что так же стара и
устала, и так же близка к концу, как и он?
   - За что это мне? - всхлипывая, думает совсем о другом она.  Или  думает,
что думает.
   К кому взывает она из своей бездны? Кроме него и  меня,  тут  никого.  Но
меня не опознать и по приближению,  и  имя  мое  пока  не  известно  никому.
Неизвестно также, есть ли нужда в этом имени, зачем его кому-нибудь знать, и
начто оно мне самому. Ничьи глаза меня не  видят  и  ничьи  уши  не  слышат,
искать меня некому, нащупать мою плоть негде, опознавать просто нечего. Ведь
я всего-навсего  дух,  скромнейший  из  духов,  бесплотное  отрицание  всего
плотного, данного опознанию на утверждение. Я сам дающий, отринувший от себя
все опознаваемое, отдавший все и оставшийся ни  с  чем:  с  самим  собой,  с
никто. С никем не поговоришь, вот и я молчу, раз уж так  обстоит  это  дело.
Так что за меня и теперь, и в этот раз,  как  и  всякий  раз  теперь  -  раз
последний, приходится отвечать ему, моему повествователю. Как всегда, он это
делает устами поставленного им на колени рядом с  ней  тела,  глядя  на  нее
чужими, его глазами:
   - Глупый детеныш... А мне за что?
   А  всем?  Призывая  оттолкнем,  и  вот  -  вокруг  совсем  никого,   один
безответный никто. Но в его отвечаниях точно уж нет нужды:  низачто,  других
ответов у никого нет.
   Этот последний прием неотличим от своего содержания, оно  пресуществилось
в него во всей полноте: он и  исполнен  соответственно  ему,  и  преисполнен
тождества с ним. Ну что ж, все приемы исчерпаны, и теперь -  прости,  бедная
моя  Эва,  мой  обедневший  вконец,  вычерпанный  до  конца   приемыш.   Все
отступились от тебя, отступлюсь и я. И я устал заботиться и думать  о  тебе.
Думать дальше, чтобы никогда не покончить с размышлениями, чтобы  так  и  не
узнать, есть ли вообще ты, когда я не думаю о тебе?
   Есть ли тогда у нас с тобой будущее... Ну да, конечно, немножко есть.  Но
оно там же, где и всегда, вот-вот, и о нем просто некогда думать дальше, так
оно близко. И ты ведь после, когда забудется все,  кроме  усталости,  будешь
думать не о нем и не обо мне заботиться.  На  бензоколонке  за  Potenza,  на
большой трассе, ты будешь думать не о том, есть ли я, когда  ты  не  думаешь
обо мне. А о завернутом в целлофан бутерброде, пытаясь оценить  степень  его
зачерствелости по видимым сквозь запотевший полупрозрачный мешочек частям. И
веселый парень за прилавком узнает тебя,  у  него  отличная  память,  а  ты,
конечно же, бросаешься в глаза в этой глуши.
   Поглядывая на твоего спутника в комичной шляпе с султанчиком, и  гадая  -
кто же он тебе, для жениха вроде бы староват, парень скажет:
   - Как двигаются дела, signorina? Небольшая авария? Вам  повезло,  немного
дальше на север по шоссе, пять километров, как раз мастерская Форда.  Добрый
день.
   - Какой именно, - механически спросишь ты, - какой сегодня день?
   - Среда, - вытаращит он глаза. А потом подмигнет тебе, и кивнет в сторону
твоего спутника. - И вы уже назад, signore? Интересно, откуда мы такие,  что
не здороваемся...
   - Мы такие ниоткуда, - съязвит тот. - Надеюсь,  вы  принимаете  кредитные
карты?
   - Принимаем, - перестанет улыбаться парень. - Ну, и нашли вы, что искали?
   - А что мы, собственно, ищем, по-вашему? - не уступит ему твой спутник.
   - Не знаю, - скажешь им обоим ты. - Но дела  как-то  двигаются,  cпасибо.
Все хорошо.


                            .............................
                                    ................
                                            ......

   Muenchen 95.