потком) повторял ЛеонтийРХайм суроволицему Вик  Викы-
чу, а Викыч ему тсРс, давай, мол, не проговоримсЯ таксисту С не пустит в
машину...
 
   Но таксист был опытен, догадалсЯ и повез лишь  заранее  сговорившись,
что настелят газет, что следов не будет и,  понятно,  за  лишнюю  плату.
Торг состоялсЯ уже в пути, при счете пятнадцать  тысяч  сверх,  двадцать
тысяч, двадцать пять... Я отключился.
 
   Отвезли менЯ к Михаилу С открыв глаза, Я  увидел  знакомый  угол  его
квартиры и ковер с узнаваемым кичРрисунком (почти надо мной). И  конечно
С знакомый шум голосов: предотъездный гул.
 
   ОтъезжающаЯ энергичнаЯ мордва бегала по квартире тудаРсюда, суетилась
и упаковывалась. Стучали два молотка. Вперестук  заколачивались  бесчис-
ленные Ящики, вознЯ и капризный детский плач,  вскрики  и  оклики,  а  в
дальнем уголке, как в красном углу, тихонько сидела их старенькаЯ праба-
бушка (единственнаЯ с еврейской кровью). Ее везли в  Израиль  как  самое
дорогое. В другом углу, на кровати, валялсЯ Михаил, больной,  с  высокой
температурой. Он махнул мне рукой С видишь, мол, какаЯ сквернаЯ нам выш-
ла осень! А Я и махнуть рукой не смог. Я был много хуже. Вик Викыч и Ле-
онтий обмыли менЯ в ванне, ЛеонтийРХайм, чуть заикающийсЯ на  букве  ТмУ
(МРмРожно?.. МРмРмиллион...), рассказывал жизнерадостные байки,  подымаЯ
мой дух. Он не замолкал и на миг, только чтобы Я посмеялся! Вряд ли  его
клокочущаЯ веселость и расточаемаЯ доброта были лишь нервозностью  чело-
века перед отъездом (и затаенным ожиданием новой жизни) С скорее другое:
Леонтий с этими прибаутками оставлял мне (оставлял здесь) свою костромс-
кую жизнь, бери, мол, ее себе сколько сможешь. Такой вид  прощанья.  Эта
жизнь сама выходила С уходила из него.
   4
 
Мне дали чистое белье, предусмотрели под менЯ клеенку, 
шутили, что, к счастью, у менЯ нет кашля, и еще 
предлагалось подыскать мне под бочок некашляющую 
костромскую вдовушку. Из дурашливых баек ХаймаРЛеонтиЯ Я 
и посейчас помню о чукче, к которому забрела 
геологРженщина, лыжница, наткнувшаясЯ в пургу на 
заснеженный чум С в чуме сидел чукча (мРмРмужчина) и 
скромно играл, зажав в зубах и пальцах китовый ус: 
 
   С ДриньРдриньРдриньРдринь...
 
   Когда чукча зажег светильник и вновь взял в руки  пластинку  китового
уса, Я так захохотал, что пустил струю; Викыч и Леонтий тоже захохотали,
принесли мне таз с новой водой, Я обмылся, а они вновь помогли мне  сме-
нить все перед сном. Ушли. Я так счастливо спал. Мне виделась пурга  (не
могу сказать, снилась, шел прямой повтор из детства), и как  Я,  мальчи-
ком, бегу на лыжах в разгулявшийся, воющий февральский снег.  (Потому  и
сцепились памятью чукча, лыжница.)
 
   њерез горбатые сугробы, через мост над замерзшей рекой С вот и стараЯ
разделительнаЯ стрелкаРуказатель ЕВРОПАСАЗИя, залепленнаЯ снегом. Я  бе-
жал мимо старенькой надписи, перемещаясь с одного континента  на  другой
слишком легко и неуважительно, как все дети. Я потерял варежки. На мосту
через замерзшую УралРреку снежинки лепились к голым рукам. И таяли, нав-
сегда уходЯ (входя) в мои детские вены  памятью  о  трансконтинентальном
переходе. Пурга утихла. Я спал.
 
   Эдик Салазкин (совесть зашевелилась)  прислал  вослед  экстрасенсоршу
Зою Валерьяновну С известную мне с давних времен Зою, отчасти тоже  шар-
латанку, но с талантливыми знахарскими руками. ЗоЯ и  подлечила.  Неделю
грела она руками мой желудок, кишки. Прогрела и позвоночник, а также да-
ла дозированное дедовское средство, толченый куриный пупок.  Тњерез  два
днЯ встанешьУ, С сказала непререкаемым тоном ведьмы, через два ,  повто-
рила прихрипываЯ и ушла, и через три (некотораЯ неточность) днЯ мой  ки-
шечник перестал взрываться, Я ожил. Странно, что она, алчная, ничего  не
взяла ни с Викыча, ни с ЛеонтияРХайма с его  зелеными  купюрами.  Может,
просто спешила.
 
   Зое многое прощалось за ее руки. Особенно ладони! С Я и сейчас  (мыс-
ленно) слышу их направленное тепло. Как бы  две  параболические  антенны
она держит то у моей спины, то у живота. (А прогревались кишки.)  Огром-
ные и удивительно теплые мягкие ладони. њто  не  мешало  ее  рукам  быть
хваткими, цепкими, как у скряг прошлых веков, хапаЯ по пути, что попада-
лось С деньги, подарки, вкусную еду, мужчин.
 
   А Михаил болел, лежал с осложнением.
 
   С ... Едем в общагу. Догуляем там! С это взывает ко мне Вик Викыч.
 
   С Ух, догуляем! С вторит Леонтий.
 
   Я сижу рядом. Я еще слаб.
 
   Вик Викыч и Леонтий собрались и уходят, но, как вдруг выясняется, они
берут менЯ с собой С в общагу ведь едем, в твою общагу!  С  кричат.  Они
уже подхватились, натягивают на менЯ рубашку, свитер и чуть ли не  силой
тащат менЯ с постели в жизнь. Ух, догуляем! Надо  же  какРникак  Леонтию
здесь, в России, свое допить С да, да, да, допить и допеть!..
 
   И тут (хорошо помню) Михаил, лежа, слабый, и лишь едва оторвав голову
от подушки, говорит Вик Викычу:
 
   С Только смотри же: не петь њерного ворона!
 
   Тот кивнул.
 
   Оба с голосами, Вик Викыч и Михаил, когда поют Ворона, подначивают  и
обычно провоцируют друг друга С мол, кто первый вступит? Петь в одиночку
Ворона значит накликивать смерть. Так что не забежать вперед ни на  пол-
такта. В этом ирония, шутка и давняЯ игроваЯ их  договоренность  С  один
без другого тем более не поет. В любой вечер, в любой компании!
 
   Михаил, больной, а не забыл, подсмеялся: одному, мол, не петь!
 
   Вик Викыч согласен: С Дурной Я, что ли!
 
   Но тут возмущаетсЯ Леонтий С как так? как это не петь?! С  провинциал
клянется, что обожает петь Ворона, что за  диктат!  он  мРммечтаРаал  об
этой песне, он, может, и в Израиль собралсЯ и  едет,  чтоб  по  пути  (в
МРммРмоскве) с кемРнибудь спеть!
 
   С Не. Без Мишки никогда! С дразнит его Вик Викыч.
 
   С А только припев?
 
   С Нет.
 
   Леонтий уже вопит, что Ворон С любиРмммРмаЯ песня. Когда Леонтий  ви-
дит кружащую в небе черную птицу, он плакать готов,  как  гениально  она
вьется! МРммРмагия!
 
   С Ну разве что Я совсем упьюсь! С Вик Викыч смеетсЯ и вдруг предлага-
ет: С А ты попробуй петь один. Один споешь?
 
   Провинциал зябко поводит плечами:
 
   С Один? Я?.. Страшновато.
 
   Общий хохот. Мужички обманывают смерть.
 
   С На выход! С командует, басит Вик Викыч, уже пьян.
 
   С Догуляем! С Пьян и обрезанный Леонтий. Уже завтра летит он к  люби-
мой жене, котораЯ гдеРто под ТельРАвивом учитсЯ говорить на Языке проро-
ков С она вместе с сыном, милая, любимая, родная, но без своего  Леонти-
яРХайма, завтра они воссоединятся!
 
   Оставить менЯ здесь Вик Викыч и Леонтий никак не хотят, подхватив под
руки, ведут С Я слаб, измучен, чтоРто лепечу, но эти двое влили  в  менЯ
полстакана водки: вперед, вперед, общага ждет!
 
   До магазинов на такси, а дальше С пешие С погода  отличная!  Мы  идем
вдоль Ярких палаток, киосков, комков,  всех  этих  свежих  вагончиков  и
распродаж на развалах, берЯ на выбор красивые бутылки, дорогие  колбасы,
сыр на закусь. Леонтий ищет селедку: он хочет попрощатьсЯ с Россией  на-
целенно и конкретно, поблюдно, С говорит он. Поблядно? С грозит ему сме-
ющийсЯ Вик Викыч.
 
   Однако селедки нигде нет. Картошка есть С нет селедки. Ладно, за  се-
ледкой пошлем баб, как только у них расположимся... А что за бабы?
 
   С Ты не спрашивай. Ты, знай, плати! С велит ему Вик Викыч.
 
   Когда изРза поворота показалсЯ могучий корпус общаги, у менЯ застуча-
ло сердце. Я увидел фасад и знакомый разброс окон, занавески.
 
   Пятнистым афганцам (моим врагам на входе) Викыч объясняет:
 
   С Мы идем к сестрам С к Анастасии и Маше. В гости. А он (я)  С  он  к
себе домой! Не узнал, что ли, служивый?
 
   Викыч и Леонтий по ступенькам, прихватив справаРслева, чуть не  воло-
кут меня.
 
   С Не знаешь, к каким сестрам? Не бывал у сестер  на  северной  сторо-
не?.. Ну, ты, салага, даешь! С уже на ходу растолковывает Викыч,  надви-
гаясь на афганца. А Леонтий, придерживаЯ меня, другой рукой  выдергивает
из кармана денежку (не вижу, но слышу ее хруст) и сует второму. Я только
слабо  улыбаюсь.  Мне  трудно  передвинуть  ногу.  Ступенька  крута.  Но
вдруг... Я лечу. Леонтий и Вик Викыч подхватили под  руки  и  на  порыве
вносят менЯ в дом через крутизну ступенек у  входа.  (НежданноРнегаданно
закончилось мое изгнание. Как бы скостили срок, с возвращеньицем  Вас  ,
Петрович.) Оба гогочут С а Я, висящий на их руках, слабый, раскрыв  рот,
продолжаю ощущать полет. Ощущать, что счастлив. Торжественный въезд.
 
   Коридор северной стороны. Мои места. Вик Викыч не раз бывал в многок-
вартирном этом доме (в гостях у меня), так что теперь мы и впрямь  сразу
направляемсЯ к сестрам, Анастасии и Маше. ТПочти как ЦветаевыУ, С  пояс-
няю Я, и пьяноватый Леонтий тотчас делаетсЯ перевозбужден,  это  Россия,
это она дает ему красивый знак, чтобы, прощаясь, запомнил!
 
 
Я остерегаю: да, да, АнастасиЯ и Маша любят людей 
денежных, любят, чтобы у них ТгуделиУ, попиваЯ винцо. Но 
(внимание!), как и многие женщины такого склада, сестры 
неосознанно (невольно) будут ждать ближе к ночи некоего 
приключения, выяснениЯ кто с кем, а то и легкого 
мордобоя. (В запасниках моей памяти картинка, когда 
подвыпившаЯ женщина Люба лупит хахалЯ по щекам, а 
сестры, успокаивая, крепко держат его за руки.) У них 
две комнаты. БольшаЯ длЯ застольЯ и крохотная, где еле 
втиснуты две их кровати. Я также напоминаю, что 
АнастасиЯ и Маша великолепно жарят блинцы!.. 
 
   Входим, и Анастасия, смеясь, спрашивает меня: где был, пропадал?
 
   С А чо, так плох с лица?
 
   Вик Викыч и Леонтий коротко объясняют С Он болел. Я только  улыбаюсь;
с разинутым ртом; слаб и счастлив.
 
   Викыч, Леонтий и Я стоим в дверях С в карманах, в руках и чуть ли  не
в зубах у нас бутылки и свертки. АнастасиЯ нам рада. Маша сейчас  придет
и тоже будет рада. Но знаешь, чего нет? С говорит Анастасия. С  дрожжами
затеЯ долгая, а скоростной, блинной муки уже нет. ТСейчас  будет!У  С  и
рванувшийсЯ на улицу Леонтий приносит (как раз к  приходу  Маши)  четыре
огромных пакета. Общее ликование! На шум подошли еще женщины, две из них
с девятого этажа, довольно красивые. Леонтий пускает слюну, не зная,  на
ком остановить глаза. А менЯ клонит, Я сплю, Я едва держу голову  С  так
ослабел.
 
   Леонтий счастлив, вот она Москва, вот они московские женщины, о кото-
рых не зрЯ говорят. Он скромный провинциал, рядовой  заводской  инженер,
но ведь и он красоту понимает! ТЦветаевы, это кто?У С потихоньку спраши-
вает он меня, заодно пополняЯ образование. Он нацелилсЯ на грудастую Лю-
бу Николаевну, текстильщицу, и шепчет мне на ухо, мол,  вырос  в  глуши,
крестьянский вкус!
 
   Сестры сетовали С почему Виктор Викторович так редко приходит?
 
   С Зачем Я вам нужен часто? С смеялсЯ Вик Викыч.
 
   С Нужен, нужен!
 
   С Не общажный, извините, человек. Мне, видно, суждено умереть в прек-
расной отдельной квартире! С весело пророчил Викыч,  обдаваЯ  нас  через
стол водочным дыханием. (А меж тем умер на улице,  жить  ему  оставалось
месяц.)
 
   С МРмРмосква! МРммосква! С кричит мне (с стаканом в руке) романтичный
Леонтий.
 
   Они все кричат. Один Я молчу С пить не могу, есть не  могу,  говорить
не могу, мне бы на стуле удержаться.
 
   Пришел званный на блины Федоров с восьмого этажа, гитара,  романсы  с
надрывом, теперь это надолго С теперь пошлоРпоехало! Маша  и  Анастасия,
обе расчувствовались. Вик Викыч, на боевом взводе, уже думает,  как  по-
полнить запасы, да и женщины вокруг него из тех, что умеют выпить (еще и
косятсЯ на быстро пустеющий стол). Как медленно тянетсЯ времЯ у больных;
и как резво летит оно у здоровых! С думалось мне.
 
   С Куда это ты? њего встал? С спрашивает менЯ Люба Николаевна.
 
   Оказывается, Я встал. Оказывается, собираюсь идти, хочетсЯ С менЯ по-
тянуло в коридоры. МенЯ манила, зазывала коридорнаЯ  прохлада.  (Ощутить
полноту возвращения.) Но как идти, если слаб, С пойдут ли ноги?..
 
   Вик Викыч помог, открыл мне дверь.
 
   С Держись там, родненький. Если что С зови, кричи! С предупредил.
 
   И вот Я шагнул в коридор. Один.
 
   Брел, покачиваясь. Медленно. Какие, однако, узнаваемые,  какие  живые
стены! С долгоРдолго шел Я коридором, переставляЯ ноги по  знаемым  наи-
зусть старым, стертым доскам. СпустилсЯ на четвертый  этаж,  на  третий.
МенЯ завораживали двери, номера квартир. И окно в торце коридора  с  уже
сто лет известным мне видом на булочную.
 
   Шаги. Со стороны лифта. Характерное, шаг в шаг,  сбойное  подстукива-
ние.
 
   ОглянулсЯ С хромоножка Сестряева.
 
   С Петрович! Видела вас с друзьями, когда  вы  входили.  Здравствуйте.
(Все видит из своего наблюдательного окна. Деликатничает. Не входил Я  С
менЯ внесли.) У меня, Петрович, к вам дело...
 
   Она всегда на ТвыУ.
 
   Я стал поближе к коридорной стене. Опора. Мне бы, слабому, тоже  сей-
час костыль. А она, Сестряева ТасЯ (чуть с улыбкой), сообщает  потрясаю-
щую длЯ менЯ новость. Да, Ловянников. Просил передать Петровичу  С  мол,
надо бы вновь постеречь квартиру. Да, молодой бухгалтер Ловянников уехал
на месяцРполтора. Как всегда. Ключи у нее, у Таси, С  мол,  как  увидишь
Петровича, передай ему из рук в руки.
 
   И протягивает мне ключи. Знакомый брелокРсобачка.
 
   С А Марс? С спрашиваю.
 
   С Собаку он взял с собой.
 
   С Давно уехал?
 
   С НеделЯ уже. Ловянников очень торопился...
 
   С А светРгаз оплатил?
 
   Я расспрашиваю, Я деловит, Я мелочен, но на самом деле Я еле  сдержи-
ваю счастье, звон и боль внезапно нахлынувшего чувства С еще не верится:
Я вернулся. (Не просто ночлег на ночь С квартира.) Я прислонилсЯ к  сте-
не. Я даже не заметил, как Сестряева ушла. В голове кружение.
 
   Вдруг осознаю, что Я вновь медленно иду по  коридору  С  куда?  С  не
знаю. ПопалсЯ Акулов, кивнул мне на бегу.
 
   Замятов, он тоже кивнул. Один, другой С они шли мимо. Они не  осозна-
вали, что происходило с ними С и что со мной. А ничего  не  происходило,
если не считать, что Я десятьСдвадцать (не знаю сколько) минут опять ды-
шал их коридорной пылью. Люди здоровались, вот и все. Люди поуспокоились
на теперь уже своих кв метрах. (Уже обрели. Я напрягся, чтобы на миг это
в них увидеть.) Люди и есть люди, они забывают. И коеРкто из  них  опять
не прочь, как в былые времена, зайти вечерком ко мне (будь у менЯ сторо-
жимаЯ квартира) и рассказать под водку всю свою жизнь. Возможно, не  так
сразу. Возможно, Я чуть забегал вперед, утративший спешит увериться.
 
   Позвонил в дверь Зинаиде.
 
   С АРа. Привет! С как ни в чем не бывало.
 
   И запах ватрушек. Садись же, садись, чай заварен! Как будто не она  и
не они гнали менЯ прошлой осенью, как чумного. (Некоторые держали  дверь
призакрытой. Не гнали, но ведь и не звали.)  Решили  ли  они  своим  ги-
гантским коллективным мозжечком, что Я искупил и что прощен? Или  просто
забыли?.. У Зинаиды Я посидел. њаю выпил с ее  солененьким  печеньем.  С
ватрушкой тоже. О том, о сем. Она не сразу и с неопределенной,  с  нейт-
ральной интонацией спросила, есть ли у менЯ ночлег.
 
   С Есть.
 
   С Да?
 
   Я вынул ключи с брелоком, погремел в ладони. Она кивнула С  хорошо!..
Предложила бы Зинаида мне угол, если бы в ладони ключей не  было,  С  не
знаю, не уверен. Теперь мы говорили о здоровье. Она считала, что Я ужас-
но выгляжу, надо бы очиститься, а длЯ этого недели две  попоститься.  Не
есть жирное. И не более ста грамм водки в день. Хорошо  поешь,  певунья,
подумал Я. Хорошо подпеваешь, подумал. Но досады уже не держал. На  душе
было прекрасно. МенЯ простили С Я простил.
 
 
А когда на возвратном (от Зинаиды) коридорном пути Я еще 
и остановилсЯ с Курнеевым покуритьРпоговорить, 
сигаретный дым выжал из менЯ маленькую живую заслепившую 
слезу. 
 
   Курнеев Петр Алексеевич сам приостановился.
 
   С Кого Я вижу?! Привет, С он сказал без особой радости, но и без  об-
щажной настороженности. Как своему. Мол, жизньРто идет, а мы с тобой все
курим. Держи сигарету.
 
   СвоЯ есть, ответил Я. њиркнула спичка. Вот тут  Я  вновь  прислонилсЯ
плечом к стене. От слабости. И от живой слезы в глазу.
 
   А дальше понятно: дальше Я не смог удержатьсЯ и отправилсЯ на  знако-
мый этаж. Да ведь старый Петрович уже и  обязан  был  оглядеть  квартиру
господина Ловянникова.
 
   Одно из окон закрыто небрежно. Разве так уезжают! С ворчнул Я, подго-
няЯ шпингалеты. Кресло. Скучные бухгалтерские книги на полках.  Я  огля-
делся. Знакомый холодильник. Я у себя. В свое времЯ Я брал в этом  холо-
дильнике на подкорм пса (да и сам откушивал) отличной квашеной  капусты.
Добавка в рацион.
 
   А вот и Марс! Привет! С Я поднял глаза на настенный портрет пса. Ком-
ната (узнавание) сразу озарилась радостью. Как вспышка. Но  светлаЯ  ра-
дость узнаваниЯ поползла от менЯ вдруг в стороны, как ползет в обе  сто-
роны мокраЯ бумага... Я пошатнулся. Закапало красным на руки.  Не  беда.
(Кровотечение. Носовое.) Я добралсЯ до постели,  лег.  Повыше  голову...
Лежал, испытываЯ попеременно то пугающую радость, то слабость.
 
   Мы свели с Ловянниковым знакомство, когда еще не дог, а дожок, дожик,
как там правильнее С когда Марс еще был щенком. Ловянников уехал,  оста-
вив мне квартиру и предупредив, что воинственность щенка пока лишь в его
звучном имени и что кости хрупки, задние лапы особенно;  когда  прогули-
вать, надо сносить с крыльца на руках. Я так и делал. А в лифте, в кори-
доре быстро растущий элитный пес уже сам все знал С не лаял.
 
   Помимо любви к меньшим братьям, менЯ в те дни грело еще и то, что Ло-
вянников оценит, дог вырос без переломов, С попомнит и,  глядишь,  вновь
оставит сторожить (жить) свои кв метры. Мне нравилась эта однокомнатная.
Небольшой балкон. И вид из окон. (Не гнусный в любую  погоду.)  Книги  в
основном бухгалтерские, специальные, но есть философские томики. (Хозяин
какРто процитировал Бердяева, в другой раз Фромма. Нормально.) Вскоре же
Ловянников оставил мне жилье на месяц, а потом и на полтораРдва, так по-
велось.
 
   Уезжая, Ловянников теперь забирал Марса с собой. Мраморному догу  уже
года три. Могучий. (С дурной привычкой при встрече лизать менЯ в губы, в
рот.) Портрет Марса на стене мог наводить  упреждающий  страх  на  жулье
(имелись в виду наводчики, Ловянников улыбнулся), С пусть, пусть  видят!
Когда есть рисунок, возможен и оригинал.
 
   С А Леонтий? С поинтересовалсЯ Я.
 
   С ОтлиРииРично!
 
   Вик Викыч уверил, что догуляли отлично, проводы честь честью. А Леон-
тий, мол, и похохатывающаЯ Люба Николаевна были все  времЯ  в  челночном
движении: нетРнет и уходили к Любе домой (поднимались кудаРто на девятый
этаж) и потом возвращались, чтобы продолжать пить. Леонтий, правда,  жа-
ловалсЯ на слишком недавнее обрезание. Оттуда (с девятого этажа) Леонтий
каждый раз появлялсЯ первым и кисло (и тихо, шепотом) сообщал Вик Викычу
на ухо одно и то же С мол, это надо делать всеРтаки в детском  возрасте.
Но от Любы Николаевны (текстильщицы свое знают) Леонтий был в  восторге.
Память о ней останетсЯ с ним до конца дней. Увезу вместе с синими снега-
ми России! С обещал он.
 
   Дошло и до драки, когда Вик Викыч и Леонтий отправились еще и к неко-
ей Равиле, а у Равили своЯ гулянка и свои мужики, грузчики. (Неприветли-
вые! то ли водки мало, то ли просто жлобы.) Вик Викыч, если пьян,  побу-
зить любил, и как раз с улицы подвалило полбригады грузчиков,  пришли  с
работы. Они были немыслимо широки в плечах. ЛюдиРшкафы. И  самый  здоро-
венный шкаф был их бригадир, онРто, ни слова не говоря, длЯ начала  дви-
нул Леонтия, так что тот улетел к другой  стене;  не  поломалсЯ  Леонтий
только потому, что врезалсЯ в визжавшую Равилю. Викычу объяснять  дальше
было не надо, он в свою очередь ударом кулака свалил с ног бригадира. Да
и Леонтий, пришедший в себя, высвободив русы кудри (РавилЯ  вцепилась  в
волосы и держала), закричал: ТЯ на ногах, Викыч! Давай