ертвую собой ради вас!  -  кричал он  рабочим,  в  нарушение всех
правил распивающим пиво во время работы.  -  Я  терплю убытки,  только бы не
рассчитывать вас!
   Незадолго до рождества ему все же пришлось уволить около трети рабочих.
Зетбир высчитал, что иначе к началу нового года не удается соблюсти сроки по
очередным платежам.
   - Ведь  мы  задолжали  две  тысячи  марок,   чтобы  внести  задаток  за
голландер.
   И  он  упорно твердил свое,  хотя Дидерих схватился за чернильницу.  На
лицах оставшихся рабочих ясно читалось недоверие и пренебрежение. Стоило ему
увидеть кучку рабочих,  как  ему  уже мерещилось слово "доносчик".  Поросшие
черными волосами жилистые руки Наполеона Фишера свисали теперь, казалось, не
так низко, а на щеках как будто даже румянец появился.
   В последнее воскресенье рождественского поста - окружной суд только что
вынес  решение об  открытии процесса -  пастор Циллих произнес в  церкви св.
Марии  проповедь  на  стих  Священного  писания:  "Возлюбите врагов  ваших".
Дидерих замер от страха.  Он почувствовал, как насторожились прихожане. "Мне
отмщение,  и аз воздам,  -  сказал господь".  Пастор Циллих,  выкрикивая эти
слова,  явно  повернулся к  скамье Геслингов.  Эмми  и  Магда не  знали куда
деваться,  фрау Геслинг всхлипывала.  Дидерих встречал устремленные на  него
взгляды, грозно насупившись. "Кто же мстит - судим будет". Все повернулись к
нему, и Дидерих, сраженный, опустил голову.
   Дома сестры закатили ему сцену.  В обществе они встречают плохой прием.
Молодой  учитель  Гельферих никогда  теперь  не  подсаживается к  Эмми,  его
интересует только Мета Гарниш, и Эмми знает почему.
   - Ты просто для него перезрела, - сказал Дидерих.
   - Вовсе нет, на нас переносят антипатию к тебе.
   - Все  пять  дочек  брата  старого Бука  не  раскланиваются с  нами!  -
крикнула Магда.
   Дидерих в ответ:
   - Я им влеплю пять пощечин.
   - Нет уж, спасибо. С нас хватит и одного процесса.
   - С вас?  -  Дидерих вскипел.  - Вам-то какое дело до моих политических
битв?
   - По милости твоих политических битв мы останемся в старых девах.
   - А то вы не старые? Засиделись тут на моей шее, а я работай на вас как
вол,   и  после  всего  вы  еще  смеете  брюзжать  и  издеваться  над  моими
священнейшими задачами?  Так, пожалуйста: вот бог, а вот порог! По мне, хоть
в  няньки нанимайтесь!  -  И он хлопнул дверью,  не обращая внимания на фрау
Геслинг, заламывавшую руки.
   В  такой  тоскливой атмосфере наступило рождество.  Сестры  и  брат  не
разговаривали друг  с  другом.  Фрау Геслинг заперлась в  комнате,  где  она
украшала елку и выходила оттуда не иначе как с опухшими от слез глазами. А в
сочельник,  позвав туда детей,  она  одна дребезжащим голосом пропела "Тихую
ночь"{178}.
   - Вот это Дидель дарит своим дорогим сестрам,  -  говорила она, глазами
умоляя сына, чтобы он не уличил ее во лжи.
   Эмми и Магда сконфуженно благодарили брата,  а он смущенно рассматривал
дары,  якобы  приготовленные для  него  сестрами.  Он  жалел,  что,  вопреки
настоятельному совету Зетбира,  отменил традиционную елку для рабочих, чтобы
наказать эту  братию  за  распущенность.  Теперь он  посидел бы  с  ними.  В
семейной же обстановке елка была чем-то искусственным, подогреванием старых,
отжитых настроений.  Только один человек мог бы оживить все:  Густа... Двери
ферейна ветеранов были для Дидериха закрыты,  а  в погребке все равно никого
не застанешь,  во всяком случае ни одного приятеля.  Дидерих чувствовал себя
всеми  презираемым,   непонятым,  гонимым.  В  какое  далекое  прошлое  ушла
беззаботная пора  "Новотевтонии",  когда  молодые  люди,  сидя  за  длинными
столами,  согретые  взаимным расположением,  распевали песни  и  пили  пиво!
Нынче,  в  этой беспощадной жизни,  уже  не  славные корпоранты наносят друг
другу честные удары рапирами,  а хищные конкуренты готовы по-волчьи схватить
тебя за глотку.  "Не создан я для этого жестокого времени", - думал Дидерих,
задумчиво уставившись на елочные огни и отламывая кусочки марципана, которые
лежали перед ним на тарелке.  "Я, безусловно, хороший человек. Зачем же меня
втягивают в такие нечистые махинации,  как этот процесс, ведь они отражаются
на делах,  и  я  даже не смогу,  -  о боже милостивый!  -  не смогу уплатить
очередной взнос за новый голландер".  Он весь похолодел, на глазах выступили
слезы,  и,  чтобы скрыть их от матери,  все время боязливо косившейся на его
озабоченное лицо,  он украдкой проскользнул в соседнюю неосвещенную комнату.
Облокотившись на пианино, он закрыл руками лицо и всхлипнул.
   В  столовой Эмми и  Магда пререкались из-за  пары перчаток,  а  мать не
смела решить,  которой из сестер они предназначались. Дидерих горько плакал.
Везде осечка -  в  политике,  в делах,  в любви.  "Что мне еще осталось?" Он
открыл пианино.  Дрожь била его,  он  чувствовал себя безмерно одиноким,  он
боялся прервать тишину.  Звуки полились сами собой,  он  едва сознавал,  что
пальцы бегают по  клавишам.  Причудливо сплетались обрывки народных мелодий,
Бетховен,  студенческие песни;  от  этого сумерки потеплели,  и  в  голове у
Дидериха все приятно смешалось.  Вдруг ему почудилось,  что кто-то  проводит
рукой по его волосам.  Что это,  сон?  Нет,  на пианино неожиданно оказалась
кружка с  пивом.  Милая мама!  Шуберт,  простодушная мягкость и задушевность
отчего дома...  Наступила тишина,  но  он  не  замечал ее,  пока не  пробили
стенные часы: прошел целый час!
   - Вот  и  отмечен  сочельник,  -  вслух  произнес Дидерих и  вернулся в
столовую.
   Он  успокоился  и  подтянулся.  Сестер,  все  еще  препиравшихся  из-за
перчаток, он обозвал бесчувственными созданиями, а перчатки сунул в карман -
решил обменять их на мужские.
   Праздники прошли уныло:  грызла забота о голландере.  Шесть тысяч марок
за  новый  патентованный голландер системы Майера!  Денег  не  было,  и  при
создавшемся положении взаймы тоже никто не даст.  Непостижимый рок,  гнусный
отпор со стороны людей и вещей доводили Дидериха до бешенства.  В отсутствие
Зетбира он  с  силой хлопал крышкой от  конторки,  расшвыривал папки по всем
углам. У нового хозяина, взявшего бразды правления в свои властные руки, все
начинания должны удаваться сами собой, успех - сопутствовать на каждом шагу,
события - соответствовать размаху его натуры... Вспышку гнева сменял приступ
малодушия.  Дидерих принимал меры предосторожности на  случай краха.  Он был
мягок с Зетбиром,  -  не выручит ли старик и на сей раз?  Он смиренно просил
пастора Циллиха убедить прихожан,  что в своей нашумевшей проповеди он вовсе
не имел в виду его,  Дидериха.  Пастор обещал,  проявляя явное раскаяние под
укоризненным  взглядом  супруги,  а  она  подтвердила  его  обещание.  Затем
родители оставили Дидериха и  Кетхен  вдвоем,  и  присмиревший,  приниженный
Дидерих почувствовал такой прилив благодарности, что чуть было не объяснился
Кетхен в любви.  "Да", уже порхавшее на милых пухлых губках Кетхен, означало
бы все-таки успех,  оно дало бы ему союзников,  и он не был бы так одинок во
вражеском стане.  Но этот неоплаченный голландер! Машина сожрала бы четверть
приданого...   Дидерих  вздохнул:   ему  пора  на  фабрику.  И  губы  Кетхен
сомкнулись, не вымолвив заветного словечка.
   Надо  было решать,  что  делать,  срок доставки голландера приближался.
Дидерих сказал Зетбиру:
   - Я  бы  на их месте доставил машину в  срок,  минута в  минуту:  пусть
только опоздают, и я без всяких церемоний отошлю ее обратно.
   Зетбир напомнил, что обычное право предоставляет заводам несколько дней
отсрочки.  Как ни горячился Дидерих,  Зетбир стоял на своем. Впрочем, машина
пришла точно в срок. Не успели ее распаковать, как Дидерих разбушевался:
   - Машина  слишком  громоздка!  Эти  господа ручались,  что  она  меньше
старой.  К чему такие затраты,  если я не выгадаю на площади. - И как только
голландер установили,  он,  вооружившись метром,  принялся  со  всех  сторон
обмеривать машину. - Голландер чересчур велик! Я не позволю себя обжуливать.
Подтвердите, Зетбир, что он слишком велик.
   Но Зетбир неопровержимо доказал ошибку в обмере,  допущенную Дидерихом.
Тот,  громко  сопя,  отступил,  придумывая новый  план  атаки.  Он  подозвал
Наполеона Фишера.
   - А  где же  механик?  Разве с  завода не  прислали механика?  -  И  он
раскричался.  -  Я  ведь договорился насчет механика,  -  солгал он.  -  Эта
публика,  видно,  хорошо понимает свое дело.  Я  не  удивлюсь,  если с  меня
потребуют за механика по двенадцать марок в сутки, а он будет блистать своим
отсутствием. Кто мне установит эту злополучную машину?
   Фишер сказал,  что разбирается в  этих вещах.  Дидерих вдруг проникся к
нему необычайным благоволением.
   - Уж лучше,  понимаете, уплатить вам сверхурочные, чем выбросить деньги
на совершенно чужого человека. Ведь вы в конце концов наш старый рабочий.
   Наполеон Фишер вскинул брови, но промолчал. Дидерих коснулся его плеча.
   - Видите ли, друг мой, - сказал он, понизив голос, - откровенно говоря,
я  разочарован в  этом голландере.  Рисунок в  прейскуранте произвел на меня
совсем  другое впечатление.  Барабану полагается быть  гораздо шире,  а  при
таком  барабане разве  возможна большая производительность?  Вы  согласны со
мной? А тяга, по-вашему, хороша? Боюсь, что масса не будет двигаться.
   Наполеон Фишер смотрел на Дидериха испытующе, хотя уже смекнул, чего от
него хотят.
   - Надо бы испробовать машину, - медленно сказал он.
   Дидерих,   избегая  встречаться  с   ним   глазами,   делал  вид,   что
рассматривает голландер. В заключение, как бы подбадривая Фишера, он сказал:
   - Значит,  договорились.  Вы  устанавливаете эту  штуку,  я  вам  плачу
сверхурочные с  надбавкой в  двадцать пять  процентов,  и  давайте  поскорее
загрузим машину. Вот и увидим, какой подарочек нам преподнесли.
   - Уж,  наверное,  из  ряда вон,  -  сказал механик,  явно желая угодить
хозяину.
   Дидерих,  не думая о том,  что делает,  схватил его за плечо:  Наполеон
Фишер был другом, спасителем.
   - Пойдемте-ка, дорогой мой...
   Его голос звучал растроганно.  Он повел Наполеона Фишера к себе,  велел
фрау Геслинг налить механику стакан вина; не поднимая глаз, сунул ему в руку
пятьдесят марок.
   - Полагаюсь на  вас,  Фишер,  -  сказал он.  -  Если бы  не вы,  завод,
вероятно,  здорово околпачил бы  меня.  Две  тысячи марок я  уже выбросил на
ветер.
   - Они обязаны вернуть их, - поддакнул механик.
   - Ведь и вы того же мнения, не правда ли? - не унимался Дидерих.
   На  следующий  же  день  Наполеон  Фишер  в  обеденный перерыв  занялся
голландером и  вскоре доложил своему хозяину,  что  новое приобретение гроша
ломаного не стоит. Масса не движется, без мешалки не обойдешься, как в любом
голландере самой старой системы.
   - Стало  быть,  надувательство!  -  воскликнул Дидерих.  -  Кроме того,
голландер требует больше двадцати лошадиных сил.  Это противоречит договору!
Неужели мы будем молчать, а, Фишер?
   - Ни в коем случае, - решил вопрос механик и провел узловатыми пальцами
по  заросшему черными  волосами  подбородку.  Дидерих  в  первый  раз  прямо
взглянул ему в лицо.
   - Значит,  вы  можете засвидетельствовать,  что  голландер не  отвечает
условиям заказа?
   Наполеон Фишер чуть заметно усмехнулся в свою бороденку.
   - Могу, - сказал он.
   Дидерих заметил усмешку. Тем энергичнее распрямил он плечи и направился
к дверям.
   - В таком случае эти господа еще услышат обо мне.
   Он тотчас же в весьма категорическом тоне написал письмо фирме "Бюшли и
Кo" в Эшвейлер.  Ответ пришел с обратной почтой. Его претензии, говорилось в
нем,   вызывают  удивление;  новый  патентованный  голландер  системы  Майер
установлен  и   испытан  уже  на  многих  бумажных  фабриках,   список  коих
прилагается.  Посему не  может быть  и  речи о  том,  чтобы завод согласился
принять голландер обратно,  а тем более -  вернул полученный задаток в сумме
двух  тысяч  марок;  напротив того,  господин Геслинг  благоволит немедленно
уплатить остаток суммы,  указанной в договоре.  Дидерих написал вторично,  в
еще более решительном тоне,  пригрозив обратиться в суд. Теперь "Бюшли и Кo"
старались его урезонить, предлагая еще раз испытать машину.
   - Поджали хвост,  -  скаля  зубы,  проговорил Наполеон Фишер,  которому
Дидерих показал письмо. - Судебный процесс им сейчас не с руки, их голландер
еще мало известен.
   - Правильно, - сказал Дидерих. - Молодчики у нас в руках.
   И, заранее торжествуя победу, он наотрез отказался от полюбовной сделки
и от предложенной ему скидки.  Ответа не было довольно долго,  и Дидерих уже
встревожился. А вдруг они ждут результатов обращения в суд? Или сами строчат
на  него жалобу?  Взгляд его часто обращался на  Фишера,  и  тот отвечал ему
взглядом исподлобья. Они больше не разговаривали друг с другом. И вот как-то
утром,  в  одиннадцать часов,  когда  Дидерих сидел  с  домашними за  вторым
завтраком,   горничная  подала  ему   визитную  карточку:   Фридрих  Кинаст,
доверенный фирмы "Бюшли и Кo" в Эшвейлере;  и пока Дидерих вертел карточку и
так и этак, гость уже вошел. Переступив порог, он остановился.
   - Прошу прощения,  -  сказал он.  -  Произошла, как видно, ошибка. Меня
направили сюда, я же прибыл исключительно для деловых переговоров.
   Дидерих опомнился.
   - О,  это ничего не  значит,  прошу вас,  пройдите.  Доктор Геслинг,  -
представился Дидерих. - А это моя мать и сестры Эмми и Магда.
   Гость подошел к столу и раскланялся с дамами.
   - Фридрих Кинаст, - пробормотал он.
   Это был высокий мужчина с русой бородкой,  в коричневой пиджачной паре.
Все три дамы самозабвенно улыбнулись.
   - Можно поставить для вас прибор? - спросила фрау Геслинг.
   - Конечно,  мама,  -  поспешил сказать Дидерих.  - Господин Кинаст ведь
позавтракает с нами, не так ли?
   - Не  смею  отказаться,  -  ответил представитель фирмы  "Бюшли и  Кo",
потирая руки.
   Магда положила ему на  тарелку копченой рыбки;  он не успел поднести ее
ко рту, как уже похвалил.
   - Полагаю,  что в  трезвом состоянии вы неохотно занимаетесь делами?  -
спросил Дидерих с простодушным смешком.
   - Занимаясь делами, я всегда трезв, - так же шутливо ответил Кинаст.
   - В таком случае мы с вами, пожалуй, столкуемся.
   - Вопрос только в  том,  как...  -  с  плутовато-задорным видом  сказал
Кинаст, бросая взгляд в сторону Магды.
   Она покраснела. Дидерих налил гостю пива.
   - Вероятно, в Нетциг вас привели и другие дела?
   - Там видно будет, - сдержанно ответил Кинаст.
   - У Клюзинга в Гаузенфельде вам вряд ли удастся что-либо сделать,  - на
всякий случай сказал Дидерих. - У него застой.
   И  так как гость промолчал,  Дидерих подумал:  "Вся суть в  голландере.
Процесс  им  сейчас  некстати".   Вдруг  он  заметил,   что  Магда  и  гость
одновременно пьют из своих бокалов,  глядя друг другу в  глаза.  Эмми и фрау
Геслинг сидели как деревянные.  Дидерих,  громко сопя,  наклонился над своей
тарелкой; и вдруг принялся превозносить прелести семейной жизни.
   - Вам повезло, господин Кинаст, второй завтрак - это отраднейшие минуты
дня.  Когда  оторвешься  от  работы  и  поднимешься  к  себе,  тогда  только
замечаешь, что ты, так сказать, тоже человек. А это необходимо.
   Кинаст  подтвердил,   что  действительно  необходимо.  На  вопрос  фрау
Геслинг,  женат ли  он,  Кинаст,  глядя на склоненную голову Магды,  ответил
отрицательно.
   Дидерих встал из-за стола и щелкнул каблуками.
   - Господин Кинаст, - рявкнул он, - я к вашим услугам.
   - Господин Кинаст еще только выкурит сигару, - попросила Магда.
   Она  собственноручно поднесла ему  огня,  он  многообещающе улыбнулся и
выразил надежду,  что еще увидит дам.  Но  едва вышли во двор,  как он резко
переменил тон.
   - Какие старые,  тесные бараки,  - заметил он холодно и презрительно. -
Жаль, что вы не видели наших заводских корпусов.
   - В таком заштатном городишке,  как Эшвейлер,  не шутка развернуться, -
так же презрительно ответил Дидерих.  - А здесь - как вы снесете этот массив
домов!
   Он  повелительно крикнул механику,  чтобы тот запустил новый голландер.
Механик не сразу вышел, и Дидерих ворвался в цех.
   - У вас что, любезный, уши заложило?
   Но,  увидев Фишера,  он сразу перестал кричать и,  тараща глаза, сказал
приглушенным голосом:
   - Я вашей работой,  Фишер, очень доволен, поэтому решил с первого числа
повысить вам заработную плату до ста восьмидесяти марок.
   Наполеон Фишер коротко,  с видом заговорщика, кивнул, и они расстались.
Дидерих снова расшумелся.  Рабочие курят!  Ему  возразили,  что  это дым его
собственной сигары. Представителю "Бюшли и Кo" он сказал:
   - Вообще-то  говоря,   я  застрахован,   но  дисциплина  прежде  всего.
Безупречное производство, верно?
   - Устарелое оборудование, - сказал Кинаст, равнодушно оглядывая машины.
   - Сам знаю,  уважаемый, - насмешливо отпарировал Дидерих. - Но уж никак
не хуже вашего голландера.
   И,  пропустив мимо ушей возражение Кинаста,  он  разразился упреками по
адресу отечественной промышленности.  Надо съездить в  Англию,  вот тогда он
переоборудует фабрику.  Он  человек большого размаха.  С  тех  пор,  как  он
возглавил свое предприятие, производительность неизмеримо возросла.
   - А возможности еще далеко не исчерпаны. - Дидерих сымпровизировал: - У
меня  договоры  с  двадцатью  газетами  окружного  масштаба.  От  берлинских
универсальных магазинов отбоя нет...
   - Вероятно,  сегодня как раз все отгрузили,  нигде почему-то  не  видно
готовой продукции.
   Дидерих возмутился.
   - Могу вам сказать,  милостивый государь,  что я  только вчера разослал
всем   своим   мелким   заказчикам   циркулярное   письмо:    до   окончания
переоборудования фабрики прием заказов прекращен.
   Механик позвал их в  цех.  Новый патентованный голландер был наполовину
загружен,   и  все-таки  движение  массы  оказалось  настолько  слабым,  что
подсобный рабочий подталкивал ее мешалкой. Дидерих взглянул на часы.
   - Ну вот. Вы утверждаете, что масса оборачивается в вашем голландере за
двадцать -  тридцать секунд, а я уже насчитал пятьдесят... Механик, спустите
массу... Что там такое? Это тянется целую вечность!
   Кинаст   наклонился  над   чаном,   выпрямился,   потом   проницательно
усмехнулся:
   - Само  собой,  если вентили законопачены...  -  И  пристально взглянув
Прямо в  забегавшие глаза Дидериха:  -  А  какие там  еще фокусы проделаны с
машиной, я наспех установить не могу.
   Дидерих вспыхнул и густо покраснел:
   - Это что - намек? Вы хотите сказать, что я с моим механиком...
   - Я ничего не сказал, - решительно возразил Кинаст.
   - Я заранее категорически протестую!
   Дидерих метнул испепеляющий взор.  На Кинаста это, видимо, не произвело
впечатления.   Глаза  его  оставались  холодными,   он   ехидно  улыбался  в
расчесанную на две стороны бороду.  Сбрей он бороду и  закрути до самых глаз
кончики усов, он походил бы на Дидериха, как родной брат. Это была сила! Тем
внушительнее наступал на него Дидерих.
   - Мой  механик социал-демократ:  смешно даже  думать,  что  он  захочет
оказать мне услугу.  А помимо того, я - офицер запаса. Помните, что подобные
намеки чреваты последствиями.
   Кинаст вышел во двор.
   - Бросьте вы это,  господин доктор!  -  холодно сказал он.  - В делах я
трезв, как уже докладывал вам за завтраком. Мне остается лишь повторить, что
мы  доставили вам  голландер в  безупречном виде и  о  возврате его нечего и
думать.
   - Посмотрим,  -  бросил Дидерих.  - "Бюшли и Кo" считают, вероятно, что
судебный процесс будет хорошей рекламой для новой машины?  А  в  специальных
журналах я еще особо отрекомендую ваш голландер!
   Кинаст в ответ:  шантажом его не запугаешь.  Дидерих:  невежу, которого
даже на дуэль не вызовешь, попросту выставляют вон.
   Вдруг в воротах показалась Магда. На ней был меховой жакет, который она
получила к рождеству; она вся сияла