а  принялась за  Мангольфа.  Дождалась,  пока  Толлебен  покинул
гостиную, и обрушилась на своего врага.
   - Благодарю вас,  -  сказала она.  -  Вы  сейчас смотрели на  милейшего
Толлебена с такой же мечтательной грустью, с какой смотрите на меня.
   Он пожал плечами, решив пожертвовать Толлебеном.
   - А разве то,  что я сказал, не верно? Этот господин всем в жизни будет
обязан своей внешности.
   Она поморщилась:
   - Вас мудрено понять.
   - Я происхожу из низов,  и мне необходим талант,  - продолжал он, делая
вид, что не слышал ее замечания. - А что нужно Толлебену? Осанка.
   - Которая,  пожалуй, реже встречается, чем талант, - подхватила молодая
графиня.
   - Если бы он только не выпадал из стиля!  -  сказал Мангольф и взглянул
на  нее.   -   Он  просто  жалкий  чинуша,   измельчавший  в  провинциальных
учреждениях, из которых он был извлечен его сиятельством.
   - Как наш родственник, - подчеркнула графиня Ланна.
   Он отпарировал:
   - Лишнее  доказательство  моей  прямоты.  Ударит  такой  бешеный  юнкер
кулаком по  столу  и  только  поднимет пыль.  Его  сиятельство знает,  сколь
двойственно это явление,  и  умеет пользоваться им.  Почему же  вы упрекаете
меня, что и я принимаю это в расчет?
   - У вас,  кажется,  был друг?  - прервала она. - В Мюнхене вы ведь были
вдвоем?
   - Вы говорите, графиня, о том молодом чудаке?
   - О котором вы никогда не упоминаете.
   - Я уже сказал, что происхожу из низов. Я не горжусь старыми друзьями.
   Боясь покраснеть под его взглядом,  она внезапно расхохоталась;  теперь
краска в ее лице была понятна.  Он неодобрительно насупил брови, но старался
не смотреть на нее.
   - Я его очень люблю,  - начал он вдруг мягко, почти скорбно. - Когда-то
он был моим двойником, моей совестью. Он прям духом, не так гибок, как я...
   - Он не рассчитывает? - перебила она.
   - И потому погибает,  - сказал Мангольф грустно и сдержанно. - Пожалуй,
именно большие люди не  хотят признавать,  что со светом надо считаться.  Но
что же из этого выходит? Они скатываются в полусвет.
   - То  есть?  -  спросила она,  и  лицо ее  так побледнело,  что ресницы
копьями ощетинились на нем.
   - Он  каким-то  образом впутался в  темные дела,  его  имя связывают со
скандалом в одном подозрительном берлинском агентстве.
   - Он здесь?  -  Она резко отвернулась,  стенное зеркало отразило широко
раскрытый  темный  глаз  в  светлом  профиле  и  вытянутую  худенькую  руку,
стиснутую пальчиками другой руки.
   - Что не мешает ему продолжать свои прежние авантюры,  - тихо и бережно
продолжал  Мангольф.  -  Умничающие философы  бывают  склонны  к  совершенно
неразумной чувственности, я упоминаю об этом как о странном противоречии.
   - Сплетни всегда увлекательны, - быстро сказала она и подошла к нему. -
А как ваши дела с моей приятельницей, Беллой Кнак? Я выдам вам ее тайну: она
вас любит.  Но она очень благоразумна. Ее супругом может быть только будущий
видный государственный деятель.  Вы  понимаете:  тот,  кто производит пушки,
должен  обладать  также  и  властью  объявлять войну.  Обдумайте-ка  это!  -
воскликнула она торжествующе, увидя, что теперь побледнел он.
   Он  затрепетал  от  неожиданного разоблачения самой  своей  сокровенной
мечты.  Величайшим усилием воли  он  овладел своим  лицом  и  придал  голосу
оттенок усталости.
   - Если бы вы догадывались о запретных грезах,  -  он смотрел на ее рот,
чтобы избежать глаз, - которым я, безумец, предаюсь часами, потеряв уважение
к  себе...   Ах,   графиня,  слово  "честолюбие"  и  отдаленно  не  выражает
дерзновенности моей заветной тайны.  -  И  с нелицемерной робостью он поднял
глаза на уровень ее глаз.
   Ее  глаза были  прищурены и  блестели,  быть  может завлекали с  высоты
запрокинутого лица.
   - Очень уж  вы  горды,  не  мешало бы  стать на  колени,  -  отчеканила
графиня.
   Колени его дрогнули, потом выпрямились, опять дрогнули - так же быстро,
как противились и сдавались его мысли.  "Ловушка?  А не ревность ли? Но ведь
она  меня ненавидит.  Однако она  стремится к  власти!  Кто это почует лучше
меня?  Она боится меня,  боится власти, которую я мог бы завоевать в союзе с
Кнаком. Надо ее провести. Стану на колени, а там будь что будет!" Он упал на
колени,  он был у ее ног. В тот же миг она отскочила от зеркала и, показывая
в него пальцем:
   - Ну, теперь смотрите на себя! - убежала, пританцовывая, как школьница.
Ее смех звучал еще из третьей комнаты.
   Мангольф стоял  на  коленях  перед  самим  собой,  с  личиной холодного
восхищения,  но трезвее,  чем когда-либо.  Он вгляделся:  высокий желтоватый
лоб,  который рассчитывал и страдал,  глаза, углубленные обидой. Вставая, он
подумал,  что это испытание послано ему, дабы закалить его. Правда, у себя в
комнате он  заплакал.  С  каким наслаждением склонил он измученную голову на
прохладную подушку, отдаваясь всегда готовому к услугам утешителю-сну.

   Вскоре после этого, перед самым рождеством, когда Мангольф сидел у себя
в  кабинете,  открылась дверь,  и в сопровождении одного из чиновников вошел
непрошеный гость.  Мангольф  мертвенно побледнел и  откинулся в  кресле:  он
увидел Терра. Чиновник хотел уже выставить неизвестного посетителя, но Терра
сразу принял интимный и свободный тон.
   - Несчастный!  -  воскликнул он.  - Ты все еще здесь? А я думал, ты уже
впал в немилость.
   Выразительный взгляд  личного  секретаря -  и  чиновник  исчез,  правда
несколько замешкавшись.
   - Возмутительная неосторожность! - Мангольф вскочил.
   Терра сел, безмятежно оглядел друга, а затем сказал:
   - Именно эти слова ты и должен был произнести.
   Мангольф ногой отшвырнул кресло.
   - Это издевательство! Ты уже в Мюнхене преследовал меня.
   - Я  до  сих  пор  считаю непростительным легкомыслием,  что  осмелился
ввести  тебя  в  дом  к  твоему теперешнему начальнику.  -  Терра  говорил с
достоинством. - Все бедствия, которые ты когда-нибудь причинишь государству,
падут на мою голову.
   - Оставь свои нелепые шутки!  У двери подслушивают.  - Мангольф подошел
вплотную к  Терра и  заслонил его.  -  Поговорим начистоту!  Чего ты хочешь?
Говорю тебе прямо:  мое положение хоть и  блестяще,  но именно потому шатко.
Оно не  вынесет новых осложнений,  ты  же  способен не  только осложнить,  а
попросту погубить все.
   - Ты переоцениваешь меня. - Терра сделал скромно-протестующий жест.
   - Здесь ты ничего не добьешься.  Ты столкнешь меня, но, падая, я увлеку
тебя за собой. А вообще-то ты явился с какими-нибудь притязаниями? Насколько
я тебя знаю, скорее для того, чтобы стать на моем пути.
   - А теперь ты переоцениваешь себя.
   Это вежливое сочувствие вывело друга из равновесия.
   - Еще раз спрашиваю тебя,  чего ты хочешь?  Может быть, предложить тебе
часть моего жалованья, чтобы ты меня пощадил? Тебя это не обидит.
   - Даже и не тронет.
   И они смерили друг друга взглядом.
   - Мы старые друзья,  - начал опять Терра. - Я знаю твои слабости, как и
твою силу.  Наша дружба несомненно будет длиться до  последнего нашего часа.
Ты  был  прав,  когда  это  предсказывал.  Тогда момент был  для  меня  тоже
неблагоприятный.
   У  Мангольфа лицо  выражало мрачную  сосредоточенность.  Он  видел  эти
вечные возвраты прошлого и предрешенный путь до самого конца.
   - Я взял бы твои деньги, если бы они мне были нужны, - услышал он слова
Терра. - Я заурядный студент, благомыслящий и трудолюбивый.
   - К сожалению, с самого начала твоего пребывания здесь ты перестал быть
таким, - возразил Мангольф.
   Но тут Терра вскочил с места.
   - Ты,  по-видимому, неправильно осведомлен о плодотворной деятельности,
которой я  начал  жизнь в  Берлине.  Я  снова обрел путь  к  простому бытию.
Чувство собственного достоинства я полностью черпаю теперь в труде.
   Личный секретарь вздохнул свободнее. Последний вопрос:
   - Что привело тебя сюда?
   - Кроме нашей дружбы,  - начал Терра в приподнятом тоне, - не что иное,
как искреннее преклонение перед твоим сиятельным начальником, не говоря уж о
его дочери, молодой графине, - закончил он многозначительно.
   Мангольф как подкошенный упал в кресло.
   - Ты,  значит,  дошел  до  такого  безумия,  чтобы  влюбиться в...  Это
катастрофа!  -  Он схватился за волосы.  - Но я отказываюсь сделать хоть шаг
для того,  чтобы ввести тебя в этот дом.  -  Он вскочил с места и забегал по
комнате.  -  Простой закон самосохранения дает мне право отречься от тебя. Я
отрекаюсь от тебя!  -  бросил он,  меж тем как Терра,  приоткрыв рот и  водя
языком по губам,  пристально смотрел на него. Боковая дверь тихо отворилась.
Кто-то спиной входил в комнату, а в соседней мелькнул граф Ланна, его прямой
пробор, его ямочка. Взоры графа Ланна и Клаудиуса Терра даже встретились.
   Вошедший обернулся: Толлебен. Увидя Терра, он в первый миг отшатнулся и
нахмурился,  но потом сразу протянул руку и:  "А,  это вы?"  -  так сказать,
по-приятельски,  тоном соучастника.  Терра задумался,  пожать ли  протянутую
руку.  Но в конце концов они ведь одинаково осведомлены друг о друге, - если
только  женщина с  той  стороны не  нарушила равновесия и,  несмотря на  все
клятвы,  не  предала его,  рассказав про деньги,  которые он  брал...  Терра
содрогнулся.
   Мангольф уже ничему не удивлялся.
   - Вы знакомы, господа? - спросил он с усмешкой.
   - Как же, - ответил Толлебен. - Что, все веселимся?
   Терра не замедлил подделаться под его тон.
   - Но мы же оба были вдрызг пьяны, - и с развязным смехом сделал попытку
хлопнуть по плечу влиятельного человека. Толлебен глазом не сморгнул.
   Дверь  вторично открылась.  Сам  граф  Ланна благосклонно проследовал в
комнату,  бросил какую-то бумагу на стол к своему секретарю, а затем, словно
бумага была только предлогом, повернулся к Терра и начал:
   - Милейший Терра...
   Толлебен от  испуга  вытянулся во  фронт.  Мангольф сделал  вид,  будто
работает.
   - Любезнейший  господин  Терра,   вы  хотите  мне  что-то  сказать,   -
утвердительно произнес  статс-секретарь,  не  задавая  никаких  вопросов.  -
Пройдемте ко мне.  -  И при этом сам прошел вперед.  Он опустился в кресло у
своего огромного стола,  на котором каждая кипа дел была прижата томом Гете.
- Я  вам  не  предлагаю сесть,  -  сказал он,  -  так как хочу вас попросить
продекламировать мне опять Ариосто.  Вы,  наверно,  многое знаете на память.
Продолжайте с того места,  где мы остановились. - Сидя в расслабленной позе,
он приготовился слушать.  Веки его опустились, добродушно и маслено лоснился
пробор.  И  когда Терра кончил:  -  Если бы  вы знали,  какое вы мне оказали
благодеяние!  Уже два часа подряд я принимаю доклады.  -  Он собственноручно
подвинул для Терра удобное кресло. - А все-таки вы еще и сейчас декламируете
недостаточно музыкально.  Вся  прелесть переживания заключается в  le  divin
imprevu*,  говоря  словами  моего  любимого писателя.  -  Далее  последовали
вопросы о занятиях, а затем приглашение остаться к завтраку. - Мне нужно еще
пропустить один или два доклада.  Ступайте пока к дамам.  - Он потер руки, с
удовольствием констатируя у  себя  отсутствие предрассудков.  Когда  на  его
звонок явился лакей,  статс-секретарь стоял  в  чопорной позе.  -  Проводите
господина Терра к дамам.
   ______________
   * Божественная непредвиденность (франц.).

   Терра прошел вслед за лакеем в сад, где постарался несколько отстать от
своего провожатого;  когда тот направился к стоявшей в глубине вилле, у него
мелькнула мысль улизнуть.  Его бросало то в жар,  то в холод. К кому он шел!
Девушка,  которую он  держал  в  объятиях на  мюнхенской ярмарочной площади,
исчезла вместе  с  погребенным навеки приключением одной  бредовой ночи.  Он
привел бы ее в  ужас,  если бы напомнил ей об этом,  а чужой светской девице
ему  нечего  сказать...   Так  как  он,  остановившись,  смотрел  вверх,  на
романтическую виллу  за  ажурной  завесой  осенней оснеженной листвы,  слуга
решил, что ему следует информировать гостя:
   - Здесь  квартира  его  сиятельства,   господина  статс-секретаря.  Под
министерством иностранных дел  всегда подразумевается эта  вилла.  Здесь его
величество изволили посещать князя Бисмарка.
   - Надеюсь,  я не помешаю?  -  спросил Терра, который почти не слушал. В
углу,  подле  самого  дома,  он  заприметил  калитку,  за  ней  была  улица.
Избавление так близко! Но слуга пояснил:
   - Вы  пришли,  сударь,  с  Вильгельмштрассе.  Через сад вы  попадете на
Кениггрецерштрассе.  Потом,  когда  будете уходить,  можно  пройти через эту
калитку.
   Потом!  Уверенным шагом он переступил порог дома;  он шел к ней, потому
что она отреклась от него!  Шел из чувства долга перед самим собой.  Если бы
только не  было  этих  последних месяцев,  этого периода испытаний,  труда и
нужды, так как деньги женщины с той стороны то и дело заставляли себя ждать,
в зависимости от ее собственного благополучия,  - периода жалких заработков,
жизни в  пивных и  всегда за  работой!  Теперь его благодетельница опять при
деньгах, Терра хорошо одет и потому решился на тот шаг, в котором видел долг
по отношению к себе. Но как тягостен был этот старый долг!
   В  доме первый лакей передал его второму.  Надо было собраться с духом,
сердце у него остановилось.  В нижнем этаже,  в комнате с панелью и кожаными
обоями праздно сидела она под охраной какой-то старухи.  Терра остановился у
дверей и отвесил низкий поклон.  Он ожидал испуга, обморока, бегства. Вместо
этого короткая пауза, а затем восклицание, непринужденное, почти веселое:
   - А!  старый  знакомый.  Графиня Альтгот,  это  господин Терра,  я  вам
рассказывала.
   Дуэнья смутилась больше,  чем ее  питомица,  она переменилась в  лице и
кивнула головой, на все соглашаясь. Терра обратился к ней:
   - Тогда, многоуважаемая графиня, вам, вероятно, известно, что я имею от
его  сиятельства  лестное  поручение  помочь  высокочтимой  молодой  графине
усовершенствоваться в итальянском языке.
   Альтгот удивилась, она посмотрела в лорнет. В конце концов она не нашла
что возразить.
   - Ну, начнем! - сказала молодая графиня уже по-итальянски.
   А он:
   - Вы первая здесь не поднимаете из-за меня шума. И вы же как-то вечером
прошли мимо меня, даже не взглянув в мою сторону.
   - А что же, мне все время любоваться вами? Я прекрасно знала, что стоит
мне не обратить на вас внимания, как вы обязательно явитесь сюда.
   - Неверно, - сказал Терра по-немецки вежливо-поучительным тоном.
   Альтгот, успокоившись, опустила лорнет, затем снова приложила к глазам,
чтобы исподтишка разглядеть молодого человека.
   Он - по-итальянски:
   - Вы кокетка, но изрядная трусиха.
   Она повторила, как будто заучивая:
   - Я кокетка, но изрядная трусиха.
   - Старуха что-нибудь понимает? - спросил он.
   - Ни слова, - ответила она, - хотя и была певицей. Но она не старуха, и
вы нравитесь ей. Скажите ей какую-нибудь любезность.
   Терра, не поднимаясь с кресла, склонился перед Альтгот.
   - Графиня, были времена, когда вы своим искусством дарили радость всему
миру!
   - Маэстро считал меня лучшей Ортрудой, - ответила она глухим голосом, с
оттенком грусти.
   Он  поглядел на  нее.  У  нее  была  тусклая  белая  кожа  без  морщин,
каштановые  волосы  отливали  бронзой.   Изгиб  носа  и   голос  говорили  о
южногерманском происхождении.
   - Вот  видите,  теперь  она  и  вам  нравится,  -  сказала его  ученица
по-итальянски.
   Альтгот с горделивой улыбкой:
   - Наш Вагнер избавил меня от изучения итальянского языка.
   - Она   старая  приятельница  отца,   -   неожиданно  бегло  заговорила
по-итальянски графиня Ланна.  -  О,  не то, что вы думаете. Давно уже вполне
невинно.  Но она имеет право бывать здесь,  и  каждый ее поступок преследует
одну цель -  сохранить это право.  Да,  на  так называемую женщину свободных
нравов,   которая  хочет  стариться  с   достоинством,   всякий  отец  может
положиться.
   - А  вам разве не доверяют?  -  спросил он невозмутимо.  -  Если бы они
знали, как вы понимаете толк в опасных положениях!
   - Намек? - в свою очередь спросила она прежним звонким голосом. Нос был
насмешливо наморщен,  глаза сияли. По-немецки: - Некоторые люди сами создают
такое положение, которое им не под силу. - И по-итальянски, почти с грустью:
- На это мы оба мастера.  Я не буду на вас в претензии, если сегодняшний ваш
урок будет первым и последним.
   - Birichino,  маленький  плутишка,  -  сказал  он  сухо,  а  между  тем
испытующим взором старался определить,  действительно ли ее белокурые волосы
выкрашены,  как  она хвастала тогда на  карусели.  Нет,  они слишком теплого
ровного цвета, слишком живые; это дало ему сладостное удовлетворение, словно
и чувства у нее должны быть неподдельные.
   К счастью,  Альтгот не заметила нового оборота, который принял урок, ее
отвлекло появление фрейлейн Кнак. Та сама заявила с порога большой гостиной:
   - Появляется Белла Кнак!
   - Это  для вас,  -  поспешно объяснила Алиса Ланна гостю и  устремилась
навстречу приятельнице.  Он  удивленно посмотрел ей  вслед.  Она  ступала по
ковру гостиной, как по сцене, простирая руки, словно крылья; рукава, широкие
и прозрачные,  окутывали эти по-детски тонкие руки. Она показалась ему выше,
чем тогда,  и стройней, даже гармоничней; смелый изгиб шеи, упругость тонких
бедер,  длинные ноги, все ее движения, ее формы, вместе с нежной, пастельной
окраской лица и  волос,  наряду с  темной линией бровей,  -  все  это только
сейчас слилось в  один образ,  бросилось ему  в  глаза,  настолько бурно его
захватило,  что он отступил в противоположный угол комнаты.  Кровь прилила у
него к  голове,  лишь сейчас увидел он  по-настоящему то  существо,  которое
открыло ему смысл жизни,  за  которым он  последовал сюда,  во  имя которого
боролся.  Как мог он думать, что идет к светской барышне, графине и богачке,
давшей ему отставку?  Нет,  он пришел к  избраннице своего сердца,  созданию
возвышенному и  доброму:  все то  время,  пока он замышлял покарать ее,  она
питала одни благородные чувства.
   Внезапно он  осознал,  что  сегодня она  встретила его  так  доверчиво,
словно они расстались лишь вчера.
   - У  тебя тут поклонник,  -  произнесла фрейлейн Кнак довольно громко и
прошла вперед, подпрыгивая на ходу.
   Терра  бросился  к  ней  навстречу  и  склонился над  рукой  барышни  с
выражением искреннего почтения.
   - Мы тут болтаем,  - быстро проговорила графиня Алиса. - Господин Терра
немного ухаживает за нашей Альтгот. - И по-итальянски: - Ей нельзя говорить,
что вы явились сюда в  качестве учителя.  У  нее дома учителя,  конечно,  не
ставят ни во что.  - При этом она слегка приподняла руку, как бы говоря ему:
"Я ревную,  поцелуй и  мою!"  -  Полюбуйтесь на эту девицу!  -  не вытерпев,
сказала она.
   Фрейлейн Кнак спрашивала в эту минуту:
   - Что,  у  вас  сегодня очень  парадно?  Тогда я  надену чулки.  -  Она
вытащила длинные перчатки и одну из них уронила.  Терра не только поднял ее,
но хотел ее даже надеть на руку фрейлейн Кнак.  -  Юрист?  - спросила она, в
ответ на что он похвалил ее сильные руки, и она тотчас стала перечислять все
виды спорта, которыми занимается, а также показала ему новый танец.
   - Господин  Толлебен  знает  этот   танец?   -   перебила  ее   Альтгот
многозначительно.
   - Толлебен? Куда он годится без мундира! - изрекла фрейлейн Кнак и лихо
ударила себя по бедру.
   - О, он безусловно офицер запаса, - заверила Алиса Ланна.
   - Ну, это уже начало конца, - объявила фрейлейн Кнак.
   - А люди искусства? - вставила Альтгот.
   - Шуты гороховые!  - воскликнула фрейлейн Кнак звонко, точно стеклянным
голосом.
   У  нее  была  курчавая  челка;  она  старалась  произвести  впечатление
сорванца,  задорного и бесшабашного.  Как только она умолкала,  ее маленький
ротик немного западал.  Второе впечатление:  не только в ее голосе, но в ней
самой было что-то стеклянное; казалось, если ее разогреть, она лопнет. "Кнак
- и готово!" - подумал Терра, у