анное таким образом опровержение могло  означать,  к  примеру,  что
сегодня она стала привирать.
   - Хм, это похоже на вымогательство.
   Он  с  очевидным  удовольствием  скопировал  ее   собственную   вчерашнюю
интонацию. Ну и  память,  вернее,  паучье  злопамятство.  Вот  уж  для  чего
подходит название: арахноидальная,  так  это  для  оболoчки  мозга  с  таким
устройством. Иной мухе ни за что не выпутаться из этой  цепкой  паутины.  Но
именно  иной,  милый  ты  мой  кровосос,  не  этой.  Так  что  -  продолжай,
продолжай...
   - Значит, - продолжил он, -  ваша  нищая  институция  собирает  подаяние,
применяя насилие. То есть, нагло обирает подданных. Так, мол, дано -  и  все
тут. Интересное признание. Значит, достойный  патриот,  видящий  процветание
родины в процветании всякой личности, а  не  безличной  организации,  просто
обязан  оказать  вам  сoпротивление.  Также  интересно,  хорошо  ли  у   вас
оплачиваются такие доносы. Расходы на  них  вашего  ведомства  -  окупаются?
Понятно,  почему  мы,  энергичные,  полные   запросов,   но   бедные,   увы,
синьорины-бесприданницы стремимся  получить  такую  работу.  Небось,  премия
после выбивания дани из подданных оборачивается для нас славным  приданым...
Можно себе позволить замуж не по расчету, а по любви. А  что  там  у  вас  в
сумочке? Вы не забыли включить свой магнитофон? Что ж, пишите: я  никого  не
знаю. И мне все равно, на кого вы работаете, на министерство финансов или на
полицию, пусть даже и на самый криминальный  университет.  Можете  придумать
еще десяток других мест, мне-то что?
   - Итак, вы не знаете... А кто знает?
   Она не стала опровергать и это, не стала уверять его, что  магнитофона  у
нее нет. Бороться с паутиной - еще больше запутаться в  ней.  Между  прочим,
она готова была поклясться, что удар сумочки о стойку прошел незамеченным.
   - У вас же тут есть, так сказать, мозги  общества,  в  которые  стекается
живая информация, и которые не настолько забиты книжками,  чтобы  не  суметь
сохранить ее? Должны быть, так всегда  и  везде.  Что-то  вроде  элиты,  так
сказать - местной знати, которая не копается в поле или огороде, а... как бы
поточнее... паразитирует на трудовом населении  за  счет  своих  должностей,
капиталов, или лучшего интеллектуального развития. Должно быть у нее и нечто
вроде гнезда, клуба, где эта знать собирается. Вот вы, например, куда обычно
ходите по вечерам?
   - Вчера вы видели, как я провожу вечера. Но докладываю  официально:  хожу
не дальше туалета. И  так  уже  лет  двадцать.  Знать?  Обратитесь  к  своим
коллегам в комиссариат, вон туда, напротив, они обязаны  все  знать.  Или  в
городскую администрацию. Это направо, через два дома.
   - Ну нет, - отрезала она.
   - Ага, понимаю, - подхватил он. -  Миссия  абсолютно  секретная.  Небось,
служба европолиции? Слыхали, слыхали об этом  новшестве...  Наши  там,  ваши
тут, понимаю. Вы так и говорили, верно. Местная администрация и полиция тоже
под подозрением в коррупции? Тогда зайдите в цирюльню. Может,  там  найдется
тот, кто вам поможет. Поговорите там с padrone. С barbiere, это как раз  для
вас. Выйдете отсюда - налево, второй дом. Или сходите в церковь, к тамошнему
хозяину, padre santone. Возможно, это и есть вся наша паразитирующая  элита,
как вы изволили выразиться. Во всяком случае,  в  их  бумагах  вы  наверняка
найдете для себя работу.
   - В каких это  бумагах?  -  насторожилась  она,  тем  более  не  споря  с
предположением о секретной полицейской миссии. В  конце  концов  -  в  такой
обстановке  данное  в  форме  догадки  разоблачение   может   сыграть   роль
бронежилета. Если все тут такие, как этот тип, она действительно нуждается в
прикрытии. Не все же они тут добровольно сидят в своих клетках,  худо-бедно,
но ограничивающих возможности, и не все ограничиваются словами.  Могут  ведь
пустить в ход и... свои, наверняка не слишком чистые, руки.
   - Приход-расход, каких же еще? - пожал он плечами. - Или  вас  интересуют
другие бумаги?
   - У вас, конечно, и таких бумаг нет...
   - Есть, и у меня они, конечно, есть. Только в бумагах этих - ничего  нет,
если не считать минусов и иногда нолей.  Ничего  для  вас  интересного.  Как
видите, мне не удается успешно паразитировать, поэтому  я,  согласно  вашему
определению, не элита. И это слово мне известно, не беспокойтесь. Даже  если
б дела мои шли хорошо, и я б платил вам большие налоги,  меня  б  все  равно
своим в этой  элите  не  считали.  Если  б  не  папашино  наследство  -  эта
гостиница... Но она и есть самый большой минус: налог на наследство, а потом
на собственность - будто вы сама это не знаете... Моя врачебная практика? Не
смешите! У меня нет пациентов, потому что во врачах здесь  не  нуждаются,  у
них свои тут знахари,  которым  они  привыкли  доверять.  Никто  не  решится
довериться чужаку, а своим меня ни за что не признают, потому что  мой  папа
родился не в Кампаньи, а в Ломбардии. Бросить все, уехать, открыть  практику
в большом городе? А где взять деньги? Ссуды мне  не  дают.  Под  залог  этой
гостиницы, где никогда нет клиентов, получу гроши, как за бросовое строение.
Земля, на которой она стоит, принадлежит городу.  Да  уже  и  не  городу,  а
латифундии, вот кто тут padrone: потихоньку  скупает  у  города  участок  за
участком  за  бесценок.  Ну,  плюс  небольшая  благодарность   муниципальным
чиновникам... Я имею в виду - устная, чего  вы  делаете  сторожевую  стойку?
Таким образом, круг замкнулся, мы вернулись к началу, к той самой  будке,  в
которой я смиренно и сижу.
   -  Это  вы  называете  смирением,  -  кивнула   она,   -   бросаться   на
постояльцев... на постоялиц.
   - Ну да, да... кто-нибудь же должен  смиренно  занимать  это  место.  Все
равно - кто, так повсюду, ну и у нас не исключение. Во  всяком  стаде  чужой
необходим, нужен во всем виноватый козел отпущения. Так пусть уж чужим будет
действительно чужой, козлом действительно козел от  рождения.  Но  почему  я
чужой? Знаю, скажете - за свои грехи. А я скажу - вовсе нет. За грехи отцов,
так сказать, если  верить  Эволюции  и  Энциклопедии.  Эту  глупость  сделал
покойный мой отец: приехал в Сан Фуриа, купил  тут  у  родственников  дом  и
перестроил его в гостиницу, уповая на подъем экономики и туризма. Ну  да,  в
послевоенные годы в этом еще был какой-то смысл, хотя бы в виде  надежд.  Но
если верить Святому Писанию, то все объясняется  проще,  дело  обошлось  без
никаких грехов. Просто мой Создатель решил поиграть  мышцами,  вылепить  мне
вот такую судьбу, и потому определил папаше родить  меня  тут,  для  чего  и
загнал его сюда. Наш Создатель просто решил еще разок  проявить  свою  мощь,
чтоб не забывали, кто тут настоящий Хозяин, Signore Padrone, и все.  Никакой
другой подоплеки. Никакого другого смысла во всей  этой  истории.  Заметьте,
оба варианта не противоречат моему смирению. Я со смирением признаю,  что  в
устройстве мира, и нашего города, нет ничего лишнего  -  только  разумное  и
достаточное. Так было, по крайней мере, до вчерашнего дня.  Я  имею  в  виду
ваше прибытие. Но и вам теперь должно быть ясно, почему я не стряпаю доносов
на миропорядок.
   - И этот бессмысленный набор восклицаний вы называете  смыслом?  Какая-то
средневековая, тупая чушь, ни в  чем  не  совпадающая  с  действительностью.
Ничего избыточного у вашего Создателя? Да возьмите не меня, себя: что вы  по
существу такое? Миллион сперматозоидов. А для дела едва нужен,  если  нужен,
один. Опять же вы на восемьдесят процентов из жидкости, простой  водички,  а
все существенное в вас - мясо да кости. Зачем, это  ли  не  избыток?  Вот  с
каким миропорядком вы смиряетесь. А следовало бы - восстать против него.  Но
для этого нужно перестать быть тем, что вы есть: трусливым мерином.
   - Избыток жидкости легко поглощается нашей жарой. И  она-то  на  все  сто
жара, будьте уверены. Так что еще вопрос,  избыток  ли  это.  Конечно,  вам,
существам деятельным,  самим  себе  хозяйкам,  трудно  понять  нас,  существ
смиренных, зависящих от чужого дяди... Ну и забудьте о нас. Хотя и на вас, я
думаю, обязательно найдется какая-нибудь тетя. Не окажется ли тогда,  что  у
вас, деятельных, кости и мясо сотворены  без  помощи  жидкостей,  из  одного
сухого песочка? И все рассыпется в один миг, вся хлопотливая деятельность...
Фь-юу!
   - Не окажется, - возразила она.  -  Мы  слеплены  из  огнеупорной  глины,
замешанной на здоровой концентрированной крови.
   - И на  содержимом  наших  водянистых  яичек.  Замесь  противоречий,  так
сказать, слияние неслиянного... Ладно, не  забудьте  только  где-нибудь  там
зонтик, там, за вашими этими... хлопотами. У меня не галантерейная лавка.
   Он прикрыл глаза, словно устал от непривычки к столь длинным тирадам. Или
дневной свет утомляет его, ночного сидельца. Он и выглядит  сегодня  старше,
чем вчера. Бессонная ночь и для  него  не  прошла  даром:  покраснели  веки,
углубились складки у рта...
   А  может  и  не  углубились,  просто  при  дневном  свете  ясней   видны,
спохватилась она. Однако, эта упорно нагнетаемая  им  же  самим  полицейская
атмосфера дает нужные результаты.  Как  его  раскачало,  Боже!  Докачало  до
просветительской философии, до деревенщика Руссо.  Он  и  открывает  первому
встречному свои интимные области, как эксгибиционист Руссо, достаточно  было
согласиться его выслушать,  вытерпеть  его  монолог.  Да-да,  вслушайся  же,
детка, повнимательней, раз уж ты слушаешь, и особенно - как он  иронично,  и
даже  враждебно  говорит  о  Signore  Padrone:  интонации  его  речи  вполне
обработаны, ты могла  бы  даже  сказать  -  интеллигентны.  Между  тем,  ему
наверняка не с кем тут об этом поговорить.  Он  явно  одинок,  и  болезненно
ощущает свое одиночество. Присмотрись получше, у него крепко слепленное,  но
вовсе не тупое бычье, а осмысленное, с высоким лбом и выпуклыми  надбровьями
лицо. Не забудь и про его книжку...
   Он, несомненно, тоньше, чем кажется с первого взгляда. Чем он должен быть
в таком месте. А ты оказалась грубей, чем полагалось: в сущности, это не он,
а ты все время агрессивно и беспричинно  защищала  свое  достоинство,  будто
кто-то покушался на него. Вместо того, чтобы заниматься делом, и начать  его
с того, что сделать этого враждебного к тебе, затравленного другими козла  -
союзником, полезным помощником в предстоящей работе.
   - У вас поистине всеобъемлющие  познания.  И  я  знаю  их  происхождение:
Энциклопедия, составленная Экклезиастом.  Вас,  наверное,  бросила  жена,  я
угадала?
   Он глянул на нее так,  что  она  пожалела,  что  задала  этот  вопрос,  и
поспешно задала другой:
   - Скажите, я могу сослаться на вас, в этой цирюльне, или в церкви?
   - Если хотите, чтоб вам не ответили - пожалуйста. А если  хотите  ответа,
то лучше пожалуйтесь на меня. Какой я безбожный мизантроп.  Но  этого  слова
они могут и не знать, поэтому лучше: какой я невоспитанный хам.
   Она и тут  немного  смутилась,  ведь  и  это  определение  совпало  с  ее
собственным. Но тут же вспыхнула от гнева: он будто ударил по  протянутой  с
дружественными намерениями руке. Ее внутренние весы немедленно отреагировали
на такую бортовую качку. Что-то этот тип слишком часто угадывает, будто и  в
самом деле подслушал твои интимные разговоры с собой. Итак, он категорически
отказывается тебе помогать, даже в такой малости. Ну да,  так  он  и  должен
себя держать с самкой, этот  самец  с  недоразвитыми  рожками,  этот  козел.
Рабовладелец - с рабыней.  Ну  что  ж,  и  без  него  справимся.  Ты  всегда
справлялась со всем - сама.
   - И... купите-ка нормальную юбку, деточка, если у вас нет, - добавил  он.
- У нас не туристическая тропа,  цивилизованные  гости  -  птицы  редкие.  А
так... вы уж лучше бы сразу явились к ним в церковь в ночной рубахе. А то  и
прямо в цирюльню.
   Он перелистнул страницу и уставился в свою книжку. Она наклонилась  через
конторку: конец главы. Что бы это  могло  быть,  исходя  из  упомянутого  им
набора: Энциклопедия, Библия? Нет, не разобрать ни слова.
   - Спасибо, я вам не деточка, - сказала она, упрямо сведя  брови.  -  Если
вам известно, что такое цивилизация, то почините задвижку в туалете.  Я  уже
вам советовала: если считаете себя козлом цивилизованным, в отличие от ваших
сограждан, то скажите прямо, без пируэтов с рубашкой, что  мечтаете  залезть
ко мне под юбку. Что до самой юбки - то я не трансвестит.
   Он внезапно рассмеялся и был вынужден поправить очки: они сползли ему  на
самый кончик носа. На этот раз она не только смутилась, но и покраснела  так
неумеренно, что скрыть краску нечего было и думать. И правда, что ж  это  мы
такое ляпнули! Она еще упрямей вздернула подбородок.
   Подбородок, и только. А рука уж  дернулась  вслед  сама  собой,  схватила
сумочку со стойки и двинулась было так, чтобы передать это движение плечу  и
телу, перетечь в полупируэт - разворот всего тела к  двери.  Но  ее  сильный
жест тут же прервался: сумочка  ударилась  в  грудь.  Получив  такой  мощный
толчок, подхватили это движение и с утроенной скоростью понеслись из прежней
точки зависания к противоположной проклятые качели: из долго сдерживаемой  -
в открытую, ничем уже не сдерживаемую злость. Раскачивая, как ей казалось  -
успешно, его лодку, она на деле раскачала их.  То  есть,  непомерно,  дальше
некуда, раскачалась сама.
   - Ну, ладно, - грубо выпалила она,  безмерно  грубо.  -  Как-нибудь  сама
разберусь. Без помощи смиренных козлов-отпущеников. Что это вы там о церкви,
вы что же - еще и левый радикал?
   - Нижний консерватор, если  хотите.  Радикал,  как  я  понимаю,  это  вы,
амазонка. Я же говорил, ваша путаница из-за того, что вы подхватываете чужие
словечки... и все телодвижения, не особенно вникая в их смысл.  Да  и  зачем
вам смысл, если вы делаете  это  просто  так,  лишь  бы  поспорить  с  ними,
передразнить.  Не   забудьте   прежде,   чем   установить   ваш   матриархат
окончательно, зайти  на  почту  или  в  банк,  и  уплатить  мне...  за  ваше
развлечение. А то после не до этого будет. Да и неизвестно, будут  ли  тогда
почты.
   - Развлечение, мое? Да вы просто ошалели тут от скуки! -  Она  уже  и  не
пыталась сдерживать себя, с облегчением отдалась гневу, и тот  сразу  умерил
раздражавший  ее  зуд.  -  Засиделись  тут,  в  своей  клетке,  обалдели  от
традиционного вашего сладкого ничегонеделания и, пользуясь  случаем,  несете
чушь, чтобы самому развлечься... И выдумываете предлоги, провокации, чтобы я
с вами болтала. Ваши рассуждения о жизни, да это же помереть  со  смеху!  Вы
зачитались, и не приобрели, а потеряли всякое  представление  о  жизни.  Вся
жизнь для вас - вот эта ваша  конторка.  И  жалкий,  с  идиотским  названием
городишко вокруг нее, в который вы и не выходите, ибо начто он вам? Он  тоже
вас мало интересует, вот почему и вы ему чужой. А вовсе не  потому,  что  вы
наследник чужака-папочки... или жертва какого-то там другого хозяина. Что вы
там плели про него, какие мышцы? Кто тут этой гостинице хозяин, кроме вас? И
вам самому, а? Вы потихоньку сходите с ума, это  я  вам  точно  говорю,  все
симптомы налицо.  И  сойдете  окончательно,  это  тоже  точно,  если  будете
продолжать тут сидеть,  дальше  засахариваться  в  своем  far  niente,  нет,
заваниваться. Будете потом только молча сидеть и пускать слюни, и слова  уже
не сможете вымолвить, полный идиот. Да вы бы  встали,  вышли  б  наружу,  на
площадь! Делайте что-нибудь, не только для себя - а и для других!
   - Что, что можно со всем этим сделать? - пожал он плечами. - Вот  именно,
niente.
   - Ничего?  Да  хотя  бы  задвижку  починить  в  вашем  туалете!  Да  хоть
станцевать там, на площади - но перед людьми, среди других людей! Пусть  они
примут вас за сумасшедшего, но примут хоть как-то! Так нет  же,  если  вы  и
выходите куда - так не дальше уборной, вы  сами  так  сказали.  И  все  ваши
человеческие отношения - болтовня по случаю ни о  чем  с  редкими  заезжими,
через бортик той же  конторки.  Вы  верно  себя  определили:  отвратительный
мизантроп. Во  всех  бессмысленных  словесах,  которые  вы  произносите  или
читаете в ваших... Что это у вас за книжка, а? Вы увязли и в ней,  и  вообще
во всех словах, и меня втягиваете  в  это  болото.  А  мне  некогда  с  вами
болтать, мне дело делать надо. И вот что, мне могут  понадобиться  ключи  от
моей машины!
   Она протянула руку за ключами, одновременно вешая другой рукой сумочку на
плечо и начиная поворачиваться к выходу.
   - Вернетесь с деньгами - пожалуйста.  Зато  вам  уже  сейчас  понадобится
зонтик.
   Он снова перелистнул страницу.
   Ремень сумочки cоскользнул с ее плеча. Она задохнулась от негодования, не
найдя, чем парировать грубость, превысившую меру ее собственной. Второй удар
по ее протянутой к нему руке был и вдвое болезненней первого. Он  обращается
с нею, как расист с низшей расой. Ну что ж - сама  так  сама,  всегда  сама,
пора и привыкнуть. Трахнуть бы этим омерзительным зонтиком,  который  он  ей
подсовывает, ему по черепу.
   Ощущение, что и это она уже переживала, появилось снова. На этот раз  она
быстро нашла - когда именно: не  далее,  как  вчера  вечером.  Только  тогда
хотелось трахнуть по этому черепу ключами от машины.  Что  же  это  ты  себе
навоображала ночью, милочка, спросила внутри себя она.
   - Надеюсь, к моему возвращению задвижка будет исправна,  -  услыхала  она
извне чей-то крякающий, отвратительно плаксивый голос. И отказалась признать
его своим.
   А от зонтика все же не отказалась, взяла.


                       ПЯТАЯ ПОЗИЦИЯ

   Признайся, кобылка моя, ночь ты пережила скверную. От себя ведь,  как  от
меня, этого не скроешь. И неудивительно, что тебе  не  удалось  восстановить
форму. Как бы это у тебя получилось,  если  ты  поступала  совсем  наоборот,
продолжала   ее   терять,   сдавая   позиции   вскрывшимся    ее    изъянам,
последовательно, одному за другим.
   Но о чем тут  скорбеть?  Прискорбные  мысли  о  возрасте  и  жизни  -  ты
правильно сделала, что подавила их тогда же, когда они  явились:  на  второй
ступеньке лестницы. Если они еще раз станут навязываться, следует вспомнить,
с чего на самом деле все это началось. С данного, навязанного тебе  насильно
корпуса обнаженной  ночи,  уже  украшенной  изъяном,  примитивной  лепниной:
желтой бородавкой площади. Ночи, уже полной своих изъянов до  твоего  в  ней
появления. Значит, не ты их причина. Логично заподозрить, что  причина  всех
изъянов вне тебя, и что твои собственные также не  проявляются  из  тебя,  а
даются силой, навязываются тебе извне. А что дано - то дано, не больше, но и
не меньше. И нечего об этом скорбеть, надо жить.
   Живи одна в этой ночи. Ведь она и дана была тебе одной, ты видела  своими
глазами: рядом с тобой не было никого. Да и теперь ты одна,  solo.  Дорогая,
разве не такого ты всегда желала  сама,  повторяя  это  заклинание  на  всех
известных тебе языках, нет, снова и снова продлевая его? Будто это  средство
может помочь выстоять в борьбе:  с  возрастом  и  жизнью.  Будто  заклинания
помогут тебе остаться навсегда такой, какая ты есть. Какой ты себя  сделала,
полагаешь ты. Вот ты и обманулась.
   Тебя надули, ты попалась  на  обманный  маневр.  Этот  прием,  продленное
заклинание, это оружие оказалось обращенным против фальшивого противника. Ты
только вспомни, сама-сама, с какой быстротой вскрывались твои  изъяны,  один
за другим, и правильно это оцени.  С  быстротой,  превосходящей  любую  меру
старения настолько, что если уж бороться - то не  с  тем  мирным  старением,
замедленным   превращением   изнутри,   а   с   взрывоподобным,    свирепым,
насильственным преображением извне.
   Ты снова взбрыкнешь, уверен, ведь твои ощущения  убеждают,  что  источник
происходящего с тобой -  внутри  тебя.  Ты  ощущаешь  себя  беременной  этим
источником, ощущаешь подобной тем беременным одна другой  русским  куколкам,
тем славянским нимфам. Ты слышишь  в  себе  и