з  Вольфганг сочинит  драму  получше этой,  -  уверяла
Густа, - и я получу в ней роль.
   Инга выдернула руку и  отстранилась от  Густы,  в  глазах у  нее  стоял
испуг.
   - Вот как?  -  произнесла она,  и наивное оживление, игравшее на пухлом
лице Густы, сразу померкло.
   - А почему бы и нет? - возмущенно спросила она плачущим голосом. - Чего
ты так вскинулась?
   Дидерих,  который слышал вопрос Густы и  мог бы  ей ответить,  поспешно
повернулся к старому Буку. Тот продолжал болтать:
   - Тогда,  как и теперь, у нас были друзья, но были и враги. Хотя бы вон
тот изрядно слинявший железный рыцарь,  это пугало,  которым стращают детей,
вон там,  в нише у городских ворот. Жестокий дон Антонио Манрике, генерал от
кавалерии,  в Тридцатилетнюю войну разоривший наш бедный Нетциг;  если бы не
Рикештрассе,  названная по твоему имени, Манрике, последний его отзвук давно
бы  развеялся...  Он  тоже был один из  тех,  кому не по вкусу пришлось наше
свободомыслие и кто стремился сокрушить нас.
   Старик вдруг затрясся от беззвучного смеха и взял Дидериха за руку.
   - Вам не кажется, что он похож на нашего фон Вулкова?
   Дидерих придал своему лицу еще  более сдержанное выражение,  но  старик
ничего не замечал, он оживился, ему пришла в голову какая-то новая мысль. Он
повел Дидериха в  уголок,  загороженный кадками с  комнатными растениями,  и
показал две фигуры, изображенные на стене: пастушок страстно простирает руки
к пастушке, между ними ручей. Пастушка собирается перепрыгнуть к нему.
   - Как, по-вашему, соединятся они? - зашептал старик. - Это знают теперь
лишь немногие,  я в том числе.  - Он оглянулся по сторонам - не наблюдают ли
за ними -  и вдруг открыл маленькую дверцу, которую непосвященный никогда бы
не  обнаружил.  Пастушка на  дверях  двинулась навстречу возлюбленному.  Еще
мгновение, и в темноте за дверью она непременно упадет в объятия пастушка...
Старик указал в глубь комнаты:
   - Она называется "Приют любви".
   Свет фонаря,  который горел где-то во дворе, падал через незанавешенное
окно  на  зеркало  и  тонконогую кушетку.  Старик  вдыхал  удушливый воздух,
хлынувший из комнаты,  невесть сколько времени не проветриваемой, и блаженно
улыбался каким-то своим,  далеким воспоминаниям. Постояв немного, он прикрыл
маленькую дверцу.
   Дидерих же,  которого все это не очень занимало, увидел нечто, сулившее
более сильные ощущения.  Это  был  член окружного суда Фрицше;  да,  Фрицше.
По-видимому,  отпуск его кончился,  он  вернулся с  юга и  явился на  вечер,
правда,  с опозданием и без Юдифи Лауэр,  -  ее-то отпуск затягивался на все
время,  пока супруг сидит за  решеткой.  Где бы  Фрицше ни проходил,  как-то
странно дергаясь и  тем  выдавая свое смущение и  неловкость,  вслед за  ним
несся шепоток,  и все, кто с ним раскланивался, украдкой косились на старика
бука.  Фрицше, как видно, понимал, что ему необходимо что-то предпринять, он
подтянулся и  решительно двинулся в  атаку.  Старик,  никак не ожидавший его
появления,  вдруг увидел его  перед собой.  Он  так  побледнел,  что Дидерих
испугался и  уже  протянул руки,  готовый поддержать его.  Но  все  обошлось
благополучно,  старик  овладел  собой.  Он  стоял,  напряженно выпрямившись,
судорожно откинув назад  плечи,  и  холодно смотрел прямо в  лицо  человеку,
совратившему его дочь.
   - Так скоро вернулись, господин советник? - громко спросил он.
   Фрицше сделал попытку весело улыбнуться.
   - Прекрасная погода была нынче на  юге.  Но  то  что в  наших краях!  А
искусство!
   - Здесь мы видим лишь его слабый отблеск.  -  И  старик,  не спускавший
глаз  с  Фрицше,  указал  на  стены.  Его  выдержка произвела впечатление на
многих,  кто  следил  за  ним,  подстерегая  мгновенье  слабости.  Он  стоял
неколебимо,  он держал себя с  достоинством,  а ведь в его положении была бы
простительна известная несдержанность.  Он держал себя с достоинством,  один
за всех -  за свою разрушенную семью,  за тех, кто некогда следовал за ним и
теперь  покинул  его.  В  это  мгновенье он  снискал  симпатии  кое-кого  из
присутствующих,  -  и  это  было все,  что он  выиграл взамен столь многого,
утраченого им... Дидерих слышал, как он сказал сухо и четко:
   - Лишь во имя сохранения этого дома и этой живописи я добился,  чтобы в
план  реконструкции старого города были внесены изменения.  Пусть это  всего
лишь картины прошлого,  но художественное произведение, увековечивающее свою
эпоху и ее нравы, вправе рассчитывать на вечность.
   И Дидерих незаметно скрылся - ему стыдно было за Фрицше.

   Теща бургомистра спросила у  него,  что сказал старик по поводу "Тайной
графини".  Дидерих стал припоминать, и оказалось, что тот даже не упомянул о
пьесе. Оба были разочарованы.
   Вдруг Дидерих заметил,  что  Кетхен Циллих бросает на  него насмешливые
взгляды,  но уж кому-кому,  а  ей бы следовало держать себя тише воды,  ниже
травы.
   - Интересно знать,  фрейлейн Кетхен, - довольно громко сказал он, - что
вы думаете о "Зеленом ангеле"?
   - О зеленом ангеле?  -  повторила она еще громче. - Это вы, что ли? - И
рассмеялась ему в лицо.
   - Вам бы не мешало быть поосторожнее,  -  сказал он,  наморщив лоб. - Я
считаю своим долгом поговорить с вашим уважаемым отцом.
   - Папа! - тотчас же крикнула Кетхен.
   Дидерих испугался. К счастью, пастор Циллих не услышал.
   - Я,  конечно,  немедленно рассказала папе о  нашей маленькой прогулке.
Что в ней зазорного, ведь это были только вы.
   Она чересчур зарвалась. Дидерих засопел:
   - А для любителей красивых ушей там был Ядассон.  -  Видя,  что попал в
цель,  он  прибавил:  -  В  следующий раз,  когда мы  встретимся в  "Зеленом
ангеле", мы выкрасим ему уши в зеленый цвет, это создает настроение.
   - Вы думаете, вся суть в ушах? - спросила она, взглянув на него с таким
безмерным презрением, что он решил любыми средствами проучить ее.
   Они стояли в углу, в том самом, где были кадки с комнатными растениями.
   - Как вы думаете,  -  спросил он, - удастся пастушке перепрыгнуть через
ручей и осчастливить пастуха?
   - Овца вы, - сказала она.
   Дидерих пропустил ее  слова  мимо  ушей,  подошел к  стене  и  стал  ее
ощупывать. Вот и дверь.
   - Видите? Она прыгает!
   Кетхен подошла поближе и,  с любопытством вытянув шею, просунула голову
в дверь. Вдруг - толчок в спину, и она очутилась в потайной комнате. Дидерих
захлопнул дверь и, прерывисто дыша, молча обхватил Кетхен.
   - Выпустите меня,  я буду царапаться! - взвизгнула она и хотела поднять
крик. Но ее вдруг разобрал смех, и она обессилела.
   А  Дидерих  все  подталкивал ее  к  кушетке.  Рукопашная с  Кетхен,  ее
обнаженные руки и плечи окончательно лишили его самообладания.
   - Ну вот, - пыхтел он, - теперь я вам покажу. - При каждой отбитой пяди
он повторял: - Теперь я вам покажу овцу! Ага, кто считает девушку порядочной
и питает серьезные намерения, тот - овца. Ну, я вам покажу овцу.
   Он еще поднатужился и повалил ее на кушетку.
   - Ой! - крикнула она и задохнулась от смеха. - Что еще вы мне покажете?
   Вдруг  она  стала  отбиваться всерьез и  вырвалась;  в  полосе света от
газового   фонаря,   падавшего  через   незанавешенное  окно,   она   сидела
встрепанная,  разгоряченная,  устремив взгляд  на  дверь.  Дидерих  повернул
голову: на пороге стояла Густа Даймхен. Она ошеломленно уставилась на обоих;
у  Кетхен глаза чуть не  выскочили из орбит.  Дидерих,  стоявший коленями на
кушетке,  едва  не  свернул себе  шею...  Густа  притворила за  собой дверь;
решительными шагами она подошла к Кетхен.
   - Потаскуха! - вырвалось у нее из глубины души.
   - От такой же слышу! - быстро ответила Кетхен.
   Густа задохнулась. Она ловила ртом воздух, она смотрела то на Дидериха,
то на Кетхен так беспомощно и возмущенно, что в глазах у нее блеснули слезы.
   - Фрейлейн Густа, это же только шутка, - сказал Дидерих.
   Но его слова встретили плохой прием. Густа крикнула:
   - Вас-то я знаю, от вас всего можно ждать!
   - Вот как, ты его знаешь, - насмешливо протянула Кетхен.
   Она встала, Густа шагнула ей навстречу. Дидерих, улучив удобный момент,
с достоинством отступил в сторону, предоставив дамам самим переговорить друг
с другом.
   - И вот такое приходится видеть!
   Кетхен в ответ:
   - Ничего ты не видела. Чего ради вообще тебе смотреть?
   Теперь и  Дидериху все  это  показалось странным,  тем  более что Густа
молчала. Кетхен явно брала верх. Высоко вскинув голову, она сказала:
   - С  твоей стороны это вообще странно.  У кого так подмочена репутация,
как у тебя!..
   Густа сразу встревожилась.
   - У меня? - протянула она. - Это почему же?
   Кетхен  приняла  вид  оскорбленной  невинности,   и   Дидерих  отчаянно
перетрухнул.
   - Сама знаешь. Мне совестно об этом говорить.
   - Ничего я не знаю, - жалобно прохныкала Густа.
   - Даже не верится,  что на свете бывают такие вещи,  - сказала Кетхен и
презрительно наморщила нос.
   - Да что ж это, наконец, такое! - вспылила Густа. - Что вы все взъелись
на меня?
   Дидерих предложил:
   - Давайте лучше уйдем отсюда.
   Но Густа топнула ногой:
   - Я с места не двинусь,  пока не узнаю,  в чем дело. Весь вечер пялятся
на меня так, будто я бабушку родную зарезала.
   Кетхен отвернулась:
   - Ничего удивительного.  Будь довольна,  если тебя вообще не вышвырнули
отсюда вместе с твоим сводным братом Вольфгангом.
   - С кем?.. С моим сводным братом?.. Почему братом?
   В  глубокой тишине слышно было,  как  тяжело дышит Густа:  она обводила
комнату блуждающим взглядом. И вдруг поняла.
   - Какая низость! - в ужасе крикнула она.
   По  лицу  Кетхен  расползлась блаженная  улыбка.  А  Дидерих  от  всего
открещивался и  уверял,  что он здесь ни при чем.  Густа показала пальцем на
Кетхен.
   - Это все вы, негодницы, выдумали! Вы завидуете моим деньгам!
   - Как же! - сказала Кетхен. - Кому нужны деньги с такой придачей?
   - Ведь  это  все  неправда!  -  взвизгнула Густа,  бросилась ничком  на
кушетку и горестно заплакала. - О боже, боже, что ж это такое!
   - Теперь ты понимаешь? - сказала Кетхен без тени сочувствия.
   Густа всхлипывала все громче. Дидерих дотронулся до ее плеча.
   - Фрейлейн Густа,  вы ведь не хотите,  чтобы сюда сбежались люди.  - Он
пытался утешить ее. - Все это одни догадки! Сходства между вами никакого.
   Но  такое утешение лишь подхлестнуло Густу.  Она  вскочила и  перешла в
атаку.
   - Ты...  ты вообще известная птичка,  - зашипела она в лицо Кетхен. - Я
всем расскажу, что видела!
   - Так тебе и поверят!  Так и поверят!  Таким,  как ты,  ни одна душа не
поверит. А обо мне все знают, что я порядочная девушка.
   - Порядочная! Одерни хоть юбку!
   - С такой низкой особой...
   - Можешь сравниться только ты.
   Обе  вдруг испугались,  замолкли на  полуслове и  как вкопанные застыли
друг против друга с  искаженными от страха и  ненависти толстощекими лицами,
очень похожие друг на друга. Выпятив грудь, вздернув плечи, руки в боки, они
надулись так,  что,  казалось,  их  воздушные бальные платья вот-вот лопнут.
Густа еще раз предприняла вылазку:
   - А я все равно расскажу!
   Но Кетхен закусила удила:
   - В  таком случае поторопись,  не то я опережу тебя и повсюду раззвоню,
что не ты, а я нашла эту дверь и застукала здесь вас обоих.
   В  ответ  Густа  только заморгала.  Тогда Кетхен,  внезапно протрезвев,
прибавила:
   - Должна  же  я  думать  о  своей  репутации,   для  тебя-то  все  это,
разумеется, уже не имеет значения.
   Дидерих встретился глазами с Густой,  взгляд его скользнул по ее фигуре
и  нашел  сверкавший на  мизинце  бриллиант,  который они  вместе  выудили в
тряпье.   Он  рыцарски  улыбнулся,  а  Густа  покраснела  и  почти  вплотную
придвинулась к  нему,  точно  хотела  прильнуть.  Кетхен  кралась к  дверям.
Склонившись над плечом Густы, Дидерих тихо сказал:
   - Однако ваш жених надолго оставляет вас и одиночестве.
   - Ах, что о нем толковать, - ответила она.
   Он еще ниже склонил голову и прижался подбородком к плечу Густы. Она не
шевелилась.
   - Жаль, - сказал он и так неожиданно отступил, что Густа едва не упала.
   Она  вдруг поняла,  что  ее  положение коренным образом изменилось.  Ее
деньги уже не козырь,  цена такому мужчине, как Дидерих, куда выше. В глазах
ее появилось жалкое выражение.
   - На месте вашего жениха, - сдержанно сказал Дидерих, - я действовал бы
иначе.
   Кетхен с величайшей осторожностью прикрыла за собой дверь и вернулась.
   - Знаете,  что я вам скажу?  -  Она приложила палец к губам.  -  Третье
действие началось и, думаю, давно уже.
   - О боже! - сказала Густа, а Дидерих заключил:
   - Значит, мы в ловушке.
   Он обшарил стены,  ища запасной выход: даже отодвинул кушетку. Не найдя
второй двери, он рассердился:
   - Это  и  вправду настоящая ловушка.  И  ради такого вот старого барака
господин Бук обошел при реконструкции эту улицу.  Он у меня дождется,  что я
ее снесу! Мне бы только в гласные пройти!
   Кетхен хихикнула:
   - Чего вы злитесь? Здесь очень мило. Что хочешь, то и делай.
   И  она прыгнула через кушетку.  Густа вдруг оживилась и  последовала за
ней. Но она зацепилась и застряла. Дидерих подхватил ее. Кетхен тоже повисла
на нем. Он подмигнул обеим.
   - Ну, что теперь?
   - Предлагайте,  -  сказала Кетхен.  - Вам и карты в руки! Мы друг друга
теперь узнали.
   - И терять нам нечего, - сказала Густа.
   Все трое прыснули со смеху. Но Кетхен пришла в ужас:
   - Дети, в этом зеркале я похожа на свою покойную бабушку.
   - Оно совсем черное.
   - И все исцарапано.
   Они прильнули лицами к стеклу и в тусклом свете газового фонаря увидели
на стекле старые даты, сдвоенные сердца, вазы, фигурки амуров и даже могилы,
и на каждом рисунке -  какое-нибудь восклицание или ласкательное имя.  Они с
трудом разбирали слова.
   - Здесь на урне...  нет,  что за чушь!  - воскликнула Кетхен. - "Теперь
лишь мы  познаем страдание".  Почему?  Только потому,  что они попали в  эту
комнату? Вот ненормальные!
   - Зато мы вполне нормальны,  -  заявил Дидерих. - Фрейлейн Густа, дайте
ваш бриллиант!
   Он нацарапал три сердца,  сделал надпись и предложил девушкам прочесть.
Когда они с визгом отвернулись, он гордо сказал:
   - Недаром же комната зовется "Приют любви"!
   Внезапно у Густы вырвался крик ужаса:
   - Там кто-то подсматривает!
   И правда,  из-за зеркала высовывалось мертвенно-бледное лицо!..  Кетхен
бросилась к дверям.
   - Идите сюда, - позвал Дидерих. - Это же нарисовано.
   Зеркало с одной стороны отделялось от стены, он повернул его немного. И
теперь стала видна вся фигура.
   - Это все та же пастушка, которая прыгала через ручей!
   - Все  уже  свершилось,  -  сказал Дидерих,  так  как пастушка сидела и
плакала. На задней стенке зеркала виден был удаляющийся пастушок.
   - А вот и выход! - Дидерих показал на полоску света, проникавшую сквозь
щель,  и пошарил по стене.  -  Когда все свершилось,  открывается выход. - С
этими словами он прошел вперед.
   - Со  мной ничего еще  не  свершилось,  -  насмешливо бросила ему вслед
Кетхен.
   - И со мной тоже... - печально проронила Густа.
   Дидерих прикинулся глухим,  он установил, что они находятся в маленьком
салоне позади буфета. Поспешно добравшись до зеркальной галереи, он смешался
с  толпой,  только что хлынувшей из  зрительного зала.  Публика еще была под
впечатлением трагической участи  тайной  графини,  которой все  же  пришлось
соединиться узами брака с  учителем музыки.  Фрау  Гарниш,  фрау  Кон,  теща
бургомистра -  у  всех  были  заплаканные глаза.  Ядассон,  уже  без  грима,
явившийся пожать лавры, встретил у дам плохой прием.
   - Это вы во всем виноваты,  господин асессор!  Она все-таки ваша родная
сестра!
   - Простите,  сударыни!  -  И Ядассон произнес речь в защиту своих прав.
Ведь он законный наследник графских владений!
   Мета Гарниш сказала:
   - Но у вас был слишком вызывающий вид!
   Тотчас же  все взгляды устремились на  его уши;  послышались смешки.  И
Дидерих,  в  предчувствии близкой мести,  со сладостно бьющимся сердцем взял
под руку Ядассона,  пронзительным голосом вопрошавшего,  в чем же,  наконец,
дело, - и повел его туда, где президентша, прощаясь с Кунце, выражала майору
свою  живейшую признательность за  его  услуги,  которые так  способствовали
успеху пьесы.  Увидев Ядассона, она попросту показала ему спину. Ядассон так
и примерз к полу, Дидерих не мог сдвинуть его с места.
   - Что с вами? - осведомился он с наигранным участием. - Ах да, фрау фон
Вулков. Вы ей не понравились. Прокурором, сказала она, вам не быть. Очень уж
торчат у вас уши.
   Дидерих был ко  всему готов,  но такой чудовищной гримасы он не ожидал!
Куда девалась высокомерная резкость, которую Ядассон всю жизнь вырабатывал в
себе!
   - Я  это знал,  -  прошептал он,  но в этих словах,  сказанных шепотом,
слышался мучительный вопль... Вдруг он весь задергался, точно приплясывал на
месте,  и закричал:  -  Вам смешно, драгоценнейший! Но вы и не подозреваете,
чем владеете.  Ваша внешность - капитал. Дайте мне ваше лицо, ничего больше,
и через десять лет я министр!
   - Но-но!  - воскликнул Дидерих. - Всего лица вам и не нужно, достаточно
одних ушей.
   - А  вы  не  продадите их  мне?  -  спросил Ядассон и  так  взглянул на
Дидериха, что тот не на шутку струхнул.
   - А разве это возможно? - неуверенно возразил он.
   Ядассон с циничной усмешкой на губах уже подходил к Гейтейфелю.
   - Господин доктор, вы ведь специалист по ушам.
   Гейтейфель рассказал,  что и  в  самом деле,  -  пока,  правда,  лишь в
Париже, - такие операции делаются: уши можно уменьшить вдвое.
   - Да их и не к чему убирать целиком,  -  заметил Гейтейфель. - Половина
еще вам пригодится.
   Ядассон уже вполне овладел собой.
   - Остроумно! Бесподобно! Расскажу в суде. Ах, пройдоха! - И он похлопал
Гейтейфеля по животу.
   Дидерих тем временем решил уделить внимание сестрам, которые только что
вышли из гардеробной,  переодетые к  балу.  Их поздравляли с успехом,  а они
рассказывали о волнениях, пережитых на сцене.
   - Чай, кофе, боже мой! У меня душа в пятки ушла, - говорила Магда.
   Дидерих,  на  правах брата,  тоже принимал поздравления.  Он  шел между
сестрами.  Магда опиралась на  его  руку,  зато Эмми ему пришлось удерживать
чуть ли не силой.
   - Прекрати эту комедию! - шипела она.
   А  он,  расточая улыбки и приветствия,  в промежутках глухо рычал ей на
ухо:
   - У тебя,  правда, была маленькая роль, но будь довольна, что тебе хоть
такую-то дали. Бери пример с Магды.
   Магда  кокетливо  прильнула  к  нему,  проявляя  готовность  изображать
идиллию семейного счастья так долго, как он того пожелает.
   - Детка, - сказал ей Дидерих с нежностью и уважением, - ты имела успех.
Но,  должен сказать,  и я тоже. - Он даже сделал ей комплимент. - Ты сегодня
прелесть как хороша. Даже досадно отдавать тебя за Кинаста.
   А после того,  как президентша, уходя, благосклонно кивнула им, они уже
встречали на своем пути только почтительнейшие улыбки. В зале очистили место
для танцев;  в углу за пальмами оркестр грянул полонез.  Дидерих,  грациозно
склонившись перед Магдой,  торжествующе повел ее  сразу же за майором Кунце,
открывшим бал.  Так они прошли мимо Густы Даймхен.  Густа не танцевала.  Она
сидела рядом с кривобокой фрейлейн Кюнхен и смотрела на них взглядом побитой
собаки.  От  выражения ее лица Дидериху стало не по себе,  как в  ту минуту,
когда он увидел Лауэра за тюремной решеткой.
   - Бедная Густа, - сказала Магда.
   Дидерих насупился.
   - Да, да, это все оттого же.
   - Но,  в сущности,  отчего же?  -  И Магда, прищурившись, посмотрела на
него исподлобья.
   - Не все ли равно, дитя мое, это так - и все тут.
   - Дидель, пригласи ее на вальс.
   - Не могу. Долг перед самим собой на первом месте.
   И он сейчас же покинул зал.  Молодой Шпрециус, теперь уже не лейтенант,
а снова гимназист-выпускник,  пригласил на танец кривобокую фрейлейн Кюнх