и корчили рожи. Конвоиры отгоняли мучителей и
вели его по единственной деревенской улице к стоявшей  в отдалении хижине. У
входа они  остановились  и  жестами приказали Оброски войти  внутрь,  однако
дверной проем оказался таким узким, что забраться в хижину можно было только
на четвереньках,  а  поскольку руки  его были связаны  за  спиной, он не мог
этого сделать.  Недолго  думая, конвоиры повалили  его  на  землю и затащили
внутрь. Здесь они связали ему ноги и оставили лежать на полу.
     В хижине было темно, но постепенно глаза Оброски привыкли к мраку, и он
смог различить окружающие предметы. Ему показалось, что он не один. Напрягая
зрение, Оброски различил  еще три фигуры, вероятно,  мужские.  Один  человек
лежал на полу, двое других сидели, уткнув головы в колени. Он ощутил на себе
их взгляды. Оброски стало  интересно,  что  они  здесь делают. Или  это тоже
пленники?
     Наконец один из них заговорил.
     - Как бансуто смогли захватить вас, бвана Симба? Это имя дали ему негры
из их экспедиции по  той роли человека-льва, которую он должен был сыграть в
фильме.
     - Кто вы такой, черт побери? - резко спросил Оброски.
     - Квамуди, - послышалось в ответ.
     - Квамуди? Видишь, вас не спасло то, что вы покинули лагерь. Меня взяли
в плен около полудня, когда они напали на экспедицию. А как вы сюда попали?
     -  Сегодня  рано  утром я  пошел  за  своими  людьми, чтобы убедить  их
вернуться...
     Оброски прекрасно понимал, что Квамуди лжет, но не перебивал его.
     - Мы наткнулись на группу воинов, - продолжал Квамуди, - которые шли на
соединение с  основными силами. Много моих людей  погибло. Некоторым удалось
спастись, других захватили в плен. Но всех пленных, кроме меня и этих двоих,
убили, а нас привели сюда.
     - И что они собираются делать  с вами? Почему вас не убили сразу вместе
с остальными?
     - Они не убили тебя, они  не убили Квамуди и этих воинов по одной и той
же причине - они убьют нас позже.
     - Зачем? Для чего им убивать нас?
     - Они нас съедят.
     - Да? Не хочешь ли ты сказать, что они людоеды?
     - Не совсем обычные. Бансуто не едят людей постоянно  и не всех подряд.
Только вождей, только сильных и смелых. Пожирая смелых,  они сами становятся
смелыми,  пожирая  сильных -  сильными,  а,  сожрав  вождя,  они  становятся
мудрыми.
     - О, ужас! - воскликнул Оброски. - Но при чем тут я? Я не вождь, к тому
же трус, а не храбрец.
     - Что, бвана? - не расслышал Квамуди.
     - Ничего. И как ты думаешь, скоро они займутся нами?
     Квамуди покачал головой.
     -  Возможно,  скоро.  Их колдун приготовит зелье,  поговорит  с духами,
поговорит с луной. Только потом он скажет, когда. Может, скоро, а, может, не
очень.
     - И все  это время они будут держать нас связанными, пока не убьют? Это
крайне неудобно. Ты ведь не связан?
     - Нет, Квамуди тоже связан  по рукам и ногам. Вот почему он склонился к
своим коленям.
     - Ты можешь говорить на их языке, Квамуди?
     - Немного.
     - Попроси их развязать нас.
     - Ничего не выйдет, бесполезно.
     - Слушай, Квамуди! Они ведь хотят съесть нас сильными, так?
     - Так, бвана.
     - Отлично. Позови  их вождя и объясни  ему, что если они  будут держать
нас связанными,  мы  ослабнем и  потеряем силу. Он  достаточно  умен,  чтобы
сообразить  это. Он поставил много воинов для нашей охраны, и  убежать мы не
сможем.
     Квамуди прекрасно уловил мысль Оброски.
     - При первой же возможности я скажу ему об этом. Наступила ночь. Сквозь
маленькую щель в  дверном  проеме  в  хижину проникал свет костров.  Женщины
оплакивали  воинов,  погибших  в  сегодняшней  схватке.  Другие  смеялись  и
сплетничали.
     Оброски хотел есть  и  пить,  но ни еды, ни  питья им  не давали. Воины
начали  танцевать, празднуя свою  победу.  Воинственные  крики танцующих  то
затихали, то усиливались, повергая пленников в глубокое уныние.
     - С людьми, которых  собираются съесть, так не  поступают,  - пробурчал
Оброски. - Их нужно откармливать, а не морить голодом.
     - Бансуто незачем беспокоиться  о нашем жире, - ответил Квамуди.  - Они
съедят  наши  сердца,  ладони,  подошвы ног.  Они  съедят ваши мускулы и мои
мозги.
     - Ну, от твоих мозгов они не сильно поумнеют, -  съязвил Оброски, криво
усмехаясь.
     -  Я  бы не сказал,  что  между нашими  мозгами есть особая разница,  -
ответил Квамуди, - если они завели нас в одну и ту же дыру.

IX. ПРЕДАТЕЛЬСТВО
     После ужина Орман и Билл Уэст вошли в палатку поваров.
     - Мы хотим помочь вам мыть посуду, Ронда, - сказал постановщик. - После
того, как охрану принял Пат, мы просто-напросто остались не у дел.  А Джимми
и Шоти пусть займутся чем-нибудь другим.
     Ронда отрицательно покачала головой.
     -  У  вас сегодня  был трудный день, а  мы всю  дорогу сидели в машине.
Лучше присядьте, покурите и поболтайте с нами. Это взбодрит нас, а с посудой
мы без труда управимся сами, не так ли? - Она  повернулась к Джимми,  Шоти и
Наоми.
     - Конечно! - хором ответили Шоти и Джимми. Наоми тоже кивнула.
     - Раньше мне  частенько приходилось  до полуночи мыть посуду во  всяких
забегаловках на Мейн-Стрит, так что я могу перемыть эту посуду в одиночку, -
Наоми засмеялась и  добавила: - Том,  сделай так, как просит Ронда: посиди с
нами, поговори, расскажи что-нибудь веселенькое. Я совсем пала духом.
     На  мгновение воцарилась  неловкая  тишина. От  удивления  все едва  не
раскрыли рты.
     Затем Том Орман рассмеялся и хлопнул Наоми по плечу.
     - Ты чудесная девушка! - воскликнул он.
     Это была новая Мэдисон, не похожая на прежнюю.
     - Я не  имею  ничего против того, чтобы посидеть  с вами, - сказал Билл
Уэст, - можно и поговорить, но вот быть  веселым... Не могу забыть Кларенса,
Джеральда и всех остальных.
     -   Бедный  Стенли,  -  добавила   Ронда.  -  Его  даже  не  похоронили
по-человечески.
     - Он этого не заслужил, - буркнул Джимми, служивший в морской пехоте. -
Для него вполне достаточно костра людоедов.
     - Не будь таким жестоким, - возразила Ронда. - Нет ни одного  человека,
который хотел бы быть трусом. Это нечто такое,  что не зависит от людей. Его
нужно пожалеть.
     Джимми скептически улыбнулся.
     Билл Уэст усмехнулся.
     - Возможно, мы и пожалели бы Стенли, если бы были без ума от него.
     Ронда повернулась к Биллу и смерила его холодным взглядом.
     - У него были свои недостатки, - сказала она, - но я что-то не слышала,
чтобы он дурно о ком-нибудь отзывался.
     - Наверное, потому, что он все время  спал, - съязвил Джимми. - Даже не
знаю, что я буду делать без него.
     -  В  экспедиции нет  никого,  кто  смог  бы  заменить  его,  -  мрачно
резюмировал Орман.
     -  Не хочешь ли  ты сказать, что после всего,  что с нами случилось, ты
все еще думаешь снимать фильм? - воскликнула Наоми.
     - Мы же за этим сюда и прибыли, - ответил Орман. - Как только выберемся
с территории бансуто, сразу же приступим к съемкам.
     - Но ведь мы потеряли ведущего актера, звукорежиссера  и многих других.
Кроме того, у нас нет  носильщиков и проводников.  И ты собираешься  снимать
картину в подобных обстоятельствах, Том? Да ты просто сошел с ума!
     - А  я еще не встречал хорошего постановщика, который не был бы немного
сумасшедшим, - заметил Билл Уэст.
     Тут в палатке показалась голова Пата О'Грейди.
     - Шеф здесь? - спросил он. - А,  вот ты где. Слушай, Том, Этеви сказал,
что старина Хрэниэм готов поставить своих людей в караул с полуночи до шести
утра, если мы отдежурим до двенадцати. Он хочет знать, согласны ли мы? Этеви
говорит,  что  сами они справятся лучше, чем с американцами,  потому что  не
понимают их языка.
     -  О'кей! - ответил  Орман. - Это очень великодушно  с их стороны. Наши
парни  здорово  вымотались, а теперь они  смогут  выспаться  перед  утренним
маршем. Передай арабам, что мы разбудим их в полночь.
     Измученные  нервными и  физическими нагрузками прошедшего дня, те члены
экспедиции, которые  не стояли  в карауле,  спали  мертвым сном. Для часовых
время до полуночи тянулось томительно долго.
     Чувство ответственности  боролось  со  смертельно-однообразной  тишиной
джунглей. Лишь  изредка  она  нарушалась ставшими  уже  привычными  звуками.
Казалось, даже  дикие звери  покинули  лес.  Наконец  наступила  полночь,  и
О'Грейди разбудил арабов.  Уставшие часовые  в темноте  пробирались  к своим
палаткам,  и  не прошло и пяти  минут, как все американцы спали  непробудным
сном.
     Даже  неожиданная  активность  арабов  не  смогла  их  разбудить, хотя,
конечно, сыны пустыни старались производить  как можно меньше шума, выполняя
непривычную для  себя  работу.  Очень непривычную для тех, чьим  долгом была
охрана лагеря.
     Солнце уже светило вовсю,  когда первые американцы  начали просыпаться,
на несколько часов позже, чем обычно.
     Первым проснулся Гордон З. Маркус.
     Старики  встают гораздо раньше молодых.  Он поспешно оделся, потому что
заметил дневной свет и тишину в  лагере.  Еще не  покидая палатки, он понял,
что здесь что-то не так.
     Он быстро осмотрелся вокруг. Лагерь казался покинутым. На месте костров
тлели угли, не было видно ни одного человека.
     Маркус побежал к  палатке  Ормана и  О'Грейди и  без  всяких  церемоний
ввалился в нее.
     - Мистер Орман! - закричал он.
     Орман  и О'Грейди,  вырванные  из  глубокого  сна  возбужденным  криком
старого актера, отбросили противокомарные сетки и вскочили с кроватей.
     - В чем дело? - воскликнул Орман.
     -  Арабы! - ответил Маркус.  - Они ушли со своими палатками, лошадьми и
всем имуществом.
     Не говоря ни слова, мужчины оделись и выбежали из палатки. Орман быстро
осмотрел лагерь.
     - Прошло уже несколько часов, - сказал он. - Костры давно прогорели.
     Затем Орман пожал плечами.
     -  Придется дальше идти  без  них, но  это  не  значит, что  мы  должны
оставаться без завтрака. Где повара? Маркус,  разбуди, пожалуйста, девушек и
позови Джимми и Шоти.
     - А я-то решил, что  арабы проявили благородство, предложив нести вахту
с полуночи до утра, - заметил О'Грейди.
     - Я должен был сообразить,  что за этим что-то кроется, - сказал Орман.
- Они обвели меня вокруг пальца. Какой же я дурак!
     - Вон возвращается Маркус! - воскликнул О'Грейди. - У него возбужденный
вид, наверное, что-то случилось!
     Маркус выглядел  действительно  обескураженным.  Не доходя до  них,  он
крикнул:
     -  Девушки  исчезли! Их  палатка пуста!  Орман бегом бросился к палатке
девушек.
     - Возможно, они уже готовят завтрак, - предположил он.
     Но и в  палатке-кухне никого  не  было. Все переполошились, лагерь  был
тщательно обыскан, но никаких следов Наоми  Мэдисон и Ронды Терри обнаружить
не  удалось. Билл Уэст раз за разом  обходил  территорию  лагеря,  не  желая
примириться  с утратой.  Орман принялся  собирать рюкзак,  складывая в  него
одежду и пищу.
     - Как вы думаете, зачем они похитили их? - спросил Маркус.
     - Вероятно, ради выкупа, - предположил О'Грейди.
     - Хотелось бы в это верить, - сказал Орман, - но в  Африке и в Азии еще
существуют невольничьи рынки, где продают девушек.
     -  Интересно, почему  они  все перерыли  в  их палатке,  словно  ураган
пронесся, - продолжал Маркус.
     - Борьбы там не было, - сказал О'Грейди, - иначе мы услышали бы шум.
     - Может быть, арабы искали ценности, - высказал предположение Джимми.
     Билл Уэст  некоторое  время наблюдал  за постановщиком, а  затем  и сам
принялся собирать вещи. Орман заметил это.
     - Что ты собираешься делать? - спросил он.
     - Я иду с тобой, - сказал Билл. Орман покачал головой.
     - Перестань. Это мое дело.
     Билл молча продолжал укладывать рюкзак.
     - Друзья, если вы решили отправиться на поиски девушек, я пойду с вами,
- сказал О'Грейди.
     -  И  я  тоже,  - раздался еще чей-то голос. Все  участники  экспедиции
заговорили разом, выражая свое желание идти на поиски.
     -  Я  пойду  один,  -  отрезал  Орман.  -  Пешком  один  человек  будет
продвигаться  быстрее, чем вся эта колонна машин,  и быстрее, чем всадник на
лошади, которому придется часто останавливаться и искать тропу.
     -  Но  что может сделать один,  черт возьми, если  столкнется с отрядом
этих ублюдков,  -  возразил О'Грейди. -  Он  лишь  погубит себя, так как  не
сможет победить их в одиночку.
     -  А я  и  не собираюсь сражаться с ними, -  ответил Орман. -  Я  завел
девушек в  эту глушь, не думая своей башкой, теперь же я намерен  вывести их
отсюда,  немного пошевелив  мозгами.  Эти  арабы делают  все  ради денег,  я
собираюсь предложить им  выкуп  больший, нежели они  собираются  получить за
них.
     О'Грейди почесал в затылке.
     - Вероятно, ты прав, Том.
     - Конечно, прав. Когда я буду в пути, вы должны выбраться отсюда. Идите
к  холмам  Омвамви  и  дожидайтесь меня там. Там же  вы сможете нанять новых
носильщиков. Пошлите в  Джиню  гонца с  посланием  кинокомпании,  в  котором
опишите  все,  что  произошло, и попросите указаний  на  случай, если  я  не
вернусь через тридцать дней.
     - Но вы хотя бы позавтракайте перед уходом, - предложил Маркус.
     - Да, пожалуй, - согласился Орман.
     - Завтрак готов? - заорал О'Грейди.
     - Сейчас несу, - донесся голос Шоти из палатки-кухни.
     Орман   торопливо  пережевывал  пищу,  давая   последние   распоряжения
О'Грейди.  Закончив  трапезу, он  поднялся, взвалил на  плечи рюкзак  и взял
винтовку.
     - До встречи, ребята, - сказал он.
     Все окружили Ормана, чтобы пожать ему руку и пожелать удачи.  Билл Уэст
поправлял лямки своего рюкзака. Орман взглянул на него.
     - Ты не должен идти, Билл, - сказал он. - Это мое дело.
     - Я пойду вместе с тобой, - ответил Билл.
     - Я запрещаю тебе.
     -  Никто  не  может мне  запретить, - возразил  Билл, а  потом добавил,
стараясь не терять контроля над собой: - Ронда где-то там...
     Тяжелые морщины разгладились на лице Ормана.
     - Я не подумал об этом. Пошли! Два человека пересекли лагерь и вступили
на тропу, по которой беглецы ушли на север.

X. ПЫТКИ
     Стенли Оброски  еще никогда не  встречал  утро с таким  воодушевлением.
Наступающий день мог  принести ему гибель, но она  уже не  так страшила  его
после  кошмаров  и  страданий  долгой  ночи,  которая  наконец-то  сменилась
рассветом.
     Веревки впились в  тело, мускулы ныли от неподвижности и холода, Стенли
проголодался и  мучительно хотел пить. Насекомые  тучей кружились  над ним и
немилосердно жалили.
     Холод, голод,  назойливые насекомые, а также крики танцующих дикарей  и
шум оргии лишили его сна.
     И физические,  и моральные силы Оброски были  на исходе.  Он чувствовал
себя маленьким напуганным ребенком, и больше  всего ему хотелось закричать и
заплакать. Слезы выступили у него на глазах. Но в затуманенном  мозгу  вдруг
вспыхнула  мысль,  что  плач  может  обнаружить  его  страх,  а  страх  есть
проявление трусости. И Оброски не заплакал. Напротив, он нашел облегчение  в
ругани.
     Его  возня  разбудила Квамуди, который мирно  спал в привычной для себя
обстановке.
     Они разговорились, в основном  о голоде и жажде,  от которых  одинаково
страдали.
     - Потребуй еды и питья, - предложил Оброски, - и кричи до тех пор, пока
не принесут.
     Квамуди решил, что это неплохая  идея,  и  приступил  к ее  реализации.
Результат не заставил себя долго ждать. Минут через пять один из стражников,
спавших снаружи, проснулся и вошел в хижину.
     В  это время  двое других пленников тоже проснулись  и  уселись на пол.
Один из них сидел ближе к двери, чем его товарищ, поэтому он оказался первым
на  пути стражника, который  не долго  думая  огрел его древком от  копья по
голове и по спине.
     - Если еще будете шуметь, - прорычал охранник, - я вам языки поотрываю!
     - Да, - резюмировал Оброски, - идея себя не оправдала.
     - Что вы сказали, бвана? - переспросил Квамуди.
     Утро  сменилось  полднем, а вся  деревня еще  спала.  Дикари отсыпались
после ночной оргии.  Наконец показались  женщины, которые принялись готовить
завтрак.
     Спустя час  к  хижине подошли  воины. Они вытащили  пленников наружу  и
поставили  их на  ноги,  предварительно  развязав веревки. Затем они  повели
узников к большой  хижине в центре деревни. Это  было жилище Рангулы,  вождя
бансуто.
     Рангула восседал на низком стуле, установленном перед входом в хижину.
     За его спиной толпились наиболее влиятельные члены племени, а по краям,
образуя  широкий  полукруг,  стояли   остальные  воины  -  тысячи   дикарски
разрисованных людей из многих деревень Бансуто.
     Из дверного проема хижины за всем происходящим наблюдали жены вождя,  а
стая ребятишек вертелась у них под ногами.
     Рангула взглянул на белого пленника из-под нахмуренных бровей и  что-то
сказал.
     - Что он говорит, Квамуди? - спросил Оброски.
     - Он интересуется, что вы делали в его стране.
     - Передай ему,  что мы  только  проходили  через эту территорию, что мы
друзья и что он должен отпустить нас.
     Когда Квамуди перевел слова Оброски Рангуле, тот громко рассмеялся.
     -  Скажи белому человеку, что только вождь, более могучий, чем Рангула,
вправе говорить ему  слово "должен", но  на свете нет вождя  более могучего,
чем Рангула.
     Он на секунду задумался и затем добавил:
     - Белый  человек  будет  убит, как и все его люди. Он  был бы убит  еще
вчера, если бы не был таким большим и сильным.
     - Он  потеряет свою силу,  если  его не будут кормить и поить, - сказал
Квамуди. -  Никто  из нас не пойдет вам на пользу, если вы будете морить нас
голодом и не давать воды.
     Рангула  задумался   над  словами   Квамуди,   посовещался  со   своими
приближенными, затем поднялся и подошел к Оброски. Он пощупал рубашку белого
человека, что-то приговаривая  при этом, но особенно его поразили ботинки  и
брюки.
     -  Он требует, чтобы вы сняли свою одежду, бвана, - перевел Квамуди.  -
Он хочет забрать ее.
     - Всю одежду? - переспросил Оброски.
     - Да, бвана.
     Измученный бессонницей, страданиями  и  страхом, Оброски  полагал,  что
кроме пыток  и смерти  на его  долю больше не выпадет  других испытаний,  но
теперь мысль  о наготе возбудила в нем новую  волну  страха. Цивилизованному
человеку одежда придает уверенность, которую он теряет при раздевании.
     Оброски не посмел отказаться.
     - Скажи ему, что я не могу снять одежду с завязанными руками.
     Квамуди перевел его слова, и Рангула приказал развязать Оброски руки.
     Белый человек расстегнул рубашку и  передал ее вождю.  Затем тот указал
на  ботинки. Оброски  сел на землю, медленно расшнуровал их  и снял. Рангулу
заинтересовали носки белого человека, которые вождь стащил собственноручно.
     Оброски встал и замер в ожидании.
     Рангула  ощупывал  его мускулы и  о чем-то  переговаривался  со  своими
соплеменниками. Затем  подозвал  рослого  воина и  поставил рядом  с  белым.
Оброски был чуть ли не на голову выше негра.
     Туземцы  восхищенно  загалдели.  Рангула  дернул  Оброски  за  брюки  и
ухмыльнулся.
     - Он хочет и их, - сказал Квамуди.
     -  О, Боже! -  воскликнул Оброски.  - Попроси  его сжалиться надо мной!
Должен же я хоть что-то иметь на себе.
     Квамуди  повернулся  к  вождю,  и   они  быстро  заговорили,   отчаянно
жестикулируя при этом.
     - Снимай, бвана, - устало произнес Квамуди. - Ничего  не поделаешь.  Он
говорит, что даст тебе, что надеть.
     Сняв  брюки, Оброски  услышал  хихиканье  девушек  и  женщин,  стоявших
позади. Но  унижения  на  этом не закончились -  Рангулу  просто  заворожили
шелковые трусы, которые остались на пленнике.
     Когда  и они  перешли в  руки вождя, Оброски почувствовал, как  горячая
волна стыда окатила его.
     - Скажи ему, чтобы он дал мне что-нибудь надеть, - попросил он Квамуди.