есть
впрок) красть потихоньку бесценные ампулы?
 
   МарусЯ смеялась (вновь звучно назвала препарат) С мол, что ж  красть,
если сейчас просто достать, были бы деньги. В аптеке. Приходишь и  поку-
паешь. А препарат привозной? С интересовалсЯ Я. Да, зарубежный... МарусЯ
объясняла (больному как маленькому). В аптеке человек всегда может спро-
сить С чем заменить? и нет ли отечественного аналога?.. В конце концов Я
смогу про аналог узнать у тебя, Маруся, верно? (На фиг мне препарат, дай
мне свою любовь и телефон домашний.)
 
   С Зачем же домой? Звони сюда. Звони в день, когда  Я  дежурю,  С  все
расскажу, все объясню. (Легкий отказ.)
 
   Поговорили и о животрепещущем. Об Иване. И о сестре Инне. ТакаЯ длин-
ноногая!
 
   С ... Дала ему? С вопрос (шепотком).
 
   С НеРет. Еще не так скоро.
 
   С Ну уж!.. С И МарусЯ строго на менЯ посмотрела. С  Должно  быть,  на
днях. С Упрекнула, словно бы из всех наших  шизов  именно  Я  буду  зван
присвечивать. Но по сути онапросто призывала менЯ к  большей  коридорной
бдительности.
 
   МарусЯ потянулась, ее груди стали колесом:
 
   С Она его (Ивана) вчера ждала. На дежурстве. А его вообще в  больнице
не было.
 
   Я кивнул. Знаю.
 
   Пока с Марусей лишь разговоры, и все же Я изрядно продвинулся. Помяг-
чел взгляд ее крохотных улыбчивых глазок. И она чаще при  мне  потягива-
лась, вздымаЯ груди. Я креп духом. А тут еще выбросилсЯ из окна мой  со-
перник, уважаемый Марусей псих Головастенко, моих лет, раза два Я с  ним
вместе курил. Маруся, всплакнув, сообщила: Петр  Ефимыч,  отпущенный  на
субботуРвоскресенье, выбросилсЯ из окна у себЯ дома. Насмерть. Уже  схо-
ронили. Маруся, и Я вслед за ней, взгрустнули. (Здесь принято.  Грустить
о своих клиентах. Я, увы, с этим чувством запаздывал.) Мы с Марусей  по-
рассуждали о таинстве смерти С о торжественности всякого конца жизни. Но
вдруг Я хеРхекнул...
 
   С Тебе его не жалко?
 
   Я мог потерять Марусю  в  минуту.  Я  постаралсЯ  (хотЯ  бы  коротко)
всплакнуть, но выжал всего одну водянистую слезу,  С  тем  и  кончилось.
Слеза была не моя, Я даже не понял, откуда она упала.
 
   Не плачется, сказал ей.
 
   С Это препарат на тебЯ так сильно действует? С И сорокалетняЯ женщина
устремила на менЯ пытливоРоценочный взгляд.
 
   Я пообещал: Я, мол, к вечеру обычно оживаю...
 
   С А вдруг нет? (Вопрос о нашем будущем.)
 
   С К вечеру оживаю!
 
   С А вдруг? С МарусЯ тоже неожиданно засмеялась. (Мы сближались.)
 
   В пятницуРсубботу менЯ не отпустили (а Я уже ожидал). СтаршаЯ  сестра
Калерия, она дежурила, объяснила, что не отпускают нас  опять  же  изРза
њП. Больной Кривошеин, будучи отпущен,  угодил  под  мотоцикл.  Нет,  не
сильно. Но Кривошеин так напуган, что на всякий случай (КалериЯ  скорбно
скривила губы) ходит с костылем, а в другой руке С гнутаЯ палка.
 
   С Малость выждем. К праздникам всех выпустят,  С  уверенно  пообещала
мне Маруся, сменившаЯ Калерию на другой день.
 
   С Марусей Я уже посиживал рядом. Сближению слегка  мешал  сломавшийсЯ
на днях (на больничном сухаре) мой передний зуб (какоеРто времЯ уйдет на
речевое привыкание). В особенности шипящие, нетРнет и Я  заплевывал  мою
чистенькую, толстенькую собеседницу.
 
   Она возмутилась:
 
   С њто это ты сегодня?
 
   С Зуб.
 
   Помолчали.
 
   С Жены давно нет?
 
   С РазошеРеоолся. Давно! С сказал Я с очень точной доверительной инто-
нацией.
 
   Сближение (как идея) нас обоих все более воодушевляло С сойтись, мол,
как только Я выйду из больницы. Можно сойтись на время. Можно и  пожить.
Ее кв метры (паркетнаЯ доска?) уже издалека манили большими пуховыми по-
душками, предрассветной свежестью и запахом кофе  со  сгущенным  молоком
(ведь она рано встает!). МенЯ подхватило:
 
   С ПриятнаЯ у тебЯ фигура! Ах, эти плечи... С На  этот  раз  Я  удачно
сдержал слюну напряжением в горле. Я не говорил С пел; она снисходЯ слу-
шала.
 
   Дело известное: больные часто увиваютсЯ вокруг сестер, а сестры  (тем
более старшие сестры) боятсЯ скрытых или потенциальных наркоманов.  Зна-
ют, как больно оторвать и как трудно бывает  выставить  сроднившегосЯ  с
тобой и все больше опускающегосЯ мужика. Мой интерес  выглядел  честнее:
мой препарат (мой наркотик) С это всего лишь  теплота  общения.  Не  под
запретом. А что до предписанных мне препаратов, Я, и точно, куплю в  ап-
теке. (Но неужели МарусЯ покупает самой себе анальгетики? бинты, однора-
зовые шприцы?.. Не верю.)
 
 
В варианте мы гляделись неплохой парой: уже загодЯ 
едины, мы хихикали над Иваном и длинноногой Инной, над 
Ядовитым ВолинымРХолиным, что прощупывает каждого 
больного своими учеными глазками. Совпадение мнений С 
это к совпадению чувств. Это к совпадению на ее кровати 
(высокой, но на мой вкус узковатой, одеяло верблюжье? в 
серую клетку?). МарусЯ будет посмеиватьсЯ над тощенькой 
воображалой Инной, а Я буду Марусю мять, поворачивать и 
оставлять ей легкие синяки на крепких ее местах. (Будто 
бы из затаенной мести красивой Инне и Ивану 
Емельяновичу. Их знаменитому роману.) 
 
   А что С стану, пожалуй, делать вид, что ревнив к прошлому,  выспраши-
вать, а как с ней, с Марусей С до Инны С было ли что  у  Ивана  с  Мару-
сей?.. ТДа так. Было разок на диване!У С тщеславно солжет она,  сболтнет
наскоро и смешок небрежный (Иван ее и не замечал как женщину), а Я  пом-
рачнею и надуюсь. Пока не скажет, спохватившись, насколько Я  умелее,  а
то и слаще Ивана.
 
   С Ладно тебе. Засиделись, С прерывает МарусЯ наше с ней общение  (уже
текучее, неостановимое, как жизнь).
 
   Мы выходим из процедурной  под  зарешеченный  свод.  МарусЯ  запирает
дверь, бренча связкой ключей, а Я сзади, как бы поправляЯ хлястик на  ее
белом халате (всегда свежайший, свежее, чем у Инны), ощупываю  ее  тугие
позвонки, сцементированные заматерелым жирком С она мою руку  слышит!  Я
пытаюсь жить. Я наращиваю желание, вопреки препаратам в крови.
 
   Желания, к сожалению, пока что слабоваты и водянисты. Как  та  слеза,
что Я еле уронил. Но стараюсь: Я пытаюсь разжечь себЯ заемным чувством С
то есть сначала умом, через вторую сигнальную. Я  представляю  (в  своих
руках) не столько Марусю, сколько Марусину тяжесть. Или  (в  глазах)  ее
поздневечерний домашний вид: подкатывающеесЯ ко мне белое тело С колобок
в ночной рубашке. Но всякий образ С краток. Огонь еле  вспыхивает.  Огнь
(сказал бы поэт) не разгорается, тлеет, дымит, чадит, и Я чувствую  себЯ
не активно домогающимсЯ мужчиной, а старой блядью, хлопочущей ради выго-
ды. (Ради дармовых препаратов.) Однако стараюсь. МысльРто  ведет.  И  не
навсегда же в моей крови нейролептики.
 
   С Там шумок в коридоре С кто это? С спрашивает Маруся,  гремЯ  замком
напоследок.
 
   С Никого.
 
   Рукой (правой) все еще оглаживаю ее крестец, а в левой зажат украден-
ный одноразовый шприц. Просто так. њтобы разбудить инстинкты. Шприцы де-
шевы, и Я не придаю краже значения. Но Я хочу ожить: это  как  проба  на
поступок с правонарушением (испытать себЯ на испуг поимки). ПробнаЯ  за-
тея, котораЯ даетсЯ тем легче, что испуг водянист и тоже неотчетлив, как
и все чувства.
 
   Я помнил, что психушка С кусочек государства. Они, врачи (сестры, па-
латы, кровати, капельницы, шприцы, ампулы, все вместе) тоже  дежурят  и,
значит, стерегут. Они начеку даже ночью, и их ночные огни у въезда гово-
рят куда больше, чем освещение ворот и знак места, где следует  въезжать
машинам. (Такие же дежурящие ночные огни возле отделений милиции;  возле
тюрем.) Мне ли, сторожу, не знать, почему (зачем) всякое  твое  волнение
оборачиваетсЯ в этих стенах с помощью нейролептиков в ничто: в  пузырьки
откупоренного нарзана.
 
   Но, возможно, как раз поэтому забота о своем ТяУ в таких стенах начи-
наетсЯ с выходки С с шутки, включаЯ и ее воровской игровой момент.  Каж-
дый знает, что прятать краденое надо не в свой, и даже не в чужой  (нак-
ладка на совесть), а в свободный матрас. В палате пустовала койка  Голо-
вастенки. В нас всех заложено и живет С зековское. Улучив минуту  (психи
заковыляли в коридор, к чаю), Я быстро откинул матрас, легко нашел в нем
дырку и сунул туда шприц в хрустящей девственной упаковке. Шприц Я наме-
ревалсЯ отдать Солипудову. Отдать ни ради чего; просто так С пусть прос-
то скажет спасибо. Он подобные предметы ценил. (Болезнь мелочного  соби-
рательства.) Но Солипуд как раз из тех, кто отпущен  на  субботуРвоскре-
сенье. А куда еще было деть шприц до понедельника?
 
   С мыслью, что и менЯ на деньРдва скоро отпустят, Я попросилсЯ к теле-
фону. Поклянчил, поныл и вот заскочил в сестринскую.
 
   Позвонил Я Зинаиде вроде бы просто так С  привет,  привет!  С  просто
так, но и с житейским (с банным) прицелом: когда отпустят на  праздники,
не идти во вьетнамский бомжатник, а попытатьсЯ к Зинаиде, хотЯ бы  помо-
юсь как следует; при бабе и в тепле. Зинаида (ненормальная!) тут же ста-
ла сама напрашиватьсЯ в гости, ой, как хочу тебЯ видеть. Обрадовалась  и
растаяла: где ты? как ты?! С кричала. Я уже жалел, что позвонил. Аппарат
в сестринской ужасный: скрежеты и подземные шумы. Нагряну, забегу к тебе
(кричала), хочу тебе, может, подарочек какой! Огурчиков! А  выпить  тебе
можно?
 
   Я заторопился, никаких огурчиков, ничего мне не надо, а  она  игривым
шепотком: мол, соскуРуРучилась.
 
   С ... Бросишь мне палочкуРдругую, и на душе потеплеет, разве нет? (Ее
стиль.)
 
   Я сказал, Зина, больные тут, больница, какие палочки, с ума сошла,  и
вообще Я не один в палате.
 
   С Так Я и подругу приведу, С заверила она на одном дыхании.
 
   Была веселая, Явно под градусом, рассуждала, что мне от нее никак  не
уйти С ни в жизни, ни в отпуске, ни в больнице: она нагрянет.
 
   Хотелось попугать ее десятью психами, но подумал: зачем? С пусть  по-
тешится! (Из таких ее легких мыслей складываетсЯ наше настроение, из та-
ких настроений С наша жизнь.) Да ладно! С  подумал,  отлично  зная,  как
строг здесь контроль. И какие ручищи у санитаров. ТКартошки с  селедкой,
а?У С кричала Зинаида. Я молчал. Меня, ими изгнанного (и ею в том числе,
Я не забыл), обдало теплом. Но не просто теплом пьяноватой бабы за сорок
С человек общаги вновь хотел менЯ видеть,  хотел  дать  мне  помытьсЯ  и
(след высокой соборности, смешно!) хотел любить. МенЯ грело.
 
   В больнице спишь не только много, но и много раз С из  одного  сна  в
другой, в третий переходишь естественно и просто, без мучительных оттуда
(из Ямы сна) выкарабкиваний. Это настолько срастаетсЯ  с  психикой,  что
границы сна размываютсЯ прямо в жизнь: Я так и не понял, отдал Я Солипу-
ду шприц во сне или в реальности. Мы долго с ним спорили.  Он  обиделся.
Его даже трясло, так он хотел этот шприц. Все мелочное Солипуд крал  без
удержу: таблетки, ампулы, валерьянку, даже бинты, и даже вдруг костыль С
да, да, от погибшего Головастенки оставалсЯ здесь  сиротливый  костылик,
так ведь пропал! Искали полдня, жена хотела взять как  память,  плакала,
бедная, в коридоре. Психи, роняЯ водянистые слезы, ходили за ней толпами
взадРвперед. Но вот МарусЯ позвала двух медбратьев и те посбрасывали все
матрасы с кроватей на пол. Нашли. Зашумели. Несли костыль с  ликованием,
словно оживили Головастенку. Вдова, в слезах, к этому времени уже  ушла,
и МарусЯ бегала по коридору злая, трясЯ никому не нужным костылем и гро-
зя, грозЯ санкциями... но неизвестно кому. (Солипудов еще не был  засве-
чен. А что костылик подсунут не под свой, под чужой матрас, было Ясно.)
 
 
С њаРааай. Кому чаРаай?! С В мятых тренировочных 
костюмах (униформа ходячих больных) мы стекались к чаю. 
Несколько столиков в конце коридора, но мест не на всех. 
Иногда больной ест стоя. Или на ходу: ходит кругами 
задумчив, черпает из миски. Колесники на чай не ходят 
вовсе: у когоРто из них (шепнули) спиртоваЯ горелка, и 
(пока не отняли) они тихо чифирят в сортире. 
 
   Кружка зато у каждого (Я срочно сбегал за своей).
 
   С Дома был на субботуРвоскресенье. Неплохо! С солгал мне зачемРто со-
рокапятилетний мужик, с которым как раз в субботу  мы  раза  три  курили
вместе. Он какРто очень радостно солгал. Хотел,  чтобы  ему  завидовали.
Впрочем, мог не солгать, а забыть.
 
   Я (прихлебывал чаек) ему кивнул, мол, да, в субботу  дома  с  родными
это неплохо. Дома С не в больнице.
 
   ТПлесниРка ещеУ, С попросил Я молодого дебила, бродящего возле нас  с
огромным чайником, на котором белый номер нашего отделения. њаек со дна,
пахнет баней, но уж какой есть, привыкли, зато горячий!..
 
   Возможно, добавили: едва получил у Калерии в зарешеченной процедурной
свои два укола, как по всему телу менЯ изнутри уже сотрясали эти нарзан-
ные взрывчики. Без боли. Взрывчики клубились гдеРто в ногах,  затем  ще-
котно поднимались по мне вверх (как по нарзанной бутылке) до самых ушей.
В ушах тихонько пощелкивало. Может, препарат сменен на  другой?  КалериЯ
ни гуРгу, молчит (жаль, не МарусЯ сегодня). Иду на ужин, а щекотные  пу-
зыри, нетРнет и весело во мне взрываются. И странное чувство. То в энту-
зиазм бросает, то в осень. Без причины.
 
   С ТюРтю, Петрович. А вот на праздники Я вас и  не  отпущу.  Потерпите
еще, С сказал Зюзин, мой лечащий.
 
   С Потерплю, С согласилсЯ Я.
 
   А Зюзин объяснял: праздники эти и длинны, и несоразмерны ритмом,  май
торчит своими праздниками, вы заметили? Все хотят уйти. Все разбегаются.
Все С скорей, скорей по домам! Но ктоРто же должен быть в больнице.
 
   Понять, кого отпускают и кого нет, невозможно.  Калерия,  к  примеру,
удивилась: решила, что Я, еды ради, напросилсЯ остатьсЯ в больнице сам.
 
   С ... МенЯ не отпустили. Уверяю вас, КалериЯ Сергеевна.
 
   С Кому вы здесь нужны! С КалериЯ раздражилась, так ей  хотелось  менЯ
выпихнуть.
 
   Им всем спокойнее, когда  психов  в  коридоре  становилось  поменьше.
(Всех бы изгнать.) Не колоть утром и не колоть вечером. Не  кормить.  Не
видеть. Помимо всего, это ж какое сладостное удовольствие свалить  осто-
чертевших дебилов на голову их родных и близких (роднЯ загодЯ  трепетала
от приближениЯ праздников).
 
   ДежурнаЯ на телефоне (уже хрипела) названивала:
 
   С ... Договорились к десяти! К деРсяРти! Он уже три  часа  вас  ждет:
сидит и мокнет!.. Никакой не дождь! Да нет же дождЯ