угод-
ноУ, а, напротив, многовариантное, московское Тчто угодноУ С непрогнози-
руемое и пестрое, как сор, как уличнаЯ жизнь.
 
   Спрашивали за три человека от менЯ С Я все еще был неотличим.
 
   Лишь чуть холодело внутри, в желудке, от  возможно  предстоящего  мне
унижения. (Как пойдет. УнижениЯ могло ведь и не случиться.)
 
   С ... Кто вы? Документы?.. Почему оказались в драке?
 
   С Не дралсЯ Я.
 
   С Ты не дрался, и он не дрался. А у пострадавшего всЯ рожа в крови!
 
   С Не бил Я. Толкнули его.
 
   С Кто толкнул?..
 
   Здоровенный мордатый дружинник спрашивал одного за другим, еще не мой
черед.
 
   Я вспомнил, как боялась, как безумно боялась попасть в милицию  Веро-
ника (хотЯ реально миляги командировочные, спаивавшие ее, были страшнее,
гнуснее ментов). Я усиленно думал о ней. Связывать в одно утрату любви и
усилившуюсЯ ранимость С дело очевидное. Это знали всегда. Знал и Я.  Ус-
покаивал, мол, что мне до Веронички, могу вполне обойтись без. Есть даже
и плюсы. Во всяком случае не прыгает давление. Нет звона  в  затылке  от
уха до уха. Нет томления. Не болит правый глаз. МногоРмного преимуществ.
Вероника С это уже просто память. Были ведь и другие. 21
 
Отвлекал себЯ (а сердце, знай, подстукивало), шаг за 
шагом, все ближе к спросу С к столу, где этот 
здоровенный малый. 
 
   С...И вы тоже, конечно, никого не били, никого не ударили? С и улыба-
ется. (До менЯ оставалсЯ еще один человек.) Не выдержать  мне  этой  его
ухмылочки. Я подумал, что, если невмоготу, Я пас, Я  молчу  С  Я  просто
сдамся: склоню полуседую башку к столу (или уткну себе в колени).  Зажму
руками виски и молча опущу голову. Да и зачем ему Я, годящийсЯ  в  отцы,
худой, с голодными глазами? Слегка посмеются, слегка унизят С  только  и
всего, пусть потешит себя.
 
   Я как бы внушал (телепатировал) ему, чтобы он оставил менЯ  в  покое,
когда дойдет мой черед.
 
   С ... њто же, родной, ты так трясешься? Трусца берет? А в очереди  вы
все, небось, храбрецы! С посмеивалсЯ мордатый. Спрашиваемый старикан (до
менЯ все еще оставалсЯ один человек) кивал и поРсобачьи, в лад с жизнью,
поддакивал: да, мы такие. Да, трусливые...
 
   С њто с нас взять. Очередь и есть очередь, С удачно закончил старикан
вдруг.
 
   Но сидящий за столом старшой (выложил локти на стол, сидел вольготно)
сказал ему тоже удачно и с усмешкой:
 
   С Как что взять С а штраф!
 
   Спрашиваемый старикан затряссЯ осиновым листом. Цены уже  подскочили.
(Деньги уже ввергали в ужас С в больший ужас, чем он был на деле.)
 
   С њто вы! что вы, вашу мать!..
 
   С Вот тебе и мать! Раз в очереди стоишь, значит, денежки имеешь.
 
   Старшой знал, кого чем достать. МенЯ он достанет бездомностью: не са-
мой по себе моей вечной общажностью, а тем, что Я об общаге умолчу  (за-
чем пылить там, где уже приткнулся?) С ТБомжуешь?У С спросит. И Я не бу-
ду знать, что ответить на нависающий прямой вопрос: а где же, мол,  ста-
рый пес, ты ночуешь?.. С этим он менЯ и ущемит. Почувствует  нечто.  По-
чувствует, что недосказ. И что есть, есть гдеРто  у  менЯ  логово,  есть
свое и теплое, а в своем и теплом возможен некий навар (а  вот  и  поде-
лись!). њехов хорошо сказал, что выдавливал из себЯ по капле раба. Но  и
хорошо промолчал, чем он при этом заполнял  пустоту,  образовавшуюсЯ  на
месте былых капель. Словами? То бишь нерабской литературой?.. Это напра-
шивается. (Пишущие именно этим грешат. Еще и гордятся.  Мифотворцы.)  Но
реально пострабскаЯ наша пустота заполняется, увы, как попало. Таков  уж
обмен: ты из себЯ выдавливаешь, но в твои вакуумные пустоты  (послерабс-
кие) напирает, набегает со стороны всякое и разное С из набора, которому
ты не хозяин. Ты и обнаруживаешь в себе чужое не сразу.
 
   А ведь он за столом был прост С он всего лишь нацелилсЯ проверить мою
покладистость: законное и почти естественное желание дружинника, который
вскоре хочет стать полноценным ментом.
 
   Если спрашиваемый почемуРлибо не спешил плакатьсЯ и ерзать на  стуле,
старшой сурово хмурился: ТНу?.. В молчанку играть будем?У С И тот, в се-
кунду сообразив, чего от него ждут,  начинал  быстро  и  вразброс  жало-
ваться. Сначала на жизнь вообще, мол, жизнь херовая, никак не наладится,
ну, понервничал в очереди, продуктов нет, жена  ждет,  отпусти,  отпусти
домой, друг, отпусти, пожалуйста!..
 
   Пауза.
 
   С Надо же: домой человек хочет. С И старшой, сколькоРто в паузу поко-
лебавшись и сколькоРто его выматерив, отпускал.  Он  всегоРто  и  хотел,
чтобы человек не выпячивалсЯ и на одну чтоб  минутку  почувствовал  себЯ
маленьким червяком. На минуту. Ничего больше. Понятное и  такое  простое
желание. Играем в поддавки?
 
   С Следующий!..
 
   Без пояснений уже знали, что надо плакатьсЯ и проситьсЯ у старшого на
волю, такой спектакль, играем и без шуток. А может,  кому  из  старичков
интересно скоротать вечерок за решеткой? (С пьяндыгами,  подобранными  у
метро?) Нас штрафовали на сто рублей, на триста, что по тем временам бы-
ло не так много. У когоРто отобрали карты с голыми бабами на  обороте  С
глянули, разложив веером. Старшой и бровью не повел.
 
   Следующий теперь был Я. Сел напротив. Я был предпоследний. Можно было
со мной не спешить.
 
   С Кем работаешь?
 
   С Не работаю, С сказал. Напряженные нервы (предощущение) не дали  мне
быть прямым. Я не решилсЯ сказать: ТСторож...У С не хотел смешков и  уп-
реждающего хихиканья, мол, экие нынче все сторожа.
 
   Он вертел в руках мой паспорт. Я прописан у жены и  взрослой  дочери,
то есть у первой жены, где давнымРдавно не живу. (Ушел из семьи. Укатил-
ся. Колобок.) Но прописка была Ясная, московская.
 
   С њто это ты оказалсЯ так далеко? (Не в своем районе!)
 
   Он всем ТтыкалУ, менЯ не задевало.
 
   С Случайно.
 
   Я ответил неожиданно коротко, без оправданий. Он так и понял.
 
   Он молчал. Он глянул вскользь (не в глаза, много чести С в промельк),
мол, жду тебЯ уже достаточно долго. (Жду твоей жалкости. Поддавки или не
поддавки?) Но менЯ трудно заставить чтоРто сделать, если Я не  хочу.  Он
ждал. Молодой дружинник (с ним рядом), гонявший желваки от избытка  сил,
чуть замер, остановив двигающиесЯ скулы.
 
   Старшой молчал, а потом появилась эта не нравившаясЯ мне улыбка; поч-
ти ухмылка. Мол, ты не просишьсЯ на волю, молчишь С и Я молчу. Вот и от-
лично. Вот так и будем теперь сидеть, а? (Возможно, Я преувеличиваю. МоЯ
черта. Но пауза и впрямь росла.)
 
   Он мог, он имел право с улыбочкой или без, сколь угодно  долго  ждать
моих покаянных слов. Но вот улыбка сошла. (Молодой дружинник, что рядом,
опять гонял желваки.) А Я... нет, нет, Я не прятал глаза. Я  определенно
смотрел кудаРто за спину старшого, на темный простенок, на  шинели,  ви-
севшие там, С Я смотрел на шинели, а видел губы, эти его  губы,  дышащие
изгибом спрятанной (мне могло казаться) улыбки, отчасти уже глумливой, С
видел губы и эту Ямочку, раздваивающую при улыбке его подбородок.  Стар-
шой не был из тех, кто ни за чем издеваетсЯ над случайными людьми (Я да-
же о нем подумал, не из тех), С но зато он был из тех, кто отлично знает
о такой возможности потешить себЯ и о безнаказанности. И  знает,  что  Я
знаю и что, детьсЯ некуда, весь в его руках. Упоение  минутой  власти...
он как бы пробовал, мол, а вот сейчас и посмотрим.
 
   Я С позже С сумел найти ему оправдание. (Я всегда  сумею  себЯ  обви-
нить.) А именно: он, будущий мент, интуитивно как раз  и  ищет  человека
затаившегося, всякого, кто так или иначе от власти отодвинулсЯ  в  прох-
ладный тенек. Он, старшой, сам и лично провоцирует таких (таких, как  Я)
на неподчинение. Его повседневнаЯ провокациЯ (проба) вовсе не хамство, а
профессиЯ С если угодно, попытка, и удаетсЯ она тем легче,  что  затаив-
шийсЯ человек, как правило, тоже сам и лично пытаетсЯ себЯ защитить,  не
сообразуясь с  провоцирующей  реальностью.  Обоюдность  лишь  кажущаясЯ.
ОпаснаЯ затея. Но ведь за это старшому и платят. В этом и  профилактика.
В этом и суть старшого как человека С его функция. (В этом, увы,  и  его
клеймо: такому рослому, симпатичному, во цвете лет и  неглупому  С  быть
функцией.)
   22
 
Помню, в той двухР или трехминутной молчанке Я еще 
подумал, а вот ведь не прав он со своей декоративной 
улыбкой: ведь нет необходимости. Ведь лично ему совсем 
не нужно, чтобы человек сам собой подталкивалсЯ к 
униженности. (Я не понимал, что как раз нужно, такова 
функция.) Не нужно бы ему, зачем! С продолжал рассуждать 
Я. С Ведь как замечательно сюда свезли, нас привели чуть 
не под руки, не били в ухо, не орали, не ерничали да и 
оштрафовали тоже вполне пристойно, а не толкайтесь в 
другой раз, миляги, в очереди, не деритесь! Вполне 
справедливо, вот только не нужно теперьРто пережима, не 
нужно улыбочек, С вот о чем Я думал. И ведь спокойно 
думал. Словно бы взвешивал за и против. Но одновременно 
Я не мог оторватьсЯ от вновь появившейсЯ (вслед за 
улыбкой) чуть подрагивающей Ямочки на его подбородке. 
Как наваждение. Прямо передо мной. Ямочка лучилась 
светом отраженной лампы. Я даже не уловил секунду, когда 
Я ударил в эту Ямочку. Ударил, вдруг сильно выбросив 
кулак вперед С в подбородок С через пространство узкого 
стола. 
 
   Его голова дернулась. После секунды замешательства  дружинники  кину-
лись ко мне справа и слева, выкручиваЯ руки. Я и сам сидел  в  некотором
замешательстве С после удара.
 
   Но с болью (ломали пальцы) хочешьРне хочешь просыпаетсЯ Ярость сопро-
тивления, Я отбивалсЯ С брыкался, плевался, кричал им,  суки,  суки!  (В
конце концов старый агэшник за такую улыбочку имеет право ему вломить!).
Они били, валили, выкручивали, но все какРто бестолку,  пока  энергичный
малый с милицейской дубинкой (членообразной), подскочив, не прошелсЯ  ею
по моей спине, в глазах вспыхнуло и померкло. Но сознание Я удержал. Они
затолкали менЯ за перегородку в камеру (в полукамеру С стоять там в рост
было нельзя), С низкаЯ темнаЯ ниша, где пластом валялись три человека. Я
их счел, как только глаза присмотрелись. Пьянь. Или сильно избитые.
 
   Я сидел там на полу (слепой в темноте) и бил в пол кулаком, весь  еще
в Ярости: ТСРсуки!..У С выкрикивал Я. Они переругивались. Конечно, хоте-
лось менЯ как следует проучить. Но старшой, хоть и получил  удар  в  че-
люсть, собой владел:
 
   С Спокыйно. Спокыйно, С говорил им он (с прикушенным Языком).С Да гы-
вырю же вам: спокыйно. Оставьте его пока.
 
   У них (у него) был выбор. Могли изобразить менЯ зачинщиком  драки.  И
могли, плюс, приклепать статью УК за оказание сопротивлениЯ милиции (они
в данном случае менты) С спровадить под суд. Однако факт наказания,  от-
даленный правосудием на месяцы и месяцы, напоминал этим ребятам  малопо-
нятную абстрактную картину. Тягомотина. (Суд души не утоляет.) Срок зак-
лючения, который мне дадут, плевый, кому он нужен, тоже не утолит, а вот
отбить печень, почки, бить кулаком прямо в сердце, двое  держат,  третий
работает, С это уже лучше, уже больРмень, не насытит, но хоть вернет  им
равновесие оперяющейсЯ властной души. Они сами посчитаются. Оставьте его
пока.
 
   Но, конечно, без свидетелей С ведь Я был предпоследний, какаЯ мелочь,
запятаЯ спасает подчас (не мелочь, а очередь). За мной стоял  и  томилсЯ
еще один староватый мужичишка, взятый ими в той  крикливой  толкотне  за
сахаром.
 
   Возможно, и ктоРто из дружинников (слишком молодой? или здесь новый?)
был старшому не вполне, как очевидец, желателен. КтоРто ему пока  мешал.
Не знаю причины. Ясно было только, что они (он) мною займутсЯ чуть  поз-
же.
 
   Последнего они тут же отпустили: швырнули ему его честный паспорт:
 
   С Убирайся. Давай, давай!.. С после чего тот, в радости своей на  миг
задохнувшийся, закашлявшийся, кинулсЯ бегом к дверям.
 
   Дружинники сгрудились вокруг старшого (трое,  с  красными  повязками,
возбужденные), а он, сидЯ за столом, негромко их теперь учил, как и  что
дальше.
 
   Двое, совсем молодые, стояли поодаль.
 
   Я видел их всех через решетку. Я знал, что Я крепко влип. Может,  эти
двое юнцов (хотЯ бы своим присутствием) не дадут менЯ забить?.. С какРто
отвлеченно, как о чужом дяде рассуждал Я. И  нетРнет  трогал  пораненную
дверью руку.
 
   Но тут их всех сразу отвлекли, отсрочка, когда вдруг подъехала  маши-
на, даже две, судЯ по шуму. Вошел милиционер в  новенькой  форме,  высок
ростом, офицер (из темной ниши отлично видны лейтенантские звездочки), и
повелительно сказал: ТВсем быстро! Поехали!..У С и добавил чтоРто  (ско-
роговоркой) насчет оружия. Ему ответили. А он раздраженно: ТИ не тянуть,
не тянуть, ребята!У С Шум и скрип отодвигаемых стульев, возгласы, подго-
няемые командой общие торопливые сборы.
 
   Ушли, куда Я денусь, они менЯ завтра  забьют.  Они  сбегали  вниз  по
лестнице, грохоча сапогами. За лестницей, за  последней  ступенькой,  их
сапоги беззвучно проваливались в небытие (в мягкую землю). Ушли все. Ос-
талсЯ только один; один из тех молодых. Молодой,  круглолицый  С  Я  его
вполне разглядел.
 
   Когда бравые дружинники заталкивали менЯ за решетку, Я (по дурости  С
нет, по страсти) все задевал то той, то этой ногой  косяк.  Я  упирался,
разъярившийсЯ старый идиот. Хитроумный  Иванушка  расставлял  рукиРноги,
мол, никак не пролезу в печь. Дружинники были посмышленнее Яги, этой  же
самой дверцей поддали мне, аккордно, по спине и под зад, так что Я взвыл
и влетел наконец в зарешеченную нишу. И вот что Я получил:  великолепную
темную ночь в клеточку. И квадратное окно С далеко.
 
   В том темном окне плыли лишь двеРтри  серебристые  нити.  Угадывалась
луна. Но ей никак не пробитьсЯ в нашу чернильную тьму. Она  гдеРто.  Она
высоко вышла, взошла, висит над крышей.
 
   Молодой стражРдружинник спит, сидЯ  за  столом,  выключив  настольную
лампу. Ну, ладно, ладно: заперли до утра, теперьРто чего С утром  сведут
счеты, жди! С говорил Я себе. (Ведь заслужил; ведь что к чему  знающий.)
Но нет. В томРто и накал, что нет. Я все еще исходил желанием вырваться:
вырватьсЯ до утренней расправы, сейчас и немедля.
 
   Ползу. В темноте камеры (доморощенная, вонюченькаЯ  бытовка)  Я  полз
как можно тише: скорость чуткой улитки. Пьяндыга, который совсем близко,
похрапывал. Ползу и, как хищник, уже совпадаю своим дыханием с обертона-
ми его храпа. Еще полшага. Со стороны его лица (со стороны запаха  сиву-
хи) С подполз, и тихоРтихо ощупываю карманы. Он ни гуРгу. В кармане  бу-
мажки, сор, спички, помятых три коробка, зачем ему столько. Второй  кар-
ман брюк был под телом, пришлось перевернуть. Пусто.  (Я  перевел  дыха-
ние.) Я поднял глаза: всмотрелсЯ в тот далекий мир, что за решеткой. Ох-
ранявший спал. А из окна текли незримые  лунные  полосы  С  в  мерцающих
глянцевых нитях Я разглядБ
В
Г
Д
Е
Ж
З
И
Й
К
Л
М
Н
О
П
Р
С
Т
У
Ф
Х
Ц
њ
Ш
Щ
Ъ
Ы
Ь
Э
Ю
я
а
б
в
г
д
е
ж
з
‚
ї
к
л
м
н
о
п
€
‰
Љ
‹
Њ
Ќ
Ћ
Џ
„
‘
’
“
 ”
•
–
—
А
Б
В
Г
Д
Е
Ж
З
И
Й
К
Л
М
Н
О
П
Р
С
Т
У
Ф
Х
Ц
Ч
Ш
Щ
Ъ
Ы
Ь
Э
Ю
я
 а
б
в
г
д
е
ж
з
и
й
к
л
м
н
о
п
р
с
т
у
ф
х
ц
ч
ш
щ
ъ
ы
ь
э
ю
 я
 ел,  что
страж за столом, спит лицом в руки.
 
   Столь же тихо Я подполз ко второму, этот в блевотине, что как раз об-
надежило; из брезгливости его могли не обыскать. Хоть четвертинка пустаЯ
(длЯ удара сгодится), хоть бы квартирный ключ подлиннее, и чтоб зажать в
руке, как тупой нож. Но сразу попал ладонью в липкое, зарРраза.  Пустой.
И обысканный. Даже авторучки паршивой не завалялось. Денег С металличес-
каЯ мелочь. Не в силах вложить вновь в карманы, Я вернул ему монеты, на-
лепив их прямо на заблеванную рубашку, как ордена. Спи,  воин.  Мы  тебЯ
попомним. Третий (последний) пьяндыга был в углу,  под  самой  решеткой.
Раздосадованный, Я пополз к нему быстрее и вдруг (уже потянувшись к кар-
манам) понял, что он не спит. Он все времЯ  менЯ  видел.  Он  тряссЯ  от
страха. ТУ менЯ денег неРеет. НеРеет...У С еле слышным  шопотом  выдавил
он из себя. Я не стал ему объяснять, что и зачем  ищу.  Рукой  (все  же)
потрогал его карманы С пусто. Потрогал еще и нагрудные, пусто. Тут Я ус-
лышал журчание: он уписался. Маленький поток все журчал,  журчал  струй-
кой, в то времЯ как мы оба молчали.
 
 
Я встал, сильно согнув шею; тихоРтихо шагнул к решетке С 
к деревянным крестовинам. Решетка оказалась деревянной, 
железнаЯ только дверца. (МоЯ пораненнаЯ рука опять 
заныла.) Я стоял, смотрел: страж спал, спрятав в ладони 
голову. Молодой. Я припоминал С что там вокруг него?.. 
Стулом дратьсЯ тяжело. Стул, если шаткий, развалитсЯ С 
тогда бы ножкой стула! Графин?.. Но графин могли унести. 
њто еще? Яростный человек неудержим, со мной не сладит 
этот сонный молодой мудак... њто? њто еще было там из 
предметов? С Я напрягал память, вспоминаЯ минуты в 
предожидании допроса. Стоял там и ведь перетаптывалсЯ 
довольно долго С что Я там видел?.. ну? С справа очередь 
задержанных, лежали их документы. Тетрадка, паспортные 
данные... 
 
   С Эй. Шеф! С позвал Я.
 
   Еще раз потряс деревянные крестовины:
 
   С Шеф!
 
   Сонный поднял башку, включил настольную лампу... вот! вот  оно,  ору-
жие! С глаза мои лихорадочно забегали, подыскивая, как попроще  ухватить
лампу. Схватить, но не выдергиваЯ шнур, короткий, в низко  расположенной
розетке (может застрять... молодой успеет!).
 
   Он повернул ко мне круглое лицо: мол, в чем дело?
 
   С ПомочитьсЯ хотел бы. Проведи в туалет.
 
   Он сонно сказал:
 
   С В углу ведро. Ссы сколько хочешь.
 
   С Да и попить хочется. Пересохло все. Шеф!
 
   Уже шел ко мне. Рванувшись напролом, Я бы, конечно, сбил его  с  ног,
приоткрой он нашу решетчатоРжелезную дверь, но о двериРто он и не думал.
Он думал о другом С Я вовремЯ отпрянул. Он ткнул кулаком прямо в квадра-
тик двери, метЯ мне в глаз. Он хмыкнул, не попав. Ни  слова  не  сказав,
повернулся, ушел. ТПить хочу, сука! ПиРить!У С завопил Я, но круглолицый
даже не оглянулся. Он вырубил свет. Он  перешел  в  соседнюю  комнату  и
плотно придавил дверь, чтоб не слышать, на случай, если  Я  буду  бесно-
ваться, вопить, кататьсЯ по полу С валяй, мужик!  Валяй,  стараЯ  гнида,
как сказал один из них, когда Я, запертый, стал было пинать ногой решет-
ку.
 
   њто еще Я мог?.. Ничего. Разве что унять, остановить прыгающее  серд-
це. Я стал всматриватьсЯ из моего забытого угла в черноту  ночи,  как  в
окололунный свет. (Искал свой черный квадрат. Я  уже  знал  его  магию.)
Сердце не остановилось, но вот, стиснувшись, оно на чуть тормознулось...
еще на чуть... и как свыше С как спасение С рождалось из ничего  чувство
останавливающихсЯ минут. ПриспоткнувшаясЯ жизнь. Не  сама  жизнь,  а  ее
медлительнаЯ проза, ее будничнаЯ и великаЯ тишиной бытийность. Вот  она.
ВремЯ перестало дергаться: потекло.
 
   Возможно, в раздрызге первых импульсивных минут за решеткой как раз и
отслаивались от моего ТяУ остатки давнего, уже шелушащегосЯ тщеславиЯ  и
моих амбициозных потуг. Не дамся, мол, им в руки. (Возможно,  и  остатки
былого писательства.) Шелуха, человечьЯ пыль, это она  трепыхалась,  по-
дыскиваЯ себе и заодно мне текст подостойней С чтоб, по  возможности,  и
лицо сохранить, и животу уцелеть. Хитрован, сказал Я  себе.  Расслабься.
Вот ты. Вот твое тело. Вот твоЯ жизнь. Вот твое ТяУ С все на местах. Жи-
ви... Я с легким сердцем ощутил себЯ вне своих текстов,  как  червь  вне
земли, которой обязан. Ты теперь и есть С текст. њервь, ползающий  сразу
и вместе cо своей почвой. Живи...
 
   Нелепыми представились Яростные прыжки из камеры наружу (едва он при-
откроет железную дверь), удары настольной лампой по его голове, вознЯ  с
розеткой, со шнуром, чтобы лампой размахнуться. Надуманное исчезло,  как
из дурного сна, хуже С из дурного фильма. Я остыл. (Возможно, резко упа-
ло давление.) Ни движениЯ рукой. Ни случайной  мысли.  Как  обнаруженный
червь, Я подергалсЯ (только и всего) и пыталсЯ уползти, забыв, что почва
всегда и везде. Просто почва, земля, проза  жизни  С  обычнаЯ  человечьЯ
клетка с реш