ком начитался книг.  Слушаю этого
болтуна и сам разглагольствую, точно какой-нибудь буржуй".
   - Какое вам дело, - воскликнул он, - до моих планов! Вы только шпионите
здесь!  Так знайте же, что у нас на уме! - И в приливе ярости добавил: - Все
отдаст нам эта банда, а потом каждый пусть хоть собственной бритвой...
   Бальрих оглянулся,  но депутат исчез... Опомнившись, рабочий направился
к фабрике.
   Там уже было известно о предстоящем обследовании предприятия санитарной
полицией.   Многие  надеялись,   что  у   Геслинга  будут  по  этому  случаю
неприятности,  и радовались заранее.  Действительно,  несколько дней спустя,
поутру,  прибыл медицинский советник и начался осмотр. Оборудованием фабрики
он не мог нахвалиться, а умывальниками был более чем восхищен.
   - Старшему инспектору господину... простите, как...
   - Моя фамилия Ваксмут, господин медицинский советник.
   Старшему   инспектору  Ваксмуту   было   поручено   передать   живейшую
признательность господину главному директору,  который,  к сожалению, сейчас
занят.  Тогда  те  рабочие,  которые были  уже  готовы торжествовать,  уныло
переглянулись.  Они сразу догадались,  в чем дело. Этот чиновник от медицины
был  заранее готов хвалить умывальники.  И  Наполеон Фишер,  который кичится
тем,  что комиссия -  его заслуга,  тоже приложил сюда руку.  Умывальниками,
которым так обрадовались рабочие,  хозяева воспользовались, чтобы отделаться
от их требований.
   После обследования фабрики дошел черед и до людей.  Ведомственное лицо,
мужчина  исполинского сложения,  проследовал  вдоль  рядов  рабочих  подобно
гигантской статуе некоего доблестного полководца. Порой он останавливался и,
подбоченясь,  расспрашивал кого-нибудь из них. Тем надлежало перечислить все
перенесенные ими болезни, причем советник, казалось, был убежден, что каждый
от него что-то утаивает.  Впрочем,  в некоторых случаях он мог казаться даже
приветливым и  общительным,  например,  когда  дело  дошло до  Яунера.  Зато
Гербесдерфер, стоявший рядом с Бальрихом, внушал ему явное недоверие.
   - Снять бинт!  -  приказал он и,  взглянув на его палец,  снова властно
бросил: - Фамилия?
   Старший инспектор назвал фамилию, после чего медицинскому советнику как
будто все стало ясно.
   - Ну,  конечно,  мы облепили палец глиной.  Народный метод лечения. А в
случае заражения -  кто  оплатит операцию?  Знахарь,  что ли?  И  расходы на
похороны он тоже возьмет на себя?  -  Обратившись к старшему инспектору,  он
пробурчал: - Господин, господин...
   - Ваксмут.
   - Ваксмут. Покруче с ними, господин Ваксмут, прошу вас, придерживайтесь
этого золотого правила.  Ведь наш  человеческий материал застрахован вдоль и
поперек, он не может гибнуть когда ему заблагорассудится.
   Медицинский советник  хотел  было  уже  проследовать дальше,  но  вдруг
повернулся, как на шарнире.
   - Какой у того вон рабочего пристальный взгляд... Вы не заметили?
   - Он  хороший  рабочий,  -  ответил  старший  инспектор с  удивительным
простодушием.
   - И вам о нем не известно ничего особенного?
   - Он учится.
   Тогда медицинский советник кивнул с мрачным удовлетворением:
   - Ага!  Теперь вы сами убедились, что от моего пытливого взора ничто не
ускользнет. - И обратился к рабочему: - Эй, вы, как вас зовут?
   Бальрих  неторопливо смерил  его  взглядом.  Затем,  нажимая на  каждое
слово, ответил:
   - Меня зовут... господин... Бальрих.
   - Так, так. Еще чище.
   Тут советник подбоченился и уперся ногами в пол, казалось, не собираясь
уходить.
   - И долго вы уже учитесь?
   - Год.
   - Наука,  очевидно,  не  пошла вам на  пользу.  Скажите -  вы страдаете
раздражительностью?
   - Когда меня раздражают, - ответил Бальрих.
   - Скажите  -  не  появляется ли  у  вас,  особенно  во  время  занятий,
этакое... особенное возбуждение? Так что вы даже сбрасываете одежду?
   - Нет, - удивленно ответил Бальрих.
   Лицо  медицинского советника  расплылось,  оно  прямо-таки  засияло  от
радости.
   - Однако вас  видели нагишом у  окна,  под  утро,  когда двери уже были
открыты и люди шли на работу.
   Бальрих,  застигнутый врасплох,  сохранял спокойствие; но в душе у него
все кипело.  "Когда же это было?  Ах,  да... верно. Уже рассвело, я лежал на
подоконнике и думал.  Чистая случайность, я сам уже забыл об этом. Откуда же
он знает...  Ах,  вот откуда!  От Геслинга! А тот?.." Бальрих оглянулся. Все
взоры товарищей были устремлены в  одну сторону,  на  человека,  пытавшегося
скрыться в  толпе.  "Ну,  конечно,  Яунер,  кто же еще?.."  И Бальрих сказал
резко:
   - Может,  это было,  а  может,  не было,  но в  моей комнате я сам себе
хозяин, и до шпионов мне дела нет.
   Тогда советник, насторожившись, опять спросил:
   - Вы, видимо, вообще считаете себя здесь со всеми равным?
   - Я заключил добровольный договор,  - ответил Бальрих. - И что до меня,
я его выполняю.
   - А другая сторона?
   - Незачем  выспрашивать меня,  -  отрезал Бальрих,  осененный внезапной
догадкой,  и  взглянул на  советника в  упор.  -  И  незачем тут из-за  меня
разыгрывать комедию.
   Медицинский советник  заморгал;  затем  поспешно  и  даже  с  некоторым
дружелюбием осведомился:
   - У вас, верно, много врагов? - И так как Бальрих промолчал, добавил: -
Тогда понятно и ваше заявление: "Все должна отдать эта банда, а потом каждый
пусть хоть собственной бритвой перережет себе горло".
   Бальрих остолбенел. "Все ясно", - подумал он.
   Медицинский советник тем временем обратился к старшему инспектору:
   - Этот  человек сумасшедший.  Можете доложить об  этом  от  моего имени
господину тайному советнику.
   Старший инспектор поклонился,  между тем как медицинский советник среди
воцарившейся тишины и охватившего всех ужаса,  как ни в чем не бывало,  даже
не понизив голос, продолжал:
   - Этот человек страдает манией преследования и  все  принимает на  свой
счет.  К  тому же  он зазнался и  не желает считаться со здешними условиями.
Причины вполне достаточные,  чтобы  признать его  параноиком и  посадить под
замок.
   Услышав ропот,  он изумленно оглянулся: у людей были такие лица, что он
тут же выпрямился, опустил руки по швам и сбавил тон.
   - Согласно закону,  -  заявил он поспешно, - и существующим медицинским
правилам  этот   рабочий  должен  быть   немедленно  направлен  в   лечебное
учреждение.
   Ропот нарастал.
   - Приступим к  осмотру,  -  продолжал он,  силясь  не  терять выдержки.
Подойдя к  Бальриху,  он ткнул его большим пальцем в глазную впадину и снизу
нажал  на  кость.  Палец  вонял.  Бальрих,  у  которого от  ярости в  глазах
потемнело,  уже поднял было руку, но, сделав над собой отчаянное усилие, тут
же опустил ее, холодея от ужаса при мысли о том, что могло произойти.
   Между тем советник давал старшему инспектору наставления.
   - Пусть  он  немедленно отправляется в  больницу.  На  врачей мы  можем
положиться.
   Откуда-то  донесся голос:  "Его  отправляют в  сумасшедший дом!"  Ропот
усилился.  Медицинский  советник  вздрогнул,  сделал  несколько  неуверенных
шагов, словно дрессированный медведь.
   - Я  сейчас же позвоню туда,  -  крикнул он и  поспешно вышел.  Лишь за
дверью он постепенно принял свой обычный вид и  стал снова похож на огромную
статую доблестного полководца.
   А  Бальрих  ходил  среди  шумевших,  взволнованных рабочих  и  старался
успокоить их.
   - Я пойду туда, они ничего не могут сделать со мной. Я вернусь. - Потом
распрощался со всеми.
   Он шел широким шагом по шоссе и  продолжал подбадривать себя.  "Как они
меня  боятся,  если  хотят таким чудовищным способом сломить мою  волю.  Они
погибли и  знают это,  иначе они не посмели бы меня тронуть.  Слишком многим
известно наше дело, оно может попасть в газеты. Сами они сумасшедшие!"
   Едва он вошел в город,  как внезапная мысль ошеломила его: "Еще недавно
я  ходил сюда за  учебниками.  А  теперь со всеми полученными знаниями иду в
сумасшедший дом".  Он  почувствовал ледяной озноб,  и  у  него  засосало под
ложечкой, шаг невольно замедлился, но затем Бальрих пошел еще быстрее и весь
потный добежал до больницы.
   Минуя дворника,  он  хотел было войти в  одну дверь,  но  она оказалась
запертой, даже ручки у нее не было.
   - Туда, надеюсь, вы не хотите попасть, - крикнул дворник и послал его в
приемную.  Теперь Бальрих шел  беспрепятственно по  белым длинным коридорам,
более широким и чистым, чем в казармах Геслинга.
   Санитарки в  накрахмаленных чепцах развозили по этажам тележки с пищей.
На  самом  верхнем этаже сидел у  стола молодой человек в  белом халате,  он
говорил и  записывал одновременно.  Рабочий не  решился подойти к  нему,  но
молодой человек сам окликнул его.
   - Господин Бальрих!
   И вот он стоял перед врачом,  вертел в руках фуражку и хмурил брови.  А
молодой  блондин  внимательно  смотрел  ему  в  глаза,  внимательно,  но  не
враждебно. И говорил так, словно сам не слышал себя:
   - Я вас сразу узнал,  получив очень точное описание.  Бог знает, почему
мне поручили заняться вами. Ну да ладно, - ободряюще закончил он.
   У сиделки врач осведомился, есть ли свободная комната.
   - Особый случай,  -  шепнул он проходившему мимо коллеге.  Затем,  взяв
Бальриха под руку, отворил одну из многочисленных дверей, за ней еще одну и,
наконец,  предложил ему  войти.  В  комнате  была  койка,  батарея  парового
отопления; распахнутое окно выходило на железные крыши.
   - Садитесь, - сказал врач. - Вы знаете, где находитесь?
   Бальрих из осторожности проронил:
   - В комнате.
   - Ну,  да, пожалуй, - рассмеялся врач. - Но почему, собственно, вы сюда
пришли?
   - Потому  что  какой-то  медицинский советник,  -  сказал  Бальрих  уже
твердо,  так как был подготовлен к такому вопросу,  - усомнился в том, что я
нормален.
   - Что еще ничего не доказывает,  - добавил молодой врач. - Но почему же
вы  не  садитесь?  Пожалуйста,  располагайтесь,  как вам удобнее.  Мы только
беседуем с вами. Видите, я даже не записываю того, что вы говорите.
   Однако Бальрих чувствовал,  что  здесь учитывают не  только то,  что он
говорит, но и какой сделает жест, как шагнет, быстрее или медленнее, повысит
или понизит голос. Он стоял, не двигаясь.
   - Ну так сядемте, что ли? - снова предложил врач.
   Бальрих твердой походкой подошел к креслу и присел на ручку.
   "Теперь уже все равно",  -  решил он. Врач, казалось, не следил за ним.
Откинув голову, он проговорил, глядя в пространство:
   - Вы чувствуете недомогание?..  Нет?  Приливы крови или головокружение?
Нет?..  Однако вы  ведь стояли голый у  своего окна,  -  сказал он внезапно,
подчеркивая  каждое  слово,   и,  нагнув  голову,  пристально  посмотрел  на
Бальриха.
   Бальрих сидел, словно оцепенев. Значит, все это ловушка? И этот человек
только для  виду  принял мою  сторону!  Подлая ловушка!  В  бешенстве,  сжав
кулаки, он бросился вперед. Но в то же мгновение заметил, что врач потянулся
к  звонку за спиной,  Бальрих почувствовал,  что бледнеет -  так велика была
грозившая ему опасность.  И вместо сжатого кулака он только протянул, как бы
с мольбой, раскрытую ладонь.
   - Все это оттого,  -  виновато промолвил он, - что медицинский советник
уже  старался таким  же  способом раздражать меня.  Разве  выдержишь,  когда
каждый бросает тебе в лицо все, что ему нашептали шпионы? У нас есть шпионы,
вам это известно?
   На лице врача снова появилось добродушное выражение. Он заговорил мягко
и успокаивающе,  видя,  как Бальрих побагровел и с каким волнением он словно
выталкивает из себя слова.
   - Этого я,  разумеется,  не могу знать,  - сказал врач. - А вам незачем
волноваться.
   Он уселся поудобнее. Бальрих покорно последовал его примеру.
   - Расскажите  мне,  пожалуйста,  -  начал  врач,  -  как  вы  живете  в
Гаузенфельде.
   Рабочий ответил с горечью:
   - Отвратительно,  нас эксплуатируют. Мы порабощены и как скот согнаны в
кучу.
   "Вот что они хотят услышать от  меня",  -  вдруг испуганно подумал он и
быстро добавил:
   - Но ведь это знают все. Я помешан не более, чем другие.
   - Готов поверить вам,  -  просто заметил врач,  - а скажите мне, правда
ли,  что вы  имеете влияние на ваших товарищей?  -  И,  заметив недоверчивый
взгляд Бальриха, добавил: - Что, впрочем, вполне естественно... У вас больше
силы воли, вы доказали это тем, что учитесь... Ведь учение - дело не легкое?
   В его словах прозвучало даже участие.  Однако рабочий ответил резко,  с
укором:
   - Вам,  вероятно,  надо признать у  меня переутомление!  Вы хотите меня
поймать?
   Молодой блондин еще ближе наклонился к нему.
   - Напрасно вы  так  думаете.  Я  знаю  сам,  что  значит надорваться на
работе. Я понимаю, вы хотите выкарабкаться из нужды.
   - Не только я,  -  заметил Бальрих с внезапным воодушевлением. - Других
тоже надо вытащить. Но кто-нибудь должен начать. И это сделаю я.
   - Вы чувствуете, что это ваше призвание?
   Бальрих ударил себя кулаком в грудь.
   - Да, на меня это возложено. Это моя... моя...
   - Ваша миссия?
   - Да.  -  Бальрих вдруг почувствовал глубокое облегчение,  хотя на лице
врача было явно написано недоверие.
   - Миссия,  -  продолжал врач.  -  Почему бы и нет?  Это возможно.  - Он
оперся подбородком на руку и заговорил вполголоса. - А начальству вашему это
известно?
   - Да. Отсюда и все преследования, - сказал Бальрих.
   И уже совсем тихо врач спросил:
   - Кто же вас преследует?
   - Да  все он,  из-за  него все зло.  И  соглядатаев у  него множество -
шпики, священник из Бейтендорфа, наш депутат, - он предатель, - а теперь еще
медицинский советник.
   Когда  Бальрих  это  высказал,  аромат  цветов,  доносившийся из  сада,
показался ему вдруг более удушливым,  голос какой-то птицы почти испуганным.
Врач сидел, потупясь.
   - Конечно,  -  повторил он,  -  бывают и  враги.  Я не призван защищать
капитал, который вы так ненавидите. Пусть этим занимаются бонзы, - бросил он
как бы вскользь и вслед за тем внушительно добавил:  - Но, посудите сами, не
кажется  ли   вам   несколько  странным,   почти  невероятным,   что  именно
социал-демократический депутат  оказывается вашим  врагом  и  другом  вашего
противника?
   - Это,  может быть,  и странно,  - коротко ответил Бальрих, считая, что
уже сказал все по этому поводу.
   А врач, между тем, бережно продолжал:
   - Вы  только что рассердились,  и  я  бы  не хотел вам напоминать ваших
слов.  Ну,  а  насчет  бритвы...  Это,  конечно,  запомнилось  депутату,  он
рассказал другим.  А  вы  называете это предательством.  Что до медицинского
советника,  то  могу  вам  сказать одно:  мы,  врачи,  всегда и  всюду видим
симптомы - это уж наш чисто человеческий недостаток. Я верю, что вы говорите
о  реально происходящих делах,  но  я  бы  на вашем месте относился к  этому
спокойнее.
   - Когда низости не  затрагивают нас лично,  мы  всегда относимся к  ним
спокойнее, - заметил Бальрих.
   - Вы правы и на этот раз, - ответил врач.
   Он встал. Бальрих последовал его примеру.
   - Что же мне - оставаться здесь? - спросил он глухо.
   - Пусть это короткое пребывание у нас не огорчает вас.  -  Я не питаю к
вам  плохих  чувств  при  расставании.   Как  видите,  я  не  очень  суровый
следователь.  Вы могли бы попасть и к худшему.  Скажу вам по секрету,  -  он
прикрыл рот рукой,  -  медицинский советник,  когда вызывал меня к телефону,
перепутал мою фамилию.
   Он  звонко  рассмеялся.   И  Бальрих,  пожимая  протянутую  руку,  тоже
расхохотался.
   - Эта комната,  надеюсь, понравилась вам. Ведь и комнаты - вы, наверно,
слышали об этом -  не все у  нас такие приятные...  Кстати,  я еще кой о чем
хотел спросить вас,  -  поспешно проговорил врач, - не представляется ли вам
иногда что-нибудь такое,  чего,  как потом оказывается,  на самом деле и  не
было?
   - Вы хотите сказать, видения? Нет! - возмущенно ответил Бальрих. Но тут
же  вспомнил один  случай,  и  ему  стало  страшно.  Неужто  там,  на  вилле
"Вершина", видение все-таки было?
   - А это плохо? - спросил Бальрих.
   - Расскажите мне все спокойно! Может быть, вы долгое время голодали или
переутомились?
   - Нет,  -  отвечал Бальрих,  глядя  перед  собой,  -  видение появилось
потому, что я желал его...
   - Желанные видения могут быть у  каждого не вполне счастливого человека
или много ожидающего от жизни. Как это случилось? Расскажите!
   Но  Бальрих  молчал.  "Я  видел  Лени  богатой  и  прекрасной на  вилле
"Вершина".  Это была мечта,  но более реальная, чем все вы. И вот вы хотите,
чтобы я  в сумасшедшем доме выдал вам мою драгоценнейшую мечту.  Фу,  черт!"
Прежде чем Бальрих осознал, что делает, он топнул ногой, изо всех сил ударил
по платяному шкафу и выругался. Врач слегка покачал головой.
   - Видите,  все-таки прорвалось,  - сказал он неодобрительно и, заметив,
что  Бальрих совсем  уничтожен,  добавил:  -  Ну,  больше,  надеюсь,  вы  не
поддадитесь.
   Он направился к двери, но вдруг остановился.
   - Кто крикнул "вор"? - спросил он.
   Бальрих взглянул на врача.
   - Меня никто не может назвать вором.  Но я, - сказал он презрительно, -
знаю их немало.
   Врач кивнул и удалился.
   Некоторое  время  Бальрих  сидел,   настороженно  прислушиваясь,  потом
принялся ходить по комнате все быстрее и  быстрее.  Наконец-то ему опять все
разрешено -  поднять руки, передвинуть стол. Он высунулся в окно. Можно было
коснуться верхушек деревьев,  но  сквозь густую листву никак не  разглядишь,
там  внизу.  Вдруг ему пришло на  ум,  что в  таких домах бывают отверстия в
двери и в стенах, однако он не нашел ни одного. Затем он стал упрекать себя,
что слишком многое открыл этому шпиону.  Если бы молчать,  только молчать, -
какое тогда оружие можно дать им в  руки?  А  вместо этого ты выдал им самое
сокровенное -  из страха,  потому что у  них в руках власть.  Самое страшное
злоупотребление властью произошло именно здесь,  у него на глазах, когда его
чистейшую грезу обследовали в доме для умалишенных.
   Теперь Бальрих понял,  что аромат, доносившийся из сада, был тот самый,
уже знакомый ему запах цветущих лип - он слышал его год назад, когда едва не
покончил с собой, решив повеситься на первом суку. "Аромат судьбы, - подумал
он. - Сколько пережито с тех пор, сколько пережито!" Растянувшись на диване,
он лежал в раздумье,  пока не наступили сумерки,  радостно размышляя о своей
миссии,  о своей борьбе; тебе, тебе, избраннику, предназначено это свершить.
Рази же их,  избавитель,  в Гаузенфельде и далеко за пределами его,  по всей
стране,  во всем мире.  Именно в  больнице,  только потому,  что ты очутился
здесь,  понял ты, как они надеются на тебя и как другие тебя боятся! Вот оно
- высшее мгновение жизни!  Они думали тебя уничтожить,  а  между тем ты стал
еще сильнее.
   Отвыкнув от сна,  Бальрих ощутил в  темноте особый прилив бодрости.  Он
включил свет  и  вдруг  увидел перед собой широкие плечи,  голову с  большим
выпуклым лбом, узкое, осунувшееся лицо.
   И  он испугался,  перед ним был чужой человек.  "Неужели это и  вправду
твое лицо?"  Он помнил его еще квадратным,  как колода.  "Неужто у  тебя уже
было столько дум и забот,  бедняга?  Забот о делах столь отдаленных,  что ты
еще не скоро увидишь их целительный исход. И сколько же придется ждать?"
   "Я не переживу этого,  -  подумал он,  цепенея от ужаса. - Я знаю лучше
их,  что со мной. Они называют это манией величия и манией преследования. Но
они еще не  знают,  что у  меня уже было искушение наброситься на Фишера,  а
потом на  медицинского советника.  И  вот сегодня я  не  выдержал.  Этот дом
действует на меня. Я погиб".
   И,  закрыв лицо  руками,  он  опустил голову,  словно молился.  Страшно
находиться здесь,  но и не менее страшно выйти отсюда одиноким на всю жизнь,
и  неизвестно,  хватит ли у  тебя силы выдержать -  выдержать борьбу с целым
миром?
   Тут голос бога в  его душе сказал:  "Ты не один,  и  твоя миссия -  это
миссия всех.  Все  вы  должны подняться до  вершин разума,