о его уже не сбить с подозрений, что весь цивилизованный  мир  там,  на
севере, внимательно изучает его личную праисторию.
   - Нет, не Гете. Предпочитаю первоисточники. А  вы...  смотрите,  как  вас
оживило!  Вас  прямо...  притягивают  чужие  секреты,  грязные   постели   и
использованные  предметы  туалета.  Все,  что  хоть  отдаленно   припахивает
секрециями и сотворением приплода. Раз  уж  вы  так  умеете  подглядывать  в
замочные скважины, загляните и вы в Библию, там этих скважин полно. Конечно,
многие особо омерзительные, особо вас привлекающие тайны  творения  туда  не
вошли. Их надо искать в неканонических текстах. Но  даже  и  в  принятых  вы
найдете указания на то, что и считающийся первочеловеком -  вовсе  таким  не
является. Что у него был  предшественник.  Почитайте  внимательно  первую  и
вторую главы, и вдумайтесь, если способны. Первая попытка слепить мужчину  и
женщину из одной глины окончилась плачевно.  Что  там,  омерзительно!  Такие
вещи не рассказывать в подробностях,  а  умолчать  вообще.  Но  и  умолчания
красноречивы, загляните,  загляните  в  ту  книгу...  Из  нее  следует,  что
пришлось смять прежнее изделие и  замесить  по-новой.  И  уже  не  совершать
прежней ошибки, а  сделать  бабу  из  ребра  мужчины,  чтоб  вспомнила  свое
происхождение, коли cнова полезет щупаться. Хотя и это не  спасло  человека,
баба опять подсунула пакость, но все же не прежняя ошибка,  а  новая.  И  не
такая омерзительная, о ней можно даже  рассказывать,  копить  опыт...  Стало
быть - не с круглого ноля каждый раз начинать. Вот  вам  и  начало  движения
истории, и весь ее дальнейший ход. Всех составляющих ее  биографий,  включая
вашу, может быть... И мою, разумеется: ведь и я стараюсь прежних  ошибок  не
делать. Хотя избежать новых вполне, конечно, тоже не могу.
   - Вы правы, я почти все это слышала... кажется, еще в школе.
   Лукавство было уж очень откровенным, ее и саму оно покоробилo,  ведь  она
отлично помнила - где и когда слышала: пару часов назад на площади, от самой
себя. Но продолжила без заметной паузы:
   - И всегда себя  спрашивала:  как  же  это,  когда  же  это  меня  успели
сотворить, когда по воскресеньям папочка выходной и складывает ручки?  А  по
другим дням, от понедельника...  до  субботы,  у  него  и  без  меня  работы
завались, все расписано до мелочей.
   Она  поочередно  разогнула   предварительно   загнутые   пальцы,   всегда
находящийся под рукой календарь недели, состроила из них веер и помахала им.
Одному дню пальца не хватило, и она присоединила к правой руке большой палец
левой, к сожалению, прервав отлично начатое движение. Ничего страшного, и за
такой  не  доведенной  до  конца  операцией   Адамо   проследил   достаточно
внимательно, на что она и рассчитывала. Пальцы у нее  красивые,  вылепленные
честно, она это хорошо знала.
   - Это вам, бездельник, следует внимательно глянуть  в  подлинную  Библию:
там про привычки работящих папочек - все точно выписано. Весь их  календарь,
подстроенный под эти привычки задним числом. Подтвердите это, padre! О...  А
где же он?
   Она, наконец, повернула голову направо: позиция у правого  угла  конторки
была пуста. Скосив глаза, она смогла глянуть и дальше,  через  плечо,  но  и
холл был  совершенно  пуст,  а  входная  дверь  плотно  прикрыта.  Священник
исполнил свою угрозу, исчез, просто испарился, будто он и был сделан  не  из
твердого материала - из пара. И духу от него не осталось, словно он  был  не
тело из мяса и костей, в которое вдули жизнь, а весь -  дух.  Дела  призвали
его, так он сам заявлял, на привычное  поприще.  Упырь  отправился  на  свое
место, в область своей тьмы: в свой гроб, и вряд ли уже сюда вернется. Но от
нас ему не уйти, мы сами к нему вернемся, когда  пожелаем.  Может,  там,  во
тьме своей спальни, выдавленный отсюда  вурдалак  собирается  обдумать  свое
сегодняшнее поведение, да и все свое прошлое, и переписать свою  предысторию
так, чтобы его больше не изгоняли из  общества  людей.  Как  это  уже  давно
делают его более цивилизованные коллеги. Может, потому он так и  поспешил  к
себе в спальню, что его прошлому следует поторопиться, подстраиваясь  к  уже
определившемуся настоящему: чтобы не  упустить  свое  место  в  будущем  уже
сейчас.
   А она сейчас приняла прежнюю позу, лицом к лицу с Адамо, теперь - наедине
с ним. А он сейчас же скопировал перемены ее поз  без  видимых  расхождений,
только в зеркальном, обратном порядке: справа налево. И тоже оказался  лицом
к лицу с нею. Что ж, это занудное трио давно уже осточертело всем, и  вообще
оно - ничем не обоснованное излишество:  все  это  можно  было  исполнять  и
дуэтом, то же - но более концентрированно. Ну и, конечно, намного  интимней,
выразительней.
   - Но... - продолжила она с новым  облегчением,  и  с  удивившей  ее  саму
энергией, - как тут не возникнуть и подозрениям в адрес бедной мамочки, и не
у меня одной! Потому папочка и ее частенько лупил.
   - Подумаешь, какая тяжелая работа... - опустил он  глаза,  наверное,  под
давлением этой энергии.  -  Папочка  ее  так,  походя,  между  прочим.  Зубы
воскресным утречком почистил и рот прополоскал. А между этим вас заделал. Вы
и не заметили... с мамочкой. Через четыре месяца только и спохватились,  как
водится.
   - Вот, вот ваш подход - и ко мне, и ко всей  человеческой  истории!  Либо
зубоскальство, либо идиотские аллегории, заезженные притчи. Черт возьми,  вы
же все-таки современный человек, какой-никакой медик.  Вы-то  должны  знать,
что все существа, даже растительные, появляются в этот мир  женщинами.  Даже
школьники знают, что наш мир по  существу  -  женщина,  и  только  благодаря
позднейшим искажениям часть  его  превращается  в  мужчин.  Искажениям,  вам
понятен смысл этого слова? Поменьше читайте ваши книжки. Можно подумать,  мы
действительно находимся вне истории, до всякой истории, в раю, а  вы  в  нем
полный хозяин: вроде, достаточно вам пожелать - так оно сейчас и  сделается.
Плохой вы хозяин, что-то рай у вас сильно пересушен, кажется,  тот  очевидцы
описывают иным. Но как же иначе, если вы всю его многообразную историю,  все
его прошлое и  настоящее,  и  значит  -  все  мировое  время  усушиваете  до
мумифицированного сейчас! Здесь, где вы сейчас прилипли к стулу, и есть  ваш
рай. Что ж, наслаждайтесь им... и вашей книжкой. Теперь я точно знаю, что  у
вас за книга.  Это  оттуда  дурацкая  манера  поучать  свысока  абстрактными
притчами. И привычка беззастенчиво  развлекаться  за  чужой  счет:  за  счет
слабого человеческого детеныша, зависимого от любого самозванца,  назвавшего
себя папочкой.
   - Да не та это книга, не та! Но и в той нет никаких  притч,  вам  неверно
докладывали... в вашей школе! Не из американских ли фильмов  ваши  сведения?
Ну конечно, оттуда же и представления о мире как одинокой  суке  с  большими
титьками и прочими необходимостями, но совершенно не нуждающейся в  партнере
для... того, чтобы успешно забрюхатеть. Но, честно  говоря,  мне  нет  дела,
откуда ваши представления. Мне так же все равно, что  вас  сюда  привело.  Я
даже допускаю, что вы  говорите  правду.  Но  очень  уж  заносчиво  вы  сюда
явились, милая деточка. Все-то вы брыкались, как лошадка весной, сходящая  с
ума от ее и собственной девственности. Вот была картинка! Ну и...  я  просто
захотел дать вам урок. Вы правы, отеческий. Хотя, вон, даже  вашему  папочке
при  всех  его  стараниях  не  удалось...  исказить  вас  настолько,   чтобы
превратить в мирного жеребеночка. Развлечься? Согласен и  тут:  пусть  будет
просто развлечься, не вижу и в этом ничего худого.
   - Потанцевать со мной, - фыркнула она. - Повеселиться маленько.
   - А что? - пожал он плечами. - У нас тут действительно скучно, особенно в
майскую жару. А вы... крошка,  вы  просто  подарок  скучающему  человеку.  Я
только увидел вас, такую, прищур и все  такое,  так  сразу  и  сказал  себе:
погоди, доченька, ты у меня попляшешь. Очки, милая, надо носить, если у тебя
близорукость, а ты при этом хочешь ладить с людьми.
   - И тут же решили собрать побольше этих людей на устроенную вами  пляску.
А поскольку  некоторые  из  них  все  же  заняты  на  полезных  работах,  вы
подстроили забастовку, так?
   - Далась вам эта забастовка... Я же сказал: почту закрыли навсегда. Да  и
не закрыли бы - что вам-то с того? Если сегодня все равно воскресенье.
   - Какое такое воскресенье! Что вы мелете...
   - Обыкновенное. Скажете, и его вам подстроил я?


                       ДЕВЯТАЯ ПОЗИЦИЯ

   - Воскресенье! - выкрикнула ошеломленная она.  -  Не  может  быть!  Я  же
смотрела календарь перед выездом, все себе расписала...
   - Даже вы не станете утверждать, что его подсунул я.
   Она снова аккуратно, но теперь загибая пальцы, подсчитала.
   - Не понимаю, как это могло... Неужели  были  вырваны  страницы?  Но  это
значит, что день рождения у меня сегодня!
   - Поздравляю, - засмеялся он. - И сколько вам стукнуло?
   - Не ваше дело.
   Она свела  брови,  и  это  усилие  выдавило  на  глазные  яблоки  немного
жидкости. Гневное выражение устоялось в них, и на всем лице, как маска. Гнев
сквозь слезы - это было и внутренним ощущением, залегающим под  маской,  под
ее спудом. В точности соответствующим, тождественным наружному его выражению
ощущением.
   - Скажу я вам, не цените вы своего счастья: времени  не  замечаете,  даже
календарь правильно прочесть - и то не научились, к чему?  О  таком  счастье
только мечтать, а вы все жалуетесь на него... Ну, теперь-то вы  поняли,  кто
создает все ваши обстоятельства? Эх,  за  такие  уроки  надо  брать  большие
деньги, а тут - хоть бы спасибо тебе сказали... Чем попусту биться  лбом  об
стенку, вашему скупому льву-папочке нужно было раскошелиться и нанять  меня.
Уйти после плодотворного воскресенья в отставку, а меня назначить  папочкой.
Как я понимаю, все равно у него других детенышей после вас не было.
   - Спасибо за бесплатный урок, дорогой вице-папочка, - с угрозой прошипела
она. - Но мне уже все подарки осточертели. Поверьте, именно такие я получала
регулярно и дома, пока не  стала  совершеннолетней.  Лев?  Нет,  врывался  с
рассветом в мою спальню почти голый, как... ваше двуногое  без  перьев,  как
петух! И кукарекал: всучал мне свои поучения. А теперь вы суете  мне  те  же
замызганные дары, как школьнице, несмотря на то, что я давно не  девочка.  Я
вышла из возраста, когда нуждаются в уроках, лет двадцать назад. Допустим, я
виновата сама, всех провоцирую, вашими словами - мотивирую своей  мордашкой.
Но, повторяю, я давно не девочка, какой-никакой опыт имеется и у меня. И  он
не   противоречит   всему   человеческому    опыту.    Взять    хоть    вас,
папочек-самозванцев... С вашими книгами. Самому народу той книги вы  поперек
горла стали. И народ создал против вас закон: соответственно ему  тот  народ
отныне составляют только те, кто произошел  от  женщин,  матерей  народа.  А
отцов... на них на всех плевать, хоть бы их вообще не было, с растертыми они
в кашу вашими ятрами или нет!
   - Ну, это не совсем так. Сказано: у кого раздавлены ятра - не может войти
в общество. Надо понимать, у кого они не раздавлены...
   - Все равно ни один суд отца не установит!  Вон  даже  судебная  медицина
утверждает, что отцовство - штука гипотетическая.
   - Значит, и медицина согласна с тем, что подлинный отец у всех один?  Вот
уж не думал... Надо было и мне податься в ваши университеты, в нашем  такого
опыта ни за что не приобрести.
   - Каждый самец мечтает обрюхатить всех самок мира, это верно. В этом  вся
ваша репрессивная цивилизация. Но я не о мечтах,  о  законе.  А  этот  закон
означает, что народ книги отменил институт отцовства вообще. То  есть,  саму
книгу с ее нелепыми установлениями. Ведь она  и  написана  для  установления
института отцовства, и больше ни  для  чего.  Как  видите,  дети  исправляют
ошибки родителя. Это и есть, по вашей же терминологии:  ход  истории.  Народ
книги исправил ошибку книги, отменив книгу. Это логично. А вот вы, вроде  бы
утверждая наличие хода истории, ссылаетесь на книгу. А это значит -  что  на
деле вы отрицаете именно ход. Будто и не может быть никакого движения: снова
и снова одни и те же повторы, одни и те же позы... Неужто вы  не  понимаете,
что эту вашу вневременную книгу,  застывшую  в  одной  позиции,  и  движение
времени невозможно совместить?
   - Э-э... Для чего же, по-вашему, вообще нужно это самое  время?  Как  раз
для  того,  чтобы  совместить  несовместимое.  По  меньшей  мере  -   способ
вообразить такое совмещение. Вы  очень  плохо  учите  уроки.  Значит,  очень
нуждаетесь в повторении.
   - Вот-вот, это и есть то самое настырное повторение!  А  я  все  это  уже
переживала  и  усвоила  намертво,  все  ваши  отеческие  уроки,  уроки  всех
святейших отцов, включая Пресвятейшего Отца Фрейда, да и весь ваш  городишко
со всеми его деталями тысячи раз. Что  ж  вы  думаете,  один  такой  мерзкий
городишко на свете? Сколько угодно. Успели осточертеть. Сам  этот  абсолютно
никчемный перебор потерявших всякое значение игрушек, разговор, в который вы
меня втянули, тоже повторялся на моих глазах тысячекратно, и самое ужасное -
теми же словами. Поверьте, все это было  неотличимое  повторение,  мать  его
чертова бабушка, вашего мудрого учения.
   - Тогда чего же вы так гневаетесь? Право, опять,  как  бешеная.  А  ведь,
вроде, стали было помягче. Ну,  повторение,  ну,  учение...  Может,  вы  его
неверно усвоили и теперь надо  вас  переучивать.  Меня  всегда  преследовало
ощущение, что все - это ваша терминология - самки,  даже  самые  выдающиеся,
лишь   копируют   придуманное   другими,   и   копируют   с   основательными
погрешностями. Основная погрешность, конечно,  что  подхватываются  не  сами
мысли, а сопровождающие их телодвижения.  Хотя  и  цепко  подхватываются,  с
обезьяньей ловкостью.
   - Ну да, конечно, бабы не ушли дальше приматов. Разум и не ночевал у них.
   - Я вовсе не исповедую примат разума! Но перевести это выражение прямо  -
и получим действительно: обезьяна  ума.  Видите?  У  обезьяны-копировальщицы
причины и мотивы движений совсем другие, чем у копируемого оригинала, отсюда
и их ненатуральность, очевидная фальшь. Есть и исключение, самка паука... но
мне кажется, вы скорей предпочтете сходство с обезьянкой,  как  и  все  ваши
сестры.
   - У меня нет сестер, - отмахнулась она.
   Болезненность таких укусов, подозрительно частое угадывание интимных тайн
собеседника, она ощущала  и  на  своей  шкуре.  Их  настойчивость  была  так
очевидна, будто угадывание происходило не изнутри угадывающих, а  извне.  От
того, что не они. Знающий эти тайны чуть  ли  не  до  того,  как  они  стали
известны их владельцу, нарочно подсказывал их другим. Раскрывал всем  тайную
предысторию каждого.
   - Это я так, вообще о женщинах... - пояснил Адамо.
   - Ну, и что это за другие мотивы и причины?
   - А, какой-нибудь имеющийся в наличии самец,  -  махнул  и  он  рукой.  -
Скажем, тот, которого и копируют. Впрочем, появится другой -  мы  и  с  него
успешно снимем копию, какая нам разница?
   - Опять ваши дурацкие шутки? Я говорю серьезно...
   - Ну, если серьезно... Хотите, я вам скажу - когда вы это уже переживали?
- быстро выговорил он, внезапно наклоняясь, так что его бледный выпуклый лоб
оказался cовсем  близко  к  ее  тарабанящим  по  стойке  пальцам.  Она  даже
отодвинула  корпус  от  конторки,   таким   неожиданным   было   его   почти
заговорщическое, интимное движение.
   - Ровно миг назад, всего навсего, представьте. Никаких не ваших  двадцать
лет. И не только назад - а и вперед. Сколько было - столько  будет,  но  все
они есть. И два мига, и три... Сколько хотите, это не важно,  ведь  все  они
неотличимы друг от друга. А стало быть - все они один миг. И он всегда есть,
называется: сейчас. А больше, кроме него - ничего и нет. Не верите?  Вы  еще
получите  доказательства,  и  жестокие.  Уроки  не  повторяются,  а  длятся,
собственно, длится один и тот же урок. Вы же, непоседа, на миг отвлекшись от
него, удрав без спросу на самовольную переменку в коридор, к нему  неизбежно
возвращаетесь. Ни учитель, ни ваш бдительный папочка  ведь  не  спустят  вам
длительных прогулов. Догонят - прибьют. И вот, вы  неизбежно  возвращаетесь,
покорно пригнув... выю, совершенно та же. Ну,  разве  чуть  преобразившаяся,
возбужденная от беготни, похорошевшая - или подурневшая, от  бешенства.  Как
уроку повториться, если он и не заканчивается никогда? Зато повторяетесь вы.
В вас слишком много бешеной энергии, вам нужно выбежать и  порезвиться,  как
ребенку. И это искажает ваши взгляды на урок, и на жизнь. Вам  кажется,  что
время бежит, жизнь в движении, туда или сюда. Но это вы бегаете туда-сюда, а
ей-то чего скакать, подобно козе? Она незыблемо покоится, она  просто  есть.
Стоит себе, вот как сейчас, а вы наскакиваете на нее с бешенством. Что  ж  в
результате? Расшибаете об нее лоб. Что вам с ней еще сделать, что ей  делать
с вами? Она есть, она дана? Ну и хорошо, и порядок.
   - Хорош порядочек, в котором находится место... таким его защитникам!
   Она окинула и защитника, и место, испепеляющим взглядом.
   - Вот-вот, снова дергаетесь, как укушенная, а что я такого сказал? Была б
ваша воля, вы бы устроили всемирный поджог такому порядку, нет? Что  вам  ни
скажи - вы взбрыкиваете, вон уже как приплясываете, не переставая.  Или  это
вы так упражняете мышцы, чтоб времени не терять? Тогда надо благодарить и за
укусы, они только помогают разогревать кровь. Они ведь для того и даны, чтоб
дурная кобылка не застоялась, и не захирела бледной немочью.
   - Что вы себе позволяете! - вскинулась  она:  настойчивое  угадывание  ее
секретного излюбленного образа - укус особо болезненный, в  одно  и  то  же,
давно ноющее место. Но продолжающееся вспучивание раздражения само  подавило
и боль, и последовавшую вспышку зуда. Зуд теперь ровно тлел под ее кожей, на
всем ее растяжении - на глубине, приблизительно,  двух  сантиметров.  Нечего
было и думать дотянуться до него ногтями, хоть раздери шкуру в клочья.
   - Повторите, что это вы там проквакали?
   - Вот вы и сами просите повторений, - развел  он  руки,  вывернув  ладони
большими пальцами наружу. А потом сложил пальцы правой в щепотку  и  помахал
ею: вверх-вниз. И снова уложил обе ладони на свою книжку.  -  Значит,  уроки
приносят пользу. Вы входите во вкус, поздравляю.
   Его не сбил ее окрик, даже не приостановил, ни на миг. Это его можно было
поздравить, это он входил во вкус: исчезновение  prete  явно  развязало  ему
руки, и он быстро осваивался в этой, с глазу на глаз, позиции.  Развязало  и
язык: стремительная, словоохотливая его речь - словопохотливая,  поправилась
она - ритмизовалась и превратилась в  литой  поток.  Нечего  было  и  думать
преградить его какой-нибудь плотиной. Что ж, ты этого  от  него  добивалась,
подумала она иначе, теперь терпи.
   - Только что жаловались на повторения, а вот - мигнуть не успели, как уже
требуете их, вроде они ваша собственность. Не девочка, говорите?  Да  именно
как девочка, которая сама отдала главную свою ценность,  и  тут  же  плачет,
требует назад. Огорченная девочка смигнула слезку,  повторяю,  -  но  и  это
ничего не изменило, снова встает перед нею то  же  чудовище  уроков:  жизнь.
Встает и за плечами, и справа, и слева, и повсюду, и обступает ее... как  же
не продолжить плакать, не кричать и не плясать от ярости? Как я ее  понимаю,
эту девочку!.. Как мне ее жаль: все  та  же  жизнь,  это  ведь  ужасно.  Эй,
signora professore, вы слыхали когда-нибудь о Зеноне?
   Глаза его заблестели. Видно было, что он затронул горячую, его тему.  Вот
теперь все ясно: он сумасшедший. Им свойственен такой рассеянный, отрешенный
вид, мигом переходящий в возбуждение. Вот уж  где  действительно  поможет  и
энциклопедия, медицинская. Диагноз таких мгновенных перескоков из  депрессии
к перевозбуждению, из одного полюса  качания  в  другой,  описан