нес Койн приятным, ровным голосом, -  и  больше  не  будете  задавать
вопросов. Вы будете полностью удовлетворены.  Вы  получили  все  ответы.  Вы
будете жить счастливо до конца своих дней. И забудете о том, что слышали эти
слова. А теперь идите.
   Они  медленно  повернулись  и  деревянной,  как  у  марионеток,  походкой
зашагали к выходу. Библиотекарь открыл им дверь, выпустил их и закрыл  дверь
за их спинами.
   Потом он уставился на Койна, который, обмякнув, опустился на табурет.
   - Ладно, ладно, - проговорил мальчик, - я всего лишь пустил в ход немного
магии. Не было выхода. Ты сам сказал, что люди должны все забыть.
   - У-ук?
   - Я ничего не могу поделать! Это  так  легко  -  что-то  изменить!  -  Он
схватился за голову. - Мне достаточно  только  подумать!  Я  не  могу  здесь
оставаться, все, к чему я прикасаюсь, идет наперекосяк, это  все  равно  что
пытаться спать на куче яиц! Этот мир слишком хрупок! Пожалуйста,  посоветуй,
что мне делать!
   Библиотекарь несколько  раз  повернулся  на  ягодицах  -  верный  признак
глубокого раздумья.
   Что именно он сказал, осталось неизвестным, но  Койн  улыбнулся,  кивнул,
пожал ему руку, а затем поднял руки ладонями вверх, описал вокруг себя  круг
и ступил в другой мир. В этом мире были  озеро,  далекие  горы  и  несколько
фазанов, которые с подозрением следили за Койном из-под деревьев.  Это  была
магия, которую в конце концов узнают все чудесники.
   Они не могут стать частью мира. Они просто надевают миры  -  на  какое-то
время.
   Дойдя до середины лужайки, Койн обернулся  и  помахал  библиотекарю.  Тот
ответил ему подбадривающим кивком.
   Воздушный пузырь схлопнулся, и последний чудесник перешел из этого мира в
собственный.
   Хотя это и  не  имеет  особого  отношения  к  нашей  истории,  вам  будет
интересно узнать, что примерно в пяти сотнях миль от Университета  небольшая
стайка - или, в данном случае, скорее стадо  -  птиц  осторожно  пробиралась
между деревьями. Головы у них были как у фламинго, туловища - как у гусей, а
ноги - как у борцов сумо.  Они  шагали  дергающейся,  приседающей  походкой,
точно их головы были привязаны к ногам  резинкой,  и  принадлежали  к  виду,
уникальному даже среди фауны Диска. Эта уникальность заключалась в том,  что
главным средством их защиты была способность вызывать у хищника такой  смех,
что, пока он приходил в себя, птицы убегали.
   Ринсвинд почувствовал бы смутное удовлетворение, узнав, что  это  и  есть
индеи.
   Дела в "Залатанном Барабане" шли вяло. Прикованный к косяку тролль  сидел
в тенечке и выковыривал кого-то из зубов.
   Креозот тихонько напевал себе под нос. Он открыл для себя пиво, и ему  не
приходилось за него платить, поскольку расточаемые им комплименты -  монета,
редко употребляемая анкскими кавалерами, - оказывали потрясающее действие на
дочь трактирщика. Это была крупная девушка, которая цветом кожи - и, если уж
говорить прямо, фигурой  тоже  -  напоминала  невыпеченный  хлеб.  Она  была
заинтригована. Никто раньше  не  называл  ее  груди  усыпанными  самоцветами
дынями.
   - Абсолютно, - проговорил сериф, мирно соскальзывая с лавки,  -  никакого
сомнения.
   "Либо  такие  большие,  желтые,  либо  маленькие   зеленые   с   толстыми
пупырчатыми прожилками", - добродетельно добавил он про себя.
   - А что насчет  моих  волос?  -  подбадривающе  спросила  она,  втаскивая
Креозота обратно за стол и заново наполняя его кружку.
   - О-о, - наморщил лоб сериф. - Точно коза  стад,  что  пасутся  на  горах
склона Как-его-там, можешь не сомневаться. А что каса  ется  твоих  ушей,  -
быстро продолжил он, - то ни одна розовая  раковина  из  тех,  что  украшают
собой покрытый поцелуями моря песок...
   - Но чем же они так похожи на стадо коз? - поинтересовалась она.
   Сериф замялся. Он всегда считал это сравнением одним из лучших. А  теперь
оно впервые столкнулось лоб в лоб со знаменитым  анк-морпоркским  буквальным
пониманием сказанного. Как ни странно, он почувствовал, что это произвело на
него некоторое впечатление.
   - В смысле, по размеру, облику или запаху? - не унималась девушка.
   - Думаю, - ответил сериф, - я, возможно, хотел сказать:  "в  точности  не
как казо стод"...
   - А? - девушка придвинула кувшин к себе.
   - И мне кажется, что, скорее всего, я  не  отказ'лся  бы  ище  от  одного
стаканчика, - неразборчиво проговорил он. - А потом... потом... - Он  искоса
посмотрел на девушку и решился: - Ты хорошая рассказчица?
   - Что?
   Он облизнул внезапно пересохшие губы и прохрипел:
   - Ну, много сказок ты знаешь?
   - О да. Кучу. - Кучу? - прошептал Креозот. Большинство его наложниц знали
только одну или две.
   - Сотни. А что, хочешь послушать какую-нибудь сказку?
   - Прямо сейчас?
   - Ну да. Посетителей  сегодня  немного.  "Наверное,  я  умер,  -  подумал
Креозот. - Вот он, рай."
   Он взял ее за руку.
   - Знаешь, - поделился он, - я уже лет сто не слышал  хорошей  сказки.  Но
мне бы не хотелось, чтобы ты делала что-то, что тебе не по душе.
   Она похлопала его по руке. "Какой приятный старичок, - подумала она. -  В
особенности, если сравнивать с теми, что сюда частенько заходят."
   - Есть одна сказка, которую рассказывала мне еще моя бабушка. Я  знаю  ее
задом наперед, - сообщила девушка.
   Креозот отхлебнул пива и, ощущая  приятное  тепло,  посмотрел  на  стену.
"Сотни, - думал он. - И некоторые она знает задом наперед."
   Девушка откашлялась и  напевным  голосом,  от  которого  сердце  Креозота
забилось как бешеное, начала:
   - Жил-был человек, и было у него восемь сыновей...
   Патриций сидел у окна и что-то писал. События последней пары недель  были
словно окутаны ватой, и это ему не очень-то нравилось.
   Некоторое время назад слуга  зажег  лампу,  чтобы  разогнать  сумерки,  и
теперь вокруг нее  кружило  несколько  ранних  мошек.  Патриций  внимательно
наблюдал за ними. По какой-то непонятной причине ему становилось не по  себе
в присутствии стекла, но сейчас не это беспокоило его больше всего.
   А беспокоило его неудержимое стремление слизнуть мошек языком.
   Вафлз, задрав лапы, лежал у ног своего хозяина и лаял во сне.
   По всему городу зажигались огни, но горгулий-водометов,  помогающих  друг
другу в долгом подъеме на крышу, еще освещали последние лучи заката.
   Библиотекарь следил за ними из открытой  двери,  философски  почесываясь.
Потом он повернулся и закрыл дверь, оставляя ночь снаружи.
   В библиотеке было  тепло.  В  библиотеке  всегда  было  тепло,  поскольку
рассеянная магия не только наполняла воздух сиянием, но и слегка подогревала
его.
   Библиотекарь одобрительно посмотрел на своих питомцев,  сделал  последний
обход дремлющих полок, затащил  одеяло  под  стол,  съел  вечерний  банан  и
заснул. Постепенно библиотекой  завладела  тишина.  Тишина  обвилась  вокруг
остатков шляпы, сильно помятой, потрепанной и обгоревшей  по  краям.  Шляпы,
которая с торжественностью была помещена на особое место в стенной нише. Как
бы далеко ни зашел волшебник, за своей шляпой он обязательно вернется.
   Тишина  заполняла  Университет,   как   воздух   заполняет   дыру.   Ночь
расплывалась по Диску, словно сливовый джем или, может, черничное варенье.
   Но завтра будет утро. Утро всегда наступает.



    Терри Пратчетт.
    Творцы заклинаний


     OCR -=anonimous=-



     Огромная  благодарность  Нилу  Гэйману,   одолжившему   нам   последний
сохранившийся экземпляр "Liber Paginarum Fulvarum", и  большой  привет  всем
ребятам из Воскресного клуба поклонников Г. Ф. Лавкрафта.
     С самого начала мне хотелось бы расставить все точки над i.  Эта  книга
не "с приветом". "С приветом"  бывают  только  тупоголовые  рыжие  девицы  в
комедиях пятидесятых годов.
     Но она и не "с приколом".
     Эта книга про волшебство, про то, куда оно девается и - что,  наверное,
куда важнее - откуда берется. Хотя данный манускрипт не  претендует  на  то,
чтобы ответить на какой-либо из этих вопросов.
     Тем не менее он, вероятно, поможет объяснить, почему  Гэндальф  никогда
не женился и почему Мерлин был мужчиной. Видите ли, эта книга также касается
вопросов пола - не того, деревянного, паркетного или земляного, - а мужского
и женского. Поэтому герои могут в любой момент выйти изпод контроля  автора.
Это случается.
     Но прежде всего эта  книга  про  мир.  Вот  он  приближается.  Смотрите
внимательно, спецэффекты обошлись недешево.
     Слышится звук контрабаса. Глубокая, вибрирующая нота, намекающая на то,
что в любую секунду может вступить духовая секция, насыщая космос фанфарами.
Сцена  представляет  собой  черноту  космического  пространства,  в  которой
мерцает несколько звезд, похожих на перхоть на плечах Создателя.
     Потом откуда-то сверху появляется она (или  он),  огромнее,  чем  самый
огромный, самый мерзко ощетинившийся  пушками  звездный  крейсер,  рожденный
воображением режиссера-космотолога. Это черепаха, черепаха  в  десять  тысяч
миль длиной. Это  Великий  А'Туин,  одна  из  редких  космических  рептилий,
обитающих во Вселенной, где вещи меньше  всего  похожи  на  то,  какими  они
должны быть, а скорее выглядят такими, какими  люди  их  себе  представляют.
Великий А'Туин несет на своем изрытом метеоритными кратерами панцире четырех
гигантских слонов, которые  держат  на  исполинских  плечах  громадный  круг
Плоского мира.
     Камера отъезжает, и в поле  зрения  появляется  весь  Диск,  освещенный
крошечным, вращающимся вокруг него солнцем. Здесь  присутствуют  континенты,
архипелаги, моря,  пустыни,  горные  цепи  и  даже  малюсенький  центральный
ледниковый покров. Обитателям этого мирка глубоко чужды теории  о  том,  что
земля обязана иметь форму шара. Их мир, обрамленный океаном,  который  вечно
низвергается в пространство одним гигантским водопадом, - круглый и плоский,
как геологическая пицца, хотя и без анчоусов.
     Подобный мир, существующий только потому, что и у  богов  есть  чувство
юмора, просто обязан  быть  местом  магическим.  И  разделенным  по  половым
признакам.

     Он шел сквозь грозу, и в нем сразу можно  было  признать  волшебника  -
отчасти по длинному плащу и резному посоху, но главным образом - по дождевым
каплям, которые  останавливались  в  нескольких  футах  над  его  головой  и
превращались в пар.
     Это был край суровых гроз, верховья Овцепикских гор,  край  зазубренных
пиков, густых лесов и маленьких речных долин,  настолько  глубоких,  что  не
успевал дневной свет добраться  до  дна,  как  ему  пора  было  возвращаться
обратно.  Растрепанные  клочья  тумана  льнули  к  менее   высоким   утесам,
виднеющимся над  горной  тропой,  по  которой,  скользя  и  оступаясь,  брел
волшебник. Несколько коз наблюдали  за  ним  глазками-щелочками,  в  которых
светился легкий интерес. Чтобы заинтересовать коз, много не нужно.
     Периодически волшебник останавливался и  подбрасывал  тяжелый  посох  в
воздух. Посох, приземляясь, всегда указывал в одну и ту же  сторону.  Хозяин
со вздохом поднимал его и, хлюпая по грязи, брел дальше.
     Гроза, рокоча и ворча, обходила холмы на ногах-молниях.
     Волшебник скрылся за поворотом, и козы снова  принялись  щипать  мокрую
траву.
     Но что-то  заставило  их  оторваться  от  этого  занятия.  Козьи  глаза
расширились, ноздри раздулись. Хотя на тропе ничего не  было.  Но  козы  все
равно провожали взглядами это "ничего", пока оно не скрылось из виду.

     В узкой долине, зажатой между крутыми лесистыми склонами,  примостилась
деревушка, совсем крошечная, которую ни в жизнь не  найдешь  на  карте  гор.
Едва заметная на карте самой деревни.
     По сути, это было одно из тех мест, которые существуют только для того,
чтобы люди могли происходить оттуда родом. Вселенная просто  усыпана  такими
местечками - укромными деревушками,  открытыми  всем  ветрам  городками  под
бескрайним небом, одинокими хижинами в промозглых горах. Согласно истории, в
этих невероятно заурядных местах  обычно  берет  начало  нечто  необычайное.
Зачастую об этом свидетельствует лишь маленькая табличка,  сообщающая,  что,
вопреки всякой гинекологической вероятности, именно в этом домишке и в  этой
комнатке (поднимите глаза, вон то окно) родился кто-то очень знаменитый.
     Когда волшебник пересек узкий мосток над вздувшимся ручьем и направился
к деревенской кузнице, между домами клубился туман. Впрочем, эти  два  факта
не имеют между собой ничего общего. Туман клубился бы в  любом  случае:  это
был  опытный  туман,  который  возвел  умение  клубиться  в  ранг   высокого
искусства.
     В кузнице, разумеется, было полно народу. Кузница  -  это  единственное
место, где наверняка можно согреться и перекинуться  с  кем-нибудь  словцом.
Несколько жителей деревни  сидели,  развалясь  в  теплом  полумраке,  однако
появление волшебника заставило их выжидающе  выпрямиться.  С  незначительным
успехом они попытались принять умный вид.
     Кузнец не счел нужным  проявлять  подобное  подобострастие.  Он  кивнул
волшебнику, но это было  приветствие  равного  равному.  Любой  мало-мальски
сведущий кузнец может претендовать на нечто  большее,  чем  просто  шапочное
знакомство с магией, хотя некоторые просто тешат себя.
     Волшебник поклонился. Спавшая у горна белая кошка проснулась и  окинула
его внимательным взглядом.
     - Как называется эта деревня, почтенный? - осведомился волшебник.
     - Дурной Зад, - пожав плечами, ответил Кузнец.
     - Дурной ...?
     - Зад, - повторил кузнец.
     "Ну давай, давай,- хорохорился его вид. - Попробуй только  опустить  по
этому поводу какуюнибудь шуточку".
     Волшебник обдумал доведенную до его сведения информацию.
     - Видать, за  этим  названием  скрывается  какая-то  история,  которую,
сложись иначе обстоятельства, я бы с удовольствием  выслушал,  -  сказал  он
наконец. - Но я хотел бы поговорить с тобой о твоем сыне.
     - О котором? - поинтересовался кузнец, и его приспешники подобострастно
захихикали.
     Волшебник улыбнулся.
     - У тебя ведь семь сыновей... А ты сам был восьмым сыном.
     Лицо кузнеца застыло. Он повернулся к остальным.
     -  Так,  дождь  почти  закончился.  Чешите  все  отсюда.  Мне  и...   -
вопросительно приподняв брови, он посмотрел на волшебника.
     - Драм Биллет, - представился тот.
     - Мне и господину Биллету надо перекинуться парой слов.
     Он неопределенно махнул молотом, и  присутствующие,  оглядываясь  через
плечо - вдруг волшебник отколет что-нибудь  напоследок,  -  один  за  другим
разошлись.
     Кузнец вынул из-под лавки пару табуретов, вытащил из стоящего  рядом  с
бочкой воды буфета бутылку и  налил  в  два  маленьких  стаканчика  какую-то
прозрачную жидкость.
     Волшебник и кузнец сидели и смотрели  на  дождь.  Над  мостом  стелился
туман.
     - Я знаю, какого сына ты имеешь в виду, - сказал вдруг кузнец. - Старая
матушка сейчас  наверху,  у  моей  жены.  Восьмой  сын  восьмого  сына.  Мне
приходило это в голову, но, честно говоря, я как-то  не  обольщался.  Ну-ну.
Волшебник в семье, а?
     - Быстро соображаешь, - буркнул Биллет.
     Белая кошка соскочила со своей лежанки, неторопливо пересекла  кузницу,
вспрыгнула ему на колени и свернулась в  клубок.  Тонкие  пальцы  волшебника
начали рассеянно поглаживать ей спинку.
     - Ну-ну, - повторил кузнец. - Волшебник в Дурном Заду, а?
     - Возможно, возможно, - ответил  Биллет.  -  Но  сначала  ему  придется
закончить Университет. И очень может быть, что дела у него пойдут успешно.
     Кузнец рассмотрел это предположение со всех сторон и решил, что оно ему
очень нравится. Вдруг его словно осенило.
     - Погоди-ка! - воскликнул он. - Помню, отец некогда рассказывал  мне...
Волшебник, знающий, что смерть его близка, может вроде  как  передать  свое,
ну, вроде как волшебство вроде как преемнику, верно?
     - Верно, - согласился волшебник. - Правда,  мне  никогда  не  удавалось
изложить это в столь краткой форме.
     - Значит, ты вроде как скоро умрешь?
     - О да.
     Пальцы волшебника пощекотали кошку за ухом, и та замурлыкала.
     На лице кузнеца отразилось смущение.
     - Когда?
     Волшебник поразмыслил секунду.
     - Минут шесть.
     - О-о.
     - Не волнуйся, - сказал волшебник. - По правде говоря, я  жду  этого  с
нетерпением. Я слышал, это совершенно не больно.
     Кузнец обдумал его слова.
     - И кто тебе такое сказал? - изрек он наконец.
     Биллет сделал вид, что погрузился в свои мысли.  Он  смотрел  на  мост,
пытаясь разглядеть в тумане красноречивое завихрение.
     - Слушай, - окликнул его кузнец.  -  Ты  бы  лучше  объяснил  мне,  как
правильно воспитывать волшебника.  Видишь  ли,  в  наших  краях  волшебников
отродясь не бывало и...
     - Все уладится само собой,  -  любезно  заверил  его  Биллет.  -  Магия
привела меня к тебе, она же позаботится обо всем остальном. Так  оно  обычно
бывает. Кажется, я слышал крик?
     Кузнец поднял глаза к потолку. Сквозь шум дождя до них донеслись звуки,
издаваемые парой новеньких, работающих на полную мощность легких.
     Волшебник улыбнулся.
     - Пусть его принесут сюда.
     Кошка у него на коленях уселась и заинтересованно уставилась на широкую
дверь кузницы, а потом, когда кузнец подошел к лестнице и окликнул тех,  кто
был наверху, соскочила на пол  и  неторопливо  удалилась  в  противоположный
угол, мурлыча как ленточная пила.
     По ступенькам спустилась высокая худая женщина, держащая в руках нечто,
завернутое в одеяло. Кузнец торопливо повел ее к волшебнику.
     - Но... - запротестовала она.
     - Это очень важно, - напыщенно перебил ее  кузнец.  -  Что  нам  делать
теперь, господин?
     Волшебник поднял свой посох.  Посох  достигал  в  высоту  человеческого
роста и был толщиной с Биллетово  запястье.  А  еще  его  покрывала  резьба,
которая (кузнец аж моргнул) менялась прямо на глазах, будто не хотела, чтобы
посторонние видели, что именно она изображает.
     - Ребенок должен взять его в руку, - сказал Драм Биллет.
     Кузнец кивнул, покопался в складках одеяла  и,  отыскав  там  маленький
розовый кулачок, осторожно направил его к посоху.
     Крошечные пальчики крепко обхватили отполированное дерево.
     - Но... - вмешалась повитуха.
     - Все в порядке, матушка, я знаю что делаю. Она  ведьма,  господин,  не
обращай на нее внимания. Так, что теперь?
     Волшебник не ответил.
     - Что нам делать те...
     Кузнец, осекшись, наклонился и вгляделся  в  лицо  старого  волшебника.
Биллет улыбался, но одним  богам  было  ведомо,  что  показалось  ему  таким
забавным.
     Кузнец сунул ребенка лихорадочно мечущейся  женщине,  как  можно  более
уважительно разогнул тонкие бледные пальчики и высвободил посох.
     Посох  был   странно   маслянистым   на   ощупь,   словно   статическое
электричество. Само дерево казалось почти черным, но резьба светлыми пятнами
выделялась на нем и резала глаз, стоило попробовать к ней присмотреться.
     - Ну что, доволен собой? - спросила повитуха.
     - А? О да. По правде говоря, да. А что? Она  откинула  складку  одеяла.
Кузнец взглянул вниз и сглотнул.
     - Нет. Он же сказал...
     - А что ОН мог об этом знать? - презрительно хмыкнула матушка.
     - Но он же сказал, что родится сын!
     - По мне так это не похоже на сына, приятель.
     Кузнец тяжело хлопнулся на свой табурет и обхватил голову руками.
     - Что же я натворил?! - простонал он.
     - Ты подарил миру первую женщину-волшебника, - отозвалась повитуха. - А
сто это у нас здесь? Сто это за плелесть?
     - Чего?
     - Я разговаривала с ребенком. Белая кошка замурлыкала и выгнула  спину,
словно ласкаясь к старому другу. Самое странное, никого рядом с ней не было.

     "Какой же я дурак, -  произнес  чей-то  голос,  но  слова  эти  не  мог
услышать ни один смертный. - Я думал, магия сама знает что делать".
     - ВОЗМОЖНО, ТАК ОНО И ЕСТЬ.
     "О, если бы я мог что-нибудь изменить..."