имости, студентом-технологом
и состоял как будто в квартирантах у Геппелей.  Мальман напомнил Агнес,  что
она  обещала пойти с  ним  погулять.  Дидериха тоже пригласили.  В  ужасе он
отговорился тем,  что его будто бы дожидается на улице знакомый, и тотчас же
начал прощаться. "Слава богу, - подумал он, хотя сердце у него и екнуло, - у
барышни уже кто-то есть".
   Господин Геппель, провожая его в темную переднюю, спросил, знает ли его
приятель Берлин. Дидерих тут же сочинил, что приятель - берлинец.
   - Если вы  оба не знаете города,  сядете еще,  чего доброго,  не на тот
омнибус.  Вам  уже,  наверное,  не  раз случалось заблудиться в  Берлине?  -
Дидерих   ответил   утвердительно,   и   господин  Геппель   выразил   явное
удовлетворение. - Это вам не Нетциг. Тут, как заблудишься, полдня проходишь.
Вы  что думаете -  за  то  время,  что вы  от вашей Тикштрассе доберетесь до
Галльских ворот,  вы  три  раза  можете пройти через весь Нетциг из  конца в
конец... Да, вот так-то! А в следующее воскресенье приходите к обеду.
   Дидерих обещал.  Воскресенье приближалось; он с удовольствием отказался
бы от этого визита и, только боясь ослушаться отца, пошел к Геппелям. На сей
раз  пришлось выдержать такой  искус,  как  пребывание с  глазу  на  глаз  с
фрейлейн  Геппель.  Дидерих  напустил  на  себя  вид  делового человека,  не
склонного развлекать девиц.  Она было опять завела разговор о театре,  но он
грубо  перебил ее:  некогда ему  заниматься такой дребеденью.  Ах  да,  папа
говорил ей: господин Геслинг как будто изучает химию.
   - Да!  Это вообще единственная наука, имеющая право на существование, -
заявил Дидерих, сам не понимая, откуда это у него вдруг взялось.
   Фрейлейн Геппель уронила сумочку;  нагнувшись,  он так замешкался,  что
она  опередила его.  Тем  не  менее  она  кротко,  чуть  ли  не  сконфуженно
поблагодарила.  Дидериха это  разозлило.  "Что  может быть хуже кокетки?"  -
подумал он. Она порылась в сумочке.
   - Видно,  потеряла.  Английский пластырь потеряла, понимаете? А все еще
кровоточит.
   Она сняла с пальца носовой платок. Палец был такой снежной белизны, что
кровь на нем, казалось Дидериху, сейчас просочится внутрь.
   - У меня пластырь с собой, - сказал он, опомнившись.
   Он завладел ее пальцем,  и не успела она вытереть кровь, как он слизнул
ее.
   - Что это вы?
   Он и сам испугался.
   - Ведь я  химик,  а  химики и не такие еще вещи пробуют,  -  сказал он,
строго сдвинув брови.
   Она улыбнулась.
   - Ах  да,  вы ведь в  некотором роде доктор{28}.  Как это хорошо у  вас
выходит, - продолжала она, следя за тем, как он наклеивает пластырь.
   - Прошу, - сказал он сдержанно и отступил на шаг. Его бросило в жар, он
думал: "Не надо было прикасаться к ее коже. Ужасно мягкая, до отвращения".
   Агнес не смотрела на него.  Помолчав, она сделала новую попытку втянуть
его в разговор.
   - У нас с вами в Нетциге найдутся,  должно быть, общие родственники. Не
правда ли?
   Волей-неволей  ему   пришлось  перебрать  с   ней   несколько  знакомых
нетцигских семейств.  Выяснилось, что они с Агнес состоят в каком-то дальнем
родстве.
   - Ваша  матушка,  кажется,  жива?  Какой вы  счастливец!  Моя-то  давно
умерла.  И мне, наверное, тоже недолго осталось жить. Предчувствуешь ведь...
- И она улыбнулась грустно и виновато.
   Дидерих  ничего  не   ответил,   решив  про   себя,   что   это  глупая
сентиментальность.  Еще помолчали -  и  как только оба торопливо заговорили,
неожиданно явился  мекленбуржец.  Победно улыбнувшись и  заглянув Дидериху в
глаза,   он  стиснул  ему  руку  с  такой  силой,  что  Дидерих  поморщился.
Мекленбуржец решительно придвинул стул  чуть  не  к  самым  коленям Агнес  и
принялся  весело  и   самоуверенно  расспрашивать  ее  о   том,   что  могло
интересовать только их  двоих.  Предоставленный самому себе,  Дидерих сделал
открытие,  что Агнес,  если смотреть на  нее спокойными глазами,  не  так уж
потрясающе хороша. И, пожалуй, даже вовсе не красива. Нос слишком маленький,
чуть-чуть вогнутый,  правда,  тонкий, но обсыпан веснушками. Золотисто-карие
глаза  посажены близко друг  к  другу и  щурятся,  когда она  взглядывает на
кого-нибудь. Губы чересчур тонкие, все лицо узкое. "Если бы не пышно взбитые
рыжие волосы, оттеняющие белую кожу..." Он чувствовал удовлетворение оттого,
что ноготь на ее пальце, который он облизал, был не очень чист.
   Вошел господин Геппель со  своими тремя сестрами.  Одна из  них  была с
мужем и детьми.  Отец и тетки по очереди обнимали и целовали Агнес, проявляя
преувеличенную горячность и  бережность.  Девушка выделялась среди них своим
высоким ростом и стройностью; она рассеянно смотрела сверху вниз на тех, кто
обнимал ее  хрупкие плечи.  В  ответ она  поцеловала лишь  отца,  медленно и
серьезно. Дидерих наблюдал всю эту сцену, он смотрел на Агнес, на освещенный
солнечным лучом висок с бледно-голубыми жилками под сеткой рыжих волос.
   Ему пришлось вести в столовую одну из теток. Мекленбуржец взял под руку
Агнес. Вокруг длинного семейного стола зашуршали шелковые воскресные платья.
Мужчины аккуратно укладывали на колени полы сюртука, откашливались, потирали
руки. Наконец подали суп.
   Дидерих  сидел  поодаль  от  Агнес;   чтобы  увидеть  ее,  пришлось  бы
наклониться вперед,  а этого он старательно избегал. Соседка оставляла его в
покое,  и  он  поглощал невероятные количества телячьего жаркого  с  цветной
капустой.  Подаваемые кушанья  подвергались детальному обсуждению,  Дидериху
тоже  пришлось  подтвердить,   что  все  очень  вкусно!  Агнес  убеждали  не
увлекаться салатом,  советовали выпить  красного  вина  и  допытывались,  не
гуляла ли она сегодня утром -  упаси боже!  -  без калош.  Господин Геппель,
повернувшись к  Дидериху,  рассказывал,  что вчера он и его сестры бог весть
каким  образом потеряли друг  друга  на  Фридрихштрассе и  встретились потом
только в омнибусе.
   - Да,  это вам не Нетциг!  - воскликнул он, гордо поглядывая через стол
на  Дидериха.  Мальман и  Агнес заговорили о  каком-то  концерте.  Ей ужасно
хотелось пойти,  и она не сомневалась, что папаша разрешит ей. Геппель мягко
отговаривал ее,  а  тетки  хором подпевали.  Агнес нужно пораньше ложиться и
поскорее выехать за  город,  на  свежий воздух:  за  зиму она переутомилась.
Агнес не соглашалась.
   - Вы держите меня взаперти, ужасные вы люди!
   Дидерих мысленно стал на ее сторону. В нем вспыхнул порыв героизма: ему
захотелось  сделать  так,   чтобы  Агнес  вольна  была  поступать,   как  ей
заблагорассудится, чтобы Агнес была счастлива и всем этим обязана ему... Тут
господин Геппель спросил, не пойдет ли он тоже в концерт.
   - Не  знаю,  -  сказал  он  небрежно и  взглянул на  Агнес,  напряженно
подавшуюся вперед.  - Что это за концерт? Я бываю только на таких, где можно
пить пиво.
   - Вполне резонно,  -  заметил зять Геппеля.  Агнес откинулась назад,  и
Дидерих пожалел о своих словах.
   Крем,  которого все ждали с нетерпением,  все еще не был подан. Геппель
посоветовал дочери поглядеть,  в  чем  дело.  Не  успела она  отставить свое
блюдечко с  компотом,  как Дидерих вскочил -  стул его отлетел к  стене -  и
решительным шагом двинулся к дверям.
   - Мария!  Крем! - крикнул он в коридоре. Багровый, ни на кого не глядя,
вернулся он на свое место.  И  все же отлично видел,  что все перемигнулись.
Мальман даже презрительно фыркнул. Зять наигранно простодушным тоном сказал:
   - Галантность прежде всего! Похвально!
   Геппель нежно улыбался Агнес,  а она не отводила глаз от своей тарелки.
Дидерих с  такой силой уперся коленом в стол,  что доска начала подниматься.
Он думал: "Господи боже, и как это меня угораздило!"
   Когда встали из-за стола,  он всем пожал руку. Только Агнес старательно
обошел.  В гостиной,  куда перешли пить кофе, он постарался сесть так, чтобы
широкая спина  Мальмана заслонила его  от  Агнес.  Одна  из  теток  пожалела
Дидериха и решила занять его разговором.
   - Что вы изучаете, молодой человек? - спросила она.
   - Химию.
   - Ах, так, физику?
   - Да нет же, химию.
   - Ах, так.
   Как ни торжественно она начала, на большее ее не хватило.
   Дидерих мысленно обозвал ее  безмозглой дурой.  Все общество было не по
нем.  Он  тоскливо и  неприязненно разглядывал всех,  пока  не  распрощались
последние родственники.  Агнес  с  отцом проводили их.  Вернувшись,  Геппель
удивленно взглянул на одиноко сидящего Дидериха. Он вопросительно помолчал и
вдруг сунул руку в  карман.  Когда же  молодой человек,  не попросив у  него
взаймы, собрался уходить, Геппель очень тепло пожал ему руку.
   - Непременно передам от  вас  дочери привет,  -  даже  сказал он,  а  в
дверях,   чуть-чуть  замявшись,   прибавил:   -  Приходите  же  в  следующее
воскресенье!
   Дидерих твердо решил никогда больше не переступать порог этого дома. И,
однако,  на следующий день, забыв все на свете, кинулся разыскивать магазин,
где  можно  было  бы  купить для  Агнес  билет в  концерт.  Первым делом ему
пришлось прочитать все  афиши,  чтобы  вспомнить имя  музыканта,  о  котором
говорила Агнес.  Тот или не тот?  Как будто названа была именно эта фамилия.
Дидерих решился.  Но,  услышав, что билет стоит четыре с половиной марки, он
широко раскрыл глаза от ужаса.  Потратить такую уйму денег,  чтобы лицезреть
музыканта!  Если  б  можно было незаметно удрать!  Заплатив и  очутившись на
улице, он прежде всего вознегодовал: какой грабеж! Но затем спохватился, что
это  для  Агнес,  и  был потрясен собственной щедростью.  Он  двигался среди
уличной  сутолоки,   умиленный  и   счастливый.   Это  были  первые  деньги,
потраченные им не на себя.
   Он сунул билет в пустой конверт,  ничего больше не вложив в него, и для
маскировки вывел адрес каллиграфическим почерком. Когда он стоял у почтового
ящика, вдруг показался иронически улыбающийся Мальман. Дидерих почувствовал,
что пойман с поличным, отдернул руку от ящика и посмотрел на нее. Но Мальман
только сказал,  что  ему хочется поглядеть,  как устроился Дидерих.  Однако!
Можно подумать,  что здесь живет старая дева Даже кофейник привез с собой из
дому.  Дидериху было  стыдно до  слез.  Глядя,  как  Мальман,  перебирая его
учебники,   раскрывает  и  захлопывает  их  с  презрительной  гримасой,   он
почувствовал, что стыдится и своей специальности. Мекленбуржец развалился на
диване и спросил:
   - Как вам понравилась Геппель?  Пальчики оближешь,  а?  Ну  вот,  опять
покраснел!  Да флиртуйте с  ней,  сделайте милость!  Честь и  место.  У меня
пятнадцать других на примете.  -  И  в  ответ на пренебрежительное замечание
Дидериха:  - Зря это вы. Тут пожива вполне возможна. Или я ничего не понимаю
в женщинах!  Эти рыжие волосы!  А как она строит тебе глазки,  когда думает,
что никто не видит! Вы заметили?
   - Мне она не строит глазки,  -  еще пренебрежительнее сказал Дидерих. -
Да и плевать мне.
   - Прогадаете!  -  Мальман  оглушительно загоготал,  а  затем  предложил
кутнуть.  Пошли странствовать по пивным. Когда вспыхнули первые огни газовых
фонарей,   оба   уже   едва   держались  на   ногах.   Немного  спустя,   на
Лейпцигерштрассе,  Мальман ни с  того ни с  сего влепил Дидериху здоровенную
оплеуху. Дидерих сказал:
   - Ну, знаете, это уже... - Слово "нахальство" он проглотил.
   Мекленбуржец похлопал его по плечу.
   - По дружбе, детка! Только по дружбе! - крикнул он и в довершение всего
занял у Дидериха его последние десять марок...
   Четыре дня спустя он застал Дидериха ослабевшим от голода и великодушно
выделил  ему  из  денег,   которые  опять  где-то  призанял,  три  марки.  В
воскресенье у Геппелей,  -  если бы Дидерих так не отощал, он, быть может, и
не пошел бы к ним,  - Мальман доложил за столом, что Геслинг все свои деньги
прокутил и сегодня ему надо наесться до отвала.  Господин Геппель и его зять
сочувственно рассмеялись,  но  Дидерих,  поймав на себе пытливый и  грустный
взгляд Агнес,  не знал, куда деваться, - уж лучше бы ему не родиться на свет
божий.  Она его презирает. В отчаянии он утешал себя: "Не все ли равно, ведь
она всегда презирала меня".  Вдруг Агнес спросила, не он ли прислал ей билет
в концерт. Все повернулись к нему.
   - Вздор!  С  чего вдруг я  стал бы  этим заниматься!  -  сказал он  так
нелюбезно, что ему поверили.
   Агнес не  сразу отвела от  него  глаза.  Мальман обнес дам  конфетами и
поставил коробку перед Агнес.  Дидерих словно забыл о ее присутствии.  Он ел
еще больше,  чем в прошлый раз. Все равно они думают, что он только за тем и
пришел!  Кофе решили пить в Груневальде,  и Дидерих тотчас же заявил,  что у
него свидание. Он даже прибавил:
   - С человеком, которого я никак не могу заставить напрасно ждать.
   Геппель положил ему на плечо плотную руку,  наклонился и, прищурившись,
сказал вполголоса:
   - Будьте покойны, вы, разумеется, наш гость.
   Но Дидерих возмутился и заверил, что причина вовсе не в этом.
   - Тогда,  по  крайней  мере,  обещайте,  что  запросто  приедете  когда
вздумается,  -  сказал на  прощанье Геппель,  и  Агнес  кивнула,  как  бы  в
подтверждение. Она и сама как будто собиралась что-то сказать, но Дидерих не
стал дожидаться.
   Остаток  дня  он  слонялся  по  улицам,  самодовольно упиваясь грустью,
сознанием принесенной жертвы.  А  вечером сидел  в  переполненной пивной  и,
подперев голову руками,  время  от  времени кивал  своему одинокому стакану,
словно теперь постиг предначертания судьбы.
   Что он мог поделать с наглым и бесцеремонным Мальманом, который занимал
у  него деньги?  В  воскресенье мекленбуржец явился с  букетом для Агнес,  и
Дидерих,  пришедший  с  пустыми  руками,  вправе  был  бы  сказать:  "Цветы,
фрейлейн,  если хотите знать,  от меня". Но он промолчал и разозлился больше
на Агнес,  чем на Мальмана. Мальманом он невольно восхищался: тот, например,
мог ночью подбежать сзади к  прохожему и  хлопнуть его по цилиндру,  -  хотя
Дидерих ясно сознавал, что такие выходки - предостережение ему самому.
   В  конце  месяца он  неожиданно получил из  дому  деньги,  которые мать
скопила ко дню его рождения,  и  появился у  Геппелей с букетом,  не слишком
пышным,  чтобы  не  показаться смешным и  не  раздразнить Мальмана.  Молодая
девушка,  принимая букет,  растроганно взглянула на Дидериха, и он улыбнулся
ей   покровительственно  и   в   то  же  время  смущенно.   Это  воскресенье
представлялось ему  каким-то  особенно праздничным,  его  ничуть не  удивило
предложение пойти всем вместе в зоологический сад.
   Двинулись в  поход.  Мальман  сосчитал -  одиннадцать персон.  Женщины,
попадавшиеся им по пути, как и сестры Геппеля, были одеты совершенно не так,
как в  будни:  сегодня все они казались дамами из высшего общества.  Или они
получили наследство?  На мужчинах были сюртуки;  лишь немногие носили к  ним
гладкие черные брюки, как Дидерих; почти все были в соломенных шляпах. Когда
сворачивали в боковую улицу,  она простиралась перед ними широкая,  ровная и
пустынная,  ни  прохожего,  ни кучки конского навоза.  И  только на одной из
таких  улиц  маленькие девочки в  черных чулках и  белых платьях,  увешанных
бантами,  водили хоровод и  пели пронзительными голосами.  На главных улицах
потеющие  матроны  штурмовали  омнибусы;   рядом  с   их   пунцовыми  лицами
приказчики,  без  всяких  церемоний  воевавшие с  ними  за  места,  казались
обморочно-бледными.  Все  устремлялось вперед,  все  неслось к  единой цели,
туда,  где  наконец можно  будет вкусить от  радостей жизни.  На  лицах была
написана решимость: "Эй, посторонись, мы вдосталь потрудились!"
   Дидерих изображал перед  дамами бывалого берлинца.  В  вагоне городской
железной дороги он взял с  бою несколько мест.  Господину,  который метил на
одно из них,  он сильно наступил на ногу. Господин крикнул: "Нахал!" Дидерих
не остался в долгу.  Тут выяснилось,  что это знакомый Геппеля,  и оба,  как
только  их   представили  друг  другу,   начали  наперебой  выставлять  себя
ревнителями рыцарских нравов. Ни один не желал садиться, пока другой стоит.
   За столиком в кафе Дидерих очутился рядом с Агнес, - почему это сегодня
все так счастливо складывалось?  -  и когда она сразу же после кофе захотела
пойти  смотреть зверей,  он  бурно поддержал ее.  Его  распирало от  избытка
предприимчивости.  Дойдя  до  узкого прохода между  клетками хищников,  дамы
повернули назад. Дидерих предложил Агнес сопровождать ее.
   - Уж  лучше возьмите в  провожатые меня,  -  сказал Мальман.  -  Если в
какой-нибудь клетке выскочит прут...
   - То и вам его не водворить на место,  - отпарировала Агнес и двинулась
по проходу.
   Мальман разразился своим оглушительным хохотом.  Дидерих шел за  Агнес.
Ему было страшно оттого,  что слева и справа без единого звука, только шумно
дыша,  на  него  кидались хищники,  и  оттого,  что  впереди,  распространяя
благоухание, шла молодая девушка. Вдруг она повернулась к нему и сказала:
   - Не люблю бахвалов!
   - В самом деле? - спросил радостно взволнованный Дидерих.
   - Вы сегодня милый, - сказала Агнес.
   - Хотелось бы всегда быть таким.
   - Правда? - И ее голос едва заметно дрогнул.
   Они взглянули друг на друга с  одинаковым выражением:  словно каждый из
них подумал, что всего этого не заслуживает.
   Агнес пожаловалась:
   - Звери ужасно скверно пахнут.
   И они повернули обратно. Их встретил Мальман.
   - Мне было интересно,  не сбежите ли вы. - Он отвел Дидериха в сторону.
- Ну-с,  как наша милашка? Дело на мази? Я вам сразу сказал, что тут особого
искусства не требуется.
   Дидерих онемел.
   - Вы,  видно,  ринулись в атаку?  Ну, так слушайте! Я пробуду в Берлине
еще только один семестр; когда уеду, пожалуйста, принимайте наследство. А до
тех  пор  будьте любезны подождать...  -  На  его  маленьком по  сравнению с
громоздким торсом лице вдруг появилась ехидная гримаса: - Дружок!
   И  он  отпустил Дидериха.  Тот,  насмерть перепуганный,  уже не  смел и
близко подойти к  Агнес.  Она  рассеянно слушала Мальмана и,  повернувшись к
отцу, шедшему позади, крикнула:
   - Папа, какой замечательный день! Сегодня я себя прекрасно чувствую.
   Геппель обеими руками обхватил ее руку выше локтя и  сделал вид,  будто
хочет крепко сжать ее,  однако он  едва ее касался.  Его смеющиеся блестящие
глазки увлажнились.  Как только родственники попрощались и ушли, он подозвал
к  себе  Агнес  и  обоих  молодых  людей  и  заявил,   что  этот  день  надо
отпраздновать:   он  предлагает  погулять  по  Унтер-ден-Линден,   а   затем
где-нибудь поужинать.
   - Папа  становится  ветреником!  -  воскликнула Агнес  и  оглянулась на
Дидериха. Но он шел, опустив глаза. В вагоне городской железной дороги он по
своей   неловкости  оказался  отрезанным  от   остальной  компании,   а   на
Фридрихштрассе, в людском водовороте, вместе с Геппелем отстал от Мальмана и
Агнес. Вдруг Геппель остановился, растерянно пошарил по животу и воскликнул:
   - Где часы?
   Часов с цепочкой уже и след простыл. Мальман спросил:
   - Сколько лет вы живете в Берлине, господин Геппель?
   - Да-а,  - протянул Геппель и обратился к Дидериху: - Тридцать лет живу
в  этом городе,  но  такого со  мной ни разу не случалось!  -  И  все-таки с
гордостью добавил: - Видите? В Нетциге таких происшествий не бывает.
   Вместо того чтобы идти в  ресторан,  пришлось отправиться в полицейский
участок и  заявить о  пропаже.  Агнес  начала  кашлять.  Геппель вздрогнул и
пробормотал:
   - Пожалуй, все мы очень устали.
   Он  преувеличенно весело распрощался с  Дидерихом.  Тот,  казалось,  не
заметил протянутой руки Агнес и неловким движением приподнял шляпу. Не успел
Мальман  оглянуться,  как  Дидерих  с  удивительным  проворством  вскочил  в
проходящий омнибус.  Удрал!  И  каникулы уже начинаются!  Он никого и ничего
больше знать не желает!  Дома он,  правда, с шумом и треском пошвырял на пол
толстые учебники химии и  уже  схватился за  кофейник.  Но  где-то  хлопнула
дверь,  и  он  б