пусты. Я развел руками: точка. Я их (ху-
дожников) люблю, и Я, мол, не виноват. Я им выставил последнее.
 
   А за окнами надвигались сумерки.
 
   С КхеРкхе, С ЗакашлявшийсЯ Краснушкин мне подмигнул.
 
   ТКхеРкхеУ, С ловко подкашливал мне Краснушкин (вор в  молодые  годы),
мол, выпивка есть. Мол, потерпи, Петрович. С рисунком у  мужиков  ничего
не вышло, и потому припрятать от них не грех. Мол, не хера поить  козлов
задарма.
 
   А уже Василек Пятов вслух рассуждал: не пойти ли нам вместе, всем ба-
заром, к женщинамРтекстильщицам, что в коридорном сапожке на шестом эта-
же? может, там какоеРникакое застолье? или к сестрам Асе и Маше С на пя-
том? Подсказывай, Петрович...
 
   И Гоша давил:
 
   С Петрович, ты хозяин. Ты уж помогай!.. С Все они алчно уставились на
меня: может, где праздник, свадьба шумная? или, может,  поминки?  С  Они
были готовы разделить и горе, и радость. Опять спросили про текстильщиц.
Я пожал плечами: не знаю. Кто ищет, найдет.
 
   А сестры? сестры Маша и Анастасия?.. Не знаю, отвечал  Я.  Кто  ищет,
тот найдет. Гуляк Я, как хозяин, слегка поощрял, даже нацеливал, но  сам
с ними идти никуда не хотел. (Теперь Я стал сердит за подмененного  экс-
перта. И, конечно, помнил про припрятанную выпивку.) Наконец,  художники
встали. Ушли.
 
   Василек, стоЯ в дверях, винился, мол, завтра же возобновит контакты с
экспертами С продолжит поиски картин моего брата. (Вот и умница!)  Ушли.
А мы двое остались.
 
 
Краснушкин сбегал к себе на четвертый и принес водку, 
початую, но больше половины, вот это да! Пьем, и старый 
Краснушкин продолжает исповедальную болтовню, какую 
затеял еще час назад, до прихода художников. Ведь жизнь 
проходит. Ведь и квартира у него хорошая, теплая, 
отдельная, а он не женат! И заново волна пьяного 
хвастовства (с сомнениями пополам) С все, мол, у него 
славно, все путем, вот только женитьсЯ ли ему в его 
годы? Ах, как хочетсЯ хорошую женщину. Ведь и 
зарабатывает он в АТКР6 прилично. Солидный человек! 
Ласки С вот чего, Петрович, нам недостает, ласки и 
теплого словца ближе к ночи... 
 
   С њто ж в молодости зевал?
 
   С А трудно!
 
   По словам Краснушкина, он был вор из деликатных, юн и незлобив.
 
   С ... А у ворующих женщин всегда в запасе свой  собственный  интерес!
Курево. Выпивка. Ревность.  Их  трудно  угадать.  Много  мелких  любвей,
страстишки...
 
   С Но Я слышал, воровки С очень преданные подруги.
 
   С Не верь. Обычные лярвы.
 
   Краснушкин рассказывает. (Не смолкает. Жаль, быстро пьянеет.) Я вытя-
нул ноги, сижу с чувством отдыха, вбираЯ на слух уже и не сами слова,  а
их меланхолию: сбивчивые и столь манящие нас откровениЯ чужой души.
 
   Тут и постучали; звонок не работал (но при стуке Я  подумал  про  его
неслучившийсЯ звук). Вошел наш квадратненький њубисов, или просто њубик,
њуб, хвостик. ЕдваРедва начинающий  седеть  стукач  (некоторые  уверяли,
бывший стукач) ввалилсЯ запыхавшись. Спешил.
 
   С А где люди? С спрашивает он оглядевшись, то есть про художников.
 
   Но уже, конечно, увидел, что никого нет. А раз нет, значит, и  спешку
побоку: здесь тоже тепло и неплохо.
 
   њубик сел с нами и закуривает, мол, свой человек. Он и есть свой.
 
   Я всеРтаки присвистнул: опоздал, браток. На работу нельзЯ опаздывать!
(Я подтрунивал.) А спьяневший Краснушкин понял так,  что  Я  присвистнул
про нашу с ним водку, надонные капли С поднял бутылку и смотрит на прос-
вет: даРа... поздно!
 
   Но њубик, едва увидел, что выпивки нет, смеетсЯ и руку  в  карман,  у
него завалялась, свой и есть свой! С вытащил красную купюрку  и  сует  в
ладонь Краснушкину. Слетай! Купи! Да он пьян, говорю. А ничего,  ничего!
Он зато местный, все знает: он еще  и  лучше  разыщет  на  улице  чуткой
пьяной ноздрей! Да раздобудь еще черного хлеба!.. С крикнул вслед.
 
   Краснушкин шатается. Но за водкой ушел.
 
   С Зачем тебе хлеб? С спрашиваю.
 
   С Хочу.
 
   С Вот еще!
 
   С А у менЯ огурцы соленые, С И нежлобистый њубик вынимает  из  пакета
банку с солеными огурцами. Надо же, сколько нес, какой путь огурцы  про-
делали!..
 
   Спрашиваю С свое нес?.. Нет, конечно: прикупил. К художникам шел,  не
с пустыми же руками!.. Да их, недопивших художников, разве теперь  дого-
нишь? С говорю. Догоним! С и њуб резонно замечает: что ж, их закутки, их
любимые гостевые места мы разве не знаем?! как, мол, нам не  знать,  где
могут дать (а могут и не дать) выпить. њуб прав. Так что давай, брат, по
огурчику, слюна бежит!..
 
   Мы жуем; входит Краснушкин, водка и полбуханки черного в руках,  при-
том такого свежего, аж запах бьет в нос от самых дверей.
 
   С Ну, делаРа! С вскричали разом. Не ждали так быстро и такого  чудес-
ного приноса: летом снег выпал!
 
   Тут же разлили бутылку, выпиваем и С опять за огурцы! Банку всю,  как
есть, сожрали вприкус с ломтями черного хлеба. Хлеба оказалось даже  ма-
ло, знай огурцы похрустывали. Но тут Краснушкина, такого  осторожного  в
старости и велеречивого, подводит жадность. Он пьет рассол. Мы  тоже  не
прочь (огурцов уже нет), но Краснушкин припал к  банке  первый.  Спешит,
вкусно глотает, всасывает (Я еще подумал, так ли алчно  в  молодости  он
воровал?) С и... вдруг давится. Попало  в  дыхательное.  Сразу.  Сильно.
Возможно, залепило горло кусочком листа. (Смородинный лист,  покрошенный
в рассол.) Мы хлопали его по спине, били по щекам. Заставляли ходить  на
четвереньках и мычать. И опять, опять по спине!
 
   Краснушкин хрипел. В какуюРто минуту, казалось, он уже  готов,  начал
синеть. Конец фильма. Дыши носом! Носом! С кричали мы, трясли его,  дер-
гали тудаРсюда за руки. ЕлеРеле пришел в себя. Миновало. Лежит, стонет.
 
   С Не уходи, С это он мне говорил.
 
   Но нам хотелось выпить.
 
   Я и њуб, подхватив под руки, отводим Краснушкина в  его  квартиру  на
четвертом. С хорошей мебелью. С добром. Свежие обои. (Уже приготовившие-
сЯ к женщине сытые холостяцкие кв метры.) Нам всЯ эта благость сейчас ни
к чему С хмель взыграл,  как  ударил!  и  гонит,  гонит  по  телу  силу,
чувственность, даже молодость, изумительный самообман!  И,  конечно,  на
улицу потянуло: багрянаЯ осень...
 
   А наладчик АТКР6, бывший вор, совсем сник. Ему страшно. (Едва не зах-
лебнулсЯ рассолом!) В своей сыто пахнущей квартире, с непротертой пылью,
он был бы сейчас рад кому угодно. Он даже  малознакомому  њубу  говорил,
останься, чай пить будем.
 
   С Но Я ж обещал, С њубик отказывается.
 
   С Погоди.
 
   С Обещал! С Это њубик мне пообещал выпивку, мы оставили, бросили его,
ненужного, говорливого стареющего вора С и пошли. Пить значит пить.  Уже
смеркалось.
 
   ПерваЯ попытка (вокруг общаги) у женщин в северном крыле: текстильщи-
цы? может, и наши художники там?! С волнуетсЯ  њубисов.  ПочемуРто  и  Я
волнуюсь тоже. (Осень, читаю из Тютчева.) А њуб уверяет, что после текс-
тильщиц мы так или иначе отыщем и нагоним художников, загулявших  в  ка-
койРнибудь расшикарной квартире в центре города, а вот увидишь! С у њуба
друзей полРМосквы, уж сегодняРто он длЯ менЯ расстараетсЯ и выпить  най-
дет. А Я подумал С пусть.
 
   Нехорошо было бросить Краснушкина, Я и про него подумал  С  тогда  же
подумал, что нехорошо, но жажда и на  улицах  осень  победили.  ПьянЯщий
(вдогон спирту) сладкий осенний дух уверил меня, что Краснушкин сам  нас
нагонит, не может он не нагнать и не поспешить за  нами  в  такой  вечер
(Краснушкин не нагнал, уснул и всю ночь мучилсЯ чаем  после  рассола)  С
да, да, нагонит, куда он на хер денется, говорим мы с њубиком друг  дру-
гу, идем, смеемся. Текстильщицы дали нам выпить кисленькой  бурды,  нев-
кусно, да и мало С притом уже полураздетые, одна в бигудях, одна в спор-
тивных штанах, ложились байРбай, делать там нечего.  Так  что  мы  опять
оказались двое на улице, с пьяной легкостью в сердце. Небо уже  темнело.
На менЯ нашло С в возбуждении Я заговорил о нас, об агэшниках, оставших-
сЯ верными себе и своему честному, Я нажимал на слово, подполью...
 
   С Жить в андеграунде, остатьсЯ в андеграунде в  самом  конце  века  С
неплохо, а?!. С Это Я так восторгался. Но восторгаюсь ли Я или гневлюсь,
никому и никаких прощенческих скидок. Хмельной мой Язык,  знай,  стенал:
скольких нас сгноили! Зачем, зачем России столько талантов, если разбра-
сывает их по своим и чужим дорогам, как россыпи козьего дерьма?!
 
 
Да уж! свирепаЯ ночнаЯ похвальба: слышать слышу (со 
стороны), что хорош, что уже лишнее, но все равно 
говорю, изрыгаю, тащит меня. (Как чистенький луг, 
лужайка с цветиками. Как не потоптать.) СужающийсЯ круг 
ныне известных литераторов, ну, держись! С Я (злой Язык, 
моЯ пьянаЯ беда) не хотел им беды или кары свыше С ни их 
красивым книгам, ни их семьям, ни им самим лично Я не 
хотел ничего плохого, но Я хотел топтать и пинать их 
имена. Я хотел метить и выявлять житейской грязью тех, 
кто состоялся: кто ушел из подпольЯ ради имени, славы, 
сытной жизни. Желчь взыграла С Я говорил об отступниках. 
 
   Шли улицей; конечно, не вдруг и не впервые Я бездумно распускал  Язык
в компании њубика. Я знал, понимал. (Как все мы в общем  знали,  понима-
ли.) Но было до фени, что особого в пьяной моей болтовне?  С  ну,  пусть
гдеРто и комуРто перескажет, да хрен с ним. (Пусть себе подрабатывает, С
смеялсЯ в свое времЯ Вик Викыч.)
 
   С ... Где же твоЯ выпивка?
 
   С Найдем, С уверял њубик. А Я даже подрагивал, хотел выпить; вместе с
вспыхнувшей алкогольной жаждой,  возможно,  уже  просилось  войти  пред-
чувствие. (Набежавшее будущее уже постукивало в дверь.)
 
   Лакеи, мол, и сучье племя, С нес Я пишущую братию,  писателейРотступ-
ников, С а за квартиры, а как за свои  дачи  литфондовские  дрожат!  Эти
бывшие секретари, мать их, кто левый,  кто  правый,  купаютсЯ  в  зелени
(рублевоРдолларовой), издательства завели! А этот Н. и эта НН. выпендри-
ваютсЯ в посольствах, даже спят в иных, когда перепьют С там,  в  прихо-
жей, длЯ пьяных русских писателей диванчик бывалый, заблеванный диванчик
длЯ будущего музея! С Я исходил  злостью,  но  ведь  не  злобой.  Скорее
желчью и болью, не за себЯ С за них!  за  захарканную  Словесность,  IХd
like to love It, что мне их диванчики и их валюта! ПродаютсЯ и покупают-
сЯ С не там, так здесь. Валяйте и дальше, мужики! Вы на виду. Ваше говно
уже всплыло. ВсЯ ваша немощь и сучьЯ запроданность прежде всего вылезает
в ваших строчках, господа, в ваших непородистых текстах!..
 
   Гнев как гнев; как раз Я оступилсЯ на мостовой  (под  гневливый  свой
накат). Ступил ногой мимо. Но устоял. Стою...
 
   И С тихая, поРночному уже замедленнаЯ минута,  когда  Я  перевел  дух
после длинной и Яростной фразы. Пауза. И Я  поднимаю  глаза,  спохватив-
шись, словно бы к главному авторитету С к небу. Ищу там, в темном прост-
ранстве, не вечного судью, конечно, а знакомый вечный  рисунок,  созвез-
дие, и хорошо бы крупное, Медведицу или Кассиопею. (ОтметитьсЯ в небесах
среди такой тишины. Отвести душу. Может, и заодно простить.)  И  вот,  в
эту уже незлую звездную паузу и тишину (так получилось) негромкий  дело-
вой голос њубика: это, мол, хорошо, что вы позвонили. Это хорошо, что вы
позвонили. Я хохотнул. Я решил, что њуб пьян еще  круче  менЯ  С  совсем
заплелсЯ Языком, чушь мелет, как вдруг менЯ словно ужалило. Ах, ты...
 
   Задним числом Я уже не в состоянии определить, человек вне оценок,  С
определить ту мгновенную боль и ту скорость, с какой  Я  понял.  Дыхание
перехватило. И перед глазами пугающее пятно, выползавшее оттуда, где са-
мые темные углы души (и где глагол не медлить ). Я протрезвел. Я начисто
протрезвел. Душа, в предчувствии, длЯ того и брала,  быть  может,  алко-
гольный разгон, чтобы в этот подстереженный миг стать как белый и заново
чистый лист бумаги. Но только писать уже не пером. Его  фраза  (магнито-
фон) зафиксировалась заодно с моей расхристанной пьяной  болтовней;  как
поощрительная. Просто и как ловко вставил, вклинил, мол, вот вы и позво-
нили С мол, њубисову некто начинающий (я) докладывает.
 
   С повторным, уже взвинченным пониманием  (включилось  сознание)  менЯ
прихватил сильный горловой спазм, Я едва не захлебнулсЯ собственной мок-
ротой в горле. Я стал кашлять, кашлять...
 
   С Погоди, њуб, С говорю и кашляю, чтобы сбить (а, возможно, чтобы уже
и скрыть) волнение. С Я сейчас. Я сейчас же вернусь.
 
   С Куда ты?
 
   С В общагу и обратно. (Дом недалеко, мы толькоРтолько отошли.)
 
   њубик с подозрением смотрел на менЯ (а Я  кашлял,  словно  переняв  у
Краснушкина его рассольный недуг):
 
   С њто это нынче вы все такие кашлюны?
 
   С СыыРсейчас, С выговорил Я, давясь словами.С ЗРзы колбыыссРсой  сбе-
гаю...
 
   С Да ты не вернешься.
 
   С ВернуууРусь.
 
   Я метнулсЯ в сторону общаги, торопился, бежал, но и на бегу менЯ  бо-
лезненно колотило. њерез пять или десять, через сто лет (вон куда  дотя-
гиваетсЯ тщеславие агэшника) Я окажусь осведомителем, как только  подни-
мут архивы. По какому бы случаю их не подняли. Когда бы и где  бы...  не
оправдаться... беззащитен. Никого из поколениЯ уже ни в живых, ни в ста-
риках не будет, ни этой суки, ни меня, С будем в земле. В гробах  или  в
Ящичках. Мертвые беззащитны. Гниль или пепел, весь наш выбор.  А  пленка
гебистскаЯ с магнитной записью не умирает, вот уж какаЯ рукопись не  го-
рит. Сто лет будет лежать никому не нужнаЯ  (но  живая),  заброшеннаЯ  в
угол ржавого, скрипучего от ржи сейфа и всЯ в пыли (но живая), С  и  од-
нажды она закрутится, зашипит. Кто тогда хоть полслова скажет в мою  за-
щиту? кто?.. Если человек знаменит, если жизнь на виду, возможно, запись
припрячут. Упомянут вскользь, но пощадят. Пожалеют; глядишь, и  не  при-
липнет. (Стряхнут комочки грязи, как с брюк в  осень,  и  живи  в  веках
дальше.) А если ты никто? если человечек, инженер , агэшник, кто угодно,
тварь живая, С кому ты, маленькое говно, нужен?
 
   У агэшника ничего, кроме чести, С  повторял,  подымаясь  по  лестнице
вверх. ПрыгаЯ через две  ступеньки,  надсаживал  сердце  (пусть  терпит,
пусть надорвется, пусть платит за болтливый Язык!). Вспомнил  (наконецР-
то) и о текстах, о затерянных, затраханных моих повестях и рассказах С к
ним тоже прилипнет. ИмРто за что?  Я,  при  моей  обособленности,  готов
слыть хоть подонком. Слыть драчливым, злобным,  с  чудовищной  гордыней,
неудачником С слыть кем угодно, но не осведомителем.  В  беспристрастных
кагебэшных отчетах однажды отыщетсЯ не непризнанный писатель,  не  гений
литературного подземельЯ (как говорит обо мне добряк  Михаил),  ни  даже
просто человек андеграундного искусства, а осведомитель, филер,  стучав-
ший (из зависти) на писателей, имена которых хорошо известны  и  славны.
Вот, значит, как завершилсЯ многолетний, за машинкой, труд.
 
   Я вбежал в квартиру в  ознобе:  как  в  малярийной  лихорадке  времен
детства.
 
   Думал (Я все времЯ думал) С отнять у него кассету (вероятно, в  груд-
ном кармане), но как отнять? Он из крепких. Оглушить? но Я  слишком  вы-
пил, а надо, чтобы удар наверняка. А мелькнула еще одна (из  отягчающих)
мысль С свирепаЯ мысль, что отнять отниму,  так  ведь  работа,  поденный
трудяга, ведь он на зарплате, а значит змеинаЯ фраза вы позвонили не ис-
чезнет. ПоощрительнаЯ по интонации, а значит  впервые,  значит  позвонил
(я) впервые, всеРтаки вы позвонили, подхвалил. Еще могу успеть...22
 
К любым и разным предыдущим записям (к чьимРто, а к моим 
наверняка) все равно он однажды свою фразу прибавит, 
смонтирует, подклеит С от нее не уйти, она навеки в 
архивах, уже завтра С поздно. Завтра как рапорт, 
донесение от филера филеру, завтра и убить его будет уже 
мало, будет недостаточно, будет впустую... С Мысль 
лихорадила, Я открывалРзакрывал Ящики на кухне 
Соболевых. Я уже знал. Я не выбрал С Я просто взял нож. 
ПопалсЯ хороший (хотЯ и в ознобистую руку), складной. Я 
сунул его в ботинок, за носок. Идти можно, только не 
прыгать. Лезвием вниз. Нет, закрыть, следует нож 
закрыть, иначе порежусь, в ботинок натечет... ботинки 
киллера. Шаг в шаг. Следил убийца на асфальте, бежал 
бродяга с Сахалина... С Ерничающие, глуповатые, скачущие 
мыслишки (уже с самонасмешкой), пока человек, 
ожесточаясь, собирает себЯ и волю в одно целое. 
 
   Взял Я и колбасы, чужой, своей не было, грамм двестиСтриста, заскочил
на бегу в квартиру к Курнеевым: Курнеев добр дать (да и жена Вера сердо-
больна). Вышел в коридор. Крупно колбасу  порезал,  порубил  кругляками,
молодец, сказал Я себе, С вот сейчас молодец. Если њуб учует, угадает, Я
не дрогну. К твоей, мол, будущей (обещанной) выпивке взял закусь и  нож,
не кусать же колбасу нам обоим в очередь...
 
   Я выскочил на улицу, он менЯ ждал, минуты  три  прошло  (пять?..),  Я
сделал вид, что придавлен хмелем, что чуть пошатываюсь и, конечно, алчно
хочу водки. (Но Я уже не хотел. Ничего не хотел.)
 
   С Ну? и где ж колбаса?
 
   Я постучал по груди. Кусок выпирал заметно. њуб (как легка и  быстра,
как умела его ощупь) коснулсЯ менЯ рукой, убедилсЯ С и мы пошли дальше.
 
   Наши с ним ночные поиски, хожения, как говорили в старину, имели сво-
ей внешней и вроде бы единственной целью выпивку. Шли бок о  бок  ночной
Москвой, как это водитсЯ у безденежных алчущих агэшников. Просто  выпить
гдеРто водки. На халяву. ХотЯ бы сколько.
 
   Но замыслами отличались С њубик очень определенно нацелилсЯ ТвыдоитьУ
меня, узнать больше и пространнее о писателях, кто  уже  с  именем  и  с
судьбой; да и о безымянных тоже. (Раз уж сообщение, раз уж Я позвонил  С
должна же быть там своЯ тыща слов.) Как Я убедилсЯ после, он хотел услы-
шать любой наворот, всякую сплетню, раздутую хоть до полной  неправдопо-
добности, до мифа (отчет о мифе С тоже информация). Хотел услышать о том
и о той, их деньгах, их смятых постелях, о визах, был или почему не  был
на приеме в посольствах С обыденщина стукачества, мало кому важная,  уже
и безвкусная, как перетертаЯ пища. (И все же комуРто нужная, а ему,  њу-
бику, необходимаЯ С работа, зарплата.) КакРникак труд. Он довольно ловко
накручивал на магнитофон мои раздерганные, сумбурные словеса. Он попрос-
ту совал руку в карман, словно бы  почесываясь,  и  там  нажимал  мягкую
кнопку пуска. Если Я закуривал или замолкал, њубисов вновь  почесывался,
чтобы исключить холостой ход, зачем ему тишина? Как ни искусно он проде-
лывал (отворачивался, чихал, искал в карманах  платок),  Я  замечал.  Не
каждый раз, но замечал. Дело в знании. Когда знаешь С заметишь. Итак, он
хотел менЯ выдоить, Я С его убить. Так и было. В тот темный осенний  ве-
чер. Теперь Я понимаю.
 
   При всем том, оба пьяные, мы шли и  поддерживали  друг  друга.  И  не
только слово за слово и плечо к плечу, мы поддерживали один  другого  на
крючке взаимного интереса (с наживкой, у каждого своя, жало скрыто).
 
   С КакРто прихожу к СРсРсережке. А он выпивает с кем, ты думаешь?..
 
   С НуРну?
 
   С ПРпотом. РРрасскажу потом. С И Я пьяно  махал  рукой,  мол,  после.
Мол, надо выпить, сил нет.
 
   Он убирал руку из кармана (так и не включив запись) и в свою  очередь
поддерживал во мне дух близкой надеждой:
 
   С Мы, Петрович, сыРсычас к Кирчонку. У него всегдРда найдется. В зак-
ромах. (То есть выпивка.)
 
   Уже изрядно выпившие, оба не притворялись. Непонятно  только,  почему
њубисов не хотел или не мог простоРнапросто напоить, влив в менЯ (по до-
роге) бутылкуРдве пойла. Спровоцировать тем самым очередной взрыв пьяной
болтовни и записать себе хоть все пять пустых пленок (у него  их  оказа-
лось четыре, одна в работе). Почему он должен был водить менЯ по какимР-
то знакомым? С водить и возить!  С  дважды,  притом  с  пересадками,  мы
подъезжали по адресу на троллейбусах (ночных и редких). Возможно, объяс-
нениЯ нет, и он тоже всего лишь хотел выпитьРзакусить. Он шел  по  тече-
нию. (Он жил. У жизни свой липкий цемент.) Но в заделе мог быть,  конеч-
но, и вовсе неведомый мне цепкий профессиональн