т.
   Все это было, увы, чересчур  ей  знакомо.  Изученное  до  мелочей  еще  в
детстве, сладострастно  пытавшее  ее  чудовище  с  таким  лаконичным,  таким
прекраснозвучным именем, какое носят только боги или их подруги, так похожим
на название траурного, последнего цветка года,  это  чудовище  снова  встало
перед нею. Громадной горой встававшее тогда перед  нею,  такой  крошечной  и
беззащитной, обстававшее ее справа и слева, и сзади, чтобы  навалиться  всей
тушей  и,  посапывая,  душить,  то  исчадие  тогдашних  астматических  ночей
воскресло. И вот, опять набросилось  на  нее,  чтобы  снова  изнасиловать  и
пожрать ее. Сейчас еще отвратительнее чавкая, теперь уже не только ночью,  а
и среди дня.
   Оно не умерло и не ушло, астматическое  чудовище,  и  никуда  уходить  не
собиралось. Оно лишь продлилось  во  вчерашней  ночи,  длится  и  сейчас,  в
продлившем ночь дне, под покровом дня. Значит, эта ночь даже и не собиралась
кончаться, она никуда не ушла, как и все другие ночи, никуда не сбежала -  и
от нее никуда  не  убежать,  и,  значит,  впереди  еще  много  таких  ночей.
Собственно, одна такая ночь, и она повсюду и всегда, спереди и сзади,  пусть
иногда и наряженная для обмана в кружевное  подвенечное  платьице:  в  белый
день. И от нее не убежать никуда, вся эта неначинаемая и нескончаемая ночь -
его, никуда не сгинувшего чудовища, длящееся в будущее  и  прошлое  смертное
дыхание, подобное утробному дыханию ненасытной ехидны. Ты ведь узнаешь  его,
малышка: если вдох носом - то чавкает и хмыкает в гайморовых  пазухах,  если
выдох ртом - то свистит и клокочет на дне  легочных  мешков.  Именно  так  и
принято произносить его имя, вдохом  и  выдохом,  аст-ма,  не  произнести  -
высвистать и  выхмыкнуть  его.  Со  смешком,  забавляясь  игрой,  с  хохотом
покачать скрежещущие  качели,  туда-сюда:  отвалить  и  привалить  могильную
плиту.
   Но его узнают не по имени, по одному лишь приближению,  по  предвестнику:
потребности коснуться не холодного, придавленного плитой мертвеца  -  живого
теплого тела. Тяге провести ладонью... так ли уж все надо вспоминать сейчас?
Достаточно и этого, чтобы сказать себе  правду:  существование  предвестника
безжалостно свидетельствует, что следующее за  ним  чудовище  -  не  причина
тяги, желания, продолженного движением ладони  к  тому,  что  оказалось  под
рукой, чтобы... нет, не только лишь бесконечно гладить, еще и еще скрести  и
без того растертые до крови  участки  кожи!  У  этого  движения  вообще  нет
причин, лишь мотивы, один исчерпывающий мотив, и оно лишь адекватно передает
его: стремление воткнуть ногти и  обнажить  скрываемые  под  кожей  кровавые
язвы, выдавить эту кровь наружу, чтобы, наконец, лизнуть ее.  Чтобы  вонзить
зубы в обнаженное мясо, пожрать его.
   О, конечно же, нет! Эта тяга, этот предвестник совсем не  новость,  он  -
старый  добрый  знакомый.  Но  на  этот  раз  его  сила,  соразмерная   мощи
откровения,  поражает  тебя  так,  что  вынуждает  приостановить,   прервать
движение руки. Чего не смогла сделать  вся  твоя  отчаянная  с  нею  борьба.
Принуждает застыть в этой неустойчивой комичной позе: словно  текучей  массе
приказано вмиг остеклениться, приказано стать статуей.
   Вмешательство, внезапное нападение этого мощного откровения  тождественно
грозному окрику в ночи. Тебя требуют к ответу вместе с этим жалким очкариком
за стойкой: как смеешь ты слушать писклявого болтуна, когда тебе  дан  голос
рыкающий! Что скажешь теперь, умерли боги, которых  вы  оба  так  торопитесь
хоронить, разве они не настолько живы, чтобы пожелать вмешаться в ваше дело?
Их жизнь и желание опускаются с небес на землю и входят в  твое  тело  живым
рыканьем ночи,  наполняют  содержанием  вскрывшиеся  там  пустоты.  Это  оно
взбухает там, клокоча подобно вулканической грязи в фонтанах  гейзеров.  Это
содержание не нуждается в словах, потому не спрашивай и об имени его. Ибо  и
стремление, и желание, и  жажда  -  лишь  бледные  отзвуки  того  имени.  Не
нуждается оно и в мысли, а только в позе и движении. И вот оно, то и другое,
уже заключено в твоей руке:  о,  лишь  коснуться  его,  протянув  лапку  над
стойкой! О, лишь напасть на него, навалиться  на  него  горой  перевалившего
через стойку всего тела! Подобно тому, как через земные  горы  переваливают,
чтобы навалиться и объять долину, горы небесные:  одним  приближением  своим
разоблачающие, прорывающие плеву фальшивого тумана, мощные морские облака.
   Получив   данное   тебе   откровение,   осознав   это   непредусмотренное
преображение первоначального твоего намерения, ты, конечно  же,  впадаешь  в
панику. Дрожь руки передается всему телу, застывшему  в  неустойчивой  позе.
Нога, чтобы сохранить равновесие и не дать телу упасть, выдвигается  вперед,
попутно ударив в стойку коленом,  как  в  громадный  тамбурин.  Ты  невольно
оглядываешься, не услыхал ли этот гром кто-нибудь  еще.  И  вот,  одна  поза
сменяется другой так  быстро,  что  сама  их  перемена  рождает  подобие  не
знакомого тебе, но совершенно необходимого тебе движения. Еще  немного  -  и
оно наладится вполне, наладится весь пляс.
   Эта цель была бы достигнута уже сейчас, если бы все позы  так  же  плавно
перетекали одна в другую, а не оставались такими ограниченными, не  были  бы
отделены одна от другой. Пусть одним  только  мигом  -  но  четко  отделены.
Возможно, это место не вполне соответствует показу  всех  твоих  достижений,
для него требуются другие декорации, и другие соучастники действия, и  более
значительная аудитория. Ну да, только этого  тебе  и  не  хватало:  сплясать
всерьез перед ним одним. Заткни уши, не слушай его соблазняющей тебя музыки,
в вязкую паутину которой ты влипла, безмозглая  моль!  О,  да,  это  опасное
сочетание: гипнотизирующее пение без  слов  из  магнитофона,  сопровождающее
речь его хозяина, тоже - не содержащую  в  себе  почти  ни  одного  внятного
слова. А если и содержащую одно какое-нибудь - то лживое. Ну-ка, поворачивай
оглобли, кобылка, если ты этого не  сделаешь  сама,  это  сделают  за  тебя.
Насильно, как это было проделано с тобой совсем недавно, да и до того  -  не
однажды, неужто уже успела позабыть? Но сейчас тебе будет куда больнее,  чем
в прошлый раз, чем всегда.
   - Ваш гневный Ахилл - обыкновенный эпилептик, - удалось ей прохрипеть.  -
И гомосексуалист, это ни от  кого  не  секрет.  Только  совсем  некультурный
человек может испугаться такого. Чем ссылаться на него, лучше  б  перечитали
учебник школьной физики для начальных классов.  Уже  там  отделено  движение
качения от всех других. И такими словами,  с  такими  иллюстрациями,  что  и
слепому Гомеру станет тошно... понятно. А божественные ваши копья нарисованы
со всеми подробностями, до последнего волосика, в другом учебнике, анатомии.
Смотрите главу: мужские  половые  органы.  Внятное  описание  для  вас,  для
всякого, кто не знаком с тем, как они функционируют - приложено.
   Сквозь внутренний шум в  ушах  она  слышала  извне  голос  совсем  чужой,
змеиный шип и сопровождающий его присвист: так рассохлись и растрескались ее
обезвоженные связки.
   -  А  если  вы  нормальный  язык  понимать  разучились,  и  предпочитаете
богохульствовать  при  помощи  аллегорий  -  то  пожалуйста,  вот  вам   моя
аллегория. В ней намного правдивей описываются ваши мертвые боги с их мощью.
Она не из Физиолога, нет, из Metamorpho... не Ovidius Naso ли, кстати, у вас
под рукой? Ну и не важно, я и так отлично  помню  эту  сказочку  еще  одного
эпилептика, можно подумать - все они пишут книжки, которого выгнали на  край
света и заперли там,  чтоб  он  не  смог  больше...  появляться  в  обществе
нормальных людей на их родине. И правильно сделали.
   - На край света? Ну, если вы так называете родину своего  папочки  -  это
ваше дело. Только ему ведь, по вашим  же  словам,  удалось  оттуда  сбежать!
Значит, сегодня эта мера предосторожности не гарантирует, что  изгнанный  не
появится в нашем обществе... Слушайте, а вдруг он и сюда явится?
   - Сегодня! Почему же это именно сегодня не гарантирует!
   - Я имею в виду, а вдруг он явится сегодня? Но  давайте  вашу  аллегорию,
ваша очередь... А я послушаю.
   - Дочь речного бога Инаха, девственница  Ио,  -  продекламировала  она  с
отвращением, будто и впрямь читала в сотый раз накрепко выученное  напамять,
- стала жрицей богини Геры. Гера приставила к Ио, к ее  девственности,  если
опять же быть современным, стоглазого сторожа... Аргуса!  Вот  уж  не  знала
тогда, насколько точное имя подобрала... Но продолжим: по слухам, Ио  вскоре
сошлась с самим Зевсом, мужем Геры, и потому Гера начала  ей  мстить.  А  на
деле, не по слухам, это Зевс убил сторожившего Ио стоглазого стража,  потому
что тот мешал его домогательствам. А мешал он не потому, что  был  такой  уж
неусыпный, а потому что сам уже был  любовником  Ио.  Красивая,  полная  сил
девочка, один на один с полным власти над нею сторожем, далеко  не  евнухом:
стоглазый - это ведь тоже метафора, говорящая  о  его  мужской  мощи,  такую
метафору поймет и самый тупой четырехглазый, вросший задом в  стул  безногий
петух. Днем и ночью в пустом доме, в соседних комнатах... да как  же  им  не
сойтись? Итак, Зевс, домогаясь отбрыкивавшейся Ио, употребил всю свою  мощь,
употребил свое самое тяжелое копье: насилие. Так он был разъярен тем, что Ио
не давалась ему. Ее друга он  зарезал.  Саму  девочку  превратил  в  корову.
Отделил от остальных людей и всего живого. И продолжил одиночить ее  дальше:
погнал ее гневом своим, это снова такая метафора, она означает кнут -  но  и
кнут может служить метафорой для... но эту даже и вы способны расшифровать.
   - Способен, - подтвердил он. -  Похоже,  и  вы  делаете  открытия,  прошу
прощения за мои несправедливые упреки. Стало быть, и вы не прочь  переписать
наново какую-нибудь старую книжку,  чтобы  выкрикнуть  то,  о  чем  она  так
наглядно умолчала, и заодно еще разок подстроить прошлое под свои теперешние
нужды. Я ж говорил, умолчания ясней всего откровенничают об  укромном.  Или,
постойте, откровения теперь  упорядоченно  рассылаются  по  университетам  и
гостиницам поровну, чтоб никого не обидеть? Пропало  дело,  и  этот  процесс
централизован, есть, наверное, и соответствующее министерство. Но  тогда  из
этого следует... Господи, неужто мы с вами и впрямь одного типа?
   - Следует то,  что  Зевс  продолжал  домогаться  Ио,  шантажировал  ее  и
всячески длил ее мучения, чтоб та  все-таки  далась.  Но  та  продолжала  не
даваться ему. Бежала прочь от него все дальше и дальше, так что бег стал  ее
жизнью, а она - вечной беглянкой. Так  бывает  в  страшном  сне:  перебирают
ногами на одном месте - и ни с места, вот как я тут у вас. Ни с места! Хотя,
вроде, и мелькают мимо разные пейзажи и страны. Именно так принуждают бегать
ваши мертвые бессмертные боги, на одном месте.  В  расчете,  что  выдохнется
сопротивление вместе с бегуньей. А чтобы она живей двигалась, Зевс наслал на
нее eine Bremse, постоянно и жестоко кусающую ее. Зудящую, гудящую  над  ней
по-шмелиному. Чтобы die Bremse подкалывала корову еще и своей  метафорой,  и
та побыстрей перебирала копытами в своей пляске... Как,  кстати,  называется
это насекомое по-итальянски?
   - Начто оно вам? И так сойдет, валяйте дальше...
   -  Вот-вот,  так  и  следует  думать  дилетанту:  сойдет  и  так.   А   я
профессионал, если помните...
   - Хорошо: пусть будет - порхающая  куколка,  осьминогая  нимфа,  на  всех
языках она называется Парка. Так что, летающий  тарантул  вас  устроит?  Хм,
заметьте, вовсе не так глупо,  как  кажется...  Последний  вариант  мужского
рода, по меньшей мере.
   - Да, мужской род больше соответствует истине. Становится неприкрыто ясно
и без помощи padre, чего этот скотоложец  Зевс  домогался  от  коровы  своим
копьем. А точнее - хоботом, давно переросшим его собственные размеры. В этом
переводе его здоровенного хобота уже никакими резиновыми метафорами,  самыми
безразмерными,   не   прикроешь,   никаким   презервативом   от   него    не
предохранишься. В таком варианте перевода содержится и ваше полное признание
в том, чего вы добиваетесь от меня, вы все...
   - ... скотоложцы,  -  подсказал  он.  -  Но  разве  это  уголовное  дело,
профессионал? Может, скотам это приятно.  Может,  все  вы  только  о  том  и
мечтаете, тупо пережевывая свою жвачку, только для  того  и  жиреете...  вы,
сторона страдательная.
   - Страдающая! - хмуро  подправила  она,  нисколько  не  смутившись  своим
ляпом. Не те теперь времена, когда  ее  могло  смутить  одно  лишь  неловкое
упоминание о трансвеститах, не те. - Именно так: превращая  Ио  в  животное,
Зевс превращается в отвратительное животное и сам. В крокодила,  в  кусающую
саму  себя  ехидну,  в...  вот  этого  вашего  летающего  тарантула.  И  это
превращение неизбежно, посмотрите на себя, поглядели бы вы на моего папочку!
О!  Вот  кто  действительно  похож  на  Зевса,  с  его  львиной  благородной
наружностью!
   - Бычьей, - подправил и  он,  несколько  раздраженно.  Еще  бы,  конторка
вот-вот развалится от ударов ее копыт. -  Вы-то,  бедняжка  Ио,  всего  лишь
корова, не забудьте. Отнюдь не львица.
   - Да вы все похожи друг  на  друга,  не  отличить!  Вы  все  -  близнецы,
одинаковые огромные летающие хоботы, которым делать больше нечего, кроме как
пытаться засадить его в корову, свое же создание, своего детеныша.  Вот  так
любящие папочки! Да, этот ваш Зевс, папочка вашей цивилизации, и  вы  все  -
его детки, ничего другого из себя и не представляете, вы все лишь головастый
половой орган! А бедная корова, возмущенная подлыми домогательствами  добрых
папочек, потерявшая  от  омерзения  рассудок,  облитая  собственным  вонючим
навозом,  ибо  вы  не  даете  ей  передышки,   даже   чтобы   по-человечески
оправиться... А бедная девочка, сбегая от вас, мчится и мчится дальше, тряся
вспотевшими вздувшимися боками, без  остановки  скитается,  где  попадя,  из
страны  в  страну...  Прекрасная  иллюстрация   ко   всей   вашей   гуманной
цивилизации, титульный ее лист, не правда ли! Начал-то ваш папочка Зевс не с
Ио, к тому времени он все приемы уж отлично  освоил.  Этот  азиатский  тиран
сначала хорошенько потренировался на корове Европе...
   - Что-то не похожа ваша  сказочка  на  аллегорию...  И  стиль  подачи  не
соответствует жанру, никакой отстраненности, слишком много  личного.  Неужто
мы, наконец-то, имеем дело с вашей подлинной предысторией?
   - Да конечно же все это мое личное, как и всякой женщины!  Большого  ума,
как у вашего padre, не требуется, чтобы понять,  достаточно  знать  язык  не
аллегорий - а простой, ваш родной итальянский: разве не  значит  на  нем  Ио
просто  я?  Пусть  вас  не  смущает  другое  ударение,  его  запросто  можно
переместить  обратно,  говорю  вам  как  филолог,  содержание  от  того   не
пострадает...
   - Еще лучше сделать оба ударения сразу, тогда оно еще и выиграет. Я  имею
в виду, тогда это имя может применить к себе каждый.  Я  ж  говорил,  ничего
особенного, лично ваши потери невелики.
   - Вот я и применяю: и за мной гонятся, и надо мной вечно  кружатся...  вы
все. И тот же зуд, гудение, и та же вибрация в унисон  ему  -  этому  голосу
преследующего жертву Зевса.
   - Я  имел  в  виду  -  каждый,  не  только  женщины...  Но  ваш  папочка,
оказывается,  дважды  насильник!  Насильно  родил,  не   спрашивая   у   вас
разрешения, и только чтобы снова  изнасиловать...  Ну  и  семейка!  Или  это
неправда, и вы все выдумали? Может, и эту  легенду  вам  придумали  в  вашем
университете?
   - Выдумала? От выдумок не умирают, а я хотела умереть,  от  отчаяния.  Но
нам и умереть-то не дают, держат под рукой неотложку со всеми  ее  пыточными
инструментами! Неудивительно, что в конце концов даже  самая  коровистая  из
коров Ио сама начинает пылать гневом. Ее отчаяние преображается в ярость и в
свою очередь - преображает ее саму. Те же домогательства, которые привели ее
в отчаяние, придают ей силы. Ее бока начинают сиять  звездным  светом,  рога
позлащаются, благовонное дыхание пламенно пышет из мраморных ноздрей...  Вся
она, только что из обычного  мяса  и  костей,  становится  волшебным  тиглем
алхимика, в котором всякий мусор переплавляется  в  золото.  И  вот,  корова
переплавляется назад в человека, чего не предусмотрел тупой Зевс.
   - Или наоборот - именно это и предусматривал?
   - Какая разница? Если увидев это, он сменяет  свой  гнев  на  милость,  и
оставляет бедную девочку в покое. Так будет  и  со  всеми  вами,  никуда  не
денетесь: ваше время истекает. Правда, с Ио это случилось уже в Египте, куда
она успела добежать  через  все  пустыни,  но  рано  или  поздно  из  Египта
возвращаются все. Благословенная страна, этот Египет: там, за границами  его
азиатского отечества, Зевс,  очевидно,  не  имеет  такой  полной  власти.  И
отлично, потому он вынужденно и подтверждает новообретенный Ио  человеческий
облик, облик прежней, красивой девочки.
   С  некоторым  опозданием  она  снова  уловила  в  конце  этого  яростного
словоизвержения   кокетливую   интонацию,   абсолютно   не   соответствующую
содержанию произносимого. И поспешно добавила:
   - Бабочки, вылупившейся из отвратительной лярвы, в которую превратил было
ее развратный Зевс. Которому было все равно, куда совать вонючий хoбот, лишь
бы засадить кому-нибудь... свои личинки.
   - И  она,  сиятельная  бабочка,  в  Египте  уступает  домогательствам,  -
подхватил он, и она снова опоздала: заткнуть ему пасть. - И впускает личинку
Зевса в себя, заметьте - теперь  уже  добровольно.  Наверное,  и  впрямь  на
курортах за границами отечества, будь оно  хоть  и  самое  европейское,  это
дается проще. Не  затем  ли  и  вы  все,  европейские  женщины,  так  охотно
скитаетесь по заграницам в одиночку?  По  слухам,  и  она  сделала  это  так
охотно, что затрещали раздвигающиеся кости:  вот  как  широко  она  в  конце
концов раскинула копыта. В результате столь исправных упражнений она  родила
сына. Теперь мораль, позволите? А  ведь  недотрога-барышня  могла  бы  сразу
поддаться, не брыкаясь, не потея в бегах. Кстати, задолго до того,  как  для
вас в министерстве сочинили легенду, она уже была проиллюстрирована во  всех
деталях, включая и  последнюю,  фотографию  на  паспорт:  ваш  портрет...  с
раскинутыми ногами. Это недалеко отсюда,  рядом,  в  Помпейях.  Вы  уже  там
побывали? А пещерную живопись, культуролог, вы когда-нибудь видели?  Ну  так
съездите, это вообще рядом. Вы найдете себя и  там  легко.  В  обоих  местах
такая фуриозная корова одна, ее легко узнать... А хотите - съездим в Помпейи
вместе, я помогу найти. Заодно посмотрим  там  и  соседнюю  фреску.  На  ней
разыгрывают вариант той же легенды: жестокий  тарантул  Эрот  мучает  бедную
коровку Психею. Конечно, у этих  дело  принимает  утонченные  формы,  как  и
полагается при декадансе. Не грубо-телесные,  а  чисто  душевные.  То  есть,
никаких уже тебе копыт.
   - Да, для вас душа - декаданс. Нездоровое явление. Вы-то  сами,  конечно,
здоровы неисправимо, в вас душа и не  ночевала,  мясники.  Мне  плохо,  хуже
никогда не бывало, а вы вместо  неотложной  помощи  -  предлагаете  съездить
поглядеть окрестности. Совсем рядом? Спасибо, уже  съездила.  Нагляделась  и
заодно согрелась, подзамерзнув тут у вас... Хотите всю правду? Это не  я,  а
вы перегрелись. Для этого  вам,  видно,  не  нужно  и  на  солнце  выходить.
Достаточно вашего собственного безумия изнутри, такая слабая головка...  Это
вы, а не я, в перевозбуждении. Да что там - просто в бреду.
   Он вздрогнул, будто  вынырнул  из  сладких  сновидений,  и  на  его  лице
выявилось полузабытое выражение... собственно, отсутствие всякого выражения.
   - Вам что - действительно  так  плохо?  -  проскрипел  он,  пародируя  ее
шипение, но не вполне удачно. - Может, вас  осмотреть,  да  поосновательней?
Может, я и плохой врач, но другого-то у вас под рукой нет. Или есть? Я