благополучного конца, надо действовать быстро. Он  и раньше видел эти пляски
и  знал,  что  после  "травли" начнется  игра  в  "облаву",  а  потом  будет
"убийство", во время  которого Нума  будет окружен воинами,  и тогда до него
уже не добраться.  С львиной шкурой под мышкой человек-обезьяна опустился на
землю, приютился в тени под деревьями и стал пробираться вокруг хижины, пока
не  достиг  задней  стены клетки, где Нума тоскливо блуждал  взад и  вперед.
Клетка  теперь никем не охранялась, так  как оба  воина оставили  ее,  чтобы
принять  участие  в пляске.  Спрятавшись за  клетку,  Тарзан  надел на  себя
львиную шкуру таким же образом,  как в  достопамятный  день,  когда обезьяны
Керчака, не сумевшие проникнуть в тайны его переодевания, чуть не убили его.
     Он встал на четвереньки и пополз вперед, показался в  промежутке  между
двумя хижинами  и остановился  в нескольких шагах от зрителей,  все внимание
которых было устремлено на танцующих.
     Тарзан  понял,  что  дикари  довели  себя  до  такой  степени  нервного
возбуждения,  что  сейчас  примутся за  льва.  Через  минуту  круг  зрителей
раздвинется около  клетки и жертву  повезут на  середину круга. Тарзан  ждал
этой  минуты,  и  вот  она наступила. Мбонга-вождь  дал сигнал,  и тотчас же
женщины и  дети, находившиеся  перед Тарзаном,  встали и отошли  в  сторону,
оставляя  широкую  дорогу. В это  же самое  мгновение Тарзан глухо и  хрипло
зарычал, искусно  подражая  разгневанному  льву,  и медленно пошел  в  своей
львиной шкуре по открытой дороге навстречу разъяренным плясунам.
     Женщина прежде  всех  увидала его  и  закричала. И  тотчас же произошла
настоящая паника. Резкий  свет  костра озарил  львиную  голову, и чернокожие
быстро решили, как и предполагал Тарзан, что их пленник сбежал из клетки.
     Со свирепым рычаньем Тарзан двинулся вперед. Танцующие воины оцепенели.
Они собрались охотиться на льва, запертого в крепкую клетку, а теперь, когда
он оказался среди них на свободе, дело  представилось совсем в другом свете.
Их настроение совсем не подходило для такого случая.
     Женщины  и  дети уже скрылись в ближайших  хижинах;  воины не замедлили
последовать их примеру, и Тарзан был вскоре оставлен в полном одиночестве на
деревенской улице. Но не надолго.
     Да  он и не  желал, чтобы  его надолго  оставили одного.  Это  вовсе не
входило  в его  план. Из ближайшей хижины  вскоре  выглянула чья-то  голова,
потом другая, третья. Человек  двадцать воинов смотрели на него, ожидая, что
собирается  делать  этот лев?  Бросится  на  них  или  попытается убежать из
деревни?
     Они  держали копья  наготове,  на случай нападения, но  лев  неожиданно
встал на задние лапы, волнистая шкура упала с него, и  перед  ними появилась
при свете костра стройная молодая фигура белого демона.
     Прошла  минута...  Черные  были  слишком  поражены,  чтобы  предпринять
что-либо. Они боялись этого демона, пожалуй, еще больше, чем  самого льва, и
с радостью убили бы его, но для этого им нужно было еще собраться с мыслями.
Страх,  суеверие  и  прирожденная умственная тупость парализовали их. Тарзан
нагнулся, чтобы поднять львиную шкуру. Потом повернулся и  ушел назад в тень
на дальнем краю деревни.
     Только тогда негры собрались с духом. Но когда они почувствовали прилив
бодрости и начали размахивать копьями  и издавать громкие воинственные крики
-- добыча исчезла...
     Тарзан ни на  минуту не замешкался на  своем дереве. Перекинув шкуру на
ветку,  он снова бросился  в деревню напротив большого столба и, укрывшись в
тени хижины, быстро подбежал к  заключенному льву. Вскочив на  крышу клетки,
он дернул за веревку, поднял дверь и, спустя минуту, громадный лев кинулся в
деревню.
     Воины  возвратившись  после  напрасных поисков Тарзана, увидели,  как в
свете костра опять появился лев...
     А!  Вот  опять этот  демон! Он  хочет повторить свою шутку?  Неужели он
думает, что может дважды одурачить людей Мбонги, великого вождя, одним и тем
же способом в  такое короткое время? Они ему покажут. Они долго ждали такого
случая. Нужно навсегда избавиться от этого страшного демона джунглей.
     Все, как один человек, бросились вперед  с поднятыми копьями. Женщины и
дети вышли из хижин, чтобы присутствовать  при убийстве демона. Лев повернул
к ним сверкающие глаза, а потом кинулся навстречу приближавшимся воинам.
     С криками дикой радости и торжества шли они  к нему, угрожая копьями...
Демон попался! Но тут вдруг не демон, а Нума-лев с ужасным ревом бросился на
чернокожих.
     Люди  Мбонги  встретили Нуму копьями  и насмешливыми  криками.  Плотной
черной массой ожидали они приближения демона: правду сказать, под их внешней
храбростью таился жуткий страх, дело могло кончиться не совсем благополучно.
Что, если это странное существо способно оказаться неуязвимым для их оружия?
Тогда оно сумеет покарать их за дерзость!
     Нападающий  лев был слишком похож на настоящего  -- они заметили  это в
короткий миг  нападения, но  они знали, что  под мохнатой шкурой  скрывается
белый демон. Может быть, он не устоит против такого множества  боевых копий?
На переднем  плане стоял с заносчивым видом огромный молодой воин  в  полном
расцвете силы и  юности.  Вы подумали, пожалуй,  что он боится?  Кто угодно,
только не он! Он засмеялся, когда Нума устремился к  нему, и наклонил копье,
направляя  острие к широкой  груди.  Лев  кинулся  на  него.  Огромная  лапа
оттолкнула тяжелое боевое копье  и разломала его  на куски, как человеческая
рука ломает сухую ветку.
     Чернокожий упал наземь. Другой удар тут же раздробил ему череп.
     Лев  оказался посреди воинов,  он  кидался на них, царапаясь и  кусаясь
направо  и  налево.  Они  недолго  могли  устоять,  и  человек  десять  были
растерзаны, прежде чем остальным удалось  спастись от этих ужасных когтей  и
сверкающих клыков...
     Жители деревни в ужасе разбежались в разные стороны.
     Ни  одна  хижина  не казалась  достаточно  надежным  убежищем от  Нумы,
который  бродил теперь  по деревне. Перепуганные негры  перебегали  из одной
лачуги в  другую, в  то  время как Нума  останавливался  над убитыми,  махал
хвостом  и рычал, сверкая глазами. Наконец, кто-то из  негров широко раскрыл
деревенские ворота, а  сам спрятался на дереве по другую сторону ограды. Его
товарищи последовали за ним, как стадо баранов,  и в  конце концов в деревне
остались только лев и убитые им воины. Сидя на деревьях, люди Мбонги видели,
как  лев наклонил свою огромную голову, схватил за плечо одну из своих жертв
и медленным величественным шагом прошел по  деревенской улице через открытые
ворота   в  джунгли.  Они  видели  это   и  дрожали,  а  с  другого   дерева
Тарзан-обезьяна смотрел и улыбался.
     Целый  час прошел  после исчезновения льва с его  добычей,  прежде  чем
чернокожие решились сойти с деревьев и вернуться в деревню.  Глаза у них все
еще выкатывались из орбит от страха, и они дрожали всем телом --  не столько
от ночной свежести, сколько от боязни.
     -- И  сначала,  и потом -- это был он! -- пробормотал один воин. -- Это
был демон!
     --  Он  превратился  изо льва  в  человека и опять обратно  во льва! --
прошептал другой.
     -- Он утащил Мвизу  в лес и теперь пожирает его, -- сказал, вздрагивая,
третий.
     -- Нам  теперь  здесь не житье! -- стонал  четвертый.  -- Заберем  наши
пожитки и пойдем  искать другого места для деревни,  куда-нибудь подальше от
демона.
     Но с наступлением утра  к  ним вернулось мужество, и ночные испытания и
страхи не имели  других последствий, кроме того, что у  них увеличился страх
перед Тарзаном и усилилась вера в его сверхъестественное происхождение.
     Таким   образом,  возрастали  слава  и   власть   человека-обезьяны   в
таинственной глуши диких джунглей. Он царил там, как самый могущественный из
зверей. Он был таким благодаря человеческому  разуму, который  руководил его
гигантскими мускулами и его безупречным мужеством.
     XII
     ТАРЗАН СПАСАЕТ ЛУНУ
     На  безоблачном  небе сияла луна, огромная,  серебристая. Она  казалась
настолько близкой к земле, что можно было удивляться, как она не задевает за
шелестящие верхушки деревьев.
     Была  ночь, и Тарзан  бродил  по джунглям -- Тарзан,  человек-обезьяна,
великий воин,  могучий охотник. Почему  он блуждал  здесь среди темных теней
мрачного  леса,  он и  сам  не сумел бы  вам сказать. Он не  был голоден, он
хорошо  поел  в  этот день,  и остатки его  добычи были спрятаны в  надежном
месте,  чтобы послужить  ему еще раз,  когда  появится  аппетит. Может быть,
радость  жизни  побуждала  его покинуть  свое ночное ложе на  дереве,  чтобы
отдать свои  силы и чувства  тропической  ночи в  джунглях; Тарзаном  всегда
владела и управляла в его жизни острая жажда знания.
     Джунгли,  возглавляемые   Куду-солнцем,  совсем  другие,  чем  джунгли,
принадлежащие Горо-луне...
     У  дневных  джунглей свой  особый  вид,  свои  светотени,  свои  птицы,
растения  и звери; их шум -- дневной шум. Свет и тени ночных джунглей так же
отличаются от них, как отличается свет и тень другого мира от мира нашего. В
джунглях Горо  и звери,  и растения,  и  птицы совсем  иные, чем  в джунглях
Куду-солнца.
     Из-за этих различий Тарзан любил изучать ночные джунгли. Жизнь была там
не  только  совсем  другой,  но  она  была богаче  романтикой  и количеством
впечатлений;  она была также обильнее опасностями, а  для Тарзана-обезьяны в
опасности заключался весь вкус жизни.
     Ночной  шум  джунглей, рычанье льва,  крик  леопарда,  чудовищный  смех
Данго-гиены были музыкой для слуха человека-обезьяны.  Мягкие шаги невидимых
ног, шуршанье  листьев и трав под ногами хищных зверей, блеск опаловых глаз,
горящих  во мраке, миллионы звуков, знаменующих многообразную жизнь, которую
можно  было слушать и обонять, но редко  видеть -- все это составляло особый
соблазн для Тарзана.
     Этой ночью  он  сделал большой круг:  сначала к востоку, потом к югу, а
теперь поворачивал  обратно к  северу. Его глаза,  уши  и чуткие  ноздри все
время  были  начеку.  К  знакомым  ему звукам  примешивались  чуждые  звуки,
чарующие  звуки,  которых ему никогда не приходилось  слышать в течение дня,
пока Куду не уходил в свое убежище за далекой чертой большой воды; эти звуки
принадлежали  Горо-луне  и таинственному периоду  ее владычества.  Они часто
заставляли Тарзана глубоко задумываться. Они сбивали его с толку, так как он
считал, что при его знании джунглей  там не  может быть  ничего необычного и
незнакомого  для  него.  Он думал иногда,  что подобно  тому, как  краски  и
очертания изменяют ночью свой обычный  дневной  вид, так и звуки  становятся
иными  с  уходом Куду  и  появлением Горо. И эти мысли вызывали в его  мозгу
смутное  предположение, что,  вероятно,  сами  Горо и  Куду  влияют  на  эти
перемены.  Отсюда естественно произошло  то, что он стал  наделять  солнце и
луну  индивидуальностью настолько  же реальной, как его  собственная. Солнце
было  живым существом,  оно управляло днем. Луна, одаренная умом и чудесными
силами, господствовала над ночью.
     Так работал неразвитой  человеческий  ум, нащупывая среди ночного мрака
объяснение тем явлениям, которых он не мог осязать, обонять и слышать, и тем
великим неведомым силам природы, которых он не мог видеть.
     Когда Тарзан, совершая свой большой  круг, снова повернул на  север, до
его ноздрей донесся запах Гомангани,  смешанный  с едким  запахом древесного
дыма...  Человек-обезьяна  быстро  устремился по направлению запаха.  Вскоре
сквозь листву перед ним  просочился  багровый свет большого костра,  и когда
Тарзан  остановился среди ближайших к нему  деревьев,  он  увидел  полдюжины
черных воинов,  столпившихся у  огня.  Это, очевидно, был охотничий отряд из
деревни  Мбонги,  застигнутый  в джунглях ночью.  Они построили  вокруг себя
ограду из  терновника, в  надежде, что  она с помощью костра отобьет охоту у
четвероногих хищников кидаться сюда.
     Но, очевидно, страх,  с которым  они здесь  притаились, доказывал,  что
надежда не может заменить уверенности. Нума  и Сабор уже рычали в  джунглях,
направляясь сюда.  Здесь были также и другие  твари, прятавшиеся  в  тени за
пределами огня. Тарзан видел  их  сверкающие  желтые  глаза. Чернокожие тоже
увидели их и вздрогнули. Один из них встал и, схватив горящую головню, кинул
ее  туда,  и  глаза  немедленно  исчезли.  Чернокожий  уселся снова.  Тарзан
заметил, что через несколько минут глаза  стали  снова появляться по два, по
четыре...
     Потом  подошли  Нума-лев   и  Сабор,   его   подруга.  Остальные  глаза
разбежались  направо  и налево, едва только послышалось  угрожающее  рычание
крупных кошек, и тогда лишь огромные зрачки четвероногих людоедов загорелись
среди мрака. Несколько чернокожих бросились  лицом на землю и  застонали, но
тот,  кто раньше кинул горящую головню, бросил теперь другую прямо  в  морды
голодных  львов,  и  горящие глаза львов также исчезли,  как  исчезли прежде
другие  огоньки.  Тарзан  был  сильно  заинтересован.  Он  понял,  для  чего
чернокожие  поддерживают  огонь ночных  костров, кроме других, уже  знакомых
ему, надобностей: тепла, света и приготовления  еды. Звери  джунглей боялись
огня, и огонь  мог до некоторой степени  служить  защитой от них. Тарзан сам
испытывал какую-то  боязнь  перед  огнем.  Однажды  он, исследуя  в  деревне
покинутый   костер,  поднял  горящий  уголь.  С   тех  пор  он  держался  на
почтительном  расстоянии  от  костров,  подобных   виденному.  Одного  опыта
оказалось достаточно.
     В течение  двух-трех  минут после того, как  чернокожий бросил головню,
глаза  не появлялись, хотя  Тарзан и слышал со  всех сторон мягко  ступающие
шаги вокруг себя.  Потом снова сверкнули  двойные огненные точки, означающие
возвращение  владыки джунглей, а минуту спустя немного пониже,  показались и
глаза  Сабор,  подруги  льва.  В  течение  некоторого времени  они  сверкали
пристально и неподвижно -- созвездия хищных звезд среди ночи джунглей. Затем
лев медленно подошел к ограде,  где притаился,  дрожа от страха, только один
негр. Когда одинокий страж увидел льва, он кинул вторую головню.  Нума опять
удалился,  а  за ними  Сабор-львица; но  на  этот раз они  ушли  недалеко  и
ненадолго.  Они почти сейчас же вернулись и стали бродить вокруг ограды, все
время обращая  глаза к костру  и  глухо рыча от  досады. Позади них сверкали
пылающие  глаза менее  крупных зверей,  и  вскоре  черные джунгли  озарились
вокруг всего лагеря негров маленькими огненными точками.
     Черный  воин  бросал  одну  за другой  свои жалкие  головни;  но Тарзан
заметил,  что  Нума  вскоре  совсем  перестал  обращать  на  них   внимание.
Человек-обезьяна  узнал по голосу Нумы, что лев голоден и хочет во что бы то
ни стало  насытиться одним из Гомангани; но осмелится ли он  подойти ближе к
страшному огню?
     Как  только эта  мысль промелькнула  у  Тарзана,  Нума  прекратил  свое
беспокойное  блуждание  и повернулся  к  ограде.  Одно  мгновение  он  стоял
неподвижно и лишь нервно двигал кончиком хвоста, затем решительно направился
к костру, в то время как Сабор продолжала беспокойно бродить взад и вперед в
темноте.
     Чернокожий воин закричал своим  товарищам, что лев приближается, но его
товарищи были слишком охвачены ужасом. Они только столпились теснее и завыли
громче прежнего.
     Схватив горящую ветку, черный человек  кинул ее прямо в  львиную морду.
Послышалось  злобное  рычание, и в ту же  секунду одним прыжком дикий  зверь
свалил  ограду; в это же мгновение черный воин почти с одинаковой  быстротой
раздвинул  ограду  с  другой  стороны  и,  уже   не  считаясь  ни  с  какими
опасностями, притаившимися во мраке ночи, бросился к ближайшему дереву.
     Нума выскочил из ограды почти  в ту  же  минуту, как вскочил в нее, но,
пересекая  низкую стену терновника, он уже  уносил с собой  кричащего негра.
Протащив свою жертву  по земле, он вернулся к Сабор. Львица присоединилась к
нему, и  оба  продолжали  путь  в темноте, и  их дикое  рычание  сливалось с
пронзительными криками обреченного человека.
     Отойдя  подальше   от  огня,   львы  остановились,  затем   послышалось
прерывистое ворчание, и почти  тотчас  же  крики и стоны негра  прекратились
навеки.
     Прошло несколько минут.  Нума снова появился  в свете огня. Он еще  раз
совершил прогулку через ограду и снова разыгралась жуткая драма уже с другой
кричащей жертвой.
     Тарзан встал и лениво потянулся. Развлечение начинало надоедать ему. Он
зевнул  и пошел к  своей  просеке, где его племя  улеглось  спать  на ветвях
деревьев вокруг прогалины.
     Он отыскал привычную удобную развилину  среди ветвей и свернулся на сон
грядущий; но ему не хотелось спать. Он  долгое время  лежал, думая и мечтая,
смотрел  на небо и  наблюдал  за луной  и звездами.  Он хотел знать, что они
такое, и  какая сила не дает им  упасть. У него  был пытливый ум. Его всегда
одолевали  вопросы относительно всего, что  происходило  вокруг; но  не было
никого,  кто мог бы  ответить на  эти  вопросы...  С детства  он стремился к
знанию  и  теперь,  не  обладая почти  никакими  познаниями, был преисполнен
огромным, неудовлетворенным любопытством ребенка...
     Ему было мало  знать, что такие-то  явления  происходят... Он стремился
понять, почему они происходят? Он хотел  знать, что именно является причиной
их возникновения. Тайна жизни  бесконечно интересовала его. В чудо смерти он
совершенно   не   мог  проникнуть.  Бесконечное  число   раз  он   подвергал
исследованию убитых им жертв, чтобы  знать, что таится у них  внутри, и  где
скрыт источник  жизни. Неоднократно он  вскрывал у убитых грудную полость  и
успевал заметить, что сердце у них все еще билось.
     Он  вывел  из  опыта,  что   нож,   пробивающий  этот  орган,  вызывает
немедленную смерть в девяти случаях из  десяти, в то время как можно ударить
противника  бесчисленное множество раз в другие места, и он даже не потеряет
возможности двигаться. Тогда Тарзан начал считать сердце или, как он называл
его "красную вещь, которая дышит",  центром или  началом  жизни. Мозга и его
деятельности  он совсем не мог понять. Тот факт, что ощущения внешних чувств
передаются мозгу и в нем переводятся, классифицируются и дополняются, лежал,
конечно,  вне его понимания.  Он думал, что пальцы  сами получают  сведения,
когда что-нибудь осязают, глаза сами познают то или иное, когда видят,  уши,
когда слышат, нос, когда обоняет.
     Он считал свое горло, свою кожу и волосы тремя главными центрами жизни.
Когда Кала  была убита, он испытал  своеобразное чувство, словно ему сдавили
горло;  соприкосновение с Хистой-змеей  вызывало неприятное ощущение  в коже
всего тела; а приближение врага заставляло волосы на голове вставать дыбом.
     Вообразите себе, если  можете,  ребенка, всецело захваченного  чудесами
природы,  переполненного  недоумением и окруженного только зверями джунглей,
для  которых  его  вопросы  так же непонятны, как  санскритский язык.  Когда
Тарзан спрашивал  Гунто, отчего идет дождь, огромная  старая обезьяна только
смотрела  на  него  с  минуту  с немым удивлением  и  возвращалась  к  своей
интересной и полезной ловле мух, а когда он осведомлялся у  Мамги, старой и,
должно быть, мудрой обезьяны, по какой причине одни цветы закрываются, когда
Куду  покидает  небо, а другие открываются,  -- он  с  удивлением узнал, что
Мамга никогда не замечала этих  интересных  фактов,  хотя умела определить с
точностью до одного вершка, где прячутся самые жирные земляные черви.
     Для  Тарзана  эти явления  были чудесами.  Они говорили  его  разуму  и
воображению. Он видел, как цветы открываются  и закрываются, видел некоторые
растения,  всегда  обращенные к  солнцу; видел, что листья  шевелятся,  даже
когда  нет  ветерка; видел,  как лианы  ползут,  словно  живые  существа, по
стволам  и  ветвям  больших деревьев.  Для