цвета, а  кожа  -  оттенка
воска, что при плохом освещении принималось за свежесть юности.
   Шесть оставшихся в живых руководителей восьми орденов сидели за  длинным,
сверкающим  и  совершенно  новым  столом  в  комнате,  которая  раньше  была
кабинетом Гальдера Ветровоска. В данный момент каждый из них гадал,  что  же
за черта в Траймоне вызывает желание пнуть его побольнее.
   Дело не в том, что он был  честолюбив  и  Жесток.  Жестокие  люди  глупы;
волшебники  умеют  использовать  таких  людей  и,  уж  конечно,  знают,  как
справляться с чужим честолюбием. Чтобы задержаться в должности мага Восьмого
уровня, человек должен быть настоящим экспертом в  области  так  называемого
ментального дзюдо.
   И не в том,  что  Траймон  был  кровожаден,  охоч  до  власти  или  особо
безнравствен. Волшебнику эти черты лишь на пользу. В  Целом  маги  не  более
безнравственны,  чем,  скажем,  правление  клуба  бизнесменов.   Каждый   из
волшебников достигает выдающегося положения не столько благодаря  магическим
способностям, сколько благодаря тому, что никогда  не  упускает  возможности
воспользоваться слабостью противника.
   Как и не в том, что Траймон был особенно мудр. Каждый  волшебник  считает
себя очень заметной фигурой по части мудрости - это обусловлено их работой.
   Дело было даже не в том, что он обладал каким-то необычайным шармом. Маги
сразу распознают шарм, как только встречаются  с  ним,  да  и  очарования  в
Траймоне было, как в утином яйце.
   А настоящая причина заключалась вот в чем...
   Он был ни  хорошим,  ни  плохим,  ни  жестоким,  ни  добрым.  Он  не  мог
похвастаться талантами. Зато он возвел серость в ранг высокого  искусства  и
сделал свой ум таким же суровым, безжалостным и логичным, как склоны Ада.
   Волшебники по  ходу  своей  работы  частенько  сталкиваются  в  уединении
магической октограммы с  изрыгающими  пламя  обладателями  кожистых,  как  у
летучей мыши, крыльев и тигриных когтей. Но никогда прежде они не испытывали
настолько сильного дискомфорта, какой испытали, когда Траймон  десять  минут
назад вошел в комнату.
   - Сожалею, что вынужден был опоздать, господа,  -  солгал  он,  энергично
потирая руки. - Столько дел, столько  всего  нужно  организовать,  ну  вы-то
знаете, как это бывает.
   Он уселся во главе стола и начал деловито просматривать какие-то  бумаги.
Волшебники искоса переглянулись.
   - А что случилось с креслом старины Гальдера, о  тем  самым,  у  которого
подлокотники в виде львиных лап и цыплячьи ножки? - спросил Джиглад Верт.
   Этот предмет обстановки исчез вместе с остальной старой мебелью, а на его
месте появилось несколько низких кожаных кресел, которые кажутся  невероятно
удобными, пока вы не попробуете посидеть в них минут пять.
   - С креслом? О, я его сжег, - не поднимая глаз, отозвался Траймон.
   - Сжег? Но это же был бесценный памятник магической старины, подлинное...
   - Какой там памятник... Старый хлам,  -  Траймон  одарил  его  мимолетной
улыбкой. - Настоящие волшебники не нуждаются в подобных  штуках.  Теперь  же
позвольте мне привлечь ваше внимание  к  вопросам,  ради  которых  мы  здесь
собрались...
   -  А  это  что  за  бумажка?  -  вопросил  Джиглад   Верт   из   Братства
Очковтирателей,  размахивая  положенным  перед  ним  документом.   Волшебник
особенно  старался,  тем  более  что  его  собственное  кресло,  стоящее   в
захламленной и уютной башне, было куда более вычурным, чем кресло Гальдера.
   - Это повестка дня, Джиглад, - терпеливо ответил Траймон.
   - А что делает эта подвеска дня?
   - Это всего лишь список вопросов, которые нам нужно обсудить.  Все  очень
просто, мне жаль, если ты считаешь, что...
   - Раньше мы обходились без всяких списков!
   - Зря, это очень полезная вещь. Просто вы ею не пользовались, -  звенящим
от рассудительности голосом возразил Траймон.
   Верт заколебался.
   - Что ж, хорошо, - угрюмо буркнул он, оглядывая стол в поисках поддержки.
- Но что это за пункт, в котором говорится... - он внимательно  вгляделся  в
написанное, - "преемник Грейхальда Спольда"? И так ясно, что им будет старый
Ранлет Вард. Он ждет уже много лет.
   - Да, но надежен ли он? - заметил Траймон.
   - Что?
   - Уверен, все мы осознаем  важность  надлежащим  образом  организованного
руководства, - объяснил  Траймон.  -  А  Вард,  он...  э-э,  в  своем  роде,
разумеется, он достойный человек, но...
   - Это не наше дело, - заявил один из волшебников.
   - Да, но оно может стать нашим, - возразил Траймон.
   Наступило молчание.
   - Мы вмешаемся в дела другого ордена? - удивился Верт.
   - Разумеется нет, - ответил Траймон. - Я  просто  выражаю  предположение,
что мы могли бы дать... совет. Но давайте обсудим это позже...
   Волшебники никогда не слышали выражение "силовая основа", иначе  подобные
речи не сошли бы Траймону с рук. Но простой и непреложный факт заключался  в
том, что сама идея помочь другим подняться к  власти,  пусть  даже  с  целью
укрепления собственных позиций, была абсолютно  чуждой  для  них.  Их  девиз
гласил: каждый волшебник -  сам  по  себе.  Что  там  говорить  о  враждебно
настроенных паранормальных существах,  честолюбивому  волшебнику  приходится
сражаться еще и с соперниками внутри родного ордена...
   - Я считаю, что сейчас нам следует обдумать, как поступить с  Ринсвиндом,
- объявил Траймон.
   - И со звездой, - подхватил Верт. - Люди, знаешь ли, начинают замечать.
   - Да, поговаривают, что  нам  не  мешало  бы  что-нибудь  предпринять,  -
вступил в разговор Люмюэль Пантер из Ордена Полуночи. - Но я хотел бы знать,
что именно?
   - О, это легко, - откликнулся Верт. - Все советуют нам  прочесть  Октаво.
Это советуют постоянно. Плохой урожай? Прочтите Октаво. Болен скот? Прочтите
Октаво. Заклинания все поправят.
   - Возможно, в этом что-то есть, - заметил Траймон. - Мой,  э-э,  покойный
предшественник довольно тщательно изучал Октаво.
   - Мы все его изучали, - резко заявил  Пантер.  -  Но  что  толку?  Восемь
Заклинаний должны произноситься вместе. Я согласен, если все остальное ни  к
чему не приведет, может быть, нам придется  рискнуть,  но  Восьмерка  должна
быть произнесена вместе или не произнесена  вообще,  а  одно  из  Заклинаний
сидит в голове этого Ринсвинда.
   - И мы не можем его найти, - подытожил Траймон. - Ничего  не  получается.
Уверен, что частным образом мы все пытались сделать это.
   Волшебники смущенно переглянулись.
   - Да. Хорошо. Карты на стол. Я что-то не могу найти его, - наконец сказал
Верт.
   - Я пробовал смотреть в хрустальный шар, - объявил  другой  волшебник.  -
Ничего.
   - Я посылал духов-советчиков, - сообщил третий.
   Остальные выпрямились в своих креслах. Если признание в провале входит  в
повестку  сегодняшнего  дня,  то  они,  черт  возьми,  всем   покажут,   что
провалились геройски.
   - Всего-то? Я посылал демонов.
   - А я смотрел в Зеркало Всеобщего Обзора.
   - Прошлой ночью я искал его в Рунах M'xo.
   - Тогда как я, довожу до вашего сведения, использовал и Руны, и  Зеркало,
и даже внутренности химеры.
   - А я говорил со зверями лесными и птицами поднебесными.
   - Что-нибудь узнал?
   - Нет.
   - Что ж, я расспрашивал самые кости страны! Да,  да,  глубинные  камни  и
стоящие на них горы.
   Наступило внезапное  ледяное  молчание.  Все  посмотрели  на  волшебника,
который  произнес  эти  слова.  Ганмак  Трихаллет  из  Почтенных   Провидцев
беспокойно заерзал в кресле.
   - Ага, заливай больше, - сказал кто-то.
   - Я ж не сказал, что они мне ответили. Траймон обозрел стол.
   - Я тоже послал кое-кого на его поиски.
   Верт фыркнул.
   - В прошлые разы и мы посылали, но ничего не вышло.
   - Это потому, что мы полагались на магию. Однако совершенно очевидно, что
Ринсвинд почему-то недоступен ей. Но он не может не оставить следов.
   - Ты послал следопыта?
   - Можно выразиться и так.
   - Неужели ты нанял  героя?  Верт  умудрился  вложить  в  одно  это  слово
неимоверно много значений. Таким же тоном в другой вселенной южанин произнес
бы "черт подери этих янки".
   Волшебники, разинув рты, уставились на Траймона.
   - Да, - спокойно подтвердил он.
   - Чьей властью? - осведомился Верт. Траймон обратил на него взгляд серых,
как сталь, глаз.
   - Своей. Другая мне не потребовалась.
   - Это... это идет вразрез со всеми правилами! С каких это пор волшебникам
приходится нанимать героев, чтобы те исполняли за них работу?
   - С тех самых пор, как волшебники обнаружили, что магия не  действует,  -
ответил Траймон.
   - Это временные трудности. Траймон пожал плечами.
   - Возможно, - сказал он, - но нам нельзя терять ни дня. Докажите,  что  я
не прав. Найдите Ринсвинда с помощью хрустального шара  или  разговаривая  с
птицами. Что касается меня, то я знаю, мой удел - быть мудрым. А мудрые люди
поступают в соответствии с веяниями времени.
   Хорошо известно, что волшебники и герои не могут поладить друг с  другом,
потому что первая  сторона  считает  вторую  сборищем  кровожадных  идиотов,
которые не умеют ходить и думать одновременно, тогда как  вторая  испытывает
естественное недоверие к сообществу людей, которые  слишком  много  бормочут
себе под нос и ходят в длинных одеяниях. О, говорят волшебники, а как насчет
ошейников  с  бронзовыми  заклепками  и  умащенных  мускулов,  накачанных  в
Языческой Ассоциации Молодежи? На что герои  отвечают:  очень  мило  слышать
такое от кучки хлюпиков, которые не осмеливаются подойти к женщине, объясняя
это тем, что она якобы отнимает мистическую силу. Так, рычат волшебники,  вы
нас уже достали, вы и ваши показушные  кожаные  плавки.  О  да,  ответствуют
герои, а почему бы вам...
   И так далее. Споры эти продолжаются уже несколько веков и стали  причиной
множества крупных сражений, в  результате  которых  огромные  участки  земли
стали непригодными для обитания из-за магических гармоник.
   Герой, который сейчас скакал в сторону Водоворотных Равнин, не участвовал
в подобных спорах не  только  потому,  что  герои  вообще  не  принимают  их
всерьез, но и потому, что данный конкретный герой был героиней. Рыжеволосой.
   В подобных  местах  существует  тенденция  оглядываться  через  плечо  на
художника-оформителя и  заводить  пространные  разговоры  о  кожаных  лифах,
высоких сапогах и обнаженных клинках.
   Слова типа "полный", "округлый" и даже "дерзкий" продолжают вторгаться  в
повествование до тех пор, пока автор не  начинает  испытывать  настоятельную
необходимость принять холодный душ и пойти прилечь.
   Что само по себе довольно глупо, поскольку женщина, решившая зарабатывать
на жизнь с помощью  клинка,  не  станет  расхаживать  в  виде,  напоминающем
обложку  одного  из  прогрессивных  каталогов   белья   для   узкого   круга
покупателей.
   Ладно,  замяли.  В  основном,  следует   отметить,   что   хотя   Херрена
Хладнокровная Холера  выглядела  бы  просто  сногсшибательно  после  хорошей
ванны, маникюра по полной программе и набега  на  полки  с  кожгалантереи  в
лавке под названием "Восточная Экзотика и  Военные  Принадлежности  By  Хунь
Лина" на улице Героев, в данный момент  она  была  благоразумно  облачена  в
легкую кольчугу, мягкие сапоги и короткий меч.
   Хорошо-хорошо, сапоги, возможно, были кожаными. Но не черными.
   Вместе с ней ехало несколько смуглокожих людей, которые все  равно  будут
убиты в самое ближайшее время, так что  на  их  описание  не  стоит  тратить
усилий. Тем более что ни в одном из них не было ничего дерзкого.
   Послушайте, они могут быть одеты в кожу, если вам того хочется.
   У Херрены спутники не вызывали особого восторга, но никого, кроме них,  в
Анк-Морпорке не нашлось. Многие горожане покидали свои дома и устремлялись в
горы - из страха перед новой звездой.
   Однако Херрена направлялась в горы по другой причине. Строго по  вращению
и к Краю от Равнин возвышался голый Хребет Троллей. Херрена в течение многих
лет пользовалась  уникально  равными  возможностями,  доступными  для  любой
женщины, которая умеет  заставить  клинок  петь.  Поэтому  героиня  привыкла
доверять своим инстинктам.
   Этот Ринсвинд, судя по описанию  Траймона,  был  крысой,  а  крысы  любят
прятаться. Кроме того, горы были далеко от Траймона, - хоть он и  нанял  ее,
Херрена надеялась оказаться от него подальше и побыстрее. При одном  взгляде
на Траймона у героини начинали чесаться кулаки.

   Ринсвинд знал, что ему следовало бы впасть в панику, но это  было  крайне
сложно. Такие эмоции, как  паника,  страх  и  гнев,  имеют  непосредственное
отношение к плещущейся в железах жидкости, а все железы Ринсвинда остались в
его теле.
   Он не мог точно сказать, где сейчас находится  его  настоящее  тело,  но,
опуская глаза, Ринсвинд видел тонкую голубую нить, тянущуюся  от  того,  что
он, ради сохранения здравого рассудка, все  еще  называл  своей  щиколоткой.
Нить пропадала в темноте и, по-видимому, вела к его телу.
   Он готов был первым признать, что это не особенно хорошее тело,  но  пара
его частей была дорога ему как память.  К  тому  же  до  Ринсвинда  внезапно
дошло, что, если голубая нить порвется, ему придется провести всю оставшуюся
жи... все оставшееся существование, болтаясь под видом чужих усопших тетушек
вокруг спиритических столиков и проделывая прочие номера, которые откалывают
потерянные души, чтобы скоротать время.
   Полнейший ужас подобной перспективы привел Ринсвинда  в  такое  смятение,
что он почти не почувствовал, как его ноги коснулись земли. По крайней мере,
подобия земли. Он решил, что это почти наверняка не та земля, к  которой  он
привык, - настоящая земля не кружится и не окрашена в черный цвет.
   Он огляделся вокруг.
   Острые крутые  горы  поднимались  в  морозное  небо,  усеянное  жестокими
звездами. Эти звезды не были указаны ни на одной карте  звездного  неба,  но
ровнехонько посреди них виднелся зловещий багровый диск. Ринсвинд  вздрогнул
и отвел глаза. Расстилающийся перед ним пейзаж  резко  уходил  вниз,  и  над
растрескавшимися от мороза скалами бормотал сухой ветер.
   Он действительно  бормотал.  Когда  серые  вихри  ухватились  за  балахон
Ринсвинда и вцепились в его волосы, волшебнику  показалось,  что  он  слышит
голоса, слабые и далекие, произносящие фразы типа "Ты уверен, что в похлебке
были грибы? Я чувствую себя  несколько...",  "Там  очень  красивый  вид,  ты
только перегнись через эту...", "Не суетись, это  всего  лишь  царапина...",
"Смотри, куда целишься из лука, ты чуть не..." и так далее.
   Он заткнул уши пальцами и, спотыкаясь, побрел вниз по косогору,  пока  не
увидел то, что наблюдали очень немногие из живущих.
   Местность круто шла под уклон и в конце концов переходила в огромную,  не
меньше мили  в  поперечнике,  воронку,  в  которую  с  полнозвучным,  гулким
шипением - как если бы дышал сам Диск -  устремлялся  бормочущий  ветер  душ
усопших.  Над   этой   ямой,   выгибаясь,   нависал   узкий   отрог   скалы,
заканчивающийся выступом где-то в сотню футов шириной.
   Там, наверху, был сад с плодовыми деревьями, клумбами и маленьким  черным
домиком.
   К нему вела узкая тропинка.
   Ринсвинд оглянулся назад. Сияющая голубая нить по-прежнему была на месте.
   Сундук тоже.
   Он сидел на тропинке и наблюдал за волшебником.
   Ринсвинду так  и  не  удалось  поладить  с  Сундуком.  Он  никак  не  мог
избавиться от ощущения, что этот ящик глубоко не одобряет все его  поступки,
в том числе и его существование. Однако на  этот  раз,  в  виде  исключения,
Сундук выглядел не свирепо, а  довольно  трогательно,  словно  пес,  который
только что вернулся  домой,  всласть  навалявшись  в  коровьих  лепешках,  и
обнаружил, что вся семья переехала на соседний континент.
   - Ладно, - сказал Ринсвинд. - Пошли.
   Сундук выпустил ножки и двинулся за ним по тропинке.
   Почему-то Ринсвинд ожидал, что в саду на выступе скалы будет полным-полно
засохших цветов, но на самом деле  за  садиком  хорошо  ухаживали.  Судя  по
всему, местный садовник очень тонко чувствовал цвета - при  том  непременном
условии, что цвета эти исключительно темно-пурпурные, черные  как  ночь  или
белые  как  саван.  Огромные  лилии  насыщали   воздух   ароматом.   Посреди
свежескошенной лужайки стояли солнечные часы без стрелки.
   Ринсвинд, по пятам которого  следовал  Сундук,  прокрался  по  засыпанной
мраморным щебнем дорожке и, зайдя с задней стороны домика, толкнул  какую-то
дверь.
   Четыре лошади посмотрели на него, оторвав морды от торб с овсом. Они были
теплыми  и  живыми  -  пожалуй,  самые  холеные  лошади,  которых   Ринсвинд
когда-либо видел. Большой белый скакун стоял в отдельном деннике, над дверью
которого висела черная с серебром сбруя. Остальные три лошади были привязаны
перед яслями у противоположной стены, словно принадлежали заезжим гостям,  и
разглядывали волшебника с неопределенным животным любопытством.
   Сундук ткнулся ему в щиколотку. - Пшел  вон,  ты!  -  резко  обернувшись,
прошипел Ринсвинд.
   Сундук с пристыженным видом попятился.
   Ринсвинд на цыпочках подошел к дальней двери и осторожно толкнул ее.  Она
открылась в вымощенный камнем коридор, который, в  свою  очередь,  привел  в
просторную переднюю.
   Волшебник осторожно двинулся вперед, плотно прижимаясь  спиной  к  стене.
Сундук поднялся позади него на цыпочки и боязливо затрусил следом.
   Сама передняя...
   В общем-то Ринсвинда обеспокоило не то, что она была значительно  больше,
чем весь домик казался снаружи.  Учитывая  нынешнее  положение  дел,  он  бы
саркастически рассмеялся, если бы кто-нибудь  сказал  ему,  что  бочку  пива
нельзя вместить в кружку.  Да  и  интерьер  передней,  который  относился  к
раннесклеповому стилю и  отличался  обилием  черных  драпировок,  ничуть  не
взволновал его.
   Его обеспокоили часы. Они были очень большими и занимали промежуток между
двумя дугообразными деревянными лестницами, покрытыми резными  изображениями
вещей, которые  нормальные  люди  могут  увидеть  только  после  интенсивных
занятий чем-то противозаконным.
   У часов имелся очень длинный  маятник,  и  он  раскачивался  с  медленным
"тик-так", от которого у Ринсвинда мороз пробежал по коже,  потому  что  это
было нарочито неспешное, действующее на нервы тиканье, которое  ясно  давало
понять, что каждый "тик" и каждый "так"  отрывает  новую  секунду  от  вашей
жизни. Это был один из тех звуков, которые недвусмысленно  намекают  на  то,
что где-то, в каких-то  гипотетических  песочных  часах,  из-под  ваших  ног
вылетело еще несколько песчинок.
   Нечего и говорить, что нижняя половина маятника было заточенной как нож и
острой, как бритва.
   Что-то постучало Ринсвинда по пояснице. Он гневно обернулся.
   - Послушай, ты, сумкин сын, я ведь сказал тебе...
   Это был не Сундук. Перед Ринсвиндом стояла девушка  -  серебристоволосая,
серебристоглазая и несколько ошарашенная.
   - О-о, - сказал Ринсвинд. - Хм. Привет?
   - Ты жив? -  спросила  она  голосом,  который  ассоциируется  с  пляжными
зонтиками, маслом для загара и прохладными напитками в длинных бокалах.
   - Ну, надеюсь, что да, - ответил Ринсвинд, гадая, хорошо ли  его  железы,
где бы они  ни  были,  проводят  сейчас  время.  -  Хотя  иногда  я  в  этом
сомневаюсь. Что это за место?
   - Это дом Смерти, - сказала она.
   - А-а, - Ринсвинд провел языком по пересохшим губам.  -  Что  ж,  приятно
было познакомиться, но мне пора бежать...
   Она всплеснула руками.
   - О, не уходи! У нас здесь нечасто бывают живые люди. А мертвые  -  такие
зануды, как ты считаешь?
   - Уф, да, - с жаром согласился Ринсвинд, поглядывая на дверь. -  С  ними,
небось, не поболтаешь.
   -  Только  и  слышишь:  "Когда  я  был  жив..."  да  "В  наше  время   мы
действительно знали, как дышать..." - Она положила  ему  на  руку  маленькую
белую ладонь и одарила его улыбкой.  -  Они  настолько  неколебимы  в  своих
привычках. Жуткая скукотища. Такие церемонные.
   - То есть закостеневшие?