- торопливо сказала она.
   - Ждать меня,  пока я смогу прийти за тобой? - так же торопливо спросил
он и почувствовал, как руки ее дали ответ.
   Правда,  в  глазах  друг  у  друга  они  прочли,  что  это  всего  лишь
трафаретные  вопросы  и  ответы  юности,  которая  не  хочет  признать  себя
побежденной.  Конечно,  все могло случиться,  но их сердца сомневались, даже
разбиваясь.
   Стыдливо отвели они глаза и пошли обратно.  Теперь они спешили, дом был
уже близко, и перед ним наготове стоял экипаж. В тот миг, когда они выходили
из-за  прикрытия последних кустов,  на  Терра  вновь налетел стихийный порыв
схватить ее,  швырнуть в  экипаж и умчать прочь.  Его порыв захлестнул и ее.
Потом все оборвалось.

   Кучер  вынес  саквояж,   в   котором  Терра  с  изумлением  узнал  свой
собственный.  Вслед за тем появилась графиня Альтгот и кивком пригласила его
садиться.  Он лихорадочно огляделся.  Алиса исчезла.  "Прощай! Я поторопился
жить.  Все вымысел -  и мое счастье и моя мука.  Золотое утро, созданное для
путешествий,  я  ждал свою спутницу,  -  помнится,  так уж было однажды.  Но
только уверенности осталось меньше,  чем в  тот раз,  когда я ждал женщину с
той стороны.  Другие времена,  но тот же финал..." - думал он, когда садился
рядом с Альтгот, и ее улыбка говорила ему: "А кто оказался прав?"
   Он думал:  "Вы,  голубушка.  Вы одна. Вы окажетесь правы даже в большей
степени,  чем вам хотелось бы".  Он искоса посмотрел на нее с  угрозой;  она
неверно истолковала его взгляд, улыбка ее стала завлекающей. "Старая ведьма,
- думал он,  -  какая новая гадость у  тебя на уме?" Но ее кокетство,  после
того как они выехали из парка,  становилось все настойчивее, и он сообразил,
что усердствовала она не только в  интересах молодой девицы,  но и  в  своих
собственных.  Это  было так  нелепо,  что  Терра подскочил словно ужаленный.
Ощущая во рту вкус желчи, он набросился на почтенную даму.
   - Гадкий, - прошептала она, обмирая, - ты целуешь как бог.
   Правда,  она очень скоро вспомнила о гарантиях,  которые ей требовалось
получить.  Каковы его  отношения с  графиней Алисой?  Есть  ли  у  него хоть
ничтожный шанс  когда-либо  вернуться в  дом  к  Ланна?  Она  насторожилась.
Малейшее сомнение -  и  она  пожертвует этим  последним,  трудно завоеванным
счастьем во имя своей репутации.  Он успокоил ее,  и она предалась мечтам. У
нее есть квартира,  наполненная трофеями ее славного прошлого, это ее святая
святых,  она никого не принимает там.  Но сегодня,  по приезде в город,  она
отошлет экипаж,  они возьмут наемный и отправятся к ней домой, он и она. "Мы
спрячем от света свое счастье",  -  собралась она сказать, но Терра опередил
ее.  И тут, склонившись на его плечо, она созналась, что предпочла бы уехать
с ним путешествовать.
   - Ты для меня с первого взгляда стал воплощением Летучего Голландца,  -
сказала она, покраснев и вновь обретя девичью стыдливость.
   Он испугался, что может пожалеть ее, и потому внезапно резко захохотал.
   - По примеру Толлебена и урожденной Кнак!
   - Нет, - сказала она обиженно. - У них это по-мещански, шаблонно, мы не
таковы.
   - Вы недооцениваете мещанина, сударыня! - возразил он. - Это самый ярый
противник шаблона.  -  И  он начал:  -  Я  знавал одного кавалера и  богатую
наследницу, которые отправились вместе в свадебное путешествие...
   Альтгот окаменела,  ее ожидания оказались превзойденным", подле нее был
сам дьявол во плоти. Лицо, перекошенное презрением и гневом. Глаза, подобные
пылающим безднам,  а  неуклюжие руки  сопровождали слова ужасающе уверенными
жестами.
   - Неужели ваш кавалер, - спросила она, догадываясь, - способен на нечто
подобное?
   - Оказывается,   да,   -   подтвердил  Терра.  -  Спровадив  женушку  в
вагон-ресторан,  он,  сославшись на таможенный досмотр,  исчезает.  Еще одна
остановка,   и   поезд  катит  к   французской  границе,   увозя  безмятежно
закусывающую женушку, меж тем как супруг садится в поезд на Италию совместно
с некоей актрисой.
   - Это  заслуживает жестокой мести,  -  наперед  содрогаясь,  произнесла
Альтгот.
   - Совершенно верно,  сударыня.  Более  того:  в  основе всего  заложена
двойная месть. У актрисы есть любовник, а у брата актрисы есть сестра.
   - Помилосердствуйте!  -  взмолилась Альтгот при  виде его  лица.  -  Вы
сидите в  экипаже,  а  вид у вас такой,  будто вы душите врага.  Вы сидите в
экипаже!
   - Вместо  брата  по  Милану разгуливает простодушный белокурый немец  и
вербует  иностранных актеров,  знакомых  ему  по  его  деятельности в  одном
берлинском  агентстве.   Ночью  происходит  инсценированное  нападение,  наш
кавалер успевает лишь  сказать несколько слов  ободрения своей  даме,  затем
разбойники разлучают парочку,  -  он приходит в  себя только у них в пещере.
Вот горе:  они не берут выкупа.  Черт побери, они требуют какой-то расписки.
Запасшись протоколом комического приключения,  за  подписью самого кавалера,
белокурый импрессарио перевоплощается в кавалера,  дает интервью,  будоражит
пол-Европы первостатейным берлинским скандалом.
   Сдавленный вопль - и Альтгот упала на подушки.
   - Что это даст вам? - пролепетала она.
   - Бескорыстное наслаждение житейской суетой, - пояснил Терра. - Кавалер
занимает  высокий  дипломатический  пост.   Его  коллегу,  более  удачливого
любовника актрисы,  удар поразит не меньше:  актриса,  собственно,  в него и
метила. А брат ее действует во имя морали.
   - Вы настоящий дьявол! - простонала Альтгот.
   - Нет. Сочинитель комедий, - сказал Терра.
   Она тихонько охала и вдруг встрепенулась.
   - Выходите немедленно.
   - Как это так? Мы в открытом поле.
   - Выходите,  я  не могу показаться с  вами в Берлине.  Еще немного -  и
пойдут слухи  об  этой  дикой истории.  Они  подтвердятся,  центром действия
окажется дом Ланна,  на  всех нас станут пальцем показывать.  -  И  она сама
подняла дрожащий палец.  В  паническом ужасе она  уже  лицезрела перед собой
катастрофу.  -  Все,  кто увидит меня сегодня с  вами,  подумают,  что это я
подстроила,  - тогда я погибла, все гостиные закроются для меня. Выходите! -
трагически потребовала она.
   - Довезите меня до остановки омнибуса, - холодно потребовал Терра.
   Доехав до остановки, он вышел.


 * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *


ГЛАВА I

   Подъем

   Мангольф заболел от разразившегося скандала:  Леа Терра, затеявшая его,
одержала верх. Целое утро лихорадочно листал он газеты с первой версией, где
была дана еще  неполная картина этого невероятного происшествия.  Героем был
господин из  высшего общества.  "Пока что  мы  можем лишь намекнуть,  что он
близок к правительственным сферам".  Невольная героиня происходила из кругов
тяжелой индустрии.  Отец ее,  один из крупнейших магнатов промышленности, не
принадлежит к тем,  кто способен снести оскорбление.  Где это слыхано, чтобы
богатых  наследниц  бросали  во  время  свадебного путешествия!  Продолжение
истории  пока  не  выяснено.  Сбежавший  жених  вместе  с  некоей  дамой  из
театрального мира  или  полусвета,  по  слухам,  претерпел  в  Италии  новые
непредвиденные приключения,  требующие дальнейших расследований.  "Нашему  -
миланскому корреспонденту вскоре удастся выяснить личность дамы, центральной
фигуры скандала".
   Мангольф понимал:  это могло привести к полному краху.  Его собственные
отношения с  актрисой,  в которой видели центральную фигуру,  могли погубить
его.  Должны его погубить.  Терра верно рассчитал! Его, Мангольфа, неминуемо
обвинят в  соучастии.  Кому в  первую очередь на  руку устранение Толлебена?
Толлебен  -  отпрыск  старинного  бранденбургского  аристократического рода,
боннский корпорант,  гальберштадтский кирасир!  Кнак  -  цвет  и  сила новой
Германской  империи.   Перед   такой   коалицией  Мангольф  чувствовал  себя
ничтожеством,  лихорадка его усилилась. Она бы совсем одолела его, не будь у
него достаточно воли, чтобы отгонять от себя образ Терра, всякий раз как тот
возникал перед ним.  Вот  истинный подстрекатель и  победитель,  на  сей раз
вполне в своей стихии! Ибо он считает цинизм доблестью и мстит власть имущим
своей разлагающей иронией!  Негодяй,  он даже родную сестру... нет, не надо,
успокойся,  держи себя в руках!  Тщетно!  Все то же видение возникало вновь,
жестокий образ - возлюбленная в упоении своим обманом, своей местью!
   Мангольф,   забившись  в   укромный  угол  комнаты,   проливал  горькие
беззвучные  слезы,   а  Леа  Терра,   притаившаяся  где-то  там,  слышала  и
торжествовала.
   К  вечеру он  подавил приступ лихорадки и  появился за  чайным столом у
статс-секретаря.  Болезненную бледность он  скрыл под легким слоем румян,  а
подозрительный блеск  глаз  скрадывал постной миной,  выражающей благородное
сокрушение.  Мина его так понравилась,  что сам Ланна постарался скопировать
ее.  Графиня Алиса перед посторонними прямо до слез жалела свою приятельницу
Беллу;  но,  очутившись наедине  с  Мангольфом и  Альтгот,  она  усмотрела в
происшествии и  смешные стороны.  Она  даже  созналась:  "Я  этого просто не
ожидала от  нудного Толлебена".  Явная  похвала!  И  сама  Альтгот,  вначале
онемевшая от страха,  присоединилась к  ней;  она не впервые слышала похвалы
толлебенской отваге.  На миг она осталась с Мангольфом без свидетелей, и оба
в один голос сказали:
   - Имя Терра не упоминается.
   Большим  отвлечением  в  последующие  бурные  дни  служил  все  тот  же
Толлебен; каждая новая подробность ставила его в центре внимания. Возмущение
по  поводу печальной роли молодой жены не  выходило за  пределы положенного,
его собственный провал достаточно сравнял их судьбы! Терра оставался в тени,
роль  неизвестной актрисы  казалась  понятной,  то  есть  соответствующей ее
положению и профессии, и когда Мангольфа спрашивали о ней, вопрос скорее мог
польстить ему.  Лишь  один  человек спрашивал его  о  ней  совершенно особым
тоном:  Ланна.  Не  напрасно Ланна боялся опасного союза Толлебена с  фирмой
Кнак. Он считал крушение их союза особой для себя удачей.
   Этому способствовала дама,  якобы близкая его  личному секретарю.  Надо
это  зачесть в  заслугу личному секретарю.  И  он  стал  лучше  относиться к
нему...  "Неверный шаг!" -  мысленно обращался Мангольф к Терра.  Кто больше
достоин  презрения,   чем  зложелатель,  потерпевший  неудачу,  чем  наглец,
которого никто не замечает?  Но сам-то Мангольф был очень больно уязвлен,  и
ненависть в нем кипела с утра до ночи,  ненависть снедающая и алчущая.  Едва
оставшись один,  он слышал незримое ликование Терра:  "Взгляни на себя. Боль
от  измены возлюбленной переплетается у  тебя  в  душе  со  страхом за  свою
карьеру,  и  если карьера будет спасена,  с изменой ты помиришься.  -  Голос
Терра  становился сатанинским:  -  Вместо  того  чтобы  выступить открыто  и
расправиться с Толлебеном,  радуйся, если для него все сойдет благополучно!"
Мангольф за это время пожелтел до самых глаз. Как назвать всю эту гнусность?
Скверным анекдотом,  который  вскрыл  перед  тобой  всю  твою  жизнь,  точно
оперированный живот, зияющий и дурно пахнущий. Однажды друзья встретились на
улице.  Издали могло показаться,  будто Терра ухмыляется,  немного поближе -
будто он насторожился. Когда они сошлись, его рука поднялась к полям шляпы и
растерянно повисла в воздухе, а лицо выразило сожаление. Столько муки было в
пожелтевших от ненависти глазах того, кто без поклона прошел мимо.
   Выбитый из  колеи  полным смятением чувств,  степенный Мангольф впервые
предался безудержному разгулу и  во  зло  обратил свою  миссию  при  молодом
Эрвине.  Это  уже  не  был  светский  наставник  юного  мечтателя,  это  был
воплощенный порок,  судорожно кривляющийся,  порок как паническое бегство от
самого  себя,   без  настоящего  воодушевления  и  подъема.  Что  можно  еще
предпринять,  еще  изобрести?  Женщина  с  той  стороны!  Собственное гнездо
недруга,  его  юношеская  греза...  В  ночном  кафе  состоялось  знакомство,
Мангольф  разъяснил  княгине  странности  своего   питомца  и   попросил  ее
содействия.  Он смотрел в белое лицо,  усладу недруга,  и ненавидел его. Но,
ненавидя,  сознавал,  что желает эту женщину.  Раньше он чувствовал бы к ней
одно лишь отвращение,  -  он,  пленявшийся только чистотой! Неужто ненависть
уподобляет ненавидимому? Визит к ней. Эрвин безучастно ждал в приемной, пока
Мангольф удалился с княгиней.
   Новый визит:  но  тут на  сцену выступил ребенок;  Мангольф понял,  чей
ребенок.  Тотчас,  оставив молодого Ланна с  княгиней,  он  занялся малышом.
Часто ли отец целует его,  любит ли он отца?  -  спросил и,  затаив дыхание,
ждал  ответа.  Но  мальчик и  сам  не  знал.  Тогда Мангольф выразил желание
погулять с  ним  и  почаще видеть его.  Какой  сумбур противоречивых чувств!
Рассеянно выслушал он  слова матери,  что  для  графа ей  потребуется немало
времени.
   Ей требовались время и деньги. Приятели вновь посетили ее. Эрвин привез
деньги,  которые ростовщик Каппус ссудил сыну министра.  Мангольф исхлопотал
их  единственно для  того,  чтобы бывать здесь и  вытеснить отца в  сознании
ребенка.  Однажды раздался особенный звонок,  малыш закричал:  "Папа!"  -  и
хотел броситься навстречу.  Но Мангольф, невзирая на вопли ребенка, втолкнул
его в угол и хотел уже преградить дорогу пришедшему.  "Мать занята,  ребенок
со  мной.  Твоя  семья,  если ты  считаешь ее  таковой,  принадлежит каждому
больше,  чем тебе.  Не воображай,  пожалуйста,  что здесь тобой интересуются
больше,  чем во  всем мире,  где ты ничего не можешь добиться!"  Все стихло.
Мальчуган перестал плакать,  найдя для  себя  какое-то  занятие в  углу;  за
стеной смеялась княгиня.  Один из них двоих будет сейчас выброшен за пределы
элементарных  человеческих  отношений,  где  отверженного поглотит  пустота.
Мангольф ждал, но тот все не шел. Вместо него появился Толлебен.
   Толлебен,  никому не сказавшись, вернулся в Берлин. Он хотел исподтишка
разузнать, как принята его эскапада, что его ждет.
   - Самый любезный прием, - заверил Мангольф. - Вы произвели впечатление.
   - Даже мне вы теперь импонируете, - сказала хозяйка дома.
   Но Толлебен был по-прежнему мрачен.
   - Пусть только ваш приятель Терра попадется мне...
   Мангольф промолчал.
   - Вам не за что на него сердиться, - возразила женщина с той стороны. -
Он составил вам рекламу. Другое дело его сестра. И такая тварь претендует на
ангажемент в  солидных  театрах?  -  спросила она,  бесцеремонно разглядывая
обоих соперников,  одного обманутого, другого одураченного. Вдруг оба разом,
как по команде, расхохотались. Эрвин отложил папиросу и сказал:
   - Смею надеяться, княгиня, вы говорите не о фрейлейн Терра?
   Она легонько ударила его по щеке.
   - Лучше не надейтесь!  - После чего он сложил свой альбом для рисования
и  удалился.  Мангольфу пришлось  последовать за  ним.  Толлебен  остался  и
заявил, что все это было величайшей незадачей.
   - Если бы  в  тот  раз,  на  репетиции,  мне  посчастливилось встретить
другую,  более прекрасную даму...  - Он говорил это со строго деловым видом.
Она сразу поняла его.
   - Мы  можем  наверстать упущенное,  -  сказала она  звонко и  уселась с
ногами на диван. - Вернее, возобновить былое. Но на этот раз вполне открыто.
Я тоже нуждаюсь в рекламе.
   - Так я и предполагаю, - подтвердил Толлебен.
   - Вы   сбежали  от   жены  со  мной,   -   понимаете?   Вы  отправились
путешествовать ни с  кем иным,  как со мной.  А я не из тех женщин,  которые
подговаривают апашей отнять у  их  кавалера чековую книжку и  потом покидают
его на чужбине. Это не мой метод. Впредь вас будут встречать только со мной,
- значит,  вы и  не думали попасть в западню,  это была клевета,  и никто не
посмеет настаивать на ней. Мы сегодня же вечером должны показаться вместе.
   - Вполне с вами согласен, - подтвердил Толлебен.
   - Разве обязательно быть при этом ледяной глыбой?
   - Я пришел по делу. А вам реклама обеспечена.
   - Одной рекламы мне мало,  -  сказала она томно,  и  обнаженная рука ее
скользнула к нему по подушкам. - Дела никогда всецело не занимали меня.
   - Но вы ни одного из них не упускали.
   - Вы не можете простить мне высочайшую оперу?  Но разве я  ответственна
за   извращенные  фантазии   кандидата   в   самоубийцы?   Высочайшая  опера
скомпрометировала множество людей, только вас я уберегла.
   - Это я знаю,  Лили.  - Наконец-то он расчувствовался. Она уже откинула
голову на подушку и подставила ему лицо.  Он потянулся к ней, и его челюсти,
мешки под  глазами,  его  лысина очутились над  ее  ртом.  Она прищурилась и
ждала, как вдруг он произнес обычным пискливым голосом:
   - Вам,  Лили,  я  могу  сознаться,  что  моя  потребность в  женщинах с
избытком  удовлетворена двойным  свадебным путешествием.  Сыт  по  горло!  -
добавил Толлебен с прямотой истого государственного мужа.
   Княгиня проворно вскочила и оттолкнула его.
   - Хоть с долгами-то вы разделались?  Улизнув,  вы,  понятно, прихватили
приданое!
   Общая  уверенность  в  этом  оказала  благоприятное влияние  на  судьбу
Толлебена.  Во всяком случае,  ясно было, что при бракоразводном процессе он
выговорит себе огромную компенсацию.  Все,  кого он ни встречал, поздравляли
его.  Неудача эскапады Толлебена с  актрисой вскоре ни в ком уже не вызывала
веры; их встречали вместе, и притом в самом добром согласии. Толлебен мог по
праву считать себя  превосходным дипломатом.  От  всего происшедшего за  ним
осталась только слава человека,  который,  недолго думая,  бросил богатейшую
девушку  буржуазного  круга,  как  соблазненную  горняшку.  Чисто  юнкерская
проделка!  "В поезде,  душечка,  у них было отдельное купе, и занавески весь
день были спущены.  Как она может что-либо отрицать? А на границе только его
и видели..." Придворная и аграрная знать,  офицерство и высшее чиновничество
чувствовали себя  отомщенными за  дерзкое  наступление буржуазного капитала.
Толлебен,   герой  сезона,   любимец  матерей,  робкая  надежда  дочек,  был
нарасхват. Его сходство с великим канцлером внезапно бросилось в глаза; люди
посвященные не сомневались,  что его ждет блистательная карьера.  Даже Ланна
не  остался глух к  общему мнению:  он дал понять,  что считает толлебенскую
проделку в сущности маневром талантливого дипломата.
   Однако он бдительно следил за своей дочерью,  чересчур увлекшейся модой
на Толлебена. Многоопытный отец говорил:
   - Неужели моя  умная дочка верит,  что обыкновенный осел,  вроде нашего
друга,  способен как ни в  чем не бывало прослыть львом?  В  конце концов он
бесповоротно свернет себе шею.
   - Кто знает? При его сходстве! - возражала дочь, сияя умными глазами. -
А кто же, кроме него, может быть принят в расчет?
   В  качестве  кого?  Супруга  графини  Ланна?  Или  преемника  Ланна  по
министерству иностранных дел, когда сам он возвысится до рейхсканцлера? Отцу
стало  не  по  себе;  ему  показалось,  будто собственное дитя  посылает ему
вдогонку преследователя.  И  все же  он  обнял свою дочурку и  поцеловал ее,
улыбаясь сквозь непритворные слезы.
   - Мы  еще долго будем вместе,  ненаглядная моя!  -  Ее взгляд как будто
говорил,  что этот срок следует по возможности сократить.  Отец поцеловал ее
еще нежнее.  -  Ты у меня одна. Только самый высокий союз может быть достоин
тебя.
   Вслед  за   тем  он  предложил  в   качестве  претендента  герцога  фон
Драхенфельс.  Вполне современный тип.  Алиса отнеслась К  нему с  интересом.
Сколок с  настоящего парижанина,  эстет конца века,  воплощенное изящество в
черном   галстуке,   воплощенная  неврастения.   Честолюбие?   Бессмысленное
соединение двух  вульгарных понятий!  Вельможа в  высшем смысле слова  может
еще,  пожалуй,  снизойти до  роли посла,  явить какой-нибудь из  европейских
столиц образец изысканнейшего аристократизма. Но больше ничего.
   Графиня Ланна долго оставляла его в неизвестности,  может ли он для нее
стать  чем-то  больше.   Она  флиртовала  с  герцогом,  предос